Текст книги "Истина и закон. Судебные речи известных российских и зарубежных адвокатов. Книга 2"

Да, господа судьи, если Криуну придется замаливать грех смерти, приписываемый ему обвинением, то он во всяком случае может утешить себя мыслью, что 50 человек, несомненно, уцелело только благодаря его распорядительности. Вспомните показания немногих, бывших около него в эту последнюю минуту. Момент общей гибели надвигался, он мог бы считать, что роль его как капитана кончена. Но ранее чем раздался его последний возглас: «спасайся, кто может!», который освобождал бы его от всяких дальнейших обязательств, он еще раз дает команду: «все на бак, берите вещи и бросайтесь!». И кто его послушал – спасся. Оставшиеся на корме, хотя и бывшие в поясах Кувшинов, Шестакова и другие погибли. Я дорожу этим моментом, он несомненен. Последними видят его и не издали, как Дырдовский, а вблизи Хамарито, Фельдман и Сопоцьско. Они уже кидались в воду, а он все еще чернелся зловещим силуэтом на своей изломанной и исковерканной вышке, куда кинулся было свидетель Хамарито, но, увидев, как там не удобно и опасно находиться, бросился назад. И его еще корят этой площадкой! Он до конца пережил весь неслыханный ужас картины, видел все ее детали, слышал все стоны, все вопли! Чего еще требовать от капитана. Ведь не он покинул «Владимира» – «Владимир» сам ушел из-под его ног. Как полководец он был разбит и потерпел поражение, мы можем судить его и вкось и вкривь, благо задним числом так легко ставить себя на чужое место, но как солдат, как воин, он мужественно исполнил свой долг, и этого не отнимет никто у него никаким приговором.

Два слова еще. Невольно напрашивается сравнение. Как строго судили Криуна иные и как легко прощали Пеше. А между тем вдумайтесь только. В то время, как Криуну в вину ставят то, что он не проявил какой-то особенной, гениальной находчивости и распорядительности в минуту ежесекундно грозившей ему гибели, Пеше был в полной безопасности на своей «Колумбии». Ему даже соображать не нужно было. Ему стоило только повернуть рычаг телеграфного аппарата, а если он сам не хотел этого сделать, стоило только не мешать это сделать Суркову, и «Колумбия» вплотную подошла бы к «Владимиру».

Вы видите, нужно не только закрывать глаза, нужно зажмурить совесть, чтобы не видеть разницы в образе действий обоих капитанов.

Я кончаю. Криун отсутствует. Вы должны простить ему это. С того момента, когда его вытащили бесчувственного из воды, с искалеченными ногами, и до сегодняшнего дня протекло четыре месяца. Для него это была одна сплошная нравственная пытка. Его отсутствие во время прений избавило его, по крайней мере, от тех ударов, которые носили на себе все характерные черты ударов, которые наносятся лежачему. Я не прошу у вас ни милости, ни снисхождения для него. Я твердо верю, что русское общество своим чутким сердцем давно уже поняло, что в лице Криуна оно имеет дело с гораздо более несчастным, нежели виновным человеком.

Криун был приговорен к четырем месяцам тюремного заключения и церковному покаянию, а впоследствии от наказания освобожден.

Дело Лебедева

Выиграв на конкурсной основе право на разбор куполообразного дома, мелкий старьевщик, торгующий старым и бракованным железом, Лебедев подписал контракт с Обществом взаимного кредита, которому этот дом и принадлежал. Указанное общество имело цель на месте разрушенного здания построить новое.

Предложение Лебедева было выгодно обществу по ряду показателей: общество избавлялось от расходов, приобретало 1800 рублей и освобождало себя от всякой ответственности за могущие произойти несчастные случаи с рабочими при сломе здания. Лебедев предвидел огромные барыши. Остались без защиты лишь рабочие.

Работа началась. Однако при разборке здания купол здания неожиданно рухнул, убив двух и тяжело ранив трех рабочих, участвующих в разборке здания.

Уголовное дело рассматривалось Санкт-Петербургской судебной палатой по апелляционной жалобе подсудимого 9 ноября 1889 года.

Интересы Лебедева защищал известный российский адвокат К. Ф. Хартулари[8]8
  Сведения о К. Ф. Хартулари см.: Истина и закон. Кн. 1. Ч. I: Трагедии любви. С. 258.


[Закрыть].

Господа судьи! Настоящее обвинение, предъявленное прокурорской властью к крестьянину Андрею Лебедеву; и подлежащее обсуждению палаты, чрезвычайно напоминает мне алгебраическую задачу с одним неизвестным, разрешение которой немыслимо без предварительного отыскания этой неизвестной величины, которая по алгебраическим правилам, будучи поставлена в уравнение, обращает его в тождество.

В таких же условиях находится, по моему мнению, и вопрос о виновности Лебедева, для правильного разрешения которого и для устранения слишком одностороннего взгляда на преступные действия подсудимого необходимо прежде всего обнаружить неизвестный фактор, к сожалению, оставшийся необследованным по делу, но который я надеюсь установить последующими моими объяснениями.

17 сентября 1887 г. в дневнике приключений города С.-Петербурга появилось извещение об одной из тех ужасных катастроф, которые весьма часто, к сожалению, повторяются у нас при сооружении или разрушении зданий, благодаря слабости техническо-полицейского надзора по строительной части.

Упомянутое несчастье имело причиной внезапно обрушившийся купол разбиравшегося дома по Екатерининскому каналу под № 13, в котором помещалась когда-то известная петербургским обывателям «Панорама», а последствием – убийство двух и тяжкие увечья трех рабочих.

Построенное со специальной целью, означенное здание имело и свою специальную конструкцию и представлялось, по отзывам техников, редким и серьезным в техническом отношении сооружением.

Главную особенность сооружения являла собой его куполообразная, античная крыша, подобная той, какая была в древности у римлян над Пантеоном Агриппы.

По объяснениям строителя, архитектора Фонтана, при первоначальной постройке дома кладка его стен производилась в виде кольца, сообразно с формой заказанного на заводе Креля по рисункам Фонтана самого купола, который, будучи сделан из одного кованого железа, весил со всеми стропилами, кольцами и скреплениями около 6 тысяч пудов.

Ввиду такой необыкновенной тяжести купола, который должен был лечь на стены круглого здания в виде опрокинутой чаши, он был предварительно собран на стене дома, возведенной сначала до высоты двух сажен, а затем, по мере возвышения стенной кладки, поднимался при помощи домкратов, и, наконец, по достижении намеченной высоты и после устройства кирпичного карниза, толщиной в высоту кольца купола, последний был окончательно укреплен.

Такова сущность конструкции того сооружения, приобретенного впоследствии петербургским Обществом взаимного кредита, которое подлежало сломке для возведения на этом месте нового здания.

Избегая излишних денежных затрат и расходов, сопряженных с ломкой означенного здания, петербургское Общество взаимного кредита поместило в газетах объявление, которым вызывало лиц, желающих заняться подобной операцией, на условиях, какие будут установлены взаимным соглашением с банком.

Вследствие сего в правление Общества взаимного кредита поступили одновременно три предложения, из них два – от металлических заводов Креля и Сан-Галли, а третье – от крестьянина Тверской губернии Андрея Петрова Лебедева.

Завод Креля потребовал 6 тысяч рублей за производство работ, с оставлением всего материала в пользу общества, распределяя эту сумму в таком порядке: 3 тысячи рублей за леса и 3 тысячи рублей за снятие купола. Завод же Сан-Галли изъявлял согласие произвести те же работы за 3500 рублей, а в случае неоставления материала в пользу завода требовал доплаты заводу еще 1 тысячу рублей.

Наконец, крестьянин Андрей Лебедев предложил наиболее подходящие условия, а именно: о «покупал у общества весь металлический материал в здании за 1800 рублей и для извлечения его из здания обязался произвести своими собственными средствами разбор сооружения в течение 70 дней, оставляя в пользу общества все приспособления, какие им будут сделаны, и в то же время принимая на себя всю ответственность за безопасность рабочих.

Таким образом, мелкий старьевщик из Апраксина рынка, торгующий старым и бракованным железом, выступает не только конкурентом, но даже победителем техников, и дело остается за ним.

Выданное Лебедевым 1 сентября 1887 г. Обществу взаимного кредита обязательство вышеприведенного содержания закрепило взаимное соглашение, выгодное для каждой из договаривающихся сторон, так как общество не только избавлялось от расходов, но еще приобретало 1800 рублей, слагая при этом с себя всякую ответственность за могущие произойти несчастья с рабочими при сломке здания и оставляя в свою пользу все приспособления, а Лебедев в свою очередь предвкушал громадные барыши.

Оставались неогражденными только интересы третьих лиц, так как контрагенты совершенно позабыли общественную безопасность…

Заручившись разрешительным свидетельством городской управы на сломку здания, правление, согласно обязательству, потребовало от Лебедева немедленного приступа к работам.

Лебедев отправился на Никольский рынок и там среди рабочего пролетариата вербует себе отряд рабочих по самым дешевым поденным платам.

Весь этот отряд, под командой Андрея Лебедева, служившего когда-то музыкантом в армейском пехотном полку, и родного его брата, крестьянина Степана Лебедева, рассыпался по куполу здания, который изнутри, для безопасности, был подперт четырьмя деревянными стойками, скрепленными между собой железными связками или скобами.

Означенные подпоры, по мнению Андрея Лебедева, должны были выдержать всю тяжесть купола, и потому иных каких-либо приспособлений им сделано не было.

Работа закипела. Застучали молотки, и вскоре наружная металлическая обшивка была снята, а за ней снят так называемый черный пол, и остов купола тотчас же обнажился с его металлическими стропилами, числом до 32, которые, подобно радиусам от центра, спускались от вершины купола к его основанию, лежавшему на стенах самого здания в кольце.

Наступала самая трудная и самая опасная часть работы, состоявшая в разборке и в расчленении металлических стропил. Казалось, что нужно было подумать прежде, нежели приступить к делу, или же посоветоваться с кем-нибудь из техников, но самонадеянность Лебедева в погоне за наживой не знает препятствий…

Описывать перед вами, господа судьи, каким образом производилась Лебедевым дальнейшая работа, я считаю лишним; замечу только и обращаю преимущественное ваше внимание на то, что в течение всего времени, начиная с приступа обвиняемым к ломке здания и кончая провалом купола, никакая власть, за исключением сына строителя панорамы, архитектора Фонтана, посланного отцом для разведки, кем и как сносится построенное им здание, никто не интересовался ходом работ Лебедева.

Словом, как будто бы все дело происходило не в центре города, а где-нибудь на его отдаленных окраинах, и притом сносилось не каменное, солидное здание, не говоря уже о его специальной и серьезной конструкции, а какой-нибудь старый деревянный сарай или же курятник…

Печальные последствия не заставили себя ждать. Неправильная как несогласная с правилами техники разборка металлических стропил, по заключению экспертов-техников, быстро переместила центр тяжести на оставшуюся неразобранной часть каркаса, вследствие чего весь каркас скрутился и, сорвавшись со своего основного металлического кольца, обрушился внутрь самого здания, увлекая за собой всех работавших на куполе, из коих родной брат подсудимого, Степан Лебедев, и крестьянин Дмитрий Филиппов убиты на месте, трое изувечены, а сам обвиняемый, Андрей Лебедев, каким-то чудом отброшен был на крышу соседнего флигеля, получив легкие ушибы. Таким же чудом можно объяснить себе и то явление, что купол не ударил в стену дома, смежного с разбираемым зданием, и что, таким образом, число жертв ограничилось.

Вот, господа судьи, тот материал, который был добыт предварительным следствием для привлечения крестьянина Андрея Лебедева к уголовной ответственности на основании 1466 статьи Уложения и статьи 128 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, материал, на основании которого С.-Петербургский окружной суд нашел возможным признать Лебедева виновным и приговорил его к аресту при полиции на два месяца и к церковному покаянию.

Но я нахожу этот судебный приговор, по некоторой его жестокости, несоответствующим действительной вине Лебедева.

Мне кажется, что всякое обвинение, направленное против известного лица, для того чтобы оно могло быть усвоено судьей и выражено им в своем приговоре с уверенностью в его справедливости, должно звучать в ушах судьи полным гармоническим аккордом, без всякой малейшей фальши, будет ли она происходить от неуменья извлекать звуки или же от недостатка в самом инструменте известной ноты, но во всяком случае фальши этой не скрыть от чуткого и опытного уха судьи никакими переливами и никакими переходами аккордов из одного тона в другой.

Подобный именно недостаток мы видим в обвинении Андрея Лебедева, в котором для полноты обвинительного аккорда недостает именно одной ноты, или, выражаясь языком деловым, недостает одного факта, о чем я уже упомянул в начале моей защиты, сравнивая вследствие сего самое обвинение Лебедева с алгебраической задачей с одним неизвестным.

Вот почему и до обсуждения вопроса о степени виновности Лебедева я считаю необходимым, согласно обещанию, восстановить прежде всего тот отсутствующий факт, ввиду которого личность обвиняемого должна будет отодвинуться на второй план…

С этой целью мне приходится на время сделаться солидарным с почтенным представителем обвинительной власти и отстаивать вместе с ним интересы того третьего лица, именуемого общественной безопасностью, которое забыто не только договаривающимися к обоюдной выгоде сторонами, но даже теми, на которых законом возложена обязанность строгого ее охранения.

Спрашивается, кто же эти законные блюстители общественной безопасности, поступившиеся в данном случае своими прямыми обязанностями?!

Очевидно, лица, которым поручен техническо-полицейский надзор за всякого рода городскими сооружениями.

Обращаемся к Строительному уставу и видим, что до 1873 года правительственным органам с означенными полномочиями и обязанностями по городу Петербургу было правление 1-го округа путей сообщения, но затем, просматривая продолжение Свода законов 1876 года, замечаем коренную ломку всего Строительного устава, и ст. 322 сего Устава заменяется постановлением, по которому: «В местностях, где введено городовое положение, утверждение планов фасадов частных зданий, а главное – наблюдение за правильным производством построек, возлагается на городские управы, в лице городских участковых архитекторов, обязанных руководствоваться в этих случаях правилами Строительного устава».

Итак, искомая величина, необходимая для более правильного разрешения задачи о степени виновности Лебедева, нами обнаружена.

Теперь мы знаем, что законным блюстителем правил Строительного устава в интересах общественной безопасности оказывается городское общественное управление вообще, а по отношению к данному случаю – петербургская городская управа, в особенности со своими городскими архитекторами.

Остается, следовательно, только определить характер и сущность техническо-полицейского надзора городских управ за всякого рода городскими сооружениями.

Мы имеем перед собой, по сему именно вопросу и по отношению к данному случаю, несколько странные объяснения петербургской городской управы судебному следователю, производившему предварительное следствие по делу Лебедева.

Изумленный бесконтрольностью, в техническом отношении, работ Лебедева по сломке здания, столь редкого и серьезного, по общему отзыву техников, следователь потребовал от городской управы, ведающей техническо-полицейским надзором, разъяснения причины такого строгого с ее стороны нейтралитета и упущений в деле технической инспекции по строительной части, которая возложена на нее законом.

На этот вопрос был получен от управы отзыв такого содержания, что ни в Строительном уставе, ни в обязательных постановлениях по строительной части петербургского городского общественного управления нет правил о надзоре, со стороны городского архитектора, за сломкой строений и что выданное управой правлению Общества взаимного кредита разрешительное свидетельство на сломку здания, предъявленное участковому архитектору, возлагало на сего последнего только одну обязанность: чтобы до начала производства работ место, занимаемое зданием по Екатерининскому каналу, было ограждено забором.

Несмотря, однако же, на действительное отсутствие как в Уставе строительном, так и в обязательных постановлениях думы правил, которые непосредственно устанавливали бы обязательность надзора участкового городского архитектора и за сломкой строений, тем не менее нельзя согласиться с упомянутым мнением управы как явно извращающим общий смысл и значение техническо-полицейского надзора.

Нельзя же в самом деле ограничить назначение упомянутого надзора по строительной части, в видах общественной безопасности, строгим техническим наблюдением за одной только постройкой зданий, а в случае их сноса довольствоваться постановкой забора, предоставляя за пределами этого забора тому, кто намерен заняться разрушением здания, действовать по своему личному усмотрению.

Придерживаясь такого ограничительного толкования смысла техническо-полицейского надзора, следует заключить, что общественная безопасность, которая должна иметь в виду не одну только мимо проходящую публику, но и самих рабочих, обставлена гораздо большими гарантиями в техническо-полицейском отношении при постройке курятника, нежели при сносе целого здания хотя бы судебных учреждений.

Согласитесь же, господа судьи, что уже одного этого прямого вывода из объяснений управы судебному следователю относительно предела возложенной на нее законом технической инспекции вполне достаточно, чтобы убедиться в неправильности ее взгляда на обязанности своих участковых городских архитекторов, которые должны отвечать за нарушение таковых своих обязанностей на общем основании…

Если же взгляд управы правилен, то есть если не существует закона, предписывающего строгое соблюдение известных правил при сломке зданий, это отчасти подтверждается отсутствием в числе обвиняемых по настоящему делу и городского участкового архитектора, то спрашивается, в нарушении каких же технических правил, ограждающих личную безопасность, обвиняется ныне подсудимый Лебедев?

Едва ли мы можем получить какой-либо удовлетворительный ответ на возбужденный вопрос, а между тем Лебедев обвиняется в том, что при сломке здания, вопреки существующим законоположениям, он дозволил себе явную неосторожность, выразившуюся в непостановке необходимых при производстве работ лесов, последствием чего, для него неожиданным, 17 сентября 1887 г. произошел обвал указанного здания.

Несомненно, что после предшествующих моих объяснений по поводу техническо-полицейского надзора и той роли, какую играет в нем городское общественное управление, задача моя и ваша, судьи, при обсуждении основательности упомянутого обвинения Лебедева значительно упрощается.

И в самом деле, если, с одной стороны, мы должны, безусловно, признать, подобно городской управе, что ни в Строительном уставе, ни в обязательных постановлениях думы, ни, наконец, в Уложении о наказаниях не существует закона, обставляющего производство работ по сломке зданий какими-либо точно определенными техническими условиями, а с другой – что, по разъяснению уголовного кассационного сената 1870 года, номер 560, применение статьи 1466 Уложения о наказаниях обусловливается деянием, само по себе запрещенным законом, от которого произошла смерть, то бесспорно, что обвинение Лебедева в нарушении никому из нас не известных законоположений должно быть устранено, так как нельзя нарушать того, что в действительности не существует.

Но, независимо от всего, Лебедеву приписывается еще явная неосторожность с неожиданными для него последствиями.

В этой части обвинения Лебедева нельзя не заметить прежде всего логического противоречия, так как при явной, следовательно, очевидной, неосторожности, немыслима неожиданность последствий. Нельзя, например, считать неожиданным взрыв порохового погреба, когда в него входят с огнем, или же подкладывая горючий материал под строение, признавать неожиданным пожар…

Не указывает ли нам такое логическое противоречие в самой формулировке обвинения на его неустойчивость?!

Наконец, говоря о явной или очевидной неосторожности в данном случае, необходимо предварительно доказать, что обвиняемый или сам сознавал неправильность своих действий или же на эту неправильность ему указывали другие, предупреждая о могущих быть вредных и пагубных последствиях, а он пренебрег такими предупреждениями и продолжал действовать. Но всего этого по обстоятельствам дела не обнаружено, а, напротив того, доказано, что разбор злополучного купола представлялся по личному убеждению подсудимого делом обыкновенным, не внушавшим никаких опасений в будущем за ужасные последствия.

Однако же окружной суд усматривает такую явную неосторожность со стороны подсудимого в том прежде всего, что уже самая особенность в архитектурном отношении здания «Панорамы» явно говорила ему о безусловной необходимости иметь для сноса такого здания специальные технические знания, которыми он не обладал, и, наконец, что о трудности работ, принятых на себя Лебедевым, он был предупрежден сыном строителя – архитектора Людвига Фонтана, Альбертом Фонтаном.

Неосновательность первого из доводов суда, что обвиняемый, приступая к работе, должен был сознавать невозможность их исполнения без содействия техники, явствует из личных соображений Лебедева как простолюдина, а именно: «Что не воспрещено, то, значит, возможно», и что если бы здание «Панорамы» действительно представляло собой какие-либо особенности в техническом отношении и могло угрожать общественной безопасности при его сносе обыкновенным способом, то на это обстоятельство, несомненно, было бы обращено его внимание той властью или учреждением, которое ведает надзором за возводимыми и разрушаемыми зданиями и имеет право во всякое время останавливать производство работ.

Между тем учреждение, на обязанности которого лежало остановить работы, производимые Лебедевым, и заставить его пригласить техника, безмолвствовало, довольствуясь одной постановкой забора, и, таким образом, еще более утвердило подсудимого в правильности его личного мнения относительно законности всех его действий.

Что же касается до предупреждения обвиняемого со стороны сына архитектора Людвига Фонтана, Альберта Фонтана, то из показания последнего, прочитанного на суде за его смертью, видно, что он был в здании «Панорамы» только один раз, в начале сентября 1887 года, причем вовсе не говорил Лебедеву об опасности работ, но заметил только, что не позволил бы себе снимать купола без лесов и потому находит это предприятие трудным.

Ввиду такого дословно приведенного нами показания свидетеля Альберта Фонтана становится ясным, что все высказанное им Лебедеву в смысле одной только трудности предстоящих работ и необходимости постановки лесов, которые и были поставлены Лебедевым впоследствии, не имело и не могло иметь для него значения предупреждения относительно безусловной негодности предпринятого им способа разборки купола, тем более, что обвиняемый не знал ни фамилии, ни профессии посетителя, на которого смотрел как на человека любопытного, случайно зашедшего к нему на стройку.

Следовательно, при таких условиях, когда не представляется возможным установить явной со стороны Лебедева неосторожности, под которой следует понимать действия, совершаемые обыкновенно или при личном сознании действующего в их неосторожности, или же – несмотря на предупреждение о сем других, применение к обвиняемому статьи 1466 или же статьи 1468 Уложения о наказаниях может последовать только при явном нарушении со стороны самого суда понятия о преступлениях, предусмотренных этими статьями законов.

Приведенными мной доводами и соображениями исчерпываются объяснения, какие я счел нужным представить в защиту подсудимого Лебедева, убежденный в том, что они будут приняты палатой во внимание при обсуждении вопроса о правильности обжалованного обвиняемым приговора С.-Петербургского окружного суда.

А потому мне остается только присовокупить, что все лица, потерпевшие от неосторожности Лебедева, ныне уже им удовлетворены, как это видно из представленных документов, и что, следовательно, судебной власти приходится в настоящую минуту заняться обсуждением исключительного вопроса об удовлетворении самого правосудия, которое в лице почтенного присутствия палаты – я позволяю себе надеяться – будет менее требовательным, нежели окружной суд, и отнесет событие 17 сентября 1887 г. к категории тех печальных случаев, о которых упоминается в статье 1470 Уложения о наказаниях и которые по закону не наказуемы.

Первоначальный приговор (2 месяца ареста при полиции) был заменен Лебедеву двухнедельным арестом и церковным покаянием. Судебная палата утвердила также ту часть приговора, в которой говорилось о взыскании с Лебедева денежных сумм в пользу семей пострадавших.