Текст книги "Grace. Автобиография"

Это случилось в середине Недели моды. Анна хотела внушить всем чувство show must go on[45]45
  «Шоу должно продолжаться» (англ.) – название легендарной песни группы «Queen».


[Закрыть], поэтому убедила модельеров не покидать шоу-румов, поскольку, как она выразилась, «мы не можем позволить террористам думать, что они победили». Мы все-таки провели запланированные фотосессии, и на всех снимках развевались американские флаги. Супермодель Каролина Куркова размахивала флагом, стоя на крыше небоскреба. А фон обложки, для которой снялась Бритни Спирс, при помощи фотошопа сделали звездно-полосатым.

Проклятием всей жизни Анны стал фильм «Дьявол носит Prada». Даже экс-президент Саркози полушутя упомянул его в речи на официальной церемонии вручения Анне ордена Почетного легиона в Елисейском дворце в 2011 году. Но это не шутка. Увидев несколько отрывков, я не стала смотреть фильм целиком. Он представил наш бизнес в каком-то нелепом виде. И сделал это еще более топорно, чем «Прет-а-порте», один из худших фильмов Роберта Олтмена, который вызвал настоящий переполох на летнем показе Парижской коллекции; тогда Софи Лорен и Джулию Робертс снимали в роли персонажей мира моды, присутствующих на шоу.

Когда до меня дошли слухи о том, что бывшая ассистентка Анны написала книгу, я подумала: «Какой позор и предательство». Что и говорить, она попросту зарабатывала деньги, выставляя Анну на посмешище.

Я совсем не помню эту девушку. У Анны постоянно меняется штат помощниц, которые сидят в приемной. Они не смешиваются с коллективом, и обычно их знают лишь как голос в телефонной трубке, который произносит «Вы можете зайти к Анне?» или «Совещание по планированию», так что и поговорить-то с ними не получается. Однако, когда дело дошло до фильма, последнее слово, как всегда, осталось за Анной. Она отправилась на премьеру со своей дочерью Би. Конечно, обе с головы до ног были одеты в Prada.

О новых горизонтах
Глава XV,
в которой Грейс находит свежие идеи, ныряет в кроличью нору и сталкивается с Мадонной

Является ли мода искусством? Да, в ней бывает много креатива, но все же я не назвала бы моду искусством – это было бы преувеличением… Не считаю я искусством и фэшн-фотографию. Конечно, есть снимки, которые стремятся стать искусством, но это уже другая история. В модной фотографии чрезвычайно важно сделать снимки красивыми и лиричными либо провокационными и интеллектуальными… Но при этом главным в них всегда будет одежда.

Безусловно, я люблю ломать стереотипы, ведь самое интересное – переступать черту. Но я никогда не забываю о том, что должна показать одежду, причем так, чтобы не изменить ее до неузнаваемости. Согласитесь, представить платье тем, чем оно не является, – нечестно по отношению к читателю.

Между тем я счастлива, что мне не стыдно вставить в рамку и повесить на стену некоторые фэшн-фотографии. Съемка 2003 года с Энни Лейбовиц по мотивам «Алисы в Стране чудес» была задумана так, чтобы максимально приблизиться к оригинальным иллюстрациям книги. После того как Анна предложила представить дизайнеров в роли известных персонажей сказки, она больше не вмешивалась в процесс, и дальше мне уже самой пришлось ломать голову над тем, как совместить моду с картинкой. Но даже если мы и не творили искусство, искусством стал сам процесс съемки.

Мы с Энни решили, что дизайнер Кристиан Лакруа будет Мартовским Зайцем, а шляпник Стивен Джонс, само собой, сыграет Болванщика, Шляпных дел мастера. Жан-Поль Готье, сидящий на дереве в своей фирменной тельняшке, был идеальным выбором на роль Чеширского Кота. А русская модель Наталья Водянова с ее невинными, широко распахнутыми глазами напоминала Алису. Привлечь дизайнеров Виктора и Рольфа в качестве близнецов Траляля и Труляля было моей идеей: я вспомнила, что в финале шоу они всегда выходят на поклон в одинаковых костюмах. Они вели себя несколько жеманно и не разрешали никому поправлять оборки на своей одежде, которую сами же сшили для съемки. Оборки стали проблемой и для Николя Гескьера – тогда еще новичка в мире моды, – который оставался самим собой и позировал на картинке из продолжения книги, где Алиса уходит в Зазеркалье. Беда в том, что платье, которое смастерил Николя, имело ассиметричный ряд оборок, и они приходились как раз на другой бок, скрытый от камеры. К моему ужасу, Энни предложила или надеть платье задом наперед, или перешить его. Николя и его портниха безропотно подчинились, сделав из платья его зеркальное отражение.

Также в съемке приняли участие Донателла Версаче и ее близкий друг Руперт Эверетт – как Грифон и Черепаха Квази; дизайнер Оливье Тискенс в роли Льюиса Кэрролла; и Джон Гальяно в женском платье в качестве Красной Королевы, в сопровождении своего друга Алексиса в роли Короля. Они иллюстрировали ту часть книги, где персонажи играют в крокет, используя вместо молотков фламинго. Конечно, фламинго были не настоящие, а чучела, хотя Энни всерьез рассматривала возможность использования живых птиц. Но, во-первых, их было не достать, а во-вторых, нам бы все равно не разрешили играть ими в крокет.

Масштабная фотосессия растянулась на четыре дня. Съемки проходили в Париже и в полутора часах езды от него, в сказочных лесах вокруг замка Шато де Корбей-Серф. Первой же головной болью Энни стала обильная растительность на лице Марка Джейкобса, которому была отведена роль Гусеницы, сидящей на грибе и пускающей из кальяна клубы дыма. Из-за этого он выглядел грубым, и, хотя Энни, как правило, нравится некоторая грубоватость, тут был явный перебор. Энни обрушилась на парикмахера Жюльена Д’Иса, и Марк грудью встал на его защиту. Разразился жаркий трехсторонний спор.

Только страсти улеглись, как накалилась ситуация вокруг Белого Кролика. Я хотела, чтобы этого персонажа сыграл Карл Лагерфельд: у меня перед глазами так и стояла его фотография в белом костюме. Мне казалось, что это идеальное попадание в образ. Однако Энни была не в восторге от Карла, поскольку в последнее время не раз становилась объектом его убийственного сарказма. Она почему-то видела его Герцогиней, у которой в книге лицо настолько мрачное, что может потопить линкор, а ребенок в ее руках превращается в свинью.

Карл, конечно же, читавший книгу, хотел играть самого себя (причем непременно в темных очках), а не какого-то выдуманного персонажа. Не горя желанием сниматься, он намеренно назначил свою фотосессию на невозможно ранний час – пять утра – в маленькой роще в пригороде Парижа. А это означало, что вся съемочная группа должна была встать в два ночи. Между тем поросенок уже был заказан и спрятан в лесу, чтобы не визжал под ухом; его цифровое изображение намеревались вставить в фотографию после отъезда Карла.

В назначенное время Карла привезли на площадку, он вышел из машины и встал рядом с Натальей. Через пять минут после начала съемки Энни попросила его снять темные очки. Он отказался, фыркнул: «С меня довольно», вернулся к машине и укатил обратно в Париж. Поросенка, который визжал не переставая, вручили Наталье, поскольку она стояла ближе всех к тому месту, где потом, стараниями фотошопа, должен был появиться Карл. И поросенок – о чудо! – разом замолк. «Его нужно прижать к сердцу, чтобы он слышал биение, – мило объяснила Наталья. – Так он думает, что я его мама».

Том Форд согласился спасти ситуацию в связи с бегством Белого Кролика. Вообще-то он с самого начала хотел получить эту роль, так как считал ее по-настоящему сексуальной. Он примчался на съемочную площадку, как всегда, безупречный: каждая пуговица, запонка, платок в нагрудном кармане – все было продумано и к месту. Только вот ему сообщили, что фотографировать его будут при падении в кроличью нору. Кусок черного бархата наспех уложили на склон. Ассистент Энни, Рикки, безо всякого предупреждения оторвал Тома от земли, перевернул вверх ногами и уложил на спину. Ошеломленный Том все-таки сумел сохранить присутствие духа, пока Энни быстро щелкала фотоаппаратом, и попросил меня поправить галстук, который свистал ему прямо на лицо, и проверить, не выглядывают ли у него носки из-под брюк. Но все уже было отснято.

Вскоре после того, как он уехал, мы узнали, что Том всю неделю вел трудные переговоры о своем будущем в компании Gucci. В результате он подал в отставку на следующий день после нашей съемки.

Рано или поздно это должно было случиться: мне предстояло работать со скандальным персонажем из моего прошлого. Конечно же, речь шла о Мадонне. Шел 2005 год. Теперь она была замужем за режиссером Гаем Риччи и наслаждалась благопристойной английской жизнью в Лондоне и за городом. Обычно ядовитые таблоиды разливали елей, ласково называя ее «Мадж» по примеру нынешнего мужа, и посвящали целые полосы умиленным репортажам о том, как она носит твидовые костюмы, учится верховой езде и изредка наведывается в местный паб. Ехидные насмешки над увлечением каббалой сменились одобрительными статьями о том, как преобразило ее это учение, превратив в элегантную даму с приятным английским акцентом.

Мы договорились о съемке в ее загородном поместье Эшкомб, которое некогда принадлежало многогранному английскому художнику, фотографу и писателю Сесилу Битону – я работала с ним до последних дней его жизни. Фотографом был выбран Тим Уолкер, ностальгирующий художник, чьи работы словно пришли из детских сказок.

Тим заранее съездил в Уилшир, чтобы обсудить с Мадонной свои идеи, которые обычно воплощает в рисунках. Они встретились в пабе, и, когда я с остальной командой приехала днем позже, он с восторгом доложил, что Мадонна полностью приняла его замысел. Признаюсь, меня это удивило, поскольку некоторые его задумки были довольно экстравагантными.

Первая съемка проходила в гостиной. Мадонна позировала в брюках для верховой езды; все складывалось неплохо. Правда, ее насторожило, когда Тим стал прикалывать розы к ее одежде и стулу, на котором она сидела. Потом мы должны были сфотографировать ее в платье с очень широкой юбкой. Она заколебалась, сказав: «Так я похожа на дебютантку начала пятидесятых», – чего мы, собственно, и добивались.

Еще два плана были сняты безо всяких накладок. На одной фотографии она лежала в постели с детьми, читая газеты; блестящая ассистентка Тима, Шона, полностью изменила декор спальни, оклеив стены газетными страницами. Затем мы снимали Мадонну с Гаем на прогулке верхом. Возвращаясь в конюшню, она не могла не заметить, что мы уже отходим от пасторальных картинок. Она занервничала.

– Я собираюсь снять ее в бокале мартини, – с энтузиазмом сказал мне Тим, пока Мадонна переодевалась наверху. Я спросила, уверен ли он в ее согласии, ведь одно неосторожное слово или движение – и съемка окажется под угрозой.

– Разумеется, – ответил он.

Мадонна спустилась к нам, выглянула в окно и увидела на лужайке огромный стеклянный бокал для мартини с гигантской вишенкой. Сбоку была приставлена лестница, по которой ей следовало залезть в бокал.

– Я не стану этого делать. Ни за что, – мрачно сказала Мадонна. Но Тим впился в свою идею, как собака в кость. Он заупрямился и никак не хотел уступать. Однако Мадонна оставалась непреклонна – а ведь она, в конечном счете, была хозяйкой положения. Идея с бокалом была решительно отвергнута. Когда Тим предложил следующий образ, где Мадонна должна была позировать в шляпе, напоминающей кремовый торт, она разозлилась еще больше.

Наконец она немного смягчилась, когда мы стали готовить съемку по мотивам фотографии Брюса Вебера, на которой Дебо, герцогиня Девонширская, кормит цыплят в своем загородном поместье Чатсуорт. Но и после этого, хотя у нас оставался еще один день, ее настроение не позволило продолжать съемки – как мы ни старались вернуть ей хорошее расположение духа. Печально, но жертвой оказалось потрясающее платье с огромным кринолином, которое Джон Гальяно создал специально для этой фотосессии. Мадонна в нем выглядела такой угрюмой, что снимок так и не попал в журнал. Впрочем, несмотря ни на что, нам удалось запечатлеть ее очаровательную английскую идиллию.

Для меня успех съемки – это воплощение замысла, который родился в моей голове. Его невозможно добиться без правильного фотографа. За последние десять лет узкий круг тех, с кем я работаю, расширился. В него вошли молодые и более авангардные фотографы: Стивен Кляйн, англичане Дэвид Симс и Крейг Макдин, турецко-валлийский дуэт Мерт и Маркус. Конечно, со мной по-прежнему и старые друзья – Брюс Вебер, Стивен Майзел, Артур Элгорт, Питер Линдберг, Марио Тестино и Тим Уолкер, каждый из которых дарит фотографиям свою индивидуальность и шарм.

Мерт и Маркус – очень забавные ребята. Они часто фотографируют по очереди, в азарте выхватывая друг у друга камеру. На съемочной площадке они напоминают мне знаменитую пару Лорела и Харди[46]46
  Стэн Лорел и Оливер Харди – американские киноактеры, одна из наиболее популярных комедийных пар. Стэн был худым, а Оливер – полным.


[Закрыть]. «М и М», как их еще называют, живут на Ибице и категорически не хотят откуда вылезать, что несколько затрудняет фотосессии. Правда, в последнее время они стали более легкими на подъем. При всем моем скептическом отношении к цифровой фотографии у меня нет сомнения в гениальности этой «сладкой парочки», которой удается, манипулируя формами и красками, создавать ослепительно гламурные фотографии. У них свой подход, не похожий на почерк остальных фотографов: виртуозно владея цифровой техникой, они выдают изображение сразу, снимая «здесь и сейчас», а не улучшают его потом, как это делают другие. В этом смысле их стиль можно назвать шлифовкой фэшн-фотографии эпохи цифровых технологий. Если камера когда-нибудь заменит косметическую хирургию, их подход станет самым популярным в мире.

Столь же своеобразный Дэвид Симс живет в Корнуолле, сходит с ума по серфингу и предпочитает работать недалеко от дома. Даже если он появляется на званом ужине в Париже или на балу Метрополитен в Нью-Йорке, его волосы все равно пахнут соломой. Дэвид, как никто, умеет наполнить фотографию светом. Он дотошен во всем, настоящий перфекционист до мозга костей; работа с ним – это не просто счастливый случай. Он может три часа рассуждать о том, какой оттенок серого хочет сделать фоном.

Крейг Макдин – мастер придумывать нестандартные ракурсы. На его фотографиях все неустойчиво – того и гляди потеряет равновесие. Он находится в вечном поиске движений и жестов, каких еще никто не видел. «Сделай вот так», – говорит он модели, изображая богомола или подпрыгивая боком. Он получает удовольствие, воплощая свои фантазии, и определенно не скучает.

Я никак не могу понять, что делает фотографии Крейга и Дэвида такими современными. Возможно, секрет в том, что по духу они – экспериментаторы. Дэвид играет с цветом, иногда почти полностью вымывая его из картинки. Энни Лейбовиц тоже так делает, но для нее это скорее технический прием, позволяющий придать снимку большую глубину и насыщенность.

Стивен Кляйн очень упорный. С ним можно заработаться глубоко за полночь, даже если начали в семь утра. Конечно, если повезет с ним сотрудничать. Сегодня ему, как и Энни Лейбовиц, нужен дополнительный световой день на подготовку к съемке, желательно с дублером модели. Все это – издержки жесткого графика, в который мы загоняем фотографов. К нему нас вынуждает ограниченный бюджет и еще более сжатые сроки съемок – особенно если в объективе звездная персона. Работы Стивена наиболее близки к искусству. Его сотрудничество с Филлис Позник рождает удивительные фотопортреты, с которых смотрят красивые и свежие лица.

Для редакторов вроде моей коллеги Тонн Гудман это то, что нужно. Она предпочитает заранее готовить съемку, подбирая все аксессуары до последней шпильки. Каждый наряд она собирает в офисе, потом упаковывает его и уже полностью завершенным отправляет в студию. Именно она отвечает за работу со многими знаменитостями, которые должны появиться на обложке и разворотах, – поэтому ее съемки требуют серьезной подготовки с несколькими примерками. Она проводит бесконечные встречи с фотографами (тем же Стивеном), подробно обсуждает каждую мелочь и лично присутствует на предварительной съемке.

Когда она работала в Harper’s Bazaar, у нее в шкафу хранился манекен, который она наряжала вместе со своим коллегой Полом Кавако, подбирала на нем аксессуары и продумывала все нюансы предстоящей фотосессии. Я предпочитаю больше импровизации. Но в чем не откажешь Тонн – так это в умении оживить и сделать привлекательным любое, даже самое невзрачное пальто или платье. Подогнав здесь, подпоясав там, она может придать вещи стиль и шик. Ей блестяще удаются футуристические истории – взять хоть ее съемку со Стивеном Кляйном для нашего юбилейного сентябрьского выпуска 2012 года в интерьерах аэрокосмической компании Virgin Galactic.

Я приложила немало усилий к тому, чтобы вернуть в журнал фотографа Питера Линдберга, с которым работала еще в британском Vogue и в начале своей карьеры в американском издании. Лиз Тилберис переманила его в Harper’s Bazaar, и он задержался там надолго. Пару лет назад мне наконец повезло. Нашему журналу очень не хватало повествовательного стиля Питера. Без него было бы невозможно создание кинематографических историй по мотивам детских сказок «Красная шапочка» и «Волшебник страны Оз», которыми я занималась в последнее время. Они меня очень повеселили.

Питеру удается сделать так, что женщина, какой бы молодой она ни была, выглядит взрослой и зрелой, – поэтому истории, которые мы разыгрываем с юными моделями в образе классических кинодив, получаются особенно правдоподобно. Он очень хорошо работает и с мужчинами-актерами – например, Аароном Экхартом, которого мы поставили в пару с моделью Ларой Стоун, или Эваном Макгрегором, который снялся в фотосессии с Натальей Водяновой. По сценарию он был ее мужем, брошенным ради смазливого юного официанта (лично я ни за что бы не ушла к такому от Эвана). Сюжеты, связанные с адюльтером, Питер готов повторять бесконечно – хоть я и пытаюсь его сдерживать. Дело в том, что они вызывают некоторую тревогу среди читательниц Vogue, которые считают, что мы не должны представлять на страницах журнала такие аморальные ситуации.

С другой стороны, разве они будут выглядеть жизненно без налета драмы?

На съемках с Дидье в английской глубинке – еще до того, как мы начали встречаться. Кажется, здесь я ему пока не нравлюсь. Фото: Барри Латеган, 1981.

Я и Барбара Денте в окружении моделей в рабочих робах. В первом ряду (слева направо): Говард Фаглер, Дейв Хатчингс, Роуди (собака Брюса) и Тристан. Снято в доме Брюса на Шелтер-Айленд. Фото: Брюс Вебер, 1980.

С Дидье на велосипеде, явно не рассчитанном на двоих. Фото: Брюс Вебер, 2007.

На Ямайке с дочерью фотографа, Ребеккой Форто. Фото: Эллен фон Унверт, 1994.

В первом ряду на показе Chanel. Фото: Бен Костер, 1993.

О Лиз
Глава XVI,
в которой лучшие подруги становятся соперницами, жизнь наносит жестокие удары, дружба торжествует, а принцесса Диана танцует на балу в музее Метрополитен

Лиз Тилберис, ставшая главным редактором Harper’s Bazaar, была моей самой близкой подругой. Девятнадцать лет мы шли по жизни вместе и были неразлучны. Для меня она была как сестра. Когда мы обе жили в Лондоне и работали в британском Vogue, то обязательно встречались за ужином два-три раза в неделю. С ней мне всегда было уютно, она умела слушать. Я чрезвычайно дорожила этими отношениями, поскольку, будучи замкнутой по натуре, не очень охотно раскрываю душу посторонним. Но с Лиз все было иначе.

Если бы вы увидели нас идущими рядом по улице, то подумали бы, что мы совсем друг другу не подходим: я – тонкая, в сложно-рафинированном стиле винтаж, она – невысокого роста, приземистая, с мальчишеской стрижкой и одетая кое-как. Однако нас объединяла любовь к моде. Хотя меня всегда считали холодной, неприветливой и неэмоциональной, в то время как она была гораздо более теплой и открытой, мы отлично дополняли друг друга. Мы притерлись, и нам было хорошо вдвоем.

В 1967 году, как раз перед моим приходом в журнал, Лиз выиграла конкурс британского Vogue на лучший репортаж о моде. Она еще училась в художественной школе в Лестере, поэтому ее на несколько недель взяли стажером в фэшн-студию, где она изредка мне ассистировала. Затем она вернулась в колледж, но всегда связывала свое будущее только с Vogue. По окончании учебы она вернулась к нам штатным сотрудником.

С Лиз было весело работать. Она из тех английских девчонок, которые ценят юмор и умеют шутить. Поначалу она была далека от моего мира и гламурной компании, избалованной парижским шиком Сен-Лорана и модными парикмахерами. У Лиз был куда более приземленный стиль – объемные свитера, комбинезоны, твид и тряпки с распродажи. Но очень скоро она покорила нас своей неуемной энергией и энтузиазмом и стала незаменимой помощницей в журнале. А поскольку в то время редакция моды британского Vogue насчитывала всего десять человек, мы очень сблизились.

Она была исключительно предана делу и могла решить любую задачу. Если для съемки требовался жираф, Лиз его находила. Она не гнушалась поднимать и таскать тяжести, хотя была довольно хрупкой. В своих журнальных фотографиях она была большей авантюристкой, чем я. Если я предпочитала работать с красивыми, хорошо сшитыми платьями, Лиз охотно принимала авангардных японских дизайнеров новой волны, которые шили бесформенные черные платья и дырявые свитера. Ей нравился их сложный, интеллектуальный подход к одежде, который переворачивал моду с ног на голову. Точно так же она любила дикие творения английских брендов вроде Bodymap, чьи коллекции напоминали безумные версии репетиционных трико танцоров, включая теплые гетры. Она первой примерила на себя образ «унисекс» британских дизайнеров Пола Смита и Маргарет Хауэлл. В этом смысле она как нельзя лучше вписалась в эстетику Брюса Вебера – вот почему они обожали друг друга. Лиз нравились мужчины-модели. Всякий раз, когда мне приходилось снимать с Брюсом, я пыталась сократить количество мужских лиц в кадре. Но Лиз только поощряла его аппетиты и разрешала заказывать столько мужских моделей, сколько ему хотелось. Брюс был счастлив работать с Лиз – она была известной озорницей.

Девичья фамилия Лиз – Келли. Ее родители жили в Бате, хотя семья происходила из Чешира. Ее отец был уважаемым офтальмологом. Лиз рано поседела – может быть, лет в двадцать. Правда, когда мы познакомились, она красилась в темно-сливовый, так что я не возьмусь сказать точно. Она вышла замуж за Эндрю Тилбериса в самом начале своей карьеры, еще когда работала ассистенткой. Эндрю был ее учителем в художественном колледже, и, когда правда об их отношениях просочилась наружу, это многих шокировало. Преподавателям тогда – как и сейчас – было не положено встречаться со студентками, поэтому они сохраняли свою связь в тайне, пока Лиз не закончила учебу. Эндрю продолжал работать в колледже в Лестере, а на выходных мчался в Лондон, забирал Лиз, и они отправлялись на южное побережье в Истбурн, где его родители держали греческий ресторанчик. Он взял на себя управление семейным бизнесом, чтобы повысить его рентабельность, продать подороже и обеспечить родителям спокойную старость. Всякий раз, когда я навещала Тристана, который учился в интернате неподалеку, мы с ним приходили туда обедать, и нас неизменно ожидала шикарная мусака и пахлава на десерт.

Долгое время Лиз оставалась ассистенткой старших редакторов моды. Ее съемки проходили под наблюдением Шейлы Веттон или другого редактора, которые следили, чтобы все было сделано правильно. Я тоже иногда заглядывала в студию, хотя мне было неловко надзирать за работой своей подруги или ее комментировать. Поэтому я ограничивалась словами ободрения и быстро уходила.

В конце концов Лиз назначили ответственной за рубрику «Шик задаром», в которую помещали фотографии дисконтной одежды с огромными ценниками. Многие из этих снимков были сделаны моим бывшим мужем Вилли или Барри Латеганом, иногда – Алексом Шатленом. Лиз как раз одевалась в таком стиле. Именно ей рубрика обязана своим рождением.

По мере того как у нее накапливался опыт и развивался вкус, она стала востребованной и в более крупных проектах Vogue. Ее назначали ответственной за некоторые важные съемки и редакторские статьи, которые определяли тему номера. Вскоре мы уже по очереди вели этот раздел. Лиз работала с Брюсом Вебером, Хансом Фюрером, Алексом Шатленом и Альбертом Уотсоном – все они были ее приятелями и поддерживали с самых первых дней в журнале.

Когда мы с Лиз приезжали на нью-йоркские показы, то проводили свободные вечера в моей комнате в отеле Algonquin – забирались под одеяло, заказывали еду в номер и смотрели телевизор. Или обсуждали коллекции и пили вино. Нас навещал Зак Карр из Calvin Klein или Дидье – по пути домой. Также к нам мог заглянуть проходивший мимо Алекс Шатлен. Иногда он приглашал нас поужинать, чему мы были очень рады ввиду нашего скудного бюджета. Алекс неизменно угощал нас суши. Видит бог, как же мы объедались!

В одну из таких поездок Лиз, которая в Лондоне вела здоровый образ жизни и регулярно играла в сквош, решила, что мы должны заняться бегом трусцой для поддержания физической формы. «Каждое утро! – восторженно заявила она. – Вот увидишь, тебе это пойдет на пользу». Она потащила меня в Paragon – огромный спортивный магазин в Манхэттене на углу Восемнадцатой улицы и Бродвея – и выбрала штаны и кроссовки, которые, даже будучи стильными, не слишком меня привлекали. Лиз заставила меня пробежать квартал, потом еще один, и еще. Мы одолели целых четыре квартала, после чего с трудом дотащились до отеля и в изнеможении рухнули в портье.

Интересная работа в журнале, мода, путешествия, дружба – в жизни Лиз было все, кроме одной и самой желанной радости: материнства. Она очень хотела детей, но никак не могла зачать. Лиз долго лечилась, даже воспользовалась методом ЭКО, когда он был еще в новинку. Оставался один вариант – усыновление, и после очередной серии неудач с ребенком «из пробирки» она решилась.

С Лиз Тилберис на каникулах на острове Скай, Шотландия, 1974.

Лиз достает для нас с Брюсом шампанское в своем номере парижского отеля Ritz. Фото: Брюс Вебер, 1997.

В Британии, чтобы получить разрешение на усыновление, необходимо подтвердить, что вы отказываетесь от программы ЭКО и что у вас достаточно средств для воспитания ребенка. Чтобы определить, подходите ли вы на роль родителей, агентства по усыновлению проводят собеседования с вами, вашей семьей и друзьями. Меня попросили поручиться за Лиз. Они что, спятили? Да из нее получилась бы лучшая мама на свете!

Наконец Лиз и Эндрю усыновили младенца, Робби. Это был очень напряженный момент для них обоих, потому что биологическая мать еще не подписала необходимые бумаги, – но в конце концов Лиз и Эндрю стали законными родителями. С тех пор мы не вылезали от них по вечерам. Все умилялись, глядя на Робби, и практиковались в замене подгузников (Лиз категорически выступала против няни). Пока мы не приноровились, пальцы у нас вечно были исколоты булавками для подгузников.

Лиз с семьей гостила у родителей в Бате, когда случилась страшная трагедия. Эндрю сжигал листья на костре в саду, и сильный порыв ветра отнес пламя прямо на него. Эндрю был в одних плавках, и его тело просто превратилось в факел. Лиз набросила на мужа одеяло, чтобы сбить огонь, и его срочно доставили в больницу. Он довольно долго пролежал в ожоговом отделении, но ему повезло – раны затянулись полностью.

Через несколько дней после несчастного случая Лиз должна была ехать в Париж на съемки с Брюсом Вебером. Конечно, она не могла бросить мужа, поэтому вместо нее поехала я. Съемка получилась сумбурной – было много путаницы и еще больше парней, которых, как обычно, пригласила Лиз. Поскольку темой был цирк, нам притащили несколько дрессированных пуделей. Нашли их, как ни странно, благодаря Дидье – через ветеринарную клинику его матери. Я сохранила на память фотографию модели Талисы Сото, где она держит на ладони стоящего на задних лапках пуделя. Это был кобель, и, чтобы не травмировать чувствительных читательниц Vogue, пришлось заретушировать характерные выпуклости.

Пока Лиз и Эндрю занимались усыновлением Робби, ко мне переехал Тристан, и я возобновила собственное хождение по кабинетам органов опеки (забавно, как похоже складывались наши судьбы). Тристан очень полюбил Лиз, и вскоре она стала такой же частью его жизни, как и моей. На каждый день рождения я водила его в знаменитый ресторан San Lorenzo в Бошам-Плейс. К нам присоединялись Эндрю и Лиз, чей день рождения был тремя днями позже. Едва расположившись за столиком, Лиз и Тристан набрасывались на еду, а Лиз попутно накачивала парня шампанским, пока ему не становилось дурно. Разумеется, дома его безбожно тошнило. Лиз делала все, что противоречило порядку и дисциплине. Удивительно, но Эндрю был страшным чистюлей и педантом.

Вскоре они усыновили второго малыша, Кристофера. (Можете себе представить, что творилось в доме.) Как только отец уходил, Лиз разрешала мальчикам бросать мячи в стену, кататься по дому на скейте и роликах и набивать рты конфетами и чипсами. В то же время на работе Лиз была в высшей степени дисциплинированной и организованной. А еще амбициозной, как я вскоре обнаружила.

Во время нашей памятной поездки в Китай, когда я была ответственной за главную редакторскую фотосессию, Лиз занималась проектом Vogue Promotion – то есть страницами, на которых рекламодатели, желающие придать своим текстам глянцевый блеск, размещали отдельные предметы одежды или аксессуаров. У нас завязался жаркий спор, кто будет проводить съемку на Великой Китайской стене. Поскольку мы делили один гостиничный номер на двоих, это еще более усложняло ситуацию. Мы продолжали спорить до хрипоты, пока я не сочла нужным напомнить, что я старше по должности. Однако и это не помогло. Лиз победила – хотя ответственный за редакционные страницы всегда выбирает место для натурных съемок, независимо от того, кто платит за рекламу. Так я лишний раз убедилась, насколько она упорна в достижении поставленной цели.

Однажды, на выходе с показа парижской коллекции, меня атаковали вопросами друзья – фотограф Теренс Донован и телевизионщик Клайв Джеймс, которые работали над документальным фильмом о моде.

– Я не даю интервью, – отрезала я, стараясь уйти побыстрее.

– Я дам! Я! – поспешила к ним Лиз.

Я задержалась понаблюдать – и это интервью стало для меня откровением. Моя лучшая подруга сыпала статистикой и какими-то семизначными цифрами тиражей, о которых я понятия не имела и даже никогда не интересовалась. Когда камеры погасли, я поздравила ее и поразилась такой осведомленности. Я и не догадывалась, что она держит в голове такие подробности.