Текст книги "Восходящее солнце"

«…потому что сильно инвестируют в нашу экономику. Они ссудили нам кучу денег, Питер, прорву денег. Сотни миллиардов долларов. Большую часть последних пятнадцати лет торговый дефицит Соединенных Штатов с Японией составляет миллиард долларов в неделю. С этим миллиардом долларов в неделю они же должны что-то делать. К ним устремился поток денег. Им не надо так много долларов. Что им надо делать со своими излишними миллиардами? Они решили ссужать деньги обратно нам. Наше правительство год за годом работало с бюджетным дефицитом. Мы не платили по нашим собственным программам. Поэтому японцы финансировали наш бюджетный дефицит. Они инвестировали в нас. И они ссужали свои деньги, основываясь на определенных гарантиях нашего правительства. Вашингтон заверял японцев, что мы приведем свой дом в порядок. Сократим наш дефицит. Улучшим обучение, перестроим инфраструктуру, даже повысим налоги, если необходимо. Короче, очистим нашу сцену. Потому что только тогда вложения в Америку имеют смысл.» «У-гу», промычал я.

«Но ничего из этого мы не сделали. Мы позволили дефициту стать еще хуже и мы девальвировали доллар. Мы наполовину сократили его ценность в 1985 году. Знаешь, что это сделало с японскими инвестициями в Америке? Затрахало их. Все, что они вложили до 1984 года, теперь возвратится только половиной.» Я что-то смутно припоминал такое. Я сказал: «Я думал, мы сделали это, чтобы сократить свой торговый дефицит, чтобы подтолкнуть экспорт.» «Да, но это не сработало. Наш торговый баланс с Японией стал еще хуже. Обычно, когда валюта девальвируется наполовину, стоимость всего импортного удваивается. Однако японцы срезали цены на свои VCR и копировальные машины и удержали свою долю рынка. Вспомни: бизнес – это война. Все, что нам в действительности удалось, это сделать американскую землю и американские компании дешевле для японцев, потому что йена теперь вдвое сильнее прежнего. Мы сами сделали так, что все самые большие банки мира теперь японские. И мы сами сделали Америку бедной страной.»

«А какое отношение это имеет к субботним встречам?» «Ну», сказал Коннор, «предположи, что у тебя дядя – пьяница. Он говорит, что если ты займешь ему денег, то он перестанет пить. Однако, пить не перестает. А тебе хочется вернуть свои деньги. Хочется спасти что еще можно из своего неудачного вложения. И, вдобавок, ты знаешь, что твой дядя, будучи пьяницей, может напиться и с кем-нибудь подраться. Твой дядя вышел из-под контроля. Поэтому, что-то надо делать. И тогда вся семья садится вместе, чтобы решить, что же делать с проблемным дядюшкой. Именно это и решили сделать японцы.»

«У-гу.» Коннор, должно быть, расслышал скептицизм в моем голосе. «Послушай», сказал он. «Выброси из головы чепуху о заговоре. Ты хочешь завоевать Японию? Ты хочешь править их страной? Конечно, нет. Ни одна разумная страна не хочет завоевать другую страну. Делать бизнес, да. Иметь связи, конечно. Но не завоевывать. Никто не хочет ответственности. Никто не хочет беспокоиться. В точности, как с дядей-пьяницей – ты идешь на эти встречи, только если вынужден. Это последнее средство.» «И японцы видят это именно так?»

"Они видят миллиарды и миллиарды своих долларов, кохай.

Инвестированными в страну, у которой большие трудности. Наполненную странными индивидуалистически настроенными людьми, которые все время говорят и постоянно оспаривают друг друга. Которые все время совещаются. Которые плохо обучены, которые мало знают о мире, которые информацию получают в основном по телевизору. Которые плохо работают, которые привыкли к насилию и наркотикам, и, кажется, совсем не протестуют против них. У японцев миллиарды долларов находятся в этой причудливой стране, а они хотят получать приличный доход от своих вложений. И даже если американская экономика падает – она скоро станет третьей по счету в мире, после Японии и Европы – нужно попытаться поддержать ее. Что они все время и делают." «И это все?», спросил я. «Они просто заняты добрым делом спасения Америки?»

«Кому-то надо это делать», сказал Коннор. «Мы больше не можем идти таким путем.»

«Сами справимся.»

«Так всегда говорили англичане.» Он покачал головой. «Но сегодня Англия бедна. И Америка тоже беднеет.»

«Почему это она беднеет?», спросил я несколько громче, чем хотел. «Японцы утверждают, потому, что Америка становится страной без сущности. Мы позволили нашей промышленности покинуть страну. Мы больше не можем делать многие вещи. Когда изготовляют продукты, то добавляют стоимость к сырым материалам и в буквальном смысле творят богатство. Однако, Америка перестала это делать. Американцы сегодня делают деньги с помощью бумажных манипуляций, и японцы утверждают, что мы обречены на расплату, ибо бумажные доходы не отражают реального богатства. Они считают, что наше увлечение Уолл-Стритом и спекулятивными облигациями – это сумасшествие.» «И потому японцы должны нами управлять?»

«Они считают, что кто-то должен нами управлять. Они предпочли бы, чтобы это мы делали сами.»

«Боже мой.»

Коннор поерзал на сидении. «Умерь раздражение, кохай. Потому что Ханада-сан сказал, что субботние встречи прекратились в 1991 году.» «Да?»

«Да. То есть тогда японцы решили не беспокоиться о том, очистит ли свою сцену Америка. Они увидели преимущества в нынешней ситуации: Америка дремлет и ее недорого купить.»

«Значит субботних встреч больше нет?»

«Есть чисто случайные, в силу ничибей-канкей: продолжающихся японо-американских связей. Экономики двух стран сегодня переплетены. Ни одна не может отступить, даже если захочет. Но эти встречи более не важны. У них теперь в основном светские функции. То, что Сакамура сказал Черил Остин – неправда. И ее смерть не имеет отношения к субботним встречам.» «Тогда с чем же она связана?»

«Похоже, мои друзья думают, что это дело личное. Чию-но моцуре – преступление страсти, где замешана красивая женщина – ирокичигай и ревнивый мужчина.»

«И вы им верите?»

«Ну, суть в том, что они единогласны, все эти три бизнесмена. Конечно, японцы неохотно демонстрируют несогласие меж собой, даже при игре в гольф в недоразвитой крестьянской стране. И я знаю, что единогласие по отношению к гайджину может прикрывать множество грехов.»

«Думаете, они лгали?»

«Не совсем.» Коннор покачал головой. «Но у меня создалось впечатление, что они сказали мне что-то не говоря. Сегодня утром была игра хара-но сагураи. Мои друзья не рассчитывали на возврат.»

* * *

Коннор описал игру. Все утро стояло глубокое молчание. Каждый в четверке был вежлив и осмотрителен, однако комментарии вслух были редкими и краткими большую часть времени люди ходили по площадке в полной тишине. «А вы пошли туда за информацией», сказал я. «Как же вам удалось ее добыть?»

«О, я добыл нужную информацию.» Но, как он объяснил, она вся была бессловной. Фундаментально среди японцев развилось понимание, основанное на столетиях общей культуры, и они способны передавать чувства без слов. Такая близость существует в Америке между родителем и ребенком – ребенок часто все понимает по одному взгляду родителя. Но американцы, как общее правило, не полагаются на невербальные коммуникации, а японцы полагаются. Словно все японцы являются членами одной семьи и могут общаться без слов. Для японца молчание имеет значение.

«В этом ничего мистического или чудесного», сказал Коннор. «Большей частью потому, что японцы так зажаты правилами и соглашениями, что иногда вообще не могут ничего сказать. Из вежливости, чтобы спасти лицо, другой человек обязан понять ситуацию, ее контекст, тонкие сигналы позы тела и невыраженного чувства. Потому что первый чувствует, что не может на самом деле переложить что-то в слова. Любой разговор вообще был бы неделикатным. Поэтому суть дела должна быть передана другими способами.»

Я спросил: «И вы так провели свое утро? Помалкивая?» Коннор покачал головой. Он чувствовал, что вполне ясно общается с японскими гольферами и совсем не беспокоился молчанием. «Так как я просил их поговорить о других японцах – членах семьи – мне надо было оформить свои вопросы с большой деликатностью. Словно если я хотел бы спросить, не находится ли твоя сестра в тюрьме, или затронуть любую тему, которая смущает или причиняет боль. Я был бы чувствителен к тому, как долго тебе нужно, чтобы начать отвечать, к паузам между твоими ответами, к тону голоса – ко всем таким вещам. За пределами буквальной коммуникации. Окей?» «Окей.»

«Это означает – чувствовать с помощью интуиции.»

«И что же дала интуиция?»

«Японцы смогли выразить следующее: „Мы помним, что в прошлом вы оказывали нам услуги. У нас есть желание помочь вам. Однако, это убийство является японским делом, и поэтому мы не можем сказать вам все, что бы нам хотелось. Из нашей сдержанности вы сами сможете вывести полезные заключения о подоплеке дела.“ Вот так они мне намекнули.» «И в чем это подоплека?»

«Ну», сказал Коннор, «они семь раз упомянули МайкроКон.»

«Компания высокой технологии.»

"Да, та, что продается. По-видимому, это небольшая компания в Кремниевой Долине, которая выпускает специализированное компьютерное оборудование. И относительно ее продажи возникли политические проблемы.

Японцы говорили об этих проблемах несколько раз."

«Так что убийство каким-то образом связано с МайкроКон.» «Мне так кажется.» Он пошевелился на сидении. «Кстати, что ты узнал в УЮК относительно лент?»

«Прежде всего, что они являются копиями.»

Коннор кивнул. «Как я и предполагал», сказал он.

«Да?»

«Ишигуро никогда не отдал бы нам оригиналы. Японцы думают, что всякий, кто не японец, варвар. Именно это они имеют в виду, буквально варвар. Вонючий, вульгарный, глупый варвар. Они проявляют вежливость, ибо понимают, что не могут помочь несчастью не быть урожденным японцем. Но продолжают думать именно так.»

Я кивнул. Более или менее похоже говорил и Сандерс. «Другое дело», сказал Коннор, «что японцы добиваются исключительных успехов, однако они не отважны. Они, скорее, работяги и интриганы. Они потому не отдают нам оригиналы, что не хотят испытывать судьбу. Вот так. Что еще ты узнал о лентах?»

«Почему вы думаете, что есть что-то еще?», спросил я. «Когда ты смотрел ленты», сказал он, «не обратил ли ты внимание на важную подробность?..»

И здесь нас опять прервал телефон.

* * *

«Капитан Коннор?», сказал радостный голос в трубке. «Это Джерри Орр из клуба „Сансет-Хиллс“. Вы уехали, не заполнив свои бумаги.» «Бумаги?»

«Заявление», сказал Орр. «Вам надо его заполнить, капитан. Конечно, это лишь для проформы. Могу вас заверить, что никаких проблем не возникнет, если учесть, кто ваши спонсоры.»

«Мои спонсоры?», повторил Коннор.

«Да, сэр», сказал Орр. «И примите мои поздравления. Как вы знаете, в наши дни получить членство в „Сансет“ почти невозможно. Однако, корпорация господина Ханада некоторое время назад приобрела членство и они решили оформить его на ваше имя. Должен сказать, это весьма щедрый жест со стороны ваших друзей.»

«Да, так оно и есть», нахмурившись, сказал Коннор.

Я взглянул на него.

«Они знают, как вам нравится играть в гольф здесь», сказал Орр. «Вы, конечно, осведомлены об условиях. В течении пяти лет владельцем членства будет являться Ханада, но потом оно будет переведено на ваше имя. Так что, если вы покинете клуб, то будете свободны его продать. А теперь к делу: вы сами заберете бумаги или мне переслать их вам домой?» Коннор сказал: «Мистер Орр, передайте, пожалуйста, мою искреннюю благодарность господину Ханада за его необыкновенную щедрость. Мне трудно что-либо решить сейчас. Я перезвоню вам по этому поводу.» «Прекрасно. Просто не забудьте нам сообщить, куда их переслать.»

«Я перезвоню», повторил Коннор.

Он нажал выключатель и, нахмурившись, уставился вперед. Наступило долгое молчание.

Я спросил: «Сколько может стоить членство в этом клубе?»

«Семьсот пятьдесят. Может, и миллион.»

Я сказал: «Миленький подарочек от друзей.» И снова вспомнил Грэма, как он всегда намекал, что Коннор в кармане у японцев. Казалось, теперь в этом можно было не сомневаться.

Коннор покачал головой. «Я не приму.»

«Почему не примете?», спросил я. «Бог мой, капитан, это чересчур уж честно.»

«Нет, я не приму», сказал Коннор.

И снова зазвонил телефон. На этот раз звонили мне.

* * *

«Лейтенант Смит? Это Луиса Джербер. Я так рада, что наконец-то вас нашла.»

Я не мог вспомнить, кто она, и ответил: «Да?» «Завтра суббота, и я хотела бы знать, найдется ли у вас время взглянуть на дом?»

Теперь я ее вспомнил. Она была риелтером, с которым я месяцем раньше ездил смотреть дома. Мишель становилась старше и мне хотелось вытащить ее из многоэтажки. Если удастся, дать ей дворик. Я сильно разочаровался. Даже с учетом кризиса в области недвижимости, самые меленькие домишки шли по четыре-пять сотен тысяч. При моей-то зарплате этого я, вероятно, никогда не потяну.

«Это очень особый случай», сказала она, «и я сразу подумала о вас и вашей малышке. Это небольшой домик в Палмс, совсем небольшой, но там угловой участок и очаровательный дворик. Цветы, миленькая лужайка. Просят три сотни. Однако я подумала о вас по той причине, что продавец хочет сохранить все права на собственность. Я подумала, что вы сможете получить дом даже с небольшой скидкой. Не хотите его посмотреть?» Я спросил: «А кто продавец?»

«Вообще-то, я не знаю. Здесь особая ситуация. Дом принадлежит пожилой женщине, которая переехала в дом престарелых, а ее сын, который живет в Топеке, намеревается его продать, однако хочет, чтобы ему шел доход, вместо прямой продажи. Формально собственность еще не попала в официальные списки, но я знаю, что продавец хочет сделать именно так. Если вы сможете приехать завтра, мы что-нибудь придумаем. И дворик очаровательный. Я просто вижу там вашу дочурку.»

Теперь Коннор смотрел на меня. Я сказал: «Мисс Джербер, мне надо побольше узнать об этом. Кто продавец и все такое.» Она сказала удивленно: "Ха, а я думала, вы подпрыгните до потолка.

Подобные ситуации на дороге не валяются. Вы не хотите взглянуть на него?"

Коннор глядя на меня кивнул. Он сказал да одними губами.

«Я найду вас по этому поводу», сказал я.

«Олл райт, лейтенант», сказала она. Сказала без энтузиазма. «Дайте мне знать, пожалуйста.»

«Обязательно.»

Я положил трубку.

«Что к черту происходит?», сказал я. Нам обоим только что предлагали прорву денег. Прорву денег.

Коннор покачал головой: «Я не знаю.»

«Это имеет отношение к МайкроКон?»

«Я не знаю. Я думал, МайкроКон это маленькая компания. Такое не имеет смысла.» Он выглядел очень встревожено. « Что, собственно, есть МайкроКон?» Я сказал: «Кажется, я знаю кого спросить.»

* * *

«МайкроКон?», спросил Рон Левин, закуривая громадную сигару.

«Конечно, я могу рассказать вам о МайкроКон. Это гнусная история.» Мы сидели в редакции «Американской Финансовой Сети» – кабельной сети новостей, расположенной вблизи аэропорта. В окно офиса Рона я видел белые тарелки спутниковых антенн на крыше примыкающего здания гаража. Рон попыхивал сигарой и улыбался. До того как перейти на работу перед камерой сюда, он был финансовым репортером в «Таймс». АФС была одной из немногих телестудий, где люди перед камерами не читали по написанному, они знали, о чем говорят, и Рон тоже знал.

«МайкроКон», сказал он, «был создан пять лет назад консорциумом американских производителей компьютеров. Компания намеревалась разрабатывать следующее поколение машин рентгеновской литографии для компьютерных чипов. В то время, когда МайкроКон стартовал, американских производителей литографических машин не существовало – все они в восьмидесятых годах в условиях интенсивной конкуренции со стороны японцев вышли из бизнеса. МайкроКон разработал новую технологию и стал строить машины для американских компаний. Окей?»

«Окей», ответил я.

«Два года назад МайкроКон был продан Дарли-Хиггинс, управляющей компании из Джорджии. Другие операции Дарли захромали и компания решила продать МайкроКон, чтобы добыть наличность. Они нашли покупателя в лице Акаи Керамикс, компании из Осаки, которая уже делает литографические машины в Японии. Акаи имела на руках массу наличности и хотела приобрести американскую компанию за высокую цену. Но тогда конгресс остановил продажу.» «Почему?»

«Упадок американского бизнеса начал тревожить даже конгресс. Мы потеряли в пользу Японии слишком много базовой промышленности сталь и судостроение в шестидесятых, телевизоры и компьютерные чипы в семидесятых, инструменты для станков в восьмидесятых. В один прекрасный день кто-то проснулся и понял, что эти отрасли промышленности жизненно важны для американской обороны. Мы утеряли способность делать компоненты, существенные для нашей национальной безопасности. В их поставках мы полностью зависим от Японии. Поэтому конгресс забеспокоился. Но я слышал, что продажа все равно состоится. А что, вы, ребята, имеете какое-то отношение к этой продаже?» «В некотором смысле», сказал Коннор.

«Вам повезло», сказал Рон, попыхивая сигарой. «Если вы участвуете в какой-нибудь продаже японцам, это все равно что наткнуться на нефть. Все участники станут богачами. Предполагаю, обоим предлагают большие подарки?» Коннор кивнул: «Очень большие.»

«Не сомневаюсь», сказал Рон. «О вас позаботятся: купят дом или машину, откроют льготное финансирование, что-нибудь в таком роде.» Я спросил: «Почему они так поступают?»

Рон засмеялся: «Почему они жрут суши? Да так они ведут бизнес.»

Коннор сказал: «Но ведь МайкроКон – мелкая сделка.» «Ага, очень мелкая. Компания стоит всего сотню миллионов. Акаи покупает ее за сто пятьдесят. И, вероятно, сверху они дадут еще миллионов двадцать отступного для нынешних чиновников корпорации, еще десять на гонорары юристам, десять – на гонорары консультантам по всему Вашингтону, и десять на разные подарки людям, вроде вас. В общем, набежит миллионов на двести.» Я спросил: «Двести миллионов за стомиллионную компанию? Почему они вообще платят больше реальной стоимости?»

«Больше стоимости они не платят», сказал Рон. «С их точки зрения они заключают выгодную сделку.»

«Почему?»

«Потому что, если вы владеете машинами, которые делают что-то вроде компьютерных чипов, вы владеете нижележащей промышленностью, которая зависит от ваших машин. МайкроКон даст им контроль над американской компьютерной индустрией. И мы, как обычно, позволяем, чтобы такое произошло. Именно так мы потеряли нашу телевизионную промышленность и нашу индустрию машинного оборудования.»

«А что случилось с TV-индустрией?», спросил я. Он взглянул на часы. «После второй мировой Америка была ведущим производителем телевизоров в мире. Двадцать семь американских компаний, таких как Зенит, RCA, GE и Эмерсон обладали солидным технологическим заделом над иностранными производителями. Американские компании добились успеха во всем мире, кроме Японии. На закрытый японский рынок они пробиться на смогли. Им говорили, что если они хотят продавать в Японии, то надо выдать лицензии японским компаниям. С большой неохотой они это сделали под давлением американского правительства, которое хотело удержать Японию в качестве дружественно настроенного союзника против России. Окей?» «Окей.»

«Выяснилось, что рассекречивание патентов – плохая идея. Это значило, что Япония получила нашу технологию для собственного использования, а мы потеряли Японию как экспортный рынок. Очень скоро японцы начали производить дешевые черно-белые телевизоры и экспортировать их в Америку – то, что мы не смогли сделать в Японии, правда? К 1972 году шестьдесят процентов проданных в Америке черно-белых телевизоров были импортированными из Японии. К 1976 импортными были все сто процентов. Американские рабочие таких телевизоров больше не делали. Эти рабочие места из Америки ушли. Мы сказали, что это значения не имеет: наши компании перешли на телевизоры цветные. Однако, японское правительство начало интенсивную программу развития промышленности цветных телевизоров. В очередной раз Япония лицензировала американскую технологию, вылизало ее на своих защищенных от конкуренции рынках и наводнила нас экспортом. В очередной раз дешевый экспорт вытеснил с рынка американские компании. Точно такая же история. К 1980 году только три американские компании продолжали делать цветные TV. К 1987 осталась только одна – Зенит.» «Но японские телевизоры лучше и дешевле», сказал я. «Они могли бы быть лучше», сказал Рон, «но были всего лишь дешевле, потому что продавались ниже себестоимости производства, чтобы стереть в порошок американских конкурентов. Это называется демпингом и незаконно, как по американским, так и по международным законам.» «Тогда почему мы их не остановили?»

"Хороший вопрос. Особенно если демпинг – только одна из многих незаконных японских рыночных технологий. Они еще и фиксируют цены: у них имеется так называемая «группа десятого дня», это японские менеджеры, которые каждые десять дней встречаются в токийском отеле, чтобы установить цены в Америке. Мы протестовали, но встречи продолжаются. Они так же проталкивали распространение своей продукции с помощью тайных соглашений. Японцы платили миллионы в качестве взяток американским распространителям, вроде компании Сиэрс. Они замешаны в массовом мошенничестве на таможне. И так они разрушили ту американскую промышленность, с которой не смогли конкурировать по честному.

Конечно, наши компании протестовали и обращались в суд – в федеральных судах против японских компаний рассматривались десятки случаев демпинга, мошенничества и нарушения антитрестовского законодательства. Дела по демпингу обычно разрешаются в течении года. Однако, наше правительство не обеспечивало американским компаниям эффективной защиты, а японцы являются искусными затягивателями процессов. Они платили миллионы долларов американским лоббистам за поддержку. Когда через двенадцать лет эти дела дошли до суда, битва на рынке давно завершилась. И конечно, все это время американские компании не могли отплатить в Японии той же монетой. Они не смогли хотя бы поставить ногу на порог Японии." «Хотите сказать, что японцы захватили телевизорную промышленность незаконно?»

Рон пожал плечами: "Они не смогли бы этого сделать без нашей помощи.

Наше правительство нянчилось с Японией, которую рассматривало, как крошечную растущую страну. И сама американская промышленность не чувствовала необходимости в правительственной помощи. В Америке всегда ощущается склонность к антибизнесовским сантиментам. Но, похоже, наше правительство никогда не понимало, что здесь просто не тот случай. Когда Сони изобрела уокмэн, мы не сказали: «Хороший продукт. Теперь вам надо его лицензировать в Дженерал Электрик и продавать через американскую компанию.» Если они ищут распространения, мы не говорим им: «Извините, но все американские магазины имеют предварительные соглашения с американскими поставщиками. И вам тоже придется распространять через американскую компанию.» Если они ищут наши патенты, мы не говорим: «Для выдачи патентов требуется восемь лет и все это время ваша заявка будет доступна публике, так что наши компании могут читать, что вы там изобрели и копировать без зазрения совести, так что к моменту, когда мы выдадим патент, наши компании уже заимеют собственную версию вашей технологии.»

Ничего такого мы не делали. А японцы все это делают. Их рынки закрыты. Наши – широко распахнуты. Тут не игровое поле, совсем не игровое поле. Это, скорее, улица с односторонним движением.

И к сегодняшнему дню у нас самый дефицитный бизнес-климат за всю историю страны. В черно-белом телевидении американские компании просто отдали им свои задницы. Они отдали им свои задницы в цветном телевидении. Правительство США отказалось помогать нашим компаниям бороться с незаконной японской торговой практикой. Поэтому, когда Ампекс изобрела VCR, они даже не стали пробовать сделать из этого коммерческий продукт. Они сразу же лицензировали технологию в Японию и пошли дальше. И весьма скоро мы обнаружим, что американские компании не в состоянии проводить исследования. Зачем развивать новую технологию, если собственное правительство так враждебно к вашим усилиям, что вы не способны вынести ее на рынок?" «Но, может, дело в том, что американский бизнес слаб и плохо управляется?»

«Так обычно все и считают», сказал Рон. «И такой взгляд на вещи проводят японцы и их американские защитники. Только в нескольких эпизодах люди мельком бросали взгляд на то, какими возмутительными на самом деле бывают японцы. Как в деле Худейл. Знаете такое? Худейл – это машиностроительная компания, которая заявила, что ее патенты и лицензии нарушаются компаниями в Японии. Федеральный судья послал адвоката Худейл в Японию для сбора доказательств. Но японцы отказались выдать ему визу.» «Вы шутите.»

«А чего им беспокоиться?», сказал Рон. «Они знают, что им никогда не отплатят. Когда дело Худейл поставили перед администрацией Рейгана, она не сделала ничего. Поэтому Худейл ушла из машиностроения. Потому что никто не может конкурировать с демпинговой продукцией – в том то все и дело.» «Разве не теряешь деньги на демпинге?»

"Некоторое время, да. Но вы продаете миллионы единиц, поэтому можете улучшить свои конвейеры и скостить расходы. Через пару лет вы реально сможете производить продукт по более низкой стоимости. Кроме того, вы стираете конкуренцию и контролируете рынок. Понимаете., японцы мыслят стратегически – они вступают в длительную гонку; смотрят, как будут выглядеть вещи через пятьдесят лет. Американской компании надо демонстрировать доход каждые три месяца иначе руководство и клерки окажутся на улице. Но японцы вообще не заботятся о краткосрочных доходах. Они хотят долю рынка. Бизнес для них вроде войны. Захватить плацдарм. Подавить конкуренцию. Установить контроль над рынком. Вот что они делают последние тридцать лет.

Поэтому японцы устраивают демпинг стали, телевизоров, потребительской электроники, компьютерных чипов, частей машин и никто их не останавливает. Мы потеряли эти индустрии. Японские компании и японское правительство нацеливаются на специфические отрасли и захватывают их. Индустрию за индустрией, год за годом. Пока мы рассиживаем и разглагольствуем о свободной торговле. Однако свободная торговля не имеет смысла, если она не является честной торговлей. А японцы вообще не верят в честную торговлю. Знаете, есть резоны в любви японцев к Рейгану. Они прибарахлились во время его президентства. Во имя свободной торговли он весьма широко расставил наши ноги."

«Почему американцы этого не понимают?», спросил я. Коннор засмеялся: «Почему они едят гамбургеры? Такие уж они есть, кохай.»

Женский голос послышался из редакции: «Какой-то Коннор здесь? Вам звонят из отеля „Четыре Сезона“.»

Коннор посмотрел на часы и поднялся. «Извините.» Он вышел в редакцию.

Через стекло я видел, как он говорил по телефону и что-то записывал. «Понимаете», сказал Рон, «все это продолжается. Почему японская фотокамера в Нью-Йорке дешевле, чем в Токио? Везешь ее полмира, платишь импортные пошлины и стоимость распространения – и она все-таки дешевле? Как такое возможно? Японские туристы покупают собственные продукты здесь, потому что здесь они дешевле. И одновременно американские товары в Японии стоят на семьдесят процентов дороже, чем здесь. Почему американское правительство не станет жестче? Я не знаю. Часть ответа находится там.» Он указал на монитор: благообразный мужчина говорил на фоне бегущей строки. Звук был приглушен. «Видите типа? Это Дэвид Роулингс, профессор бизнеса в Стэнфорде, специалист по тихоокеанским проблемам. Он типичен. Сделай-ка погромче: он как раз может говорить о МайкроКон.» Я повернул ручку громкости и услышал, как Роулингс говорит: «…мне кажется, что американский подход совершенно иррационален. Кроме всего прочего, японские компании обеспечивают американцев рабочими местами, в то время как американские компании перемещают рабочие места за границу, лишая их собственного народа. Японцы не могут понять, чем, собственно, мы недовольны?»

Рон вздохнул: «Типичное дерьмо.»

На экране профессор Роулингс продолжал: «Мне кажется, что американский народ весьма неблагодарен за помощь, полученную от иностранных инвесторов.»

Рон засмеялся: «Роулингс входит в группу, которую мы называем „Целователи хризантем“. Эксперты-академики, которые проводят японскую пропагандистскую линию. На самом деле, у них нет большого выбора, потому что для работы им нужен доступ в Японию, а если они начнут ее критиковать, их контакты с Японией немедленно засохнут и двери для них закроются. И даже в Америке японцы пошепчут в некоторые уши, что обидевшей их личности нельзя доверять и что их взгляды устарели. Или хуже – что они расисты. Любой, кто критикует Японию – расист. Весьма быстро академики начнут терять возможности выступлений и свою работу консультантами. И они хорошо знают, что происходило с их коллегами, которые выбивались из ряда, и поэтому не станут совершать такую ошибку.»

Коннор вернулся в комнату и спросил: «В продаже МайкроКон есть что-нибудь незаконное?»

«Конечно», сказал Рон. «Но все зависит от того, что решит делать Вашингтон. Акаи Керамикс уже завоевала шестьдесят процентов американского рынка. МайкроКон даст ей фактическую монополию. Если бы Акаи была американской компанией, то правительство блокировало бы продажу на основе антитрестовского законодательства. Но так как Акаи не американская компания, то продажу не исследовали тщательно. В конце концов, продать ее, вероятно, позволят.»

«Вы хотите сказать, что японская компания может обладать монополией в Америке, а американская компания нет?»

«В наши дни таков обычный результат», сказал Рон. «Американские законы часто способствуют продаже наших компаний иностранцам. Так Мацушита купила Юниверсал Студиос. Юниверсал выставлялась на продажу много лет подряд. Несколько американских компаний пытались купить ее, но не смогли. В 1980 ее пыталась купить компания Вестингауз. Не прошло: нарушено антитрестовское. RCA пыталась – не прошло: конфликт интересов. Но когда выступила Мацушита, против вообще не нашлось законов. Недавно наши законы изменились. По нынешнему закону RCA могла бы купить Юниверсал, но назад не отмотаешь. Просто, МайкроКон – это самый последний пример сумасшествия американских правил.»

Я спросил: «Но что скажут о продаже МайкроКон американские компьютерные компании?»

Рон ответил: «Американским компаниям эта продажа не нравится. Однако, они совсем не против.»

«Почему?»

«Потому что американские компании уже ощущают слишком большую зарегулированность со стороны правительства. Сорок процентов американского экспорта перекрывается правилами безопасности. Правительство не позволяет компьютерным компаниям продавать в Восточной Европе. Холодная война закончилась, однако правила еще существуют. А японцы и немцы продают такие продукты, как бешеные. Поэтому американцы хотят меньшей зарегулированности и рассматривают любую попытку блокировать продажу МайкроКон как вмешательство правительства.»