Текст книги "Разделенные океаном"

Глава шестая

Академия Пегги Перельман была расположена над кондитерской на Хестер-стрит, примерно посередине между Маленькой Италией и Чайнатауном. Студия представляла собой большую комнату, которая некогда была двумя смежными помещениями, с балетной стойкой с одной стороны и огромным зеркалом, занимавшим всю стену, с другой. Небольшое пианино приткнулось в простенке между окнами, на стеклах которых черно-золотыми буквами было начертано название заведения.

Когда Левон с Анной приехали сюда, было еще рано, около девяти, и несколько молодых людей в яркой одежде сидели на полу и оживленно беседовали о чем-то, сопровождая свои слова драматическими жестами.

Пегги родилась в Нью-Йорке, и ее акцент служил тому несомненным доказательством. Наполовину ирландка, наполовину еврейка, она была по меньшей мере шести футов росту и успела потанцевать во всех крупных театрах штата.

– Проблема заключалась в том, – сказала она Левону, приглашая его с Анной в комнатушку, служившую одновременно и кухонькой, и конторой, – что я начала выступать на сцене в тринадцать лет, а уже через пять была выше всех девочек и почти всех мужчин. Одно время я пыталась гримироваться под мужчину, но из этого ничего не вышло.

– Я не удивлен, – ответил Левон.

У Пегги были самые полные губы, самые голубые глаза и самые длинные и стройные ноги, какие он когда-либо видел. Ни один человек в здравом уме не принял бы ее за мужчину. Она сидела за столом, на котором стояла пишущая машинка, лежали груды бумаг, покосившиеся кипы фотографий и разместилась коллекция треснутых чашек. Чудесные рыжие волосы Пегги были собраны в узел на затылке и зафиксированы с помощью многочисленных разноцветных гребешков и заколок. Накрашена она была так, словно собиралась выйти на сцену: черная подводка для глаз, голубые тени на веках, ресницы, жесткие от туши, и губы, напомнившие Левону спелые сливы. На Пегги было черное облегающее трико, зеленые шорты и вязаная кофточка без рукавов, на бретельках, вся в стрелках и заштопанных дырах. Туфли на высоких каблуках выглядели на целый размер больше его строгих черных башмаков.

– Мы работаем с девяти до четырех, – сообщила Пегги. – Иногда и по вечерам, но об этом поговорим позже. Вы можете посещать один курс или все три, как хотите. Некоторые дети посещают только танцы, пение или драматическое искусство. Но большинство ходят на все сразу. По окончании каждого семестра мы даем концерты для родителей – но приглашать друзей запрещается, потому что у нас нет места. Мы обучаем двум видам танцев: бальным и степу. Как вы слышите, сегодня мы отбиваем чечетку.

После того как они вошли в контору, кто-то с неподдельным энтузиазмом застучал по клавишам расстроенного пианино и молодые люди с таким жаром затопали по полу, что Левон испугался, как бы на них не рухнул потолок.

– Чем бы ты хотела заняться, Анна? – поинтересовался он.

– Всем, – тут же ответила девушка.

Левон отметил, что она уже притопывает в такт музыке.

– Одну минуточку, милая, – произнесла Пегги своим громким хриплым голосом. – Я не принимаю в свою академию кого попало. Для начала ты должна пройти пробы. Мы называем это кастингом. Ко мне приходили дети, которые не смогли бы исполнить простейшее па даже для того, чтобы спасти свою бабушку от зубов злого и страшного волка, а голоса некоторых соискателей походили на свист закипевшего чайника. Я должна заботиться о своей репутации. Ко мне частенько заглядывают продюсеры, когда им требуется подросток для одного из шоу. – Она вперила строгий взгляд в Левона. – Вы видели «Убийство на Юконе», мистер Зариян? – Когда Левон непонимающе уставился на нее, она пояснила: – Это художественный фильм. Молодой человек по имени Билли Берри играет там в эпизодах. Так вот, в тысяча девятьсот пятнадцатом году, когда открылась моя академия, Билли был одним из моих первых студентов драматического отделения.

Левон признался, что не бывает в кинотеатрах.

– Но мы с женой когда-нибудь непременно туда сходим, – предпринял он слабую попытку оправдаться.

– Вся академия в обязательном порядке ходит в кино раз в неделю, обычно по вторникам – это включено в плату за обучение, – а первого числа каждого месяца мы бываем в театрах. Это мотивирует молодых людей, дает им понимание того, к чему они должны стремиться. Например, на следующей неделе мы будем смотреть «Десять заповедей». Режиссер фильма – сам Сесиль Б. де Милль[33]33
  Сесиль Блаунт де Милль (1881–1959) – американский кинорежиссер, продюсер. Долгие годы кинопредприниматели США считали его образцом успешного кинематографиста.


[Закрыть]. Фильм снят по методике «техниколор»[34]34
  «Техниколор» – один из способов получения цветного кинематографического или фотографического изображения, изобретенный в 1917 г. Гербертом Калмусом и Дэниэлом Комстоком.


[Закрыть] и является первым в своем роде.

– Я хочу обязательно посмотреть этот фильм, – с придыханием проговорила Анна.

– Для начала, деточка, я предлагаю твоему папе спуститься вниз и выпить кофе в кондитерской – попробуйте пончики, мистер Зариян, пальчики оближете, – а я тем временем посмотрю, как Анна себя чувствует на паркете. Потом она споет мне что-нибудь. А вы возвращайтесь через полчасика.

Пончики и впрямь оказались восхитительными. Левон съел три, прежде чем сказал себе, что хорошего – понемножку. Он с легкостью мог бы проглотить еще столько же, но после того, как Левон сменил баранку на кресло в конторе, он успел набрать лишний вес. Работая таксистом, он иногда останавливался выпить кофе. А теперь он обедал в ресторанчике МакКриди, расположенном через дорогу, где подавали невероятно вкусные гамбургеры, или же в более полезных для здоровья заведениях, если приглашал клиента на ленч – или клиент приглашал его самого.

Сейчас Левон зарабатывал в три раза больше, чем раньше, причем доходы его должны были неизбежно возрасти по мере увеличения клиентуры. Тамара уже поговаривала о том, что им давно пора переехать из квартиры в собственный дом с двориком, где Джон мог бы играть.

– В Бруклин или Куинс, – предлагала она.

– Посмотрим, – отделывался односложными ответами Левон.

Джону исполнилось всего шесть недель от роду, и он пока еще не мог даже сидеть без поддержки, не говоря уже о том, чтобы играть во дворе. Самому же Левону нравилось жить на Манхэттене, и переезжать он не собирался.

Все свое время Тамара посвящала Джону. Казалось, иногда она даже забывала о существовании мужа и Анны. Тамара подолгу гуляла с малышом и приходила в восторг, когда прохожие заговаривали с ней, принимая ее за мать Джона. На вид ей никак нельзя было дать сорок шесть лет, она выглядела достаточно молодо для того, чтобы родить ребенка. У них с мужем случился жаркий спор, когда она захотела зарегистрировать Джона, указав Левона и себя в качестве его родителей.

– Он вполне может считаться нашим сыном, – обиженно надула губы Тамара, когда Левон заявил ей, что по всем законам именно Анна его мать. – Она не проявляет к нему ни малейшего интереса, даже не глядит в его сторону.

– Как знать, все может измениться, когда она станет старше, – холодно ответил Левон. – Это то же, что украсть ребенка другой женщины. И даже если Анне все равно, мы не сможем воспитать Джона в полном неведении. Рано или поздно, но нам придется рассказать ему, что не мы его родители. Это будет подлостью с нашей стороны – утаить от него правду, Тамара, – добавил он, смягчившись, когда заметил горькое разочарование на лице у жены.

Итак, Джон был зарегистрирован как сын Анны Мюррей по адресу Гранмерси-парк, а в графе «отец» стояло «неизвестен». Тамара спрятала свидетельство о рождении в ящик комода, где хранились все важные документы.

– Мы расскажем Джону обо всем, когда ему исполнится двадцать один год, – сказала она, – и будем надеяться, что он не узнает об этом раньше.

Время летело быстро. Левон посмотрел на часы, затем перевел взгляд на пончики на застекленной витрине и едва удержался от того, чтобы не купить еще один, последний. Прошло уже почти полчаса с тех пор, как он оставил Анну в обществе превосходно сложенной Пегги Перельман. Левон вышел из кондитерской и по узкой лестнице поднялся на второй этаж, где пианистка – крошечная пожилая женщина, которой положили на стул две подушечки, чтобы она доставала до клавиш, – наигрывала легкую мелодию. Услышав ее, Левон подавил нестерпимое желание прищелкнуть пальцами. Анна стояла в последнем ряду танцоров, отбивая чечетку ногами, обутыми в маленькие черные сапожки, с такой лихостью, словно занималась этим всю жизнь.

Пегги заметила Левона и подошла к нему, улыбаясь во весь рот. Схватив его за руку, она потащила его за собой в кухоньку, исполнявшую одновременно функции конторы, и громко крикнула ему на ухо:

– Ваша дочь – прирожденная танцовщица! Или она уже брала уроки раньше?

– Нет, насколько мне известно. Позвольте объяснить, – поспешно продолжал Левон, – Анна не моя дочь, а дочь моего близкого друга, ирландца по происхождению. Его жена умерла, и почти в то же самое время он обанкротился, вот он и отправил Анну к нам, чтобы мы – я и моя жена – присмотрели за ней. Ее зовут Анна Мюррей.

Ему пришлось состряпать удобоваримую ложь, но ведь как-то следовало объяснить ее ирландский акцент, тогда как сам он говорил с армянским. Пегги, похоже, либо не расслышала его, либо же не придала значения его словам.

– У нее есть чувство ритма, она хорошо двигается – можно подумать, что кости у нее резиновые, – а поет она вообще как ангел. Я с удовольствием приму ее, мистер Зариян. Все мои ученики талантливы, иначе я просто не бралась бы за них, но такие, как Анна, попадаются мне не чаще одного раза в год. Когда она сможет начать? – нетерпеливо поинтересовалась Пегги. – Ей еще предстоит научиться прыжкам, – добавила она, словно оправдываясь.

– Может быть, завтра? – Левон испытывал чувство гордости, словно и впрямь был отцом Анны.

– Завтра было бы отлично, но ей понадобится куча всякой всячины: туфли для балета и степа, трико, майки, шорты и юбки… Я дам вам список. Поезжайте к Амелии на Деланси-стрит, скажите, что вы от меня, и она сделает вам скидку.

– Я поеду к ней прямо сейчас.

К черту дела; если в его отсутствие к нему явятся новые клиенты, им придется прийти еще раз.

К Рождеству Левон нанял секретаршу и обзавелся телефонным аппаратом. Пожалуй, он затруднился бы сказать, что приводило его в больший восторг: возможность снять трубку и поговорить с любым человеком в этой восхитительной стране, у кого есть собственный телефон, или же наличие весьма эффектной мисс Эмили Лакруа, повелевать которой он мог по своему усмотрению. Мисс Эмили Лакруа, француженка по происхождению, отличалась безупречными манерами, безупречно владела навыками машинописи и обладала безупречным вкусом. Она сидела в углу комнаты в белой накрахмаленной блузке и строгой черной юбке, отвечая на звонки в дверь и по телефону, когда таковые случались. После Нового года Левон собирался переехать в новое, более просторное помещение, и там у мисс Лакруа должна была появиться собственная комната.

В сочельник он подарил ей коробку шоколадных конфет из «Дэйнтиз», расположенного на Пятой авеню, – этот магазин славился своими кондитерскими изделиями, а мисс Лакруа в ответ презентовала ему серый шелковый галстук из магазина мужской одежды в Сохо[35]35
  Сохо – здесь: район Нью-Йорка.


[Закрыть]. В полдень они обменялись рукопожатием, пожелали друг другу счастливого Рождества и она ушла, жуя на ходу шоколадку. Левон и сам собирался скоро уходить: они с Анной договорились заглянуть в «Мэйсиз», чтобы купить подарки Тамаре и самой Анне, хотя она об этом еще не знала. Он уже потянулся за своей шляпой и пальто, когда зазвонил телефон, отчего Левон едва не подпрыгнул на месте, – звук показался ему неожиданно громким и был слышен, наверное, во всем здании.

Он поднял трубку и представился:

– Левон Зариян. – Запомнить свой номер он пока так и не удосужился.

– Привет, Левон, – раздался жизнерадостный голос. – Это Олли Блинкер. Мой сын Герби и ваша Анна учатся вместе в академии Пегги Перельман.

– А, да, – ответил Левон, несколько растерявшись от напористого и чрезмерного дружелюбия этого Олли Блинкера. – Да, она часто вспоминает Герби. – Собственно, только о нем Анна и говорила. Они частенько обедали вместе, а потом зависали в кафе-мороженом после окончания занятий.

– Я устраиваю вечеринку в сочельник, – продолжал Олли Блинкер, – и мне бы хотелось, чтобы Герби с Анной станцевали что-нибудь для гостей. Полагаю, вы не возражаете? Разумеется, мы ждем вас и вашу жену, приходите. Герби говорит, что вы адвокат. В таком случае вы сможете завязать несколько полезных знакомств.

– Это очень любезно с вашей стороны. Я с удовольствием приду. Вот только насчет миссис Зариян я не уверен. У нас дома маленький ребенок. – Левон не сомневался, что Тамара ни за что не согласится расстаться с Джоном на весь вечер.

– Я знаю об этом и, если хотите, могу порекомендовать вам няньку – эта женщина ухаживала за моими детьми, когда они были маленькими.

– Непременно передам ваши слова жене. Благодарю вас… Олли. Надеюсь увидеться с вами в самом скором времени.

– Моя квартира находится на углу Пятой авеню и Шестьдесят Второй улицы, на верхнем этаже. Там есть отдельный лифт.

Левон знал географию Нью-Йорка, как свои пять пальцев; Блинкеры жили в одном из самых дорогих и престижных районов города.

Он положил трубку, а потом пересказал содержание разговора Анне, когда они встретились в ресторане на верхнем этаже универмага «Мэйсиз». Ресторан был набит посетителями и, подобно всему универмагу, обильно украшен гирляндами и игрушками. Из громкоговорителей на стенах гремела песенка «Бог дал вам радость, джентльмены»[36]36
  «Бог дал вам радость, джентльмены» (англ. God Rest You Merry Gentlemen) – традиционная английская рождественская колядка. Текст песни впервые опубликован в 1833 г. Автор неизвестен.


[Закрыть].

– Ты ведь не возражаешь, Лев? – поинтересовалась Анна и улыбнулась. Ее улыбка была способна растопить самое суровое сердце. Она сама походила на рождественский подарок в пальто из голубого бархата с белым меховым воротником, манжетами и шляпке в тон, из-под полей которой выбивались мелкие черные кудряшки, волной ниспадая ей на спину. Глядя на нее, никто бы не подумал, что она уже стала матерью. – Насчет вечеринки, я имею в виду. Пегги тоже придет, и я с Герби репетировали номер всю прошедшую неделю.

– Мы с Герби, – машинально поправил ее Левон.

К столику подошла официантка, и он заказал два кофе: один со сливками, другой – без.

– Мы с Герби, – без паузы продолжала Анна. – Мы исполняем две песенки из «Нет, нет, Нанетта» – это новое бродвейское шоу. Пегги хотела, чтобы мы его посмотрели, но не смогла достать билеты. – Девушка уперлась локтями в стол, положила подбородок на скрещенные руки и спросила: – Что мне купить Тамаре на Рождество?

– Какое-нибудь ювелирное украшение, она их обожает.

– Я помню, но у меня осталось всего двадцать пять центов.

– Куда же подевались твои карманные деньги? Я почему-то полагал, что ты копишь их на подарки.

Она получала два доллара в неделю. Левон резко пригнулся, и как раз вовремя – какая-то женщина едва не обезглавила его ворохом своих сумок с покупками.

– Прости меня, – выдохнула Анна. – Прости меня, пожалуйста… Да, мне не удалось накопить, – призналась она, – я слишком много тратила на мороженое и кофе после школы – Герби каждый раз готов был заплатить за меня, но я ему не позволила, – и мы скинулись все вместе, чтобы купить что-нибудь Пегги и миссис Константайн. – Миссис Константайн играла в академии на пианино. – Хотя тебе я уже купила подарок, Лев, – сообщила Анна, словно это каким-то образом извиняло ее за то, что у нее не осталось денег для Тамары.

– Что именно?

– Узнаешь завтра, хорошо? – Она весело рассмеялась, и Левон вдруг почувствовал, что его охватывает нетерпение, словно ребенка, которому страшно хочется узнать, что ему подарят.

– Ты купила это на свои карманные деньги? – До сих пор Левон как-то не замечал медальона у нее на шее. Он был сделан из золота и обильно украшен гравировкой в виде завитков и цветов.

– Нет, я виделась с Герби чуть раньше, до встречи с тобой, и он купил мне это на Рождество. У него куча денег. – Анна взяла медальон в ладошку и скосила глаза на Левона. – Благодарю вас, – сказал она, когда официантка принесла кофе. Одну рождественскую колядку сменила другая, и теперь из динамиков звучала «Ему не место в яслях»[37]37
  «Ему не место в яслях» (англ. Away In A Manger) – очень популярная в англоязычном мире рождественская колядка, впервые прозвучавшая в 1885 г. в Филадельфии.


[Закрыть].

– А ты купила Герби презент? – Левон расстроился бы, получив утвердительный ответ, ведь это означало бы, что Анна сознательно оставила всего двадцать пять центов на подарок Тамаре.

– Я сказала ему, что сижу на мели. – Она звонко рассмеялась и запела: – Звезды с ясного неба глядят на него, нашего маленького Господа Иисуса Христа, спящего на сене…

– Полагаю, ты ждешь от меня подарка на Рождество? – весело поинтересовался Левон.

– Как, ты еще ничего мне не купил? – вскричала девушка, делая вид, что рассердилась.

– Ну, я и впрямь подумывал о том, чтобы приобрести тебе пачку носовых платков или теплые носки и сделать сюрприз, но потом решил, что лучше купить то, что тебе действительно нужно.

– Ох, Лев, я так хочу пальто! – пылко воскликнула Анна. – Длинное, с поясом, желательно черное. В этом я похожа на ребенка.

Она с отвращением взглянула на свое голубое пальтишко. Левон вдруг спросил себя, сколько же ей лет. Прошел почти год с той поры, как он встретил ее и привез домой, но Анна ни разу не заикнулась о своем дне рождения. Или она забыла о нем, или же похоронила где-то в закоулках памяти, как поступила со многими прочими вещами. Постороннему наблюдателю она показалась бы вполне нормальной жизнерадостной юной леди, но Левон не был посторонним.

– Хорошо, – сказал он. – Но пальто мы пойдем выбирать только после того, как купим что-нибудь для Тамары, иначе мы можем попросту забыть об этом. И, пожалуй, я добавлю доллар-другой к твоим двадцати пяти центам. – Тамара терпеть не могла дешевые украшения, и он сомневался, что ей может понравиться что-либо стоимостью в двадцать пять центов.

Как Левон и ожидал, Тамара наотрез отказалась идти на вечеринку в сочельник. Мысль о том, чтобы пригласить няньку, которую порекомендовал Олли Блинкер, привела ее в ужас.

– Это имя мне не нравится, – ответила она. – Это сокращение от чего?

– От Оливер, скорее всего, – ответил Левон.

– И фамилия «Блинкер» тоже очень странная. Извини, Лев, но тебе придется пойти на вечеринку вдвоем с Анной, хотя я бы с удовольствием посмотрела, как она выступает, – призналась его супруга. – Она танцует для нас, но с партнером это наверняка будет выглядеть по-другому. Расскажешь мне, когда вернешься.

В восемь вечера Левон с Анной отправились на такси к апартаментам Блинкеров. Анна надела новое пальто и прихватила с собой сумочку, в которой лежали ее туфли.

– А как же костюм? – полюбопытствовал Левон.

– Миссис Блинкер заказала одежду для нас.

– Вот как? – Похоже, происходило много чего такого, о чем он не имел ни малейшего представления. – Ты встречалась с миссис Блинкер?

– Нет, но с ней знакома Пегги. Она с нетерпением ждет сегодняшней вечеринки. Они ужасно богаты, эти Блинкеры, и Пегги надеется, что мистер Блинкер вложит деньги в постановку пьесы, которую написал ее молодой человек.

– У Пегги есть молодой человек? – В Левоне вдруг проснулась ревность.

– Ну, она называет его своим молодым человеком, но я его видела, и он показался мне довольно пожилым. Ему уже лет тридцать, а может, и больше.

– Тогда он и впрямь старик, – совершенно серьезно согласился Левон, думая о том, кто же тогда он сам в пятьдесят один год.

– Его зовут Руперт, как-то так, и он написал музыку к спектаклю, который называется «Американские горки». Действие происходит на ярмарке.

– Звучит интригующе.

– Да, и я с Герби – мы с Герби – исполняем один из номеров под названием «Мечта».

– Что ж, буду ждать с нетерпением, – пробормотал Левон.

Такси остановилось, прибыв к месту назначения, и он дал водителю на чай лишний доллар – ночь выдалась холодной, и в прошлый сочельник он сам еще сидел за рулем, развозя людей по вечеринкам и клубам и желая поскорее очутиться дома с Тамарой.

– Вот это да! – воскликнула Анна, когда они вылезли из автомобиля и оказались перед внушительным зданием из красно-коричневого кирпича, которому на вид было лет сто, никак не меньше. У него были стрельчатые окна и большой балкон на каждом этаже, коих было шесть – Левон сосчитал.

Анна и Левон вошли в роскошное фойе с мраморным полом, сверкающее начищенной латунью и бронзой, где за резной стойкой обнаружился привратник в ливрее, расшитой золотыми позументами.

– Вы к Блинкерам? – осведомился он. Когда Левон кивнул, привратник продолжал: – Ваш лифт находится в самом конце коридора. Он сейчас опустится.

Они встали в хвост небольшой очереди, и у Левона упало сердце, когда он заметил, что мужчины одеты во фраки, которого у него не было.

Они взлетели на шестой этаж с пугающей скоростью, от которой у Левона желудок подступил к горлу. Двери открылись в еще одно фойе, куда роскошнее первого, которое казалось намного больше, но на самом деле значительно уступало первому фойе в размерах. Левон нос к носу столкнулся с несколькими собственными отражениями, обступившими его при выходе из лифта, тогда как другие отражения, постепенно уменьшаясь, тянулись вдаль на многие мили, уходя в бесконечность. Он сообразил, что фойе имеет форму семи-, восьми-или сколько-то там еще угольника, а стены его от пола до потолка облицованы зеркалами.

– Это неизменно повергает гостей в шок, – рассмеялся коренастый мужчина с красиво уложенными седыми волосами, во фраке, кружевной сорочке с жабо и с широким атласным поясом-кушаком. Он схватил Левона за руку и энергично пожал ее. – Олли Блинкер, чрезвычайно рад знакомству. А вы, очевидно, Левон, поскольку сопровождаете эту очаровательную маленькую леди, которая может быть только Анной, танцевальной партнершей Герби. – Он пощекотал Анну под подбородком, и та мило улыбнулась ему в ответ.

Затем Олли схватил еще чью-то руку, а Левон последовал за Анной в дверь, которая неожиданно открылась в зеркальной стене. У него приняли пальто, Анна куда-то исчезла, и Левон вошел в огромную комнату, стены которой были увешаны картинами, каких он никогда еще не видел, – они состояли сплошь из геометрических фигур. Многочисленные диваны и кресла были обиты белой кожей, а прочая мебель была изготовлена из дерева столь светлого, что казалась белой. Здесь же стояло роскошное белое пианино, настолько большое, что на нем можно было плясать. Небольшой оркестр наигрывал вальсы Штрауса, но под музыку никто не танцевал. Левон с облегчением приметил еще нескольких мужчин в темных костюмах, как у него; женщины были задрапированы в шелка, атлас и обвешаны сверкающими драгоценностями.

– Выпьете что-нибудь, сэр? – раздался чей-то голос.

Левон обернулся и увидел перед собой официанта в белом смокинге. Он держал в руках поднос, уставленный бокалами с чем-то очень похожим на шампанское, которое до этого Левон пил лишь раз в жизни.

– Оно настоящее? – задал он глупый вопрос.

– Доставлено из Франции кораблем на прошлой неделе, сэр. Подлинный букет.

– А как же «сухой закон»? – Левон почувствовал себя полным идиотом.

Официант подмигнул.

– Мистер Блинкер ничего не слыхал о «сухом законе», сэр.

Левон взял бокал с подноса, терзаясь чувством вины. Его нельзя было назвать выпивохой, но с тех пор, как он прибыл в Америку, ему порой недоставало бутылки хорошего вина за едой: «сухой закон» вступил в силу в 1920 году, примерно в то же самое время, как они с Тамарой ступили на берег Соединенных Штатов. Закон был совершенно идиотским, и из-за него на улицах больших городов развернулась кровавая бойня – гангстеры сражались друг с другом за контроль над поставками незаконного спиртного. У Левона пересохло во рту, когда он спросил себя, уж не таким ли образом Олли Блинкер сколотил свое состояние. Но шампанское, попав в желудок, долгие годы не знавший алкоголя, уже сделало свое дело. Левон решил, что ему плевать на то, как Олли зарабатывает на жизнь.

Он допил бокал, взял другой и принялся пробираться сквозь толпу хорошо одетых гостей к стене, чтобы рассмотреть поближе одну из картин, представлявшую собой скопление треугольников и квадратов, которые казались ему совершенно бессмысленными.

Через несколько минут к нему присоединилась миниатюрная женщина в простом черном вечернем платье. В ушах у нее посверкивали жемчужные сережки-гвóздики – единственное украшение, которое она себе позволила. Эта женщина являла собой разительный контраст с другими дамами, которые, казалось, нацепили на себя все содержимое своих ювелирных шкатулок.

– Вы выглядите озадаченным, мистер Зариян, – сказала она. – Присмотревшись повнимательнее, вы увидите здесь лицо. Это портрет человека по имени Амбруаз Воллар[38]38
  Амбруаз Воллар (1866–1939) – один из самых известных торговцев произведениями искусства в Париже в конце XIX – начале XX вв. Поддерживал знаменитых и неизвестных художников, включая Сезанна, Майоля, Пикассо, Руо, Гогена и ван Гога. Был известен также как коллекционер и издатель.


[Закрыть].

Левон отступил на шаг и еще раз окинул картину взглядом.

– Да, я вижу лицо! – воскликнул он с воодушевлением человека, только что решившего трудную задачу.

– Эта школа живописи называется «кубизм», а картину написал самый известный из ныне живущих художников: Пабло Пикассо. Здесь есть еще три его работы и парочка картин Брака[39]39
  Жорж Брак (1882–1963) – французский художник, график, сценограф, скульптор и декоратор.


[Закрыть]. Вся коллекция стоит чуть меньше четверти миллиона долларов.

Незнакомка говорила с акцентом, распознать который Левон не мог. Это была невзрачная женщина лет сорока – уютная и домашняя, как выражаются в таких случаях американцы, – но было нечто привлекательное в ее лице со слегка искривленным носом и слишком широким ртом. Глаза у нее были очень большими и очень темными, каштановые волосы – прямыми и коротко подстриженными. Было видно, что парикмахер являлся настоящим мастером своего дела.

Левон едва не поперхнулся шампанским.

– Сколько? – Он бы не расстался ни с единым центом ради любого из этих так называемых произведений искусства. – И откуда вам известно, как меня зовут?

– Мне сказал муж. – Женщина взмахнула рукой. – Я Элизабет Блинкер, мистер Левон, супруга Олли. Друзья называют меня Лиззи.

Они обменялись рукопожатием, и он сказал:

– Я Левон, но друзья зовут меня Лев. – Ему понравилась ее прямая и открытая манера держаться.

– Когда-нибудь, Лев, – сказала миссис Блинкер, кивая на картины, – они будут стоить в двадцать раз дороже.

– И вы приобрели их именно по этой причине, а не потому, что они вам нравятся? В качестве инвестиции, так сказать?

– Олли относится к ним, как к инвестициям: он совершенно не разбирается в искусстве. Что до меня, то я хотела заполучить их ради них самих.

Левон вновь принялся рассматривать портрет Амбруаза Воллара. Ради чего понадобилось рисовать лицо сплошными треугольниками? Он не смог найти ответа и сказал:

– Полагаю, вы называете это искусство экспериментальным?

– Полагаю, что так, Лев. – Она взяла его под руку. – Пойдемте, я познакомлю вас кое с кем из наших гостей. Здесь у нас сегодня собрались художники, адвокаты, банкиры, писатели, актеры и даже несколько мошенников, так что выбирайте сами.

– Адвокаты, – поспешно сказал Левон. – Откуда вы родом, Лиззи?

– Манчестер, Англия. Моя мать работала прачкой, так что, можно сказать, я поднялась по социальной лестнице.

– И очень высоко, – произнес он.

Его представили группе адвокатов, и следующие несколько часов Левон провел, поддерживая весьма занимательную и познавательную беседу о юриспруденции в штате Нью-Йорк, пока оркестр не смолк и на середину комнаты не вышел Олли, за спиной которого маячила Пегги Перельман. Хозяин предложил гостям рассаживаться.

– Я приготовил вам маленький сюрприз, – крикнул он. – Мой сын Герби и его подруга Анна станцуют для вас. – Раздались жидкие аплодисменты; к ним присоединился Левон. – Сначала они исполнят танец «Чай вдвоем», за которым последует «Безумный ритм», – оба номера взяты из последней нашумевшей бродвейской постановки, – после чего споют нам песню, написанную композитором по имени Руперт Кулидж. – Олли подмигнул. – Он никаким боком не родственник президенту, с радостью должен вам сообщить. Этот мистер Кулидж яростно выступает против «сухого закона». – Изрядно выпившее сборище вновь разразилось аплодисментами, на этот раз бурными. – Леди и джентльмены, позвольте представить вам Анну Мюррей и Герби Блинкера.

На середину комнаты, держась за руки, выбежали Анна и Герби и поклонились собравшимся. Герби был таким же ярким блондином, как Анна – яркой брюнеткой, и дюймов на шесть выше ее. Симпатичный молодой человек со свежим, открытым лицом, он надел черные брюки и рубашку, а на Анне было короткое черное платье. Они начали отбивать чечетку в довольно-таки неспешном ритме, в точности копируя друг друга, – чувство такта было безукоризненным, а движения – безупречными. Музыка заиграла быстрее, и с ней энергичнее заскользили и танцоры. «Как они помнят последовательность шагов?» – удивился Левон. Вот Герби опустился на одно колено, Анна присела на другое, и они запели: «Представь меня у себя на коленях, чай вдвоем, и двое за чаем…» Затем они вскочили на ноги и закончили выступление каскадом кульбитов, в самом конце каким-то образом оказавшись в объятиях друг друга.

Собравшиеся проводили танцоров громом аплодисментов.

– Она блестяще танцует, эта девочка! – воскликнул мужчина рядом с Левоном. Это был адвокат по имени Карл. – Совсем скоро они наверняка станут звездами. – Карл подтолкнул Левона локтем. – А вы что скажете, приятель?

– Настоящие звезды, – эхом откликнулся Левон.

Он едва мог говорить – в горле у него застрял комок. Анна была хороша. Нет, не просто хороша. Она была невероятно талантлива, и ее ждало большое будущее.

Не прошло и минуты, как Анна и Герби появились вновь, успев переодеться в сверкающие серебристые наряды: Герби – в костюм с болеро[40]40
  Болеро – здесь: короткая курточка с рукавами или без них.


[Закрыть], Анна – в короткую майку и шорты. У обоих на головах красовались цилиндры, которые они тут же сорвали и зашвырнули в аудиторию. В комнате стало темно, и лишь на то место, где они застыли, падало небольшое пятно света.

«Безумный ритм» оказался быстрым танцем. Левон смотрел на лицо Анны, а не на ее ноги. Глаза девушки сверкали, губы улыбались. Он видел, что она забылась в музыке и танце. Анна вкладывала в него душу, буквально растворяясь в нем. Она жила танцем. Левон едва мог поверить, что перед ним была та самая неразговорчивая девочка с белым лицом, которая села в его такси менее года назад. Кем бы она сейчас стала, если бы он тогда уехал, оставив ее на ступеньках дома на Бликер-стрит? Только благодаря ему она оказалась здесь, танцуя и напевая перед аудиторией, состоящей из очень богатых людей, собравшихся в одних из самых престижных апартаментов Нью-Йорка.

Номер закончился тем, что Анна колесом прошлась вокруг Герби. Комната взорвалась аплодисментами, еще более громкими, чем раньше.

– Вот это да! – пробормотал Карл. – Как там, Олли сказал, зовут эту девушку?

– Анна Мюррей.

– Думаю, что совсем скоро мы увидим ее имя на афишах Бродвея. – Он продолжал хлопать в ладоши, выкрикивая: – Еще, еще! – Что ж, одним пылким поклонником у Анны стало больше.

Вспыхнул свет, и к гостям устремились официанты с подносами, уставленными бокалами со спиртным. Левон вновь угостился шампанским: он уже сбился со счета, сколько бокалов выпито. Без сомнения, утром, если не сегодня вечером, его ждет неминуемая расплата.