Текст книги "Разделенные океаном"

– Неужели? – Женщина развернулась и, недолго думая, отвесила Молли пощечину.

Молли, которая в других обстоятельствах и мухи не обидела бы, нанесла женщине сокрушительный удар в челюсть, вложив в него все свое отчаяние и раздражение, что накопились в ней за последние недели. Пожалуй, ее соперница испытывала схожие чувства, потому что ответила Молли тем же, и через несколько мгновений обе уже увлеченно размахивали кулаками, осыпая друг друга ударами.

– Какого черта здесь происходит?

Молли почувствовала, как кто-то ухватил ее за воротник и оттаскивает в сторону. Женщина в шубке подверглась аналогичному обращению. Их обеих на вытянутых руках держал молодой полисмен, имевший безукоризненно бравый вид в черной форме с начищенными серебряными пуговицами, широком кожаном ремне и огромном шлеме.

– Это дамская комната ожидания, – с сарказмом произнес он. – Если желаете драться, найдите себе темный переулок, где бы вас никто не видел. А еще лучше – откажитесь от этой идеи и оставайтесь в рамках закона.

– Она ударила меня первой, – выплюнула Молли, – и вообще, она лупила своего маленького ребенка с такой силой, что он кричал от боли.

– Она говорит правду, офицер, – вставила одна из невольных свидетельниц этой сцены, выглядевших растерянными и ошеломленными. – Драку затеяла вон та, другая женщина.

– Я мог бы отвести вас обеих в участок и составить протокол о нарушении общественного спокойствия, – важно заявил полисмен, – но нужно помнить о несовершеннолетнем ребенке, поэтому я ограничусь тем, что запишу ваши фамилии и адреса. Мне придется проконсультироваться с начальством, чтобы решить, будут ли против вас выдвинуты обвинения.

– Мой муж ужасно рассердится, если к нам домой придет полиция, – испуганно пролепетала противница Молли. – Мне очень жаль, что я ударила Роули, но он сегодня все утро капризничает. Полагаю, я просто окончательно потеряла терпение. Простите меня за то, что я ударила вас, – обратилась она к Молли. На самом деле на лице женщины был написан скорее страх, а отнюдь не раскаяние.

Молли проигнорировала ее слова. Она не собиралась извиняться. У нее самой было два младших брата, поэтому она прекрасно знала, какими капризными и непослушными могут быть маленькие дети, но у нее никогда и в мыслях не было ударить их. Более того, она получила удовольствие от стычки и теперь жалела о том, что полицейский разнял их. Сейчас ей было все равно, даже если ее посадят в тюрьму.

Полисмен отпустил их воротники и достал из кармана блокнот. Обе назвали ему свои адреса.

– Если кто-нибудь сообщит об аналогичном инциденте, я буду знать, куда следует приехать, – многозначительно заявил он, захлопывая блокнот.

Молли вернулась на Уэйвтри и обнаружила миссис Брофи сидящей у окна. Она шила перчатки.

– Ты выглядишь так, словно побывала на войне! – воскликнула мать Агаты. – И еще у тебя синяк на лбу, и щеки раскраснелись.

– Я споткнулась и упала, – солгала Молли.

Она не стыдилась того, что ввязалась в драку, но не собиралась делиться кровавыми подробностями с миссис Брофи.

– Что сказал твой брат?

– Что Аннемари не доехала до нашей тетки. Она пропала без вести.

Чуть позже, в тот же день, Молли отдала миссис Брофи одну из десятишиллинговых банкнот.

– Это за то, что вы приютили меня. Вы не возражаете, если я поживу у вас еще немного, пока не получу весточку от Финна? – Если Аннемари найдется, Молли немедленно отправится в Нью-Йорк. Но она понятия не имела, что будет делать, если отыскать сестру не удастся.

– Что до меня, дорогуша, то можешь оставаться у нас хоть до скончания веков, – заявила миссис Брофи, с благодарностью принимая банкноту в десять шиллингов.

На следующее утро Молли чистила картофель, когда в дверь позвонили. Миссис Брофи крикнула:

– Все в порядке, я сама открою.

Еще через несколько минут она вошла в кухню и объявила, что к Молли пожаловал посетитель.

– Довольно милый молодой человек. Я провела его в гостиную.

Молли хмурилась в недоумении, вытирая руки. Она по-прежнему терялась в догадках, когда вошла в гостиную и навстречу ей поднялся молодой человек. На нем был отутюженный серый костюм, а к груди он прижимал темно-серую мягкую фетровую шляпу. Его макинтош был аккуратно сложен на спинке кресла.

– Доброе утро, мисс Кенни, – вежливо поздоровался он.

– Доброе утро, – ответила Молли, окончательно растерявшись.

Молодой человек ухмыльнулся.

– А ведь вы меня не узнаете, верно? Это я разнимал вчера вас и ту женщину.

– Вы тот самый полисмен!

Без формы он выглядел совершенно по-другому и казался намного моложе – ему едва перевалило за двадцать, решила Молли, – растеряв всю свою смешную напыщенность. У него оказались коротко подстриженные каштановые волосы и ярко-синие глаза. Молли сочла его довольно-таки привлекательным.

– Что вам угодно? – поинтересовалась она. – Вы пришли, чтобы отвести меня в тюрьму? – Сегодня, в отличие от дня вчерашнего, она уже совсем не горела желанием угодить туда.

– Нет, я пришел, чтобы пригласить вас в кино. Вы не будете возражать, если я присяду? И я могу называть вас Молли? Меня зовут Том Райан, констебль Том Райан, – с гордостью добавил он.

– Разумеется, вы можете присесть, и да, вы можете называть меня Молли. – Сама она села за стол у окна, на котором были разложены заготовки перчаток. – А как должна называть вас я – Том или констебль Райан?

– Том. – На его щеках выступил румянец. – Так что вы скажете насчет кино? – с беспокойством поинтересовался он.

– Не знаю. – Молли была удивлена, что после вчерашней драки он не потерял к ней интерес. При иных обстоятельствах она сочла бы положение неловким и даже щекотливым, но в последнее время случилось столько всего, причем главным образом плохого, что теперь ее трудно было чем-то смутить. – И часто вы приглашаете преступников в кино?

– Но вы совсем не преступница. Я знаю, мне не следовало бы этого говорить, ведь я полисмен, но я думаю, что та женщина заслуживала хорошей трепки за то, что ударила своего ребенка. – Он вновь превратился в напыщенного индюка, отчего Молли захотелось громко рассмеяться, – хотя еще вчера она была уверена, что больше никогда не будет смеяться.

– Ну, ладно. Я пойду с вами в кино.

Молли еще никогда не ходила на свидания с юношами, и ей всегда хотелось верить, что ее первое свидание будет необыкновенным, но сейчас она согласилась пойти с Томом Райаном только потому, что он рассмешил ее. Кроме того, кино поможет ей хотя бы ненадолго отвлечься и не думать об Аннемари.

Они отправились в кинотеатр на Лайм-стрит, который располагался напротив «Пале де Люкс», чтобы посмотреть «Шерлока-младшего»[15]15
  «Шерлок-младший» – немая кинокомедия Бастера Китона, снятая в 1924 г.


[Закрыть] с Бастером Китоном[16]16
  Джозеф Фрэнк Китон, более известный как Бастер Китон (1895–1966) – американский комедийный актер и режиссер, один из величайших комиков немого кино.


[Закрыть] в главной роли – знаменитым актером, если верить Тому. Этот фильм понравился Молли больше, чем «Маленькая Анни Руни», главным образом потому, что был невероятно смешным, да еще из-за наличия целого оркестра, наигрывавшего веселые мелодии на протяжении всего сеанса.

А потом они поужинали рыбой с картофелем. За едой Том рассказал о себе. Он служил патрульным полицейским меньше года, но уже хотел стать детективом в штатском.

– И что это значит? – поинтересовалась Молли.

Его синие глаза засверкали.

– Это означает раскрывать преступления – убийства, грабежи и все такое прочее – и при этом ходить в собственной одежде, а не в форме. Вы когда-нибудь слышали о Джеке Потрошителе? – осведомился Том. Молли покачала головой, и он продолжал, напустив на себя таинственный и зловещий вид, с каким рассказывают страшные истории о мертвецах: – Он зверски убил шесть женщин в лондонском Ист-Сайде. Этого человека так и не поймали, но я бы его непременно вычислил, если бы мне представилась такая возможность. Дома у меня есть книжка о нем – я могу дать вам ее почитать, если хотите, – великодушно предложил Том. – А еще у меня есть история о докторе Криппене и книги о других убийцах. Понимаете, я развиваю свои дедуктивные способности, совсем как Шерлок Холмс, – вот почему я пригласил вас посмотреть этот фильм. У обычных полисменов больше мускулов, чем мозгов.

– Надеюсь, вы не говорите такие вещи обычным полисменам, – поддела его Молли.

– Разумеется, нет. – Том подмигнул ей. – Как правило, все хотят быть простыми полисменами, не более того. А я… Однажды я обязательно стану инспектором уголовной полиции. – Совершенно очевидно, он был о себе весьма высокого мнения.

– Удовлетворите мое любопытство, – сказала Молли, – почему вы пригласили меня в кино?

Она была уверена, что получит искренний ответ, потому что сомневалась в способности Тома Райана лгать не моргнув глазом.

– Мне понравилось ваше лицо, – мгновенно ответил он. – Оно очень милое и к тому же красивое. Это у меня тоже неплохо получается – читать по лицам. Я сразу понял – раз вы дрались с той женщиной, значит, у вас были на то веские причины. Я за милю отличу настоящего преступника от невиновного человека.

– Из вас получится хороший полицейский, – сообщила ему Молли, сдерживая улыбку.

– Знаю. Я рожден для этого. Когда я был маленьким, то часто говорил маме, что однажды обязательно стану полицейским.

– А что отвечала она?

– Что она предпочла бы, чтобы я стал священником. Но я выдержал характер, верно? – Том широко улыбнулся. – Мне понравилась ваша мама. Она показалась мне очень милой.

– Миссис Брофи не моя мама, – поспешно сказала Молли. – Моя родная мать умерла, и я всего лишь остановилась на время в доме у своей подруги.

Она рассказала Тому о Нью-Йорке, о Финне и об Аннемари.

– Если Финн найдет нашу сестру, то есть когда он найдет ее, – закончила она, – я отправлюсь в Нью-Йорк первым же пароходом.

– Но вы не можете так поступить! – К ее изумлению, губы Тома Райана задрожали. Он готов был расплакаться.

– Это почему же?

– Потому что я люблю вас, вот почему. Я уже говорил вам, что умею читать по лицам, и в ту самую минуту, как увидел вас, я понял, что хочу, чтобы вы стали моей женой. Правда, я не собирался говорить вам об этом сразу, чтобы не испугать. – Он расправил плечи и с вызовом посмотрел на девушку. – Ну вот, Молли, вы все знаете. Я выложил карты на стол, и теперь только от вас зависит, возьмете вы их или нет.

Финн прибыл в Нью-Йорк, заранее готовясь к тому, что невзлюбит это место с первого взгляда. Он не привык к городам, а Нью-Йорк был не просто городом, а очень большим городом, памятником Маммоне, куда в поисках удачи и благосостояния стекались обездоленные со всех концов земли. Но в первый день в Нью-Йорке Финн вдруг остановился посреди улицы, на которой невозможно было что-либо разглядеть, кроме высоких, величественных зданий по обеим сторонам и клочка синего неба над головой, и вдруг почувствовал, как внутри у него что-то дрогнуло при виде этого рукотворного чуда. Ему показалось, что какая-то сокровенная часть его души ожила. Сердце Финна учащенно забилось, и его подхватил и понес трепещущий и полный сил поток жизни большого города.

Это чувство не покинуло его и в Гринвич-Виллидж, где не было высоких зданий. Здесь повсюду стояли скромные дома и лавки, которые, казалось, не закрываются никогда. Перед ними на тротуарах были выложены товары, а каждый дюйм стен закрывали плакаты, сообщавшие о вечере поэзии, о пьесах, встречах, лекциях, концертах и спортивных соревнованиях… Список можно было продолжать до бесконечности.

Куда бы Финн ни пошел, везде звучала музыка. Ее наигрывали негритянские оркестры, неспешно шествующие гуськом по тротуарам и вкладывающие в мелодию всю душу, так что Финн начинал поневоле притопывать в такт. Музыка летела из распахнутого окна, за которым кто-то упражнялся в игре на саксофоне или на трубе или распевал во всю мощь своих легких. Музыка проникала через доски пола в квартирке Мэгги из магазинчика внизу, где маленький толстяк Зигги терзал расстроенное пианино, выводя печальные мелодии и слегка фальшивя. Финн купил ноты к «Манхэттену», песне из «Безумств Зигфельда»[17]17
  «Безумства Зигфельда» – серия театральных бродвейских постановок, автором которых является знаменитый американский конферансье Флоренс Зигфельд.


[Закрыть] – шоу, которое сейчас шло на Сорок Второй улице, и попросил Зигги подписать ее. У него не было ни пианино, ни другого музыкального инструмента, но он повесит их в рамочке на стене своего коттеджа как напоминание о времени, проведенном в Нью-Йорке.

Впрочем, нет. Приятными эти воспоминания станут после того, как он найдет Аннемари, но пока что ее поиски оставались безрезультатными. Говоря по правде, Финн провел в Нью-Йорке уже пять дней и теперь просто не знал, что делать дальше. Он даже не представлял, что остров Манхэттен окажется настолько большим и будет буквально кишеть людьми, многие из которых были ирландцами. Складывалось впечатление, что полиция укомплектована исключительно выходцами из Ирландии, которые старательно искали его сестру, но пока без особого успеха.

После того как Мэгги отнесла заявление в полицию, она стала обзванивать больницы, но там не оказалось пациентки, подходящей под описание Аннемари. Финн побывал во всех католических церквях, хотя и сознавал, что шансы обнаружить там сестру довольно мизерные. Они с Мэгги исписали множество карточек с именем и адресом Аннемари и раздавали их в церквях и во всех ирландских клубах, какие он только смог найти. В последние дни Финн просто бродил по улицам, сунув руки в карманы. Он надеялся случайно встретить симпатичную тринадцатилетнюю девочку с фиалковыми глазами и улыбкой, способной озарить и согреть самый ненастный день.

Мэгги пришлось регулярно отпрашиваться с работы. Директор с пониманием отнесся к ее ситуации, а ученики каждое утро на общем собрании молились о том, чтобы Аннемари нашлась в самое ближайшее время. Финн с теткой обычно договаривались о встрече где-нибудь в середине дня: в Центральном парке, на Таймс-сквер или у лотка с жареными пончиками на Гранд-Сентрал-стейшн, которая больше походила на собор, а не на железнодорожный вокзал.

– Боюсь, мне не повезло, – обычно говорила при встрече Мэгги.

– Мне тоже, – со вздохом отвечал Финн.

Он уже начал подумывать, что они лишь напрасно тратят время и силы. Пытаться отыскать в таком городе человека – все равно что искать иголку в стоге сена.

Наступил пятый вечер в Нью-Йорке, и Финн нажал кнопку звонка квартиры Мэгги, чувствуя себя опустошенным. Тетка впустила его. Она так сильно походила на маму, что при виде ее у Финна всякий раз замирало сердце: те же черные волосы, голубые глаза, прямой нос и большой рот с полными губами. Они с Аннемари унаследовали от матери ее черты, но если мама одевалась неброско и носила волосы стянутыми в тугой узел на затылке, то Мэгги предпочитала модную одежду и элегантные прически. Маме исполнилось сорок шесть, когда она умерла, Мэгги была на два года ее старше, хотя на вид ей нельзя было дать больше сорока.

– У меня новости, – осторожно начала она. – Не знаю, какими ты их сочтешь – хорошими или плохими и чего в них больше – облегчения или беспокойства. Поднимайся наверх, и я расскажу тебе все.

Финн последовал за ней, чувствуя, как взволнованно забилось у него в груди сердце, и не зная, чего ожидать.

Мэгги закрыла дверь и протянула ему листок бумаги.

– Я нашла его на коврике в холле, когда вернулась домой. Что ты об этом думаешь?

Это был карандашный рисунок. На нем, словно живой, был изображен мальчуган в ночной рубашке и со свечой в руке. Волосы его торчали в разные стороны, и он широко улыбался, лукаво высунув кончик языка.

– Это же наш Айдан! – ахнул Финн.

– Я никогда не видела Айдана, но почему-то так и подумала, – заметила Мэгги, строго поджав губы. – А теперь переверни рисунок.

Финн повиновался. «Анна в полной безопасности. Она находится под надежным присмотром. Вам не о чем беспокоиться», – прочел он. Буквы были выведены каллиграфическим почерком.

– Он называет ее Анной.

– Почему ты решил, что это он? – сразу же вцепилась в него Мэгги. – Это могла написать и женщина.

– Так мог написать только стряпчий или клерк из конторы, а там вряд ли работают женщины. Таким почерком заполнено наше брачное свидетельство. Господи! – Финн хлопнул себя по лбу, когда до него наконец начал доходить смысл послания. – Но что это значит, Мэгги? Почему он называет ее Анной? И откуда он узнал, что рисунок надо доставить сюда?

– Понятия не имею. Разве что Аннемари сама назвала ему адрес, или же он видел одну из наших карточек. Быть может, он известен кому-либо еще – как насчет той женщины, что, как ты говорил, плыла на пароходе в одной каюте с девочками, Гертруды Штраус? – нахмурилась Мэгги. – Или этой Оливии Рэйнес, укравшей паспорт Молли и чемодан, в котором лежали деньги? Ох, Финн! У меня голова идет кругом. Я просто не представляю, что теперь делать.

– Аннемари счастлива, – задумчиво проговорил Финн. – Иначе она бы нарисовала нашего Айдана плачущим. Она любила рисовать; картинки у нее получались веселыми и грустными в зависимости от настроения.

Мэгги повалилась в кресло, словно ноги перестали держать ее.

– Это уже кое-что.

– Она любила петь и рисовать. Она очень любила жизнь, наша Аннемари, но любая мелочь – резкое слово, больное животное – запросто могли заставить ее погрузиться в депрессию. Мама называла это состояние «пучиной отчаяния». Правда, Аннемари быстро выходила из него. Как ни странно, но, когда умерла мама, моя младшая сестра расстроилась меньше всех. Она твердила, будто видит ее в раю, на небесах.

– Твоя мать все время беспокоилась о ней. Она говорила, что девочка слишком чувствительна для этого мира. – Лицо Мэгги потемнело. – Боюсь даже представить себе, что она чувствовала в ту ночь, когда твой отец изнасиловал ее! – гневно вскричала она. – Должно быть, бедняжка едва не лишилась рассудка.

– Хейзел говорит то же самое. В ту ночь, когда они уехали из Дунеатли, Аннемари находилась в каком-то трансе. Тем не менее Молли продержалась целых два года и никому ни слова не сказала. – Голос у Финна дрогнул и сорвался. – А я еще отчитал ее, когда мы встретились с ней в Ливерпуле, как будто она в чем-то виновата.

– Молли ягненок, а Фрэнк Кенни – ублюдок. От всей души надеюсь и молюсь, что больше никогда не увижу его, иначе я убью его собственными руками. – Мэгги поднялась и направилась в кухню. – Умираю, так хочу чаю, Финн. Как только мы выпьем по чашечке, я отнесу этот листок в участок сержанту МакКлоски, и пусть скажет мне, что он об этом думает. А потом, вместо того, чтобы сидеть над ним всю ночь и ломать себе голову, пока она не пойдет кругом, мы с тобой поужинаем, и сегодня, для разнообразия, сделаем это дома. Как ты сам только что сказал, Аннемари по крайней мере счастлива, где бы она ни находилась.

– Что до меня, я с удовольствием осушил бы кружечку эля. Представляешь, Мэгги, за все это время я не видел ни одного паба, хотя постоянно высматривал подходящее заведение.

– И не увидишь. – Впервые с момента их встречи в Нью-Йорке Мэгги позволила себе улыбнуться. – Ты разве не слышал о «сухом законе»? Алкоголь запрещен к употреблению на территории Соединенных Штатов, хотя сейчас пьяниц стало больше, чем в те времена, когда он был разрешен повсеместно. За углом находится забегаловка, где ты можешь получить дрянное виски по сумасшедшей цене, к тому же всегда существует опасность неожиданной полицейской облавы.

– Знаешь, я уж лучше подожду, пока вернусь в Ирландию, – поспешно сказал Финн.

Ему не пришлось ждать слишком долго. Едва вернувшись в Ливерпуль, Финн отправился в отель «Георг» и, ожидая Молли, заказал пинту лучшего горького пива. Им с сестрой предстоял долгий разговор – он хотел убедить ее вернуться в Дунеатли. Было бы наивно ожидать, что она согласится жить в доме Доктора, но Молли могла бы поселиться вместе с ним, Хейзел и их ребенком, когда тот появится на свет. Финн надеялся, что его сестра отказалась от мысли уехать в Нью-Йорк. В квартирке Мэгги было тесно для двоих. У него до сих пор судорогой сводило ноги при воспоминании о том, как он спал на составленных вместе стульях.

Корабль причалил рано утром, и Финну пришлось ждать целых полтора часа, прежде чем пришла сестра. Все это время он думал об Аннемари. Что ж, по крайней мере, она счастлива – они с Мэгги с дюжину раз повторили это, словно стараясь убедить друг друга. Впрочем, это было единственное и довольно слабое утешение, ставшее результатом долгих и бесплодных поисков. Финн вынул из кармана карандашный набросок и вновь принялся изучать его, представляя, как Аннемари рисует, сосредоточенно нахмурившись, так что на ее чистом белом лбу собрались морщинки. Вот только где она его нарисовала? Где-то в Нью-Йорке – вот единственный возможный ответ. Где-то в этом шумном, оживленном, ярко освещенном городе за столом сидела Аннемари, рисуя своего младшего брата.

– Это наш Айдан, – произнес чей-то голос, и, подняв голову, Финн увидел, что рядом стоит Молли и смотрит на рисунок. – Не помню, когда Аннемари нарисовала его.

Финн вскочил на ноги, обнял сестру и надолго прижал ее к себе. Отчего-то ему вдруг захотелось заплакать.

– Как же я рад видеть тебя, Молл! – сказал он и расцеловал ее в обе щеки, прежде чем разжать объятия.

– Ты не нашел ее, верно? – с грустью сказала она. – Иначе ты прислал бы телеграмму, как обещал.

– Нет, Молл, не нашел, – ласковым голосом отозвался Финн. – Но с Аннемари все в порядке.

Он сделал знак официанту принести чай, который, как он знал, его сестра с радостью выпьет, и рассказал о бесплодных поисках Аннемари – о походах в церковь, в ирландские клубы, о карточках, которые они с Мэгги написали вместе, – и, наконец, о том, как рисунок Аннемари подбросили под дверь квартиры Мэгги.

– Прочти, что написано на обороте, сестренка.

– «Анна в полной безопасности. Она находится под надежным присмотром. Вам не о чем беспокоиться», – прочла вслух Молли. – Почему они называют ее Анной, а не Аннемари?

Финн пожал плечами.

– Кто знает?

Молли забросала его вопросами, которые они с Мэгги уже задавали друг другу, но на которые так и не смогли найти ни одного вразумительного ответа.

– Что ж, по крайней мере, она счастлива, – сказала Молли наконец.

– Мэгги намерена продолжать поиски, да и полиция не собирается сдаваться. Рано или поздно Аннемари найдут, Молл, вот увидишь.

Молли улыбнулась, и Финн вдруг удивился тому, какая она красивая. Она не обладала яркой внешностью Аннемари, заставлявшей мужчин поворачивать головы и смотреть ей вслед, зато отличалась спокойной, безмятежной красотой, которую нужно было рассмотреть, но которая потом проникала вам в самую душу. Финн вдруг заметил хорошо одетого молодого человека, который сидел неподалеку от них и не сводил глаз с Молли.

– Что ты собираешься делать дальше, Молл? – спросил он, а потом сказал, что она может вернуться сегодня с ним в Дунеатли, если хочет.

– Я останусь в Ливерпуле, – тихо ответила она.

– Но это не твой дом, сестренка. Ты здесь никого не знаешь, кроме Брофи. Тебе придется найти работу и достойное жилье.

– У меня уже есть и то, и другое. Я занялась этим вопросом, как только поняла, что ты не нашел Аннемари. В противном случае я бы немедленно уехала в Нью-Йорк, а потом вернулась бы, как только наша сестра пришла бы в себя.

– Но почему?

Молли застенчиво взглянула на брата.

– Потому что в июле, на свой день рождения, я выхожу замуж, вот почему.

– Господи Иисусе! – Финн едва не уронил кружку с пивом. – За кого?

– За Тома Райана. Он полицейский.

– Судя по всему, он намного старше тебя, – вот и все, что он смог сказать.

– Ему двадцать один, столько же, сколько и тебе. Хочешь познакомиться с ним? Он сидит вон там. Сегодня у Тома выходной, вот почему он не в форме. – Молли подала знак молодому человеку, который не сводил с нее глаз. Тот вскочил на ноги и подошел к ним. – Том, это мой брат Финн. Я только что сказала ему, что мы собираемся пожениться.

Финн сошел на берег в Килдэре, чувствуя себя разбитым и опустошенным. На работе он отсутствовал почти четыре недели – его босс проявил такое же понимание, как и начальник Мэгги. Том Райан Финну не понравился – он счел его слишком самодовольным. Более того, Финн опасался, что после шума и суеты Нью-Йорка в Ирландии ему будет попросту скучно. Сев на автобус до Дунеатли, он угрюмо уставился в окно, за которым простирались зеленые поля до самого горизонта, деревья, на которых только-только начали распускаться почки, приткнувшиеся к подножиям холмов маленькие домики, так похожие на его собственный. Здесь было чертовски спокойно и скучно.

Автобус остановился у его коттеджа. Финн распахнул скрипучую калитку, которую давно намеревался смазать, но до которой у него все не доходили руки, и вошел в дверь. Его приветствовал протяжный крик, донесшийся сверху. Финн выронил чемодан, взлетел по лестнице, прыгая через две ступеньки, и ворвался в спальню.

Хейзел лежала на кровати и выглядела так, словно только что поднялась на вершину Эвереста со свинцовыми гирями на ногах. Кармил О’Флэгерти, повитуха, держала на руках крошечного ребенка, испачканного кровью, который орал так, что, казалось, вот-вот рухнет крыша.

– Ты вовремя. Поздоровайся со своим сыном, Финн, – с усталой улыбкой произнесла Хейзел.

– С ним все в порядке? – Неужели его сын уже успел обо что-то порезаться?

– Это кровь вашей жены, мистер Кенни. Сейчас я обмою его. Что до крика, то это вполне нормально. Вы бы тоже кричали на его месте, если бы вас выдернули из теплой уютной утробы в холодный и большой мир. – Кармил окинула Финна суровым взглядом. – Вообще-то вам нельзя здесь находиться. Большинство мужей сбегают в ближайший паб, оставляя жен благополучно рожать детей. Но, – смягчилась повитуха, – раз уж вы тут, не хотите ли подержать своего сына, пока я приведу в порядок вашу жену?

– Да, пожалуйста, – пробормотал Финн.

По-прежнему орущего младенца завернули в полотенце и сунули ему в руки.

– Вы не могли бы отвернуться на секундочку, мистер Кенни?

Он повиновался, но не раньше чем взглянул на Хейзел и увидел, что она смотрит на него с любовью, которая, как он знал, отражается и в его глазах. Финн остановился у окна, неловко прижимая к груди сына. Прошло всего несколько секунд, а он уже напрочь забыл о Нью-Йорке и о своих сестрах. Теперь он был счастлив вновь оказаться в Ирландии рядом с женой и новорожденным сыном.

– Привет, Патрик, – прошептал Финн.