Текст книги "Свадебный рэп"

Прощание с Москвой

Купив Саше авиабилет и посетив пиццерию на Тверской, друзья пришли на Пушкинскую площадь, с которой они обычно начинали свои юношеские «забеги в ширину». И что интересно: хотя они всегда шли одним и тем же маршрутом – кафе «Красный мак» в Столетни – ковом переулке, потом «Огни Москвы» на пятнадцатом этаже гостиницы «Москва», потом скамейка на Тверском бульваре, но утром самым удивительным образом оказывались черт-те где. Лене всегда нравилось, проснувшись утром в незнакомом месте, угадывать по виду из окна, в каком районе Москвы они очутились, и он часто угадывал. Правда, было два случая, когда это ему не удалось. Один раз, когда они проснулись в комнате, где не то чтобы окно, дверь с трудом нашли. Это было владение дежурных электриков станции метро «Выхино». А в другой раз Леня думал, что гуляет в общежитии ВГИКа где-то на Яузе, а на самом деле они с Сашей давно уже были в Ярославле, хотя тоже в женском общежитии.

Они собирались уже идти в Столешников переулок, когда рядом с ними остановилась машина и из нее выглянул парень из тех, кого за глаза называют крутыми.

– Слышь, братан, – обратился он с максимальной для него вежливостью к Саше, выглядывая из-под огромного козырька бейсболки с вышитой золотом аббревиатурой «NY», – я чего-то не врублюсь, это Пушкинская площадь?

– Да, – сказал Саша настороженно. Ему сейчас всюду чудились боевики Фаренгейта.

– А где сам-то Пушкин?

– Да вот же он, – сказал Саша с облегчением, показывая на памятник.

Парень наклонил голову набок и наконец-то увидел памятник, который ему до того загораживал козырек:

– Въехал! – обрадованно закричал они объяснил девушке, которая выглянула из второго окна: – Ну что, блин, а ты менжевалась, что уедем в Германию, а я Пушкина тебе не покажу, про которого Верка твоя, проститутка, говорила. Вот он стоит, основной, сучара. Эх, надо было на зелень помазать, точно бы на червонец тебя обул!

Девушка восторженно смотрела по сторонам. Это было то самое легендарное место, про которое ей рассказывала подруга, что там мужиков – немерено. И, пока парень смотрел на памятник, его девушка профессиональным взглядом бегло оценивала мужиков у подножия монумента, которые ей все казались похожими на Пушкина – в цилиндрах, пелеринах, с тросточками, но почему-то с голыми ногами. Они улыбались девушке и, здороваясь, приподнимали цилиндры.

Леня и Саша, сами того не ведая, в ее глазах тоже оказались в цилиндрах и с голыми ногами, и она им улыбнулась.

Отвальные мероприятия друзья начали по традиции со Столешникова переулка, где в конце, на пересечении с Петровкой, когда-то стояли столики кафе «Красный мак». Ребята взяли в знаменитом, но уже изрядно запаршивевшем винном магазине в Столешниковом бутылку армянского коньяка и медленно, под разговор, выпили ее, закусывая сладкими афганскими финиками и солеными фисташками. Но после четвертого глотка горькая соленость фисташек перестала чувствоваться, и они стали просто закуской.

Потом они, по старой традиции, пошли в кафе «Огни Москвы» на пятнадцатом этаже гостиницы «Москва», но кафе оказалось закрыто на какую-то реставрацию, лифт где-то застрял, и, спускаясь по лестнице, Саша и Леня попали на технический этаж.

По коридору сновали с пачками накрахмаленного белья горничные: они получали его у кастелянш и укладывали на свои именные тележки. Во всех комнатах работали вентиляторы, которые были не в силах справиться с неимоверной летней жарой. Поэтому почти все женщины, кроме кастелянш и бухгалтерш, были полуодеты. Так же полуодеты были и какие-то молодые люди, может быть, официанты или курьеры. В воздухе стоял устойчивый запах корейской кухни, в некоторых номерах полуодетые горничные пили с полуодетыми официантами, но в этом не чувствовалось никакой эротики. Все двери были настежь – просто обед бригады на полевом стане.

И вдруг в одной из комнат из-за холодильника выглянул одноклассник Саши и Лени Володька Ремнев, про которого ходили упорные слухи, что он служит в КГБ. Ремнев был в черном официантском смокинге, но в расстегнутой до пупа рубахе; бабочка торчала из нагрудного кармана, как куриная косточка у Азазелло.

– Привет, старик! – обрадовались ребята.

– Ты чего здесь делаешь? – спросил Леня.

Сидевшая за столом горничная в черном кружевном бюстгальтере прыснула:

– Живет он здесь.

– Ирк, ты, – попытался урезонить ее Володька, – думай, чего говоришь.

– Ладно, думатель, сажай друзей за стол, – сказала рыжая пышнотелая женщина, накидывая на плечи белую форменную блузку горничной. – Вы тоже с ним служите? – спросила она, наливая им коньяк в тонкие большие стаканы.

– Нет, это школьные друзья, Саша и Леня, – поторопился представить друзей Володя, чтобы снять тему принадлежности к органам.

– Рая, – представилась рыжая и пододвинула к Лене австрийское печенье с шоколадной глазурью: – Вы закусывайте.

– Володь, ты оттуда ушел, что ли? – выпив, спросил Саша.

– Дежурит он здесь, – ответила за Ремнева Ира. – Вон, – махнула она сторону коридора, – сколько их там. Рота небось? – простодушно спросила она у Володи.

– Ну ты, Ирк! – попытался изобразить возмущение Володя, но у Иры, вероятно, было какое-то негласное право говорить Володе дерзости, на которые он не имел права обижаться. Очень возможно, что она была просто старше его по званию.

– Ачто, здесь прослушка? – спросил Леня, рассматривая этикетку давно забытого югославского виньяка.

– Как положено, – ушел от прямого ответа Володя и обратился к Саше: – А ты что, насовсем уезжаешь?

– Нет, с чего ты взял? – опешил от такого вопроса Саша.

– Чего ж ты тогда квартиру продаешь? – тихо проговорил Ремнев.

– А ты откуда знаешь? – удивленно спросил Леня. – Мы только так, прицениться хотели. Саша квартиру побольше хотел купить.

– Ага, побольше, – саркастически хмыкнул Володя. – Это с каких доходов, со сделки, что ли, сгоревшей?

– И все-то ты знаешь, – задумчиво глядя на Володю, протянул Саша и налил всем по полному стакану.

– Нет, не все, – загадочно сказал Володя.

Леня удивленно застыл со стаканом в руке.

– Ну, за школьную дружбу, – не заметив Володиной оговорки, провозгласил тост Саша.

– До дна, – упрекнул Леня Володю, который только пригубил. – За школьную дружбу – до дна.

– Я не могу, у меня смена еще не кончилась, я все-таки на работе, – неожиданно твердо отказался пить Володя.

– Да какая у тебя работа? – засмеялся Саша. – На друзей стучать? Мне такое место предлагали, в бюро по зарубежному туризму «Спутник», а потом у них в отделе кадров вдруг вспомнили про то, как меня на Красной площади тошнило в день приема в пионеры. Так это твоя работа? – Саша привстал со стула.

Женщины, думая, что он собирается врезать Володе, мягко, профессионально обволокли его голыми руками и, поглаживая, усадили на место.

– Да, ты был не готов к этой работе, и, когда меня спросили о тебе, я дал объективную характеристику, – тоном неподкупного кондуктора сказал Володя.

– Интересно какую? – мечтательно произнес Леня. – Вообще интересно, как каждый из нас выглядит с точки зрения органов. У каждого ведь есть свой школьный друг.

– Ничего интересного. – Володя глотнул коньяку. По всемучувствовалось, что ему самомуне терпится рассказать что-нибудь секретное, продемонстрировать свою причастность к государственным тайнам.

– Ну, давай колись, – подбодрил его Леня. – Чего, например, плохого, ты углядел в Александре Николаевиче? Почему ты не рекомендовал его для работы в бюро международного молодежного туризма при цэка вээлкаэсэм «Спутник»?

– Там много всего было, – уклончиво сказал Володя. – Разве вспомнишь сейчас, столько лет прошло.

– Ну хоть что-нибудь? – азартно настаивал Леня.

– Я тогда написал, что Саша субъективно честен.

– Как это? – перебил его Леня.

– Ну, когда дает слово, то его выполняет. Самостоятелен в оценках политической и экономической жизни страны, интересуется и хорошо ориентируется в трудах основоположников марксизма-ленинизма, целеустремлен, самостоятелен и упорен в поисках решений, характер уравновешенный.

– Ничего не понимаю, это же представление на орден, а меня из-за всех этих достоинств не приняли даже в комсомольскую синекуру? – обратился Саша к дамам.

Те пожали плечами, а Ира разлила коньяк по стаканам. Лене коньяка не хватило, и Рая достала из холодильника темную бутылку виски «Шотландские братья». Леня одобрительно ей кивнул, и Рая щедро плеснула полстакана.

– Или это хитрость: говорим одно, подразумеваем другое? – продолжал доискиваться правды Саша.

– Понимаешь, – начал Володя, с трудом находя слова, чтобы объяснить дилетанту всю диалектическую сложность оценки вредоносности личности с точки зрения властей в условиях умеренной тоталитарности, – то, что тебе кажется достоинством, на самом деле было главным пороком. Кому, на фиг, нужны люди, которые копаются в идеологии, чтобы посмотреть, как там все свинчено? А там концы с концами не сходятся, и из-за этого людей приходится миллионами убивать. Но ты, слава Богу, к этому делу остыл, и тебя оставили в покое, но, конечно, к кормушке не подпустили, за тайное инакомыслие.

– И меня тоже? – с надеждой спросил Леня.

– С тобой проще, – Володя сделал глоток, чтобы промочить горло, – тебя спасли повышенное либидо и комплекс Казановы, который всегда с пониманием отмечался при анализе твоих поступков.

Женщины понимающе переглянулись, и Рая подвинула поближе к Лене баночку красной икры.

– Каких поступков? – попытался Леня узнать, где и когда его судьба сделала роковой поворот.

– Ну, например, когда ты стал брать уроки игры на гитаре у…

– Но я же бросил, – торопливо перебил Володю Леня.

– Это твои проблемы, хотя способности у тебя явно были. Мы всем отделом твои записи слушали, под водочку.

– Ладно, тогда налейте, – с угрозой сказал Леня, и Рая тут же выполнила его просьбу. – Был смутный день, пора распада, пора волнений и тревог. Вдруг маленький спустился Бог и сразу сделал все как надо. И он сказал: все хорошо, все будет так, как ты захочешь, все будет так, как мы захочем, все будет, как они захочут. Чего же хочешь ты еще?*

– Что это? – спросила Ира, подозревая, что они находятся на презентации белой горячки.

– Стихи, – невинно ответил Леня.

* Стихотворение Ю. Петренко.

– Чьи? – спросила Рая, предчувствуя скандал.

– Вот этого, – указал Леня на Володю.

Женщины посмотрели на офицера КГБ так, будто застали его за отправлением естественной надобности в президентском номере.

Володя был подавлен, но уже через секунду к нему вернулось самообладание.

– Ну и что, – даже как-то легкомысленно улыбнулся он, – теперь стихи можно писать. Даже Андропов писал.

– А чего ты тут кокетничал, что не все знаешь? – спросил Володю Леня. – Это ты что имел в виду?

– Игоря Кудрина.

– Он умер, кажется, – решил показать свою осведомленность Саша.

– Да, но как? – вопросил Володя голосом сказочника, подходящего к самому страшному месту в сказке, когда Волк стучится к бабушке.

– А как? – помог ему Леня, видя, как Володе хочется выдать еще одну служебную тайну.

– Его нашли в туалете поезда Рига – Москва. То ли застрелили, то ли застрелился – короче, спустили на тормозах, даже не расследовали толком.

– И неужели тебя не попросили дать на него характеристику? Одноклассник все-таки, – удивился Саша.

Володя отрицательно помотал головой.

– Это был не мой уровень, – сказал он серьезно. – К моменту смерти Игорь занимал должность заместителя министра топлива и энергетики Латвии.

Леня присвистнул:

– Ни фига себе! Ну ты-то, наверное, догадываешься, почему это случилось?

– Думаю, он знал что-то такое, чего ему знать не следовало. Сейчас ведь ситуация меняется по шесть раз на дню. Сначала тебя дрючат за то, что ты чего-то не знаешь, а потом убивают за то, что ты знаешь слишком много.

В коридоре крикнули:

– Где майор Ремнев?

– В пятнадцатом с одноклассниками квасит, – ответили ему.

В номер влетел старший лейтенант пограничных войск, но, увидев своего начальника в окружении посторонних людей, замер.

– Что там? – начальственным тоном спросил Володя.

– Товарищ майор, машины прибыли, разрешите грузить?

– Да, только следите за маркировкой. Ну, друзья, – поднял Володя стакан, – мне пора, рад был встрече. Может, еще увидимся.

– Не хотелось бы, – вырвалось у Саши.

– Нехтмгм, – промычал Володя с долькой лимона во рту и вышел.

– Чего это они грузить хотят? Не Янтарную комнату, случаем? – спросил Леня Иру и Раю одновременно.

Первой ответила Рая:

– Аппаратуру свою. Гостиница на реконструкцию закрывается, вот они свое барахло и вытаскивают.

– Хорошо хоть вывозят, а то могли бы и пожар инсценировать, а приборы налево пихнуть. Сейчас покупателей на это дело найти просто, – сказала Ирина.

– На это старье? – презрительно скривилась Рая. – Да оно сто лет никому не надо, поэтому и вывозят, а было бы новое, такой теракт здесь изобразили бы… И нас бы не пожалели для эффекта.

– Ты веришь, что они на это способны? – с подкупающе простодушной интонацией телеведущей спросила Ира.

– А тут веришь не веришь – деньги-то всем нужны, рванули бы, нас не пожалели. – Рая зябко передернула обнажившимися плечами.

– Ну, мы тоже пойдем. Спасибо за угощение, за компанию, – сказал Саша и первым вышел из комнаты.

В коридоре его догнал Леня. Он похлопал себя по карманам:

– Ах, черт, зажигалку оставил! Ты подожди на лестнице, я сейчас. – И Леня снова скрылся в рабочем номере.

Саша вышел на лестницу и закурил. Мимо него солдаты таскали небольшие, но, судя по всему, нелегкие картонные и деревянные коробки, на которых толстым черным маркером было написано: «Стойка 4, блок 3», «фидер», «сопли», «мама», «папа» и прочие слова, понятные только тому, кто их писал.

Он уже выкурил шесть сигарет, а Лени все не было. Саша хотел вернуться в номер, но на входе в коридор уже стоял часовой и его не пустил. Леня появился через полчаса с большим пластиковым пакетом, в котором угадывались бутылки и закуска.

– Ну чего, зажигалку нашел? – ехидно спросил Саша.

– Зажигалку? – рассеянно повторил Леня. – Нашел… да, вот что мне Ирка дала, – показал он Лене миниатюрный диктофон.

Леня включил диктофончик, и Саша услышал свой голос, потом Ленин тост за школьных друзей.

– Это чего такое? – изумился Саша.

– Представляешь, Володька под столом оставил, чтобы наши разговоры записать, – с восторгом сказал Леня.

– Но зачем, чего мы такого особенного сказать можем? – продолжал удивляться Саша.

– Да уж приспособил бы для чего-нибудь, недаром американцы предупреждают: ничего не говорите, потому что это всегда может быть использовано против вас.

– А они-то, блин, откуда знают? У них же кругом третья поправка к конституции. Или вторая?

– Тоже небось попадали… Чем они лучше, такие же лохи, в общем, как и мы. У них даже чудовище и то, ты вникни, лохнесское, – назидательно подняв палец, сказал Леня.

– Только не надо ля-ля-бу-бу, – помотал головой Саша, освобождая ее из тенет Лениной словесной эквилибристики. – Во-первых, лохнесское чудовище не в Америке, а в Шотландии, – показал он рукой вдоль коридора, – и, во-вторых, Лох-Несс в переводе означает «не лох». Вот тебе, например, говорят – «Лох», тогда ты лох, а когда говорят «Лох-Несс», то, значит, лохизмауже нет. И ты тогда clever man, что значит «клевый чувак».

Леня задумчиво пожевал губами и, звякнув бутылками, заметил:

– У нас еще дел полно. Куда поедем?

– Поехали домой, – попросил Саша. – У нас же самолет в семь утра.

– Да, – согласился Леня, – надо пораньше лечь, отдохнуть.

Прощание с Москвой-2

Выйдя из такси, Леня предложил зайти в павильон «24 часа», взять чего-нибудь домой и в дорогу, чтобы утром перед самолетом на скорую руку перекусить. Час пик давно миновал, но народу, несмотря на поздний час, в магазине было много, потому что вместо трех продавцов за прилавком моталась одна смертельно усталая пожилая женщина. Люди в очереди даже не возмущались, видя, что она делает все, что в ее силах. Стоять в такой очереди друзьям не улыбалось, и они развернулись к выходу, как вдруг за спиной услышали радостный женский возглас:

– Саша! Леня!

– Это еще кто? – проворчал Саша, которому разговаривать с женщиной сейчас хотелось в последнюю очередь – после выпить, покурить и еще шестидесяти двух процессов эстетической, интеллектуальной и физиологической природы.

Но обернувшись, он узнал свою одноклассницу, которая в свое время считалась, как сейчас сказали бы, секс-символом школы (хотя о каком сексе в то время могла идти речь, когда умы и души были поражены духовностью и диссидентством?).

– Оля! – не скрывая слез радости, закричали друзья.

«А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом..» – вспомнилось Саше то время. Вспомнилось, как он вымолил у Оли Пономаревой (или Пономаренко? «Вот те раз, – подумал Саша, – что с мозгами делается?») клятву, что она дождется его из армии. А она, такая умница, клятву дать дала, но не сдержала. Саша ей потом сто раз был благодарен, что она его не дождалась. Правда, он жил с тихой ноющей болью в душе, но эта боль чудесным образом не позволяла его чувствам закоснеть в череде сексуальных связей, отличавшихся исключительной бездуховностью.

– Ты как? – спросил Саша с искренним участием.

– Нормально, – ответила Оля.

– Как Валентин? – в последний момент успел вспомнить Саша имя ее мужа.

– Не знаю, – равнодушно ответила Оля. – Мы ведь с ним разведены. Уже пять лет.

– Так ты теперь одна? – спросил Леня.

– Сейчас, – горько усмехнулась Оля, – развестись-то мы развелись, а разъехаться не можем.

– Так и живете вместе? – ужаснулся Саша.

– Так и живем, – вздохнула Оля и сделала вместе с очередью еще один шаг к кассе. – Вам что-нибудь взять? – вполголоса спросила она.

– Водки и закуски какой-нибудь, мы ведь завтра уезжаем, – сказал Саша трагически, выгреб из кармана горсть денег и, не считая, отдал их Ольге.

– Куда? – испугалась Оля, женским сердцем почувствовав, что речь идет о серьезном, жизненно важном шаге человека, которого она любила.

– Далеко и надолго, – ответил Саша заодно сразу и на следующий вопрос.

– …Ачего вы развелись? Если не секрет, – спросил Леня, когда они вышли из магазина. Он чувствовал, что Оле просто не терпится на что-нибудь пожаловаться – на жизнь, на бывшего мужа.

– Тварь он, скотина и негодяй, – как-то привычно и обыденно сказала Оля.

– Непонятно. – Леня даже остановился. – Так можно про каждого из нас сказать. Это ничего не объясняет. Что ты ему конкретно инкриминировала?

«Действительно, – подумал Саша, – каждый из нас обязательно когда-нибудь что-нибудь наверняка сделал такое, за что его любимая женщина может так назвать. Запереть, например, квартиру и запилиться пить пиво со случайными знакомыми, забыв, что она оставила ключи дома. Или, например…» Но про плохое сейчас не думалось, и Саша оставил эту безнадежную затею.

– Бабник он, – с отстоявшейся безнадежностью сказала Оля, как говорят о тяжело, неизлечимо больных людях.

– Может быть, это только твои подозрения, – попытался Леня воскресить в Оле былые чувства к Валентину. – Какие-то неясные догадки, слухи.

– Слухи, – горько повторила Оля, – догадки… Я прихожу домой, а он там трахается с какой-нибудь.

– С одной или с разными? – уточнил Леня.

– С разными, – с безразличной усталостью сказала Оля.

– Это хорошо, – обрадовался Леня.

Саша и Оля удивленно на него посмотрели.

– Да, – заявил Леня. – Если с разными, значит, это просто секс. В хорошем смысле этого слова, – пояснил он Оле. – А если с одной, то это любовь. Это уже сфера чувств, это все другое. – Он махнул рукой, с омерзением отметая сферу чувств с их пути.

– Слушайте, мальчики, пойдемте ко мне, посидим, – предложила Оля.

– А этот, твой бывший, как же? – спросил Леня, которому, как человеку совестливому, всегда было тягостно общаться с мужьями своих знакомых женщин.

– Да ну его, – в сердцах сказала Оля, – что я, в свою квартиру гостей, что ли, привести не могу?

– А он приводит гостей? – осторожно поинтересовался Леня.

– Конечно, только я уже к этому привыкла и не обращаю никакого внимания, мы же теперь чужие люди. Осторожно, здесь ступенька, – предупредила она, открыв дверь в мрачный темный подъезд.

Единственная лампочка горела на третьем этаже, и в ее призрачном свете Оля казалась Саше загадочной, как Агузарова.

«Милая, – думал он, – как же тебе, наверное, плохо жить с нелюбимым мужем, терпеть его ежедневное хамство. Наверное, плачешь ночами. Что я могу сделать для тебя? Я отдам тебе ключи от моей квартиры, пока ее не продал риелтор. А риелтору я позвоню из-за границы и запрещу продавать квартиру вообще, пусть Оля живет там все время, сколько захочет, хоть вечно. Я потом, может быть, вернусь на родину, мало ли, как судьба сложится, и мы с ней будем жить в моей квартире. Но не распишемся, не-е-ет, мы обвенчаемся». Мысли Саши, расторможенные виньяком в гостинице «Москва» и водкой в каком-то темном ресторане у Никитских, текли плавно, мягко огибая житейские трудности и тут же находя им библейски простые решения – «он вошел к ней, и она приняла его в лоно свое».

– Оля, – проникновенно сказал Саша, стараясь выудить из кармана ключи от своей квартиры, чтобы вручить ей.

– Тсс, – приложила Оля палец к губам и приникла ухом к двери, обратившись в слух.

«Иван Сергеевич Тургенев на тетеревином току в окрестностях Спасского-Лутовинова», – с умилением подумал Саша, глядя на сосредоточенное лицо Оли, на ее руки, сжимающие ручки сумки, как цевье охотничьего ружья.

– Оля, возьми, – протянул Саша ключи.

Но в это время Ольга тихо приоткрыла дверь и, как рысь, неслышными прыжками скрылась в глубине квартиры. Откуда тут же раздался пронзительный женский крик, перешедший в хриплый стон, что-то с грохотом упало на пол и долго каталось с металлическим звоном.

Друзья решительно зашли в квартиру, предположив, что на Ольгу напал ее муж, и с готовностью дать отпор распоясавшемуся хулигану открыли дверь в комнату. Разведенный муж Ольги в это время ставил на диск радиолы большую виниловую пластинку. Он оглянулся на вошедших и кивком предложил им сесть за стол в углу большой полупустой квадратной комнаты. Мягкий квадрафонический звук заглушил взвизги, доносившиеся из смежной комнаты.

– Валентин, – протянул хозяин руку Лене.

– Леонид, очень приятно, – сказал Леня. – Это мой друг Саша, – представил он Валентину Сашу, который, казалось, весь превратился в слух, настолько его захватила мелодия.

– Что это за вещь? – спросил Саша, с трудом приходя в себя.

– «Я выхожу замуж в следующий понедельник». Ансамбль «Питер, Пол, и Мэри», – объявил Валентин, довольный произведенным эффектом.

– Никогда не слышал об этой группе, – мужественно признался Саша, чем окончательно завоевал сердце Валентина.

– Эта музыка на любителя, – произнес он, разливая по разнокалиберным рюмкам остатки водки.

Из соседней комнаты с визгом выскочила полуодетая девушка, но, увидев незнакомых мужчин, ойкнула и, стараясь прикрыть сразу все места, опять скрылась за дверью, где кровожадная Ольга продолжила экзекуцию.

– Мы школьные друзья Ольги, – объяснил Леня их появление в квартире.

Валентин равнодушно кивнул, прислушиваясь то ли к песне, то ли к крикам из соседней комнаты, и выпил. Песня закончилась.

– Можно еще раз ее поставить? – спросил Саша, направляясь к радиоле.

– Я сам, – сказал Валентин, предупреждая Сашу, чтобы он не дай Бог что-нибудь тронул. – Эта машина не любит чужих рук.

Радиола представляла собой сооружение из трех блоков, накрытых большими прозрачными колпаками, под которыми виднелись вакуумные лампы усилителя с бронзовыми охлаждающими радиаторами; причудливая архитектура движущихся колесиков, тяг и переключателей проигрывателя напоминала шедевры восемнадцатого века – золотого века механики. Валентин произвел сложную манипуляцию, и в комнате снова зазвучала полюбившаяся Саше мелодия.

– Как называется эта вещь? – спросил он Валентина.

– «Я выхожу замуж в следующий понедельник», – терпеливо пояснил Валентин.

Леня в это время попытался передвинуть стол, за которым они пили, на середину комнаты.

– Не трогай его! – крикнул Валентин, и Леня испуганно замер, держась за стол, как будто тот собирался улететь. – У него три ноги, он поэтому и стоит в углу.

Леня заглянул под стол и убедился, что Валентин не солгал: четвертый угол стола опирался на стопку книг, составлявших идеологический, теоретический и духовный фундамент советской власти: трехтомник Ленина, серый кирпич «Истории КПСС», антологию «Молодость моя – комсомол», труды Циолковского, Мичурина и учебник физики Перышкина и Крауклиса.

Из-за двери опять появилась девушка. Вид ее был ужасен: растрепанные волосы не могли скрыть набухающий синяк под глазом, правый рукав платья был почти оторван и едва держался на трех нитках. Она с трудом сдерживала рыдания.

– Раиса, – с холодной вежливостью произнес Валентин, – разве ты не видишь, у меня гости. Тебе, по-моему, уже пора домой.

– Она трусы спрятала, сука-а-а, – заревела в голос Раиса.

– Может, нам уйти? – спросил Леня, разливая меж тем водку.

– Ольга, – чуть повысил голос Валентин, – отдай ей трусы. Это уже пошло, – заметил он, апеллируя к гостям. Те в знак согласия кивнули.

– Где она их оставила, пусть там и возьмет. Не хватало, чтобы я ей еще и трусы помогала надевать. Хватит с меня других забот. Ишь приспособилась: только я на работу, а она тут как тут. Паску-уда! – бросилась Ольга на Раю, но та успела спрятаться за Валентина, который стоял, как статуя Командора, с рюмкой в руке.

Он загородил рукой рюмку и примирительно сказал:

– Оля, сейчас не время выяснять ваши отношения. У тебя, конечно, могут быть претензии к Раисе, но постарайся быть выше этого. Ну что тебе, действительно трудно, что ли, отдать ей трусы?

– А вот это она видела?! – крикнула Ольга с побелевшим от ярости лицом и показала такой неприличный жест, что Леня от смущения тут же наполнил рюмки и женщинам.

– Извини, – тихо сказал Саша Валентину, – а можно поставить ту песню?

– Какую?

– Ну, ту, которую сначала слушали?

– «Я выхожу замуж в следующий понедельник»?

– Во, точно, эту, – обрадовался Саша, услышав знакомое название.

– Чего ты к ней привязался? – искренне удивился Валентин. – У меня таких вещей знаешь сколько?

С этими словами он открыт буфет; тот вместо посуды был под завязку набит виниловыми пластинками.

– Полторы тысячи без малого, – гордо сказал Валентин. – Хочешь «Лед Зегшелин», «Кровь, пот и слезы», «Роллинг Стоунз», «Доре», Далида, Джонни Холидей, Элвис? Здесь все, что душа пожелает.

– Вот ту, что сначала слушали, как ее?

– «Я выхожу замуж в следующий понедельник»! – теряя терпение, процедил хозяин. – Он что, действительно мудак или притворяется?

– У него был сегодня тяжелый день, – извинился Леня. – День принятия решения.

– Пойдем домой. Завтра рано вставать, – сказал Саша Лене шепотом.

– Куда я пойду? Ты слышал, Рая сказала, что на ней нет трусов, – горячим шепотом ответил Леня.

– Может, врет? – с надеждой спросил Саша.

– Девушки этим не шутят, – веско возразил ему Леня, и Саша согласно кивнул. – Ну, с отъездом, – сказал Леня, и все выпили.

Начались танцы.

Саша увлеченно копался в пластиках: все они были в идеальном состоянии, в двойных полиэтиленовых пакетах. Некоторые пластинки, перед тем как поставить их на диск, Валентин покрывал специальным составом, чтобы снять пыль. Саша попробовал встать с пола, но оказалось, что без посторонней помощи сделать это трудно: пол за вечер очень сильно раскачался, и Саша с него все время соскальзывал.

Валентин довел пьяного Сашу до туалета и, прислонив его к двери, ушел обратно к столу.

Дверь в туалет оказалась закрытой изнутри.

Саша постучал.

– Кто там? – спросил Леня из-за двери.

– Это я, твой лучший друг Саша, – ответил Саша.

– Чего надо? – спросил Леня.

Саша попытался жестом объяснить двери, что емунадо.

– Не понял, – сказал Леня из-за двери.

– Писать хочу. Пусти.

– Извини, друг, я с дамой.

– Писаете? – изумился Саша.

В туалете, оклеенном обложками и разворотами журналов «Пентхаус» и «Плейбой» вперемежку с винными этикетками, Леня темпераментно трахался с Раисой, Саша же своими вопросами мешал, отвлекая от дела.

– Лень, вы скоро там? – спросил Саша из-за двери.

– Ну, затрахал совсем, – сказал Леня девушке, ища сочувствия. – Писать, писать. Маньяк какой-то.

Девушка что-то неразборчиво простонала и нечаянно зацепила проржавевший проволочный спуск унитаза. Тот заурчал, спуская воду.

Потом Саша увидел себя в магазине. Там стояла длинная очередь за пластинками. Из очереди его окликнули. Это был Игорь. «Очередь всех уравнивает, – подумал Саша. – Вот Игорь, например, замминистра, большой человек. А убили его – и стоит в очереди как миленький».

Игорь улыбался Саше и приглашал встать перед собой.

– Ты какую пластинку хочешь купить? – спросил его Игорь.

«А что это за очередь такая?» – запоздало испугался Саша. Он очутился в подсобке магазина, где мужчина в черном костюме сортировал пластинки, нюхал их и с отвращением бросал в помойное ведро. «Надо будет потом когда-нибудь заглянуть в это ведро, – подумал Саша, – может, по ошибке что-нибудь хорошее выкинул».