Текст книги "The Intel: как Роберт Нойс, Гордон Мур и Энди Гроув создали самую влиятельную компанию в мире"

Глава 10. Гордон Мур – доктор точность

Очень долго после того, как все остальные из Кремниевой долины будут забыты – Терман, Хьюлетт и Паккард, Нойс, Цукерберг, Брин, Пейдж и даже Стив Джобс, – Гордона Мура все еще будут помнить. Но не благодаря карьере в сфере высоких технологий, хотя она была несравненной, а благодаря сформулированному им закону. Будущие историки скажут о нем как определяющем величайший период инноваций человечества и обретения богатств в истории. Спустя века после смерти Мура-человека Закон Мура будет жить – либо как поворотная точка к началу новой эры человечества, либо как нетерпеливый метроном стремительного золотого периода, теперь уже обретшего свой конец.

Отношения Мура-человека с Законом Мура сложны. Первое, в чем он признается, когда сядет за написание статьи в журнал Electronics, – это в том, что его амбиции были малы: «Со своей позиции в лаборатории я видел, что полупроводниковые устройства были причиной того, что электроника станет дешевой. Я пытался объяснить это на примере схем и увидел, что их сложность множится на два примерно каждый год…

Вышло так, что это было невероятно точное предсказание – гораздо более точное, чем я мог себе представить. Я просто пытался объяснить идею о том, что эти сложные схемы будут уменьшать стоимость транзисторов и других компонентов».

Точно. В мире Гордона Мура это – наивысший комплимент. Из всех миллионеров, миллиардеров и властных мужчин и женщин, которые появились из Кремниевой долины, Гордон, без сомнения, самый любимый. В какой-то момент став богатейшим человеком в Калифорнии, он не нажил себе врагов. Он вежливый, добрый, спокойный и скромный. Когда его ровня покупала самые большие яхты в мире и самые экзотические автомобили или притворялась представителями богемы, Гордон со своей женой Бетти все еще держал в гараже пикап, в котором они проводили выходные в поиске минералов.

Но если вы были неаккуратны, неряшливы в технике или невнимательны к математике, были неточны, то появлялся другой Гордон Мур – не злой, а отстраненный, холодный, разочарованный. С этих пор он не будет относиться к вам менее вежливо, но больше никогда не станет воспринимать вас всерьез. Гордон Мур мог быть добряком, но он также всегда был точен.

За годы Гордон научился принимать славу своего закона и уникальную известность, пришедшую вместе с ним. «Я долго стеснялся называть его Законом Мура, но потом как-то привык. Я готов приписать себе честь за него, – посмеивался он. – Но все, что я в действительности сделал, – это предсказал возрастание сложности интегральных схем и связанное с этим уменьшение цены».[63]63
  Berlin, Man Behind the Microchip


[Закрыть]

Однако кажется, что здесь все не так просто. Гордон Мур стал гордиться своим законом вовсе не вопреки тому, что он охватил последние пятьдесят лет истории чипов памяти, бизнеса полупроводников, индустрии электроники и даже ритма развития современной цивилизации, а благодаря всему этому. В конце концов, Гордон знал, что ему удалось вывести правильную формулу для быстро растущей области новой индустрии и эта формула оказалась настолько точной, что описала дух времени. Даже Ньютон и Максвелл этого не сделали. И даже после того, как микросхемы устареют, возможно, Закон Мура все еще будет иметь влияние на человеческое существование, как он это всегда делал: не закон сам по себе, а неумолимость вечного прогресса – как величайший завет Кремниевой долины.

Он был простым человеком с необычным умом, так что по-своему Гордон Мур – гораздо более экзотическое существо в Кремниевой долине, чем любой из равных ему технических магнатов – с их пышностью, заскоками и дорогими игрушками. Он также редкий представитель основателей Долины, потому что он был единственным коренным жителем, родившимся среди холмов прибрежного города Пескадеро и выросшим на севере Долины – в городе Редвуд-Сити полуострова Сан-Франциско.

Закон нитью тянется через историю семьи Муров. Если Гордон был «законодателем», то его отец стоял на страже закона – констебль, затем шериф всего западного берега округа Сан-Матео, полосы суши в несколько миль в ширину (от гор на востоке до Тихого океана на западе) и более 70 миль в длину (от юга Сан-Франциско до севера Санта-Круза).

Сегодня, если не считать городок Халф-Мун-Бэй, эта полоса суши в основном не заселена, на ней раскинулись национальные лесные парки. Гордон шутил, что Пескадеро – «единственный город в Калифорнии из всех, что я знаю, который теперь еще меньше, чем был пятьдесят лет назад».[64]64
  Там же, 141.


[Закрыть]

Но в 1920-х и 1930-х эта полоса береговой линии была больше похожа на южную окраину Чикаго. Первая автомагистраль, проходящая здесь вдоль берега, была испещрена «ресторанами», предлагающими в основном контрабандное виски богатеям, которые спускались из Сан-Франциско или холмов Берлингейма, чтобы промочить свои сухие горла. Выпивка приходила из Центральной Калифорнии или даже Лос-Анджелеса либо доставлялась катерами, которые перегружали ее из кораблей, зацепленных якорем за пределами трехмильной полосы территориальных вод. Пачка контрабандной выпивки легко могла быть доставлена на один из многочисленных закрытых берегов, затем навалена в автомобиль и после этого проехать на двадцать миль на север – и кораблю не приходилось рисковать, вступая в пролив Золотые Ворота.

В то же время бо́льшая часть этой береговой прибрежной равнины была заполнена фермами – тыквы, артишоки, арбузы, все, что росло туманным, ветреным летом и теплой, чистой осенью, – на которых работали европейские или мексиканские иммигранты, жившие в многочисленных временных лагерях. Большинство воскресных вечеров заканчивалось поножовщиной.

В обязанность шерифа Мура входило поддержание правопорядка в этом криминальном регионе. Ранним воспоминанием Гордона Мура было то, как его отец берет ружье и идет вечером на работу. И шериф Мур был очень хорош в работе. Ростом за метр восемьдесят и более 90 килограммов весом, бесстрашный, он часто бросался в гущу барных потасовок, чтобы их разнять. Его хорошо знали за умение уличить в обмане, находчивость в поимке контрабандистов и раскрытии их доставок. «В те дни почти не было криминальных разборок, – вспоминал Гордон, – но мой отец всегда носил с собой ружье».[65]65
  Там же, 142.


[Закрыть]

Неудивительно, что в округе Сан-Матео шериф Мур был легендой, более известной, чем его сын в своем зрелом возрасте. Гордон Мур: «Он был большим, но не огромным, однако он всегда мог успокоить кого угодно». Яблоко от яблони недалеко падает.

В 1939 году, когда Гордону было 10, его семья переехала в Область залива в город Редвуд-Сити. Успехи отца привели к повышению его до заместителя шерифа округа Сан-Матео, самой высокой невыборной должности в округе. Это была работа, которой он занимался весь остаток своей карьеры.

Для Гордона, «пляжного мальчика», как он себя назвал, переезд прошел легче, чем он ожидал. Редвуд-Сити тогда еще не был многолюдным скоплением под башнями Oracle, которым является сегодня, он стоял тогда на берегу другого моря: моря вишневых, сливовых и черносливовых садов, простирающихся на тридцать миль – до Южной долины. В этом море было несколько миллионов деревьев. Города полуострова, уже давно соединенные в единый ряд жилых микрорайонов и промзон, тогда были лишь оазисами железнодорожных станций и крошечных розничных кварталов, почти равномерно разделенных на промежутки, как бусины на нити El Camino Real, – от южного Сан-Франциско до Сан-Хосе.

В Редвуд-Сити, на берегу сверкающего моря, молодой Гордон был почти настолько же свободен, как был в Пескадеро. И так же, как это было в случае с предыдущим поколением многообещающих технологов с любительским радио (Фред Терман) и последующими поколениями будущих предпринимателей Долины с компьютерами и Интернетом, поколение основателей современной Кремниевой долины – подобных Нойсу с его планером – почти все целиком тяготело к прикладной науке. Мур был, возможно, особым случаем. Его склонность к химии быстро привела к созданию химической лаборатории, которую он сделал в семейном гараже: «Это были те дни, когда вы могли заказать почти любые химикаты, какие только захотите, почтой. Это было фантастически. Те вещи, которые вы могли купить в то время, давали возможность отлично позабавиться».

Как и большинство юных химиков, Мур вскоре стал делать взрывчатку. Как он сказал в телевизионном интервью, «я получал небольшие производственные партии нитроглицерина, который превращал в динамит. Я сделал несколько самых классных фейерверков [тогда он поднимал обе руки], и у меня все еще все пальцы на месте!» Затем он констатировал факт: «Те времена были проще. Если бы сегодня я делал ту взрывчатку, которую делал в те дни, скорее всего, у меня были бы неприятности».

Сохранив пальцы и глаза на месте, Гордон оказался отменным, прилежным – и, конечно, точным – учеником в государственной школе. В более поздние годы он станет преданным сторонником калифорнийской системы государственного образования, демонстрируя собой лучший пример довольного выпускника.

Как большинство детей его поколения, Мур перепробовал целое множество небольших работ. Его уволили только с одной: поквартирная продажа подписок на Saturday Evening Post: «Я с этим не справился. Я просто решил, что обзвон домов с тем, чтобы продавать журналы, – это не то, что мне было на роду написано». Даже когда он станет председателем корпорации стоимостью несколько миллиардов долларов, Гордон держался подальше от всего, что пахло продажами покупателям. Он оставлял эту работу Бобу или Энди.

Как и Нойс, Мур был всего на пару лет младше призывного возраста в ходе Второй мировой войны, став выпускником средней школы Редвуд-Сити как раз тогда, когда война кончилась. С его превосходными оценками и репутацией блестящего молодого ученого, Мура, как и Нойса, возможно, приняли бы в любой колледж в Америке. Тот выбор, который он сделал в итоге, многое говорит о его личности.

Одним из интересных, но редко обсуждаемых феноменов в калифорнийском образовании является тот, что даже сегодня большинство выпускников средних школ решают остаться в штате, даже на расстоянии в пять сотен миль. Частично этот феномен лежит в финансах – образование в колледжах и университетах Калифорнии относительно недорогое; а частично – в культуре: калифорнийские дети не хотят испытать на себе зимы Восточного берега и Среднего Запада. Так что, как и многие до и после него, Гордон Мур, теперь с аттестатом, решил остаться в Калифорнии.

Но куда пойти учиться? Даже в 1940-х, хотя взрыв государственных двухгодичных колледжей и четырехлетних учебных заведений наступит лишь через десяток лет, Гордон все же обладал достаточно широким выбором, и каждый из вариантов был ему доступен. Более того, тогда, как и сейчас, была ощутимая иерархичность среди этих школ: Стэнфордский и Калифорнийский (Беркли) университеты в Северной Калифорнии, Калифорнийский университет Лос-Анджелеса и Университет Южной Калифорнии – в Южной. Ниже них были некоторые из небольших частных университетов, такие как (неподалеку от места проживания Мура) Санта-Клара, университет Сан-Франциско и колледж (университет) Святой Марии. А ниже – еще около дюжины государственных колледжей.

Выбор Мура – Университет штата в Сан-Хосе, – возможно, удивлял еще тогда. Этот университет считался средним даже среди государственных колледжей. Он находился в деловой части города Сан-Хосе и выглядел скорее как городская школа, а его основная роль состояла в том, чтобы пополнить специалистами банки, заводы и производственные компании Южного залива. Даже в своей области он считался далеко отстающим по качеству от Университета Санта-Клара, находящегося всего в двух милях от него.

Так как он не написал автобиографию (и никто этого не сделал за него), Мур не открыл миру, что им двигало в процессе выбора именно этого университета. Но, кажется, основная причина была в деньгах. Заместителям шерифа платили не слишком много, а в 1940-х образование в других местных частных университетах предназначалось в основном для детей верхушки среднего класса. Мур просто сказал: «Я выбрал этот университет, потому что легко добирался до него из Редвуд-Сити и мне не пришлось покидать дом».

Впрочем, он этот университет не закончил. Проучившись два года, Гордон перевелся в Калифорнийский университет в Беркли. Надо полагать, причиной было то, что его оценки позволили ему получить финансовую поддержку штата Калифорния. Но если пребывание в Университете штата в Сан-Хосе и было коротким, этот период своей жизни он все же никогда не забудет – потому что там он встретил Бетти Ирен Уитакер. Она была настоящей жительницей Долины Санта-Клара: родилась в Лос-Гатосе, ее родители во втором поколении были владельцами последнего прекрасного сада в деловой части города Сан-Хосе. Она вышла замуж за Гордона в 1950 году.

Теперь, в 21 год от роду, он, совсем еще молодой человек, имел молодую жену и – недостаток денег. Молодожены жили в общежитии для женатых пар в Калифорнии. Бетти работала, чтобы поддерживать их обоих, а Гордон в это время учился. Он заработал свою степень бакалавра химии в 1950 году с достаточным отличием, чтобы стать одним из аспирантов. Шериф Мур, всегда позволявший сыну жить своей собственной жизнью, впервые решил вмешаться в размышления сына о будущем. Он предложил Гордону пойти учиться медицине. Но становиться врачом Гордону было неинтересно. Вместо этого он выбрал Калифорнийский технологический институт (Калтех). Молодая пара сделала самый решительный поступок в своей жизни на тот момент. Гордон вспоминал – с его обычной точностью: «Я говорил, что я никогда не был на востоке – в Рино, Невада, пока не закончил школу… Затем я узнал, что Пасадина, оказывается, расположена восточнее Рино. Но раз уж Рино – за пределами штата, то все равно столь далеко на востоке я еще не был».

В Калтехе Гордон расцвел. «Пляжный мальчик» всегда был известен своим умом; но теперь, в самом именитом научном институте на всем западе США, стало ясно, насколько он действительно был умен. Через четыре года после приезда в Пасадину Гордон получил докторскую степень по химии и частично по физике. Это было идеальной комбинацией для нового (бурно распространяющегося) мира полупроводников.

Наверное, решив удовлетворить амбиции отца (желавшего, чтобы сын учился на доктора), Гордон добавил «доктор» (д-р) в начале своего имени, как оно и было с этих самых пор. Заметим, что большинство других PhD в Долине, включая Нойса и Гроува, не использовали этот почетный титул постоянно.

Описывая свою жизнь в Калтехе, Мур говорил (с присущей ему скромностью): «Мне повезло. У меня была хорошая тема диссертации и профессор, не настаивающий на том, чтобы его аспиранты держались поблизости слишком долго». В то же время Бетти, после короткого срока службы в Consolidated Engineering Corp. в сфере связей с общественностью, нашла пристойную работу в Ford Foundation (Фонде Форда).

Но теперь Мур и его жена должны были принять новое решение. Мур: «Трудно поверить, но все это время в Калифорнии действительно невозможно было сыскать хорошую технологическую работу. Мне пришлось отправиться на восток, чтобы найти такую работу, которую я посчитал соизмеримой с полученным образованием». Гордон и Бетти, проявив силу духа, направились в Мэриленд, где их ждала работа в лаборатории физики полета ВМФ Университета Джонса Хопкинса.

Это была хорошая и интересная работа, большая часть которой состояла в разработке новых технологий ракет. Лучше всего было то, что значительная часть исследований Гордона касалась электронных систем телеметрии, «так что это позволило мне заниматься вещами, достаточно близко связанными с теми, о которых писал в диссертации».

Но уже на второй год Муры были готовы вернуться домой. Как обычно, Гордон позже предложил объяснение, в котором соединились умаление собственной значимости и точность: «Я вдруг понял, что считаю стоимость слов в статьях, которые мы публикуем, и интересуюсь тем, получает ли налогоплательщик что-то достаточно ценное для того, чтобы платить за это по 5 долларов за слово. В любом случае я не думал, что многие люди читают эти статьи. Так что я решил, что мне следует заняться чем-то более практическим, – и, честно говоря, захотел вернуться в Калифорнию. Мне понравилось жить на востоке пару лет, но я действительно подумал, что мне гораздо больше нравится Область залива».

Но предварительный поиск работы много не обещал. В Южной Калифорнии был набор в Hughes Aircraft, но в той области, к которой Гордон не питал большого интереса. В Области залива он присмотрелся к паре нефтяных компаний, принимающих работников в свои лаборатории, «но и к ним я не испытывал влечения».

Гораздо интереснее представлялась компания General Electric, на тот момент соперник Bell Labs по качеству исследований физики твердого тела. Но GE не захотела принять Гордона на эту работу. Вместо этого они предложили, чтобы Мур исследовал атомную энергию. «Я этим сильно не интересовался».

Теряя надежду, Гордон попытался поступить на работу в Lawrence Livermore Laboratory, которая имела сильную связь с альма-матер Мура, Калтехом. Это многое говорит о том, как отчаянно он хотел вернуться в Калифорнию, потому что, отказавшись от GE Nuclear, теперь уже он проявил готовность работать в исследованиях ядерного оружия. Lawrence Livermore ему такую работу предложила, но, хорошо подумав, в итоге Мур отказался и от нее. Все же были пределы того, на что он готов, чтобы вернуться домой.

К счастью для него и для Бетти, в тот момент существовал и другой тоскующий по дому калифорниец. И ему не нужно было искать работу; он планировал создать ее для себя самостоятельно. И, так как он был величайшим прикладным ученым на планете, Уильям Шокли убедил GE позволить ему посмотреть информацию о соискателях, которым GE делала предложения, но которые ей отказали.

Одно имя выделялось среди остальных: Гордон Мур. Вряд ли Шокли знал что-нибудь о Муре, так как молодой человек занимался в основном разработкой ракет. Но, несмотря на все свои недостатки, Шокли обладал особым даром в чтении резюме и биографических справок, и он быстро увидел в Гордоне выдающийся талант. Более того, по счастливой случайности Шокли также искал химика, ибо именно химики были особенно полезными, когда он работал в Bell Labs.

«Так что как-то вечером он мне позвонил. Это было началом моих контактов с Шокли и кремнием».

Гордон и Бетти собрались быстро и (как выяснилось – в последний раз) отправились на запад. Они прибыли в понедельник. Гордон официально принял 18-й номер работника Shockley Transistor. Вскоре он узнал, что другой новый работник, Роберт Нойс, прибывший в прошлую пятницу, был работником номер 17. Мур: «Мне всегда было интересно, что было бы, если б я приехал быстрее и оказался у Шокли в четверг».

Как вспоминал Гордон, Нойс был выдающимся сотрудником с самого начала. Не благодаря своему интеллекту – каждый, кого нанял Шокли, был угрожающе гениален, – а благодаря своему опыту: «Боб был единственным в группе, кто обладал значительным опытом работы с полупроводниками до Shockley. Я же вообще плохо представлял, что такое полупроводник…

Боб пришел с гораздо более определенным знанием, чем мы, да и в любом случае он был потрясающим парнем».

Конечно, вначале они испытывали страстное желание произвести хорошее впечатление на их нового знаменитого босса. Однако не так уж и много времени прошло до того момента, как Шокли стал провоцировать их отчуждение. Привычным запасом вежливости он не располагал: «Я не думаю, что «тирания» начала обволакивать Шокли. Он был сложным человеком. Он был очень соперничающим и конкурировал даже с людьми, которые работали на него самого. Мой любительский диагноз – он был параноиком, и он воспринимал все так, будто происходившее вокруг него было специально направлено на разрушение Шокли тем или иным путем. Комбинация была разрушительной».

Последней каплей для Мура, как и для всех остальных членов Вероломной Восьмерки, было решение Шокли (после нескольких небольших инцидентов в лаборатории) ввести программу прохождения сотрудниками тестов на детекторе лжи. Современные читатели часто поражаются этому, считают Шокли человеком, сделавшим непростительное. На самом деле детекторы лжи были в порядке вещей как криминалистический инструмент той эпохи и широко распространились в американской индустрии. Однако молодые звезды в Shockley Transistor считали это неприемлемым. Для них это устройство было деспотичным, карательным, мелочным и, что хуже всего, постоянным. Мур: «Бунт на «Кейне» был популярен примерно в то время, и мы видели аналогию между Куигом (командиром эсминца «Кейн», проявившим признаки паранойи) и Шокли».

Хотя Мур навсегда будет частью группы бунтарей (Вероломной Восьмерки), его трудно назвать зачинщиком. Если бы ему дали его устройства, он, возможно, проработал бы у Шокли еще год или два, пока не нашел бы другую исследовательскую работу в Калифорнии, предпочтительно – в Области залива. Действительно, интересно порассуждать, как бы сложилась история Долины, если бы Гордон вместо этого пошел работать в IBM в Сан-Хосе или в Hewlett-Packard. Но Восьмерка мудро решила держаться вместе, их сила была в количестве, и Гордон согласился, когда они готовились к своему общему уходу.

К несчастью, несмотря на их последующий статус бизнес-легенды, никто из Восьмерки в этот момент не являлся хорошим корпоративным политиком, так что их изначальная стратегия была обречена с самого начала. Мур: «На самом деле мы обошли Шокли и обратились к Арнольду Бекману из Beckman Instruments, который финансировал производство, чтобы он сделал что-то, чтобы заменить Шокли как руководителя, но чтобы он остался кем-то вроде консультанта».

Они были глупы и наивны. «Я думаю, мы переоценили наши силы… Тогда мы обнаружили, что восемь молодых ученых будут в затруднительном положении, пытаясь отстранить недавнего Нобелевского лауреата от компании, которую он же организовал. Бекман решил, что это разрушит карьеру Шокли, и, в сущности, сказал нам: «Видите ли, Шокли – начальник, и таков мир». Мы чувствовали, что отрезали себе путь к отступлению».

Теперь не было пути назад, нельзя было восстановить сожженный мост. Любой начальник будет в ярости, столкнувшись с предательством, но в случае с Шокли Восьмерка могла ожидать самого худшего возмездия. И если у Гордона были какие-то сомнения о присоединении к Восьмерке в ее попытке достучаться до Бекмана, теперь они исчезли – с пониманием того, что им придется уйти из компании вместе.

В последующие годы при обсуждении Вероломной Восьмерки и ее ухода из Fairchild ради основания Intel Гордон часто будет смеяться и говорить, что это не похоже на истории других предпринимателей в истории Кремниевой долины. Эти люди, включая Боба Нойса, основывали компанию, потому что ими двигало желание это делать, это был холст, на котором они писали свои величайшие творения. Гордон, для сравнения, теперь будет говорить о себе как о «негативном предпринимателе», всегда присоединяющимся к новым стартапам, чтобы уйти от нынешних несчастливых рабочих условий. «Я не позитивный предприниматель».

Вполне возможно, в этом состоит та разница между двумя людьми, которая скрепила их вместе. Нойс – бесстрашный, умный, харизматичный – был человеком, сделанным из того же теста, что и отец Гордона. Мур – мыслящий, скромный и жадный до знаний – был во многом похож на преподобного отца Боба. Почти с того момента, как они встретились, эти противоположности стали полностью доверять друг другу. Каждый из них знал, что другой никогда не предаст. Они глубоко восхищались друг другом, и оба чувствовали, что для успеха им нужны дополняющие черты характера друг друга. Точность Мура поддерживала интеллектуальную добросовестность Нойса, предостерегая его от слишком большого использования своей харизмы. Нойс, со своей безрассудной уверенностью, привел Мура в одно из величайших и наиболее успешных предприятий в истории бизнеса, туда, куда он никогда бы не пошел сам.

Теперь, будучи ценным сотрудником в Fairchild Labs, ежедневная работая в компании, находящейся в руках умных бизнесменов вроде Нойса, Спорка и Бэя, Гордон мог позволить себе рассуждать, исследовать стремительные тенденции, схемы, которые он понимал лучше, чем кто-либо другой, к чему его сознание тянулось от природы. Так, в частности, он начал формулировать теорию об интегральных схемах, которую хотел проработать, чтобы успеть к итоговому сроку сдачи подписной статьи в лидирующем отраслевом журнале. Статья, причудливо названная «Объединение большего количества компонентов в интегральных схемах», была опубликована в выпуске Electronic magazine от 19 апреля 1965 года.[66]66
  Музей Intel.


[Закрыть] Ее вступительный текст был одним из величайших предсказаний в истории технологий:

«Будущее интегральных схем – это будущее электроники самой по себе. Выгода от интеграции приведет к быстрому количественному росту электроники, внося эту науку во многие новые области. Интегральные схемы приведут к созданию таких чудес, как домашние компьютеры – или, по крайней мере, терминалы, подключенные к центральному компьютеру, – автоматический контроль автомобилей и личные носимые устройства коммуникации. Наручным часам нужен только дисплей, чтобы стать возможными сегодня.

Но наибольший потенциал скрывается в создании крупных систем. В телефонных коммуникациях интегральные схемы в цифровых фильтрах будут выделять отдельные каналы в многоканальном оборудовании. Интегральные схемы также будут переключать телефонные каналы и выполнять обработку данных.

Компьютеры станут более мощными и будут устроены совершенно иначе. Например, память, созданная при помощи интегральной электроники, сможет быть распространена при помощи машин вместо того, чтобы концентрироваться в центральном блоке. Вдобавок улучшенная надежность, ставшая возможной благодаря интегральным схемам, позволит создавать более сложные блоки обработки данных. Машины, подобные существующим сегодня, будут создаваться дешевле и быстрее».[67]67
  Там же.


[Закрыть]

На эту идею был сделан акцент в карикатуре в стиле журнала Mad, демонстрирующей покупателей в универмаге, не обращающих внимания на две стойки с надписями МЕЛОЧИ и КОСМЕТИКА и толпящихся у третьей стойки – с зубоскалящим продавцом под надписью ПОЛЕЗНЫЕ ДОМАШНИЕ КОМПЬЮТЕРЫ. Но поразительная точность этого предсказания не забывалась, когда читатели видели небольшой график в нижнем левом углу на третьей странице. На нем не было названия или надписи, но это была координатная сетка с годами от 1959-го по 1975-й по оси X и «log2 числа компонентов на интегральной схеме». Этим читателям не нужно было знать, что они смотрят на будущее целого мира – даже Мур пока этого не знал, – но если бы они были достаточно проницательны, чтобы изучить линию на графике и понять ее смысл, это заставило бы их волосы встать дыбом… и показало бы им способ стать миллиардерами.

Хотя в 1965 году на графике было всего 4 точки, определяющих прямую линию под углом в 45º, график показывал, что интегральные схемы памяти демонстрируют развитие, не имевшее аналогов в истории. На самом деле они удваивались приблизительно каждые 18 месяцев. Чутье Мура подсказало, что что-то подобное будет происходить и далее, но только когда он сел за стол, чтобы подготовить статью, он понял, что обнаружил что-то поразительное, что было у него перед глазами многие годы.

Как он будет позднее вспоминать, он достал лист обычной миллиметровки и распределил отношение производительности к цене последних трех поколений интегральных схем Fairchild. Хотя он знал характеристики этих устройств, Мур был удивлен, обнаружив, что скачки производительности от поколения к поколению – особенно от третьего к четвертому, бывшего теперь в разработке Fairchild – были настолько велики, а гиперболическая кривая, которую они создавали, была настолько вертикальна, что он уже вышел за пределы листа. Так что он взял другой лист, на этот раз с логарифмической шкалой, и, когда он это сделал, нанесенные результаты точно образовывали прямую линию. Как он писал в статье:

«Сумма минимальной стоимости компонента увеличивалась с приблизительным показателем коэффициента 2 в год (см. график на следующей странице). Определенно, в течение короткого срока эта динамика может продолжаться, если не увеличиваться. В более длительном периоде прогрессирующая динамика становится немного менее определенной, хотя нет причин сомневаться в том, что она будет продолжаться, по крайней мере, 10 лет. Это значит, что к 1975 году количество компонентов в интегральной цепи за минимальную стоимость достигнет 65 000. Я думаю, такая крупная схема может уместиться на единой полупроводниковой пластине».[68]68
  Там же.


[Закрыть]

Как уже было сказано, если в 1965 году вы бы заглянули в будущее, используя любой традиционный прогностический инструмент – доход на душу населения, вероятную продолжительность жизни, демографические показатели, геополитические силы и так далее, – ни один из них не был бы таким эффективным предсказателем, более точным, чем Закон Мура. Тенденция, которую определил Мур – и обсудил в ряде выступлений в Ассоциации полупроводниковой промышленности в течение следующих двадцати лет, которые обновляли этот знаменитый график, – состояла в том, что мир электроники, начиная с компьютеров и заканчивая военной и потребительской продукцией, стремительно становится цифровым. И благодаря планарному процессу производства полупроводников стало возможным делать крошечные цифровые двигатели внутри этих продуктов еще меньше и дешевле и увеличивать плотность транзисторов в геометрической прогрессии.

Ни одно человеческое изобретение не демонстрировало такую скорость развития. В последующие годы писатели будут искать аналогии. Одно популярное сравнение в 1970-х пришло из автомобильной индустрии: дескать, если бы Детройт придерживался Закона Мура, автомобили бы ездили со скоростью 500 миль в час и расходовали бы галлон топлива на 200 миль… и – это стоило бы 1,50 доллара. Но когда Закон Мура продолжил набирать обороты, намного позже желанного Гордоном достижения 1975 года с 65 000 транзисторов на чипе, прямые аналогии стали абсурдными. Теперь писатели обращались к старой китайской легенде о математике, который послужил императору, а когда его спросили о вознаграждении, он ответил: «Я лишь прошу тебя взять шахматную доску и положить одно зерно риса на одну клетку, две на вторую, четыре на третью и так далее». Довольный император согласился… но вскоре понял, что уже на половине доски окажется весь рис Китая, а вскоре и весь рис в мире.