Текст книги "Сны о другом мире"

День шестьдесят первый. Ускользающий из сознания

Так странно, что даже не хочется записывать свои мысли. Ведь мы пытались, искали, но ничего так и не нашли.

Сегодня мы ночевали у стадиона. Там неприятно, ветрено, но безопасно. Хотя с первыми лучами солнца я слышала шуршание, практически немое и такое иллюзорное. Матвей предположил, что это птицы. Я предположила, что мертвецы. Вот так общаешься с человеком, а потом понимаешь, что весь мир – это отражение твоей внутренней реальности. И этот же мир включает в себя сотни, а то и тысячи параллельных миров, преобразованных чудаками-оптимистами. Хорошо, что, наверное, встречаются совсем прискорбные и грустные миры. И тогда я в ряду мировой статистики по созданию реальностей зарекомендую себя как весельчака.

Теперь я, правда, тоже смотрю на стадион, и мне кажется, что он не так уж плох и, наверное, при более детальной инженерной оценке сможет выжить на радость нашего правительства.

Но есть другой тревожный вопрос, который состоит в том, что мы, члены исследовательской экспедиции, никому ничего не поведаем, потому что выход так и не образовался. И ни про какой хладнокровный разум теперь никто не говорит. Извилистая субстанция в моей голове отказывается от четких вчерашних указаний и представлений, а входит в новую, совершенно чужеродную для меня стадию абстрактного регулирования.

Например, я сейчас сижу у основания фонаря на проспекте Победы и считаю трупы, которые только способна увидеть своим не стопроцентным зрением. Когда удается насчитать четыре сотни, начинаю думать об их утилизации и вывозе. Сколько для этого понадобиться грузовых машин трудового типа? А военного?

Дальше в голове совсем возникает кисель, и начинаются вычисления погонных метров ткани для кремации. И чтобы окончательно напугать саму себя, я пытаюсь представить суммарную массу пепла, полученного для братской могилы.

И, наверное, Матвей прав. Я слишком пессимистична. А он же видит восторженный восход и пение птиц, диковинно законсервированные дома и целые истории, солидный и нужный потенциал для развития Большого города.

Но его разум пока тоже не может понять, каким образом от нас ускользают огромные железные ворота, через которые мы перешагнули в полную неизвестность пять дней назад. Теперь-то нам все понятно. Разрушенный город, воспоминания и жертвы этой войны зияют открытыми ранами именно здесь, и почему-то это место теперь нас не выпускает.

Наверное, и в этом тоже есть определенный смысл, который предстоит еще понять…

День шестьдесят второй. Расшатавшийся

У Джека истерика. И какая-то она совсем не детская. Видимо, он тоже представил, что ближайшие годы проведет здесь с бесконечной стеной и трупами.

Вообще Джек – это про стабильность. Его взяли в экспедицию за выдающиеся спортивные заслуги и недюжинную выдержку. В прошлом Джек – морской вояка, человек, готовый проводить в замкнутом, качающемся на волнах пространстве месяцами, да еще и продолжать хладнокровные бои. Джек – наш усатый черт с революционно-трудовыми замашками, которые так нравятся вождям. У Джека даже двойной паек как у заслуженного ветерана, но он все раздает нам. Наверное, у него весьма доброе сердце, но нервы выдают его истинную сущность.

Необъяснимые и тревожные события последних дней сделали из Джека психопата. Он носится вдоль стены, грозно размахивает руками и матерится на чем свет стоит. Иногда убегает поорать на другой конец улицы и потом возвращается. Как будто ему это помогает.

А Матвею, который, наоборот, сидит спокойно уже добрый час рядом со мной на бетонном постаменте, приходит в голову гениальная идея приободрить беднягу и по-дружески обнять. За что он великодушно и получает окровавленно-обиженное месиво из носа, брызжущее и весьма не симпатичное.

Тут резко приходится вмешаться и мне, успокоив «добряка» палкой по шее. Джек издает безумное рычание, как будто он превращается в собаку. И молниеносно убегает прочь.

Бинты в аптечке у Кристины – это всегда кстати, ведь нос не сдается, продолжая изливаться на куртку Матвею. Прекрасно! Джек совсем исчезает из виду в конце квартала. Теперь делаем ставки, уважаемые товарищи, посмеет ли он к нам вернуться.

Сижу. Затыкаю бинтами красный опухший нос соседа по несчастью, который так интенсивно мотает головой, видимо, пытаясь ускорить заживление сложно заживаемого.

А мне даже смешно. Впервые за эти дни! Хотя перспектива озвереть и напасть на ближнего кажется каким-то непостижимым космосом безрассудства. Но, видимо, не для Джека.

И пока я разбираюсь с носом, другие исследуют старые торговые витрины в надежде открыть хоть какую-то из них.

Ведь наши запасы заметно скудеют. И если завтра не случится чуда, и мы не найдем выход, то нам понадобится как минимум продовольственный склад. И сухое помещение для сна.

Вот только где его найти-то, в сыром, забытом всеми живыми месте!

Но коллективная сущность нашей экспедиции такова, что пока остается хоть один человек со здравым умом и памятью, то значит, и будет теплиться надежда на позитивный исход.

Хоть эта надежда уже слегка и озверела…

День шестьдесят третий. Бесконечно дождливый

Крупными каплями по брезентовой крыше. Наше новое убежище – Социалистическая библиотека юных. Огромное, круглое архитектурное чудовище с миллионами книг пропагандистского содержания.

Сюда нас приводили в детстве целыми классами и устраивали собрания. Иногда мы тут играли. Или слушали очкастую тетеньку-лектора. Она всегда приходила в строгом вельветовом костюме и вещала о счастье. Политическом и трудовом. А я активно ей помогала строить мальчишек. И следить за порядком и тишиной.