Текст книги "Удивляйтесь вместе с детьми! Как превратить свой дом в место, где ребенку хочется учиться"

Самое большое удовольствие от повторного прослушивания или перечитывания истории состоит в том, что вы знаете о благоприятном исходе. Возможно, вы получаете особое наслаждение в тот самый момент, когда «плохой парень» оказывается поверженным или препятствие остается позади. В первый раз это бывает приятным сюрпризом. Потом наступает признание и подтверждение этого судьбоносного момента.

На тот случай, если вы не знаете: в книжке мать мальчика отправляет его в свою комнату и оставляет без ужина, потому что он плохо себя вел. Мы даже не видим ее и (это важно) знаем лишь по слову «мама». В конце Макс попадает домой, где находит на столе свой еще не остывший ужин. Нам не говорят, откуда взялась еда. Что бы ребенок ни думал о случившемся, это включает интерпретацию. Вы не можете «извлечь» ее из сюжета. А термин «умозаключение» на самом деле не объясняет умственную работу, которую вам приходится проделать. Более того, в мире этой истории (а возможно, и всех остальных) нет абсолютно правильных ответов. Будучи взрослыми людьми, мы можем предположить, что еду приготовила мама, но мы не видим никакой «матери», которая готовит ужин. Предположим, у нас есть возможность интерпретации, что еда появилась волшебным образом. В конце концов, немного раньше в комнате мальчика вырастает целый лес, так почему бы не взяться ужину?

Когда Макс находится в обществе чудовищ, он сначала приручает их, потом танцует с ними, а потом нам говорят, что мальчик хочет быть «там, где его больше всего любят». Если мы на мгновение останавливаемся и размышляем о смысле этой фразы для трехлетнего малыша – моего ребенка, – то получается нечто странное. Я не думаю, что он мог слышать такие слова где-то еще. Взрослые и дети не разговаривают друг с другом фразами вроде «кто-то больше всего тебя любит». Мы говорим «я люблю тебя», спрашиваем «ты меня любишь?» и так далее. Это «кто-то» кажется незнакомым и далеким. И мы обычно не употребляем слово «там», когда говорим о любви. Осмелюсь предположить, что это весьма взрослое понятие.

Мы много раз произносили эту фразу, когда читали книгу, и ни разу не останавливались на ней. Ребенок не спрашивал, что это значит. Но однажды он сказал «мама».

Больше он ничего не сказал. Только «мама».

Что это означало? Он интерпретировал фразу «там, где его больше всего любят» и выражал ее своими словами. В книге нет слова «мама», там есть слово «мать». Он определенно имел в виду свою маму, но должен был прийти к выводу, что фигура матери для Макса была той, которая «больше всего его любит». Он соединил собственные чувства с воображаемыми чувствами Макса (то есть со своей интерпретацией). Психологи называют это «эмоциональной транзакцией». Мой сын решил, что если бы оказался в точно такой же ситуации, как главный герой, то ощущал бы то же самое, что и он.

Все это одновременно очень просто и очень сложно. Просто купить книгу «Там, где живут чудовища» и прочитать ее. Если ребенок захочет, чтобы вы повторили, вы сделаете это… и снова, и снова. Малыш будет показывать, что книга важна для него, и говорить об этом. Эта реакция – лишь вершина целого айсберга интерпретаций. Сложно осознать, как важно то, что вы делаете.

Откровенно говоря, у меня нет полного понимания того, для чего предназначена система образования и процесс обучения. Но с моей точки зрения, большая ее часть должна быть предназначена для того, чтобы наделять участников силой интерпретации. Это не что-то такое, что мы, как родители, можем положить на полку для дальнейшего использования, когда наши дети повзрослеют. Сила интерпретации не является чем-то трудным или особенным, доступным для понимания лишь умного шестнадцатилетнего подростка. Мы помогаем развивать эту способность, не прилагая почти никаких усилий: достаточно лишь находить интересные книжки с картинками и делиться ими с нашими маленькими детьми.

Если мы будем заниматься этим снова и снова – поверьте, это весело, – то подарим детям волшебную дверь, через которую они смогут уверенно войти в мир интерпретаций.

Вот еще одна история. Моя дочь вернулась из школы с домашней работой. Заголовок задания гласил: «Это часть мифа Древней Греции». Потом следовал краткий пересказ мифа о Персее и сестрах Горгонах, а сбоку находилась черно-белая иллюстрация воина с голливудской внешностью, вооруженного мечом и щитом и сражавшегося с женоподобными чудовищами со змеями вместо волос. На обратной стороне листа были вопросы о содержании. Почти все они оказались направлены на «извлечение» информации. Например: «Кто дал Персею мешок?»

Должен сказать, я рассердился. Я подумал: зачем давать лишь кусок произведения? Это уменьшает его художественную силу и искажает предназначение. Если вы знакомите ребенка с какой-то историей, дайте ему в полной мере почувствовать ее силу. Это была не просто «часть мифа»; сама манера изложения – очень сжатая, похожая на резюме, – не давала ни малейшего понятия, почему действующие лица ведут себя именно так, а не иначе. Если вы не знаете, почему Персей поднял щит, чтобы видеть Горгону, почему он собирался убить ее, почему богиня дала ему мешок или почему он носил крылатые сандалии, то все теряет смысл. Если вы читаете истории и не имеете представления, почему кто-то что-то делает, то вам наплевать на них. Это упражнение приучало детей заниматься вещами, до которых им не было никакого дела.

Так что же делать?

Когда в детстве я возвращался из школы с домашними заданиями, которые не нравились родителям, они не стеснялись обсуждать это в моем присутствии. С одной стороны, это научило меня тому, что все можно обсуждать и обо всем можно спорить. С другой стороны, это разочаровало меня и внушило представление, что материал, который мне преподают, мало на что годится. Думаю, мои родители напрасно так открыто выражали свои взгляды.

Поэтому, хоть я и рассердился на домашнее задание моей дочери, я подумал: можно ли превратить это в нечто полезное? Я нашел «Семейную книгу греческих мифов» в пересказе Джеральдины Маккогрин и с тех пор мы с дочерью каждый вечер читали ее. Это простые, красивые и поэтичные пересказы.

Однажды я читал миф «Персефона и гранатовые зернышки». В этой истории Аид, бог подземного царства, похищает девушку и хочет взять себе в жены. Расстроенная мать узнает, где она находится, и просит богов вернуть ее обратно. Зевс, главный бог-олимпиец, объясняет ей, что если она что-нибудь съест, пока находится в подземном царстве, то не сможет вернуться. Поэтому мать Персефоны умоляет Зевса направить кого-то в подземное царство, чтобы забрать ее.

Тем временем Аид искушает пленницу видениями еды. Это продолжается целыми днями, пока она страдает от голода. В конце концов девушка начинает есть гранатовые зернышки.

В этот момент моя дочь выпрямилась и воскликнула: «Нет, я не хочу, чтобы она это делала!»

Несомненно, ей было не все равно. Она тревожилась за судьбу Персефоны. Она боялась, что теперь та навсегда останется в Аиде и больше не увидится с матерью. Можно сказать, история оказала должное действие. Моя дочь участвовала в происходящем и считала это жестоким и несправедливым.

Как же все закончилось? Поскольку Персефона успевает съесть шесть из двенадцати гранатовых зерен, прежде чем является посланец с Олимпа, Зевс решает, что она должна проводить шесть месяцев в Аиде и шесть месяцев на земле. Поэтому у людей есть полгода тепла и полгода холода.

Со временем Персефона изменила свое отношение к Плутону. В этом пересказе мы слышим, что она «научилась его жалеть».

Моя дочь спросила, что это значит. Что это за «жалость»? Поэтому мы немного поговорили об этом чувстве к другим людям. Разве она никогда никого не жалела?

Я рассказываю эту историю потому, что она дает проблеск понимания того, что чтение разных книг и беседы о них имеют такое важное значение. Ребенок участвует в происходящем. Моя дочь переживает за Персефону – это ее чувства. Мы можем сказать, что они «однобокие», но этот миф тесно связан с определенными идеями. Как себя ведут люди, правильно или неправильно? Какое решение было бы справедливым? Истории подводят итог, с которым мы можем соглашаться или не соглашаться. Когда дочь спросила меня о причине «жалости», мы перешли от интуитивных реакций к обсуждению. «Жалость» – это абстракция.

Беседы об абстрактных концепциях трудны для маленьких детей (в то время моей дочери было около семи лет). Без примеров, без веских оснований для заинтересованности, без основательной причины для беспокойства слова вроде «жалости» влетают в одно ухо и вылетают из другого. Но здесь были причины для беспокойства и сочувствия, а героев истории можно было сопоставить с примерами из реальной жизни.

Художественные произведения повествуют об идеях и чувствах, которые связаны с людьми и другими живыми существами, которые нам дороги. Только сравните жалкий листок с «частью мифа о Персее и сестрах Горгоне» с красотой, силой и мудростью полноценных историй и разговоров, вырастающих вокруг них, когда мы делимся ими с нашими детьми!

И извините, если я повторяюсь, но когда мы даем ребенку достаточно места и времени, то есть создаем условия, то книги порождают целый поток идей, достигающих высокого интеллектуального и абстрактного уровня. У детей возникает желание мыслить самостоятельно. Я избегаю слова «волшебство», но порой кажется волшебным, как сила произведений и обсуждений вызывает у ребенка стремление разобраться в происходящем.

Мой младший сын полюбил книжки серии «Капитан в трусах»[3]3
  «Капитан в трусах» – серия комиксов американского автора и книжного иллюстратора Дэвида Пилки (прим. пер.).


[Закрыть]. Они очень забавные и остроумные, полные комических рисунков и глуповатых шуток в стиле «Симпсонов». Мы с ним прочитали все собрание, и ему захотелось самому придумать продолжение. Моя задача состояла в том, чтобы обеспечить его бумагой, карандашами и ручками и находиться рядом, когда ему хотелось устроить «мозговой штурм» или обсудить проблему, ставившую его в тупик. Я совершенно не умею рисовать, но мне удалось отыскать два пособия по созданию комиксов. Сын нашел веб-сайт автора и прочитал, как ему пришла идея создания «Капитана в трусах». Потом, мало-помалу, в течение трех недель малыш трудился над своим комиксом. Бабушка помогла ему переплести отдельные листы, так что получилась книжка.

Иногда мне казалось, что он так и не сможет завершить работу. Важнее всего было не надоедать ему и не превращать занятие в рутину. В то же время я считал, что без определенного поощрения он не справится. Я чувствовал, что для него очень важно осуществить свой замысел и получить представление о том, что означает работа над творческим проектом: от смутных, неясных идей до создания рисунков и сопроводительного текста, редактуры и окончательной подготовки книги, чтобы другие могли читать и рассматривать ее.

Он создал и второй выпуск комиксов. Возможно, он сделает еще одно. Так или иначе, это продуманные и завершенные произведения. Он знает, что требуется для создания такого проекта, и умеет доводить дело до конца. Все, что нужно, – это идеи. Проблема чаще всего заключается в их материальном воплощении.

Когда мы показываем наши творения другим людям, то больше узнаем о достоинствах и недостатках нашей работы. Она раскрывается перед нами с новой стороны. Зрители указывают на ту или иную часть и говорят, что им нравится, а что нет. Так было и с двумя книжками комиксов, созданными моим сыном. Люди улыбались и смеялись, озадаченно хмурились и задавали вопросы. Они хотели больше знать о выдуманных персонажах, гадали, откуда мой сын взял свои идеи. Он рассказывал им о комиксах и мультфильмах, которые смотрит, и объяснял, что в его персонажах сочетаются черты разных героев. Иногда он удивлялся тому, насколько мы, взрослые, невежественны в отношении мультсериалов и комиксов. Как мы можем не знать про «Футураму» или «Время приключений»?

Увлекательное чтение приводит к новым книгам. Если вам нравится это ощущение, вы начинаете буквально заглатывать книги. У всех моих детей (обычно в возрасте шести лет) бывали моменты, когда разница между удовольствием, которое они получали от просмотра фильмов в кино или по телевизору, и удовольствием, которое они получали (или не получали) от прочитанных историй, становилась такой большой, что они теряли интерес к чтению. У некоторых из них это продолжалось несколько недель, а у других – целый год или около того.

Мы должны искать такие произведения, которые могли бы поддержать интерес и помогли детям стать достаточно опытными читателями. Нам следует избавиться от любых идей о том, что именно малышам следует читать в этом возрасте. Это относится к представлениям о «легком», «не слишком легком» и «трудном» чтении. Я должен был внушить себе, что нет никакой пользы в чтении «трудной» книги только потому, что она трудная. Полезно то, что доставляет вам удовольствие. Происходит накопление опыта и знаний о том, как устроен письменный язык. Вы узнаете порядок и структуру художественного и не художественного повествования, знакомитесь с построением сюжета или с разными видами подачи материала.

Будет большой ошибкой считать, что фильм и книга рассказывают «одинаковую» историю. Единственное сходство заключается в кратком содержании. Слова на странице и движущиеся изображения с речевым и музыкальным сопровождением на экране создают два фундаментально разных представления о произведении. Лишь чтение множества книг позволяет ребенку получать удовольствие и вызывает желание узнавать новые подробности.

Если мои дети достигают момента, когда поиски смысла в книжных словах начинают казаться тяжкой обузой, я прибегаю к всевозможным уловкам для расширения их кругозора. Я воспринимаю это как вызов. «Хорошо. Если ты говоришь, что тебе скучно читать, давай посмотрим, смогу ли я найти кое-что интересное для тебя».

Для этого требуется доскональное знание интересов ребенка в данный период его жизни. Феи? Футбол? Замки? Комиксы? Инопланетяне? Динозавры? Их лучшее описание можно найти в книгах – художественной прозе, стихах, научно-популярной литературе, буклетах, программах, постерах, газетах и журналах. Не стоит забывать и про Интернет. Может быть, какой-то материал, который мы помогаем найти детям (или который они находят самостоятельно), будет поддерживать их интерес в течение пары лет.

С помощью книг мы даем возможность уверенно получать интересные и необходимые знания в мультимедийном мире. Мы говорим, а иногда даже без слов даем понять: ребенок имеет право доступа к любым словам, где бы они ни находились.

Ощущение уверенности в собственном праве «знать» – одна из лучших стартовых площадок для наших детей. Оно будет помогать им не только в школе, но и за ее пределами.

Учеба и преподавание

Мой отец готовил студентов, которые собирались стать учителями. Иногда он отправлялся в школу, где проходила учебная практика, и наблюдал, как они ведут уроки.

Мне очень нравилось слушать истории об этих «инспекциях». Это воспоминание о моем интересе к историям отца говорит мне о том, что наши дети часто хотят знать, чем мы занимаемся на работе. Они интересуются, а иногда и беспокоятся, почему мы уделяем ей столько времени. Насколько важно для нас наше дело? Что в нем хорошего или плохого? Они спрашивают о наших коллегах, о которых мы разговариваем дома.

Отцовские истории о школах напомнили мне, что многие из моих учителей тоже когда-то были студентами и им приходилось вести уроки под наблюдением опытных старших. Иногда это происходило и с нами. Студенты приходили к нам в класс, а за дальним столом в конце комнаты сидел инспектор, который делал записи и иногда даже разговаривал с нами.

Размышления об этом каким-то образом проясняли суть обучения и преподавания. В ситуации, когда вашим учителем является студент, а его инспектор задает вам вопросы и хочет выяснить, что вы поняли из урока, возникает другой вопрос: кто здесь ученик, а кто учитель? Я помню, как думал о том, что учитель может быть учеником, а ученик учителем. Любое дело, которым мы занимаемся, так или иначе связано с тем, чем занимаются наши дети. И разговоры могут предоставить интересный угол зрения на их учебу или жизнь в целом.

Однажды мой отец вернулся домой с историей, которая с тех пор не переставала озадачивать меня. После наблюдения за студентом на уроке он зашел в учительскую. Через какое-то время один из школьных преподавателей опустился на стул рядом с ним, вздохнул и сказал: «Что же, я учил их. Узнали они что-то или нет – другое дело».

По интонации отца я понял, что он считает те слова чушью. Но я не мог понять, что в них глупого. Несомненно, мужчина говорил, что он постарался научить детей чему-то, но у него не было уверенности, что они усвоили пройденный материал. По словам моего отца, дело было в другом. Тот учитель думал, что есть какое-то «преподавание», которое не включает «обучения». То есть он мог изо дня в день заниматься своей работой, но при этом не знал, понимают ли что-то его ученики или нет. Я возразил, что для этого предназначены экзамены. Нет, – говорил мой отец, – тогда уже слишком поздно… и в любом случае экзамены проверяют лишь то, что лежит на поверхности. С помощью контрольных и диктантов очень трудно узнать, насколько хорошо ребенок умеет добывать информацию. Экзамен не покажет, почему один ученик что-то усвоил, а другой нет. Я сказал, что все это не имеет значения, поскольку в конце концов важно лишь то, какая оценка выйдет в итоге. Это верно, сказал отец, если только ты не думаешь о жизни после экзаменов.

Наши разговоры иногда продолжались часами.

Но вернемся к учителю. Как вы думаете, что имел в виду мой отец, когда говорил, что преподавание должно включать обучение? Я не утверждаю, что знаю ответ, но эта книга отчасти посвящена этой теме. Центральное место занимает вопрос, что можно сделать ради того, чтобы поддерживать интерес ребенка к учебе.

Когда я хочу чем-то заинтересовать моих детей, скажем, когда мы находимся на экскурсии и видим старинный замок, а потом ребенок задает мне вопрос, то часто вспоминаю о человеке в учительской комнате. Я спрашиваю себя: как сделать так, чтобы мой ответ не показался репликой школьного преподавателя?

Я учу взрослых людей, которые готовятся к получению степени магистра. Когда мы изучаем новый предмет, в конце рабочего дня я задаю себе тот же вопрос, поскольку тот факт, что я обладаю некоторыми знаниями и могу связно излагать их, не имеет ни малейшего значения. Важно лишь то, что они что-то усвоили или не усвоили. Они смогли узнать что-то новое для себя? Они придумали новые идеи, новые способы смотреть на мир?

Это значит, что в роли отца или учителя моя работа больше похожа на «обеспечение нужных условий». Если ее можно с чем-то сравнить, то скорее с акушерством. В конце концов, не акушерка рожает ребенка. Она помогает матери при родах.

Поэтому работа родителей – это «обеспечение», а не «обучение». Что мы можем сделать для этого? И чего я должен избегать, чтобы процесс познания не становился утомительным или неинтересным?

Остальная часть книги посвящена моим попыткам ответить на эти вопросы.

Клубы, курсы и секции

Как в моей собственной жизни, так и в жизни моих детей, клубы по интересами, курсы и секции за стенами школы принадлежат к числу самых важных вещей для получения знаний. Возможно, это самые важные вещи.

Дети сохраняют мотивацию до тех пор, пока мы не внушаем им, что они должны заниматься делами, которые надоели. Желание должно быть добровольным. Его осуществление должно служить наградой, но не для родителей, а для ребенка. Если мы поступаем противоположным образом и добиваемся желаемого с помощью уговоров, приставаний и навязчивого внушения, то лучшим примером служат музыкальные уроки, после которых интерес к музыке окончательно пропадает.

Дети сохраняют мотивацию до тех пор, пока мы не внушим им, что они должны делать то, что надоело.

Хитрость в том, чтобы действовать исподволь, без завышенных ожиданий и не слишком вмешиваясь в жизнь ребенка. В идеальной ситуации ребенок искренне полагает, что вы помогли ему (это доказывает, что вы заботитесь о нем), и в то же время совершенно уверен, что стал заниматься этим по собственной воле.

Когда я думаю о поощрении детей к внешкольным занятиям, то вспоминаю о собственных увлечениях и о том, какую пользу я получил от них. Посмотрите на меня: они сделали меня тем, кто я есть! Я стараюсь думать о чувствах, которые испытывал, когда занимался своим хобби, а не о реальных занятиях, ведь именно ощущения заставляли меня продолжать. Поэтому так важно достичь состояния, когда ты испытываешь энтузиазм, – это является самым главным.

Когда я был мальчиком, то имел несколько внеклассных увлечений, которые много значили для меня: выступления на сцене, пешие походы, регби и клуб натуралистов при музее естественной истории. В возрасте от двенадцати до шестнадцати лет я ездил в пригород Лондона для участия в постановках клуба при полупрофессиональном театре под названием «Театр квесторов». Это была серьезная, требовательная и вполне эмоциональная работа, не имевшая никакого отношения к школе. Я чувствовал, что делаю что-то для себя, и теперь я понимаю, что это дало мне толчок для следующего увлечения – посещения дешевых субботних представлений и маргинальных постановок в Вест-Энде. Начав с наблюдения за игрой актеров в «Театре квесторов», я совершил множество самостоятельных походов в театр в четырнадцать-пятнадцать лет.

Пеший туризм познакомил меня с молодежными общежитиями в Англии и Уэльсе, а потом я увлекся поездками автостопом и путешествиями по всей Франции. Я занимался этим на каникулах начиная с четырнадцати лет и научился читать карты, сохранять одежду в сухости, следить за состоянием ног и многому другому. Ритм и ощущение ходьбы доставляли мне огромное удовольствие и оставляли место для чувств и размышлений. Когда я планировал поездки, то занимался тщательным продумыванием и организацией. Я часто попадал в совершенно незнакомые и труднодоступные места, а потом часами предавался воспоминаниям о сложных подъемах и тропах, по которым когда-то проходили кельты, римляне и англо-саксы.

Клуб натуралистов при музее естественной истории был организован для детей от семи-восьми лет, а его заседания проходили за одной из дверей из красного дерева в задней части главного зала. В последние два года моей учебы в начальной школе (от девяти до одиннадцати лет) я приходил туда со своим лучшим другом, и мы рисовали животных или отправлялись на экскурсии в Хэмпстед-Хит для наблюдения за птицами или животными. Однажды я собрал образцы камней и гальки на каникулах в Пемброкшире и принес их в клуб. Организаторы показали мне, как устанавливать «экспонаты» на толстых картонках с использованием нового ПВХ-клея на хлопковой основе. Потом мы определяли породы моих находок с помощью разных справочников.

Интерес к регби появился после того, как я стал смотреть международные матчи со своим отцом – мы наблюдали за ними по телевизору, крича и топая ногами, словно находились на стадионе. В моей школе играли в футбол, который казался мне не слишком привлекательным, но я понимал, что смогу кое-чего добиться в регби, где надо низко держать голову, толкаться и хвататься вместо того, чтобы выделывать финты ногами. Я ходил в местный клуб и играл в пятой команде с группой толстяков намного старше меня, которые участвовали в этом в основном ради субботних пьянок. Это не имело ничего общего со школой и открыло для меня пространство фантазии, которое дает спорт: великий гол, знаменитый прыжок или памятная пробежка, чувство зависти и соперничества, утраченные возможности, подозрения насчет чужих намерений… Часть моей мечты заключалась в том, что я смогу выступать за Англию.

В ранней юности я два или три года играл за молодежную команду «Кабс» и любил это занятие, включая коллекционирование значков и эмблем. Тренер команды, женщина по прозвищу Акела, была приветливой и внимательной к нам, но ни в коем случае не надоедливой. Она могла быть грубоватой и держалась отстраненно, но вместе с тем хорошо знала нас и все, что нам нравилось. Я помню, как сравнивал ее со своей мамой и учителями.

В последний год учебы в начальной школе к нам пришла учительница, которая, как я теперь подозреваю, была чрезвычайно озабочена статусом и репутацией нашего учебного заведения. Мы были «учениками-основателями», а она готовила первых будущих выпускников. Тогда мы не замечали этого; я лишь сейчас понимаю происходящее. Зато мы прекрасно видели ее раздражительность, нетерпеливость и придирчивость. Поначалу она сильно недолюбливала мальчиков, не считая двух-трех любимчиков. Она называла девочек по именам, а мальчиков (кроме нескольких) только по фамилиям.

Я рассказываю об этом для того, чтобы подчеркнуть: занятия в «Кабс» позволяли мне находиться в другом месте, откуда я мог бесстрастно смотреть на то, что творилось в школе. Я не был прикован к одному месту и не занимался чем-то одним, как будто это была единственная возможность. И я сравнивал людей; я сравнивал Акелу и мою школьную учительницу.

Когда я вспоминаю эти пять внешкольных увлечений и думаю о том, что они сделали для меня, то понимаю, какое огромное количество мыслей и эмоций было вложено в них. Я хотел заниматься полезными вещами. Я хотел узнавать что-то новое. Но самое главное – мне хотелось стать лучшим в каждом деле. Все они задействовали мой разум и тело разными способами, которые отличались от школьных уроков и друг от друга. В одном случае мне предлагали задуматься над смыслом и звучанием слов, а в другом я учился играть в одной команде с восемью здоровенными потными парнями. В один момент я размышлял о том, как находить и собирать интересные вещи на природе, а в другой – как подняться на холм до того, как пойдет дождь.

В то же время я мог сопоставлять все это со школьным образованием и убеждаться в том, что каждое из моих хобби помогало в изучении учебных предметов (поверьте, так оно и было). Каждое из моих увлечений было чудесным и увлекательным «местом» для развития интересов. Они существовали отдельно от моих родителей, но я мог свободно беседовать и обсуждать свои занятия.

Для меня по-прежнему важно прислушиваться к этому своему опыту и аккуратно, не слишком настойчиво выяснять, что так же может заинтересовать и вдохновить моих детей.

Посещение творческих мастерских и экспресс-курсов стало более доступным, чем во времена моего детства. Они служат «дегустацией» для детей, которые сами решают, нравятся ли им предлагаемые занятия. Я тоже посещал множество курсов за последние сорок лет. Наверное, не стоит и говорить, что почти все они открывают фантастические возможности. Всегда стоит взять буклет из библиотеки, центра отдыха или художественной галереи и посмотреть, что они могут предложить.

Яркое воспоминание из детства. Я узнал, что Королевская Шекспировская компания проводит однодневные курсы, посвященные их постановке «Кавказского мелового круга», и обратился туда с просьбой об участии. Они согласились, хотя их немного удивил мой юный возраст (думаю, около шестнадцати лет). Мы встретились с режиссером, который «представил» нас в одном или двух эпизодах. Помню, как я участвовал в общей сцене и выкрикивал ужасные вещи вместе с толпой. Потом мы побеседовали с художественным руководителем о методах и намерениях автора, Бертольда Брехта. Это произошло больше пятидесяти лет назад, но я и сейчас все хорошо помню.

Этот день подтолкнул меня к мысли, что школа – не единственное место, где я могу учиться. Очень надеюсь, что, когда мои дети начнут интенсивно заниматься каким-то делом, оно откроет им дорогу для новых идей, как это произошло со мной.

Этот день подтолкнул меня к мысли, что школа – не единственное место, где можно учиться.

«Надежда» имеет такое же важное значение, как и все остальное, что дают внеклассные занятия. Когда вы не испытываете давления предстоящих экзаменов и не думаете в терминах успеха или неудачи, внеклассный материал может наполнить вас ощущением волнующих возможностей и… да, надеждой. Эти чувства похожи на мощные моторы, работающие внутри и усиливающие желание знать и делать больше, чем раньше.