Текст книги "Комната кукол"

Но именно сейчас, когда мне ничего не хотелось говорить, чтобы не выставлять себя на посмешище, именно сейчас, когда я не знала, что тут можно сказать, Вайолет решила со мной пообщаться.

– Еще чаю, Флоранс, дорогая? – спросила она.

От слащавости ее голоса у меня мурашки побежали по спине.

Как и вчера, еды на столе было немного, да и столик был слишком маленьким, чтобы его можно было уставить всякими яствами. Сегодня к чаю подали гренки с сиропом и апельсиновым вареньем, и хотя все было таким же вкусным, как и вчера, я уже начала скучать по серой и клейкой овсянке из приюта. Есть эту кашу было неприятно – точно разваренную бумагу жуешь, – зато еда была сытной и ее хватало до вечера. Гренки были крохотными, толком даже не укусишь, и не очень-то утоляли голод. Но я с невозмутимым видом жевала. Еще чаю? Ну, чай никогда не помешает.

– Да, спасибо. – Голос прозвучал как-то пискляво, я никогда так не говорила, разве что передразнивая мисс Монтфорд.

– Сегодня ты приступишь к работе, – сказал Руфус.

По-моему, завтрак казался ему какими-то женскими глупостями и пустой тратой времени. И я еще не видела, чтобы он что-то ел, только чаю немного выпил.

– Тебе нужно что-то, кроме письменных принадлежностей, которые мы уже приготовили?

Это был подходящий момент, чтобы спросить насчет стола и стула, но я не решалась открыть рот – казалось, стоит мне заговорить о Комнате кукол, как я не сдержусь и выкрикну что-то вроде: «Пожалуйста, не заставляйте меня заходить в эту ужасную комнату!»

Итак, я просто покачала головой, делая вид, что не могу говорить, потому что у меня во рту еда, а ни одна воспитанная девочка не станет разговаривать с набитым ртом. И воспитанные девочки не выказывают свой страх. Тем не менее я боялась. Еще никогда в жизни мне не было так страшно, а я ведь гордилась тем, что ничего не боюсь. Теперь же мысль о том, что опять придется идти в Комнату кукол, вселяла в меня ужас. Нельзя было снимать эти простыни. Сняв их, я освободила то, что должно было оставаться в заточении. И теперь мне предстояло столкнуться с последствиями.

– Если ты что-то заметишь, – голос Вайолет звучал так нежно, так участливо, что я едва не сорвалась и не рассказала ей все, – если что-то бросится тебе в глаза, что-то странное, то расскажи нам. Или расскажи мне. Твоя работа очень важна для нас, и ты важна для нас, поэтому не стесняйся.

Взгляд, которым ее одарил Руфус, стоил всего этого дурацкого завтрака. Если бы в этот момент с Руфуса рисовали иллюстрацию для какого-нибудь романа, то под ней непременно стояла бы подпись: «“Молчи, женщина!” – ледяным тоном произнес хозяин усадьбы». Судя по виду, ему не терпелось удалиться в свой кабинет, или в библиотеку, или в какую-нибудь комнату, которую я еще не видела, и выйти оттуда только после того, как он прочтет сегодняшний выпуск «Таймс».

Газета лежала рядом с ним в кресле, внушительная как по виду, так и по размеру, и я надеялась, что Руфус не бросит ее в камин, а оставит где-нибудь и у меня будет возможность хоть одним глазком просмотреть ее. Раздобыть «Таймс» мне удавалось очень-очень редко, мисс Монтфорд такие газеты не читала, и приходилось полагаться на удачу на прогулке – иногда я замечала газетные листы в урне в парке, и тогда нужно было незаметно достать их оттуда и спрятать под передником. Обычно мне было все равно, что это за газета, главное, что там был какой-то текст. Я надеялась, что Руфус заказывал не еженедельники, а каждое утро получал свежие газеты по почте, и оттуда я могла бы узнать, что происходит в мире, а главное – в Лондоне. Должна признать, я все же немного скучала по дому. Я оказалась так далеко от города и не знала, увижу ли еще когда-нибудь родные улицы…

На самом деле Лондон я знала не лучше, чем Люси или Алан. Я всегда говорила, что живу в Лондоне, это звучало впечатляюще, но, если честно, я не выбиралась из Уиттона, а Крейн – это вам не Темза. Но я хотя бы всегда знала, где я. Теперь же я понятия не имела, где именно нахожусь. Очутившись в Холлихоке, я утратила связь с внешним миром и со временем, – словно усадьбу окутывал какой-то розовый туман и с тем же успехом я могла бы находиться в какой-то заколдованной картине или волшебном стеклянном шаре. Нужно было спросить Алана, где я, когда он был сонным, испуганным и не стал бы надо мной смеяться за такие вопросы, но эта возможность была упущена. Когда-нибудь я сама все выясню, даже если для этого придется написать письмо королю. Письмо ему не доставят, вернут отправителю, и я увижу, что написано на почтовом штемпеле.

– Я запишу все, что замечу, – хрипло сказала я, стараясь вести себя как обычно. – Если вы дадите мне письменные принадлежности, я без промедления примусь за работу.

И почему это я вдруг так торопилась?

Руфус молча указал на небольшой пакет на столике у двери. Посылка была запечатана – наверное, именно в таком виде ее прислали из магазина. Я подозревала, что, если мне понадобится что-то еще, можно будет просто попросить, но сначала я хотела посмотреть, что там внутри. Я еще никогда не получала посылок. Некоторым девочкам в приюте, у которых еще остались в живых дедушки, бабушки или тети, присылали на Рождество или день рождения подарки. Распаковывание подарков было особым моментом, очень торжественным, и происходило у всех на глазах. Втайне я всегда завидовала этим девочкам, хотя им присылали просто чулки, или мотки шерсти для вязания, или еще что-то подобное, чего мне совсем не было нужно. И сейчас я представляла себе такой момент – этот восторг, когда ты разрываешь упаковочную бумагу, напряжение, когда еще не знаешь, что лежит внутри пакета. Вот о чем я хотела думать, а не о детском смехе, который наверняка мне просто почудился.

Я бы сразу встала из-за стола, но, естественно, пришлось ждать, пока Вайолет не позвала служанку, чтобы та убрала остатки завтрака. И когда я наконец-то отправилась в Комнату кукол и открыла пакет, то выяснилось, что он не стоил всего этого ожидания. Я получила тетрадь – вернее, блокнот в твердой синей обложке, очень симпатичный. В таком блокноте стоило бы писать рассказы, но, к сожалению, мне предстояло вести в нем скучный каталог кукол. Еще в пакете лежали линейка и мерная рулетка. Письменные принадлежности – карандаш и перьевая ручка. Моя собственная перьевая ручка! Она не была позолоченной и казалась не очень дорогой, но если ей будет удобно писать, то это ценный подарок. К ручке прилагалась чернильница, к карандашу – перочинный нож. Теперь я была вооружена, ведь, как говорится, перо сильнее меча… В пакете еще лежали принадлежности для шитья, но их я сознательно проигнорировала. В том, что касалось рукоделия, Руфус выбрал не ту девочку. Я не умела и не любила шить, и уж точно никогда не стала бы рвать одежду, просто чтобы поупражняться в зашивании дыр, хотя именно так я объясняла директрисе, почему у меня постоянно порван передник.

Ну, за работу. До ужина еще много времени, и хотя Руфус полагал, что у меня уйдет где-то час на описание одной куклы, вначале мне потребуется больше времени, ведь я еще не привыкла к этой работе и не набила руку. Ладно, надо же было с чего-то начать. Я сглотнула. Ярко светило солнце, и в комнате было почти светло. Фарфоровые куклы смотрели на меня так невинно, будто вчера ничего и не случилось, и я все меньше верила в то, что действительно что-то услышала ночью. Кукла, которую я вчера держала в руках, не причинила мне никакого вреда, это я знала точно. И потом я могла показать Руфусу и Вайолет, как отлично справляюсь с описанием кукол. Лучше странная задача в жизни, чем отсутствие задач… Я сглотнула. И взяла куклу.

И опять мне подумалось, насколько же она тяжелая, эта рыжая куколка. Но в посылке не было весов, так что вес кукол, вероятно, не имел значения. Когда я взяла ее в руки, то почувствовала еще кое-что. Узнавание. Конечно, я была уверена, что это та же самая кукла, что и вчера. Она сидела слева на комоде, и ночью здесь кроме меня не было никого, кто мог бы ее куда-то переставить. Но дело было не в этом. Я узнала ее не потому, что она выглядела точно так же, как и вчера. Нет, у меня возникло ощущение, что я уже видела ее раньше. Что мы знакомы. И что сегодня она рада мне куда больше, чем вчера. Это меня разозлило.

– Если это ты вчера смеялась… – начала я, но в тот же момент осеклась, ругая себя за разговоры с фарфоровыми куклами, которые не могут ответить. – Если ты еще раз так поступишь, я швырну тебя об стену, и посмотрим, кому будет не до смеха!

Мне показалось, что в углу кто-то хихикнул. Кто-то смеялся надо мной, но впечатление было смутным, будто я улавливала его только краешком сознания, совсем не так отчетливо, как вчера ночью. Может, это было воспоминание о вчерашнем смехе, которое будет преследовать меня ближайшую пару дней, пока я не привыкну к этим куклам. А разговоры с ними… Мысль была невеселой, но мне больше не с кем было поговорить. Руфус и Вайолет разрешали мне открывать рот, только когда им хотелось что-то услышать от меня, и хотя я могла перекинуться парой слов со слугами, например с Люси, сейчас они были далеко, и не могла же я ходить за ними хвостиком и мешать работать, просто чтобы поговорить о куклах. Они бы меня не поняли, к тому же мне было запрещено так делать.

Поскольку стула в комнате по-прежнему не было, я устроилась с куклой и всем необходимым на ковре. У стен горели свечи, но, чтобы лучше видеть, я поставила рядом с собой и керосиновую лампу, следя за тем, чтобы она не опрокинулась. Со скрещенными ногами, как портняжка, я приступила к работе. Я не сказала этого Руфусу и Вайолет, но такая работа не была для меня совсем уж в новинку. Да, у меня никогда не было кукол, но когда в приют Св. Маргариты попадал ребенок – например, его оставляли в одеяльце на пороге, – нужно было подойти к делу с должным тщанием. Мисс Монтфорд вызывала двух девочек постарше – в том числе и меня, например, – и брала свою книгу для записей. Рост, вес, объем головы, особые приметы, все, что потом поможет понять, кто же этот ребенок, – вот что попадало на страницы этой книги. Однажды я даже нашла там записи о себе, но мне это не особенно помогло. Конечно, когда-то мой рост составлял сорок восемь сантиметров, а волосы были черными (наверное, однажды они просто выпали, а потом выросли уже такими грязно-русыми). Кроме медальона, о котором я и так знала, ни о чем важном речь не шла. А я-то надеялась прочесть там описание приметных родинок, которые я не видела, потому что они находились, скажем, на спине. Вдруг я нашла бы какие-то признаки того, что я давно потерянная принцесса… Но ничего подобного. И я прекратила поиски. Все равно от них не было никакого толку. Я та, кто я есть, вот и все.

И теперь процесс описания куклы, по сути, напоминал занесение данных подкидышей в книгу мисс Монтфорд. Я попыталась вспомнить, играла ли когда-нибудь в куклы. Наверное, когда я была маленькой, у меня были деревянные или тряпичные куклы, но они, видимо, не произвели на меня особого впечатления и в итоге оказались у какой-то другой девочки, которой пришлись больше по душе. Вначале куклу нужно было раздеть… Я хихикнула как дура. Мы в приюте Св. Маргариты были пристойными девочками, мы знали, что нельзя раздеваться догола, по крайней мере при свете, но кукла под нательной рубашкой и панталонами наверняка выглядела иначе, чем я, к тому же тут не было никого, кто мог бы за ней подглядывать. Я осторожно начала раздевать куклу, стараясь ничего не сломать и не порвать. К тому же потом мне придется ее точно так же одеть.

И вскоре она уже лежала передо мной, голенькая и беспомощная. Да, я уж точно не захотела бы поменяться с ней местами. И те, кто как комплимент говорили девушке, мол, она просто куколка, явно не думали о шариках на месте локтей и колен, странном изгибе рук и щели, проходившей по центру корпуса, прямо под пупком.

Я не особенно разбиралась в куклах, но сразу поняла, что Руфус знает о коллекции своей тетушки еще меньше, чем я. Может, мисс Лаванда говорила только о фарфоровых куклах, и Руфус думал, что они все такие. Но, кроме головы, кукла была сделана из какого-то другого материала, похожего на папье-маше, какой-то плотной массы, покрытой несколькими слоями краски или лака, это я определить не могла. По телу куклы тянулась сеточка тонких трещин. Особенно растрескались ступни, такая паутина линий. Кукла сейчас чем-то напомнила мне яйцо незадолго до того, как должен вылупиться птенец. Странно, но после этого кукла вдруг понравилась мне намного больше. Я была рада, что она оказалась несовершенна, на ее теле были изъяны и из-за долгого времени в неотапливаемой комнате ей пришлось нелегко. Сейчас уже наступило лето, но если мне можно брать в руки только одну куклу в день, то я не справлюсь до зимы, и хотя мне бы и в спальне не помешало отопление, намного важнее было позаботиться о работающем камине в Комнате кукол. Судя по виду этой куклы, ей было холодно – обнаженное тело создавало иллюзию хрупкости, она почти казалась человеком, и я поторопилась поскорее обмерять ее линейкой и рулеткой и внести показания в блокнот. При этом я чувствовала, что занимаюсь чем-то очень важным. Было в этих записях что-то официальное, точно эта книга сохранится еще долго после моей смерти и через несколько столетий люди будут читать этот каталог, рассматривая его как важный документ.

Я измерила не только длину куклы, но и длину ее рук и ног, поскольку когда-то слышала, что именно так поступают с преступниками – не только для того, чтобы сшить им тюремную форму по размеру, но и чтобы потом их можно было опознать. Я пересчитала и ее зубы, думая, что в детстве наверняка бы испугалась куклы с приоткрытым ртом – у нее был такой вид, будто она вот-вот меня укусит. Итак, я очень дотошно подошла к делу. Я даже старалась писать как можно разборчивее, подражая почерку мисс Смайти из библиотеки. Читатели оставляли ей в залог фартинг и брали книгу, а она вносила имя читателя в большую книгу. Так завершался процесс выдачи книг, и было в этом что-то магическое.

Только с одним у меня возникли проблемы – эту куклу мне нужно было как-то назвать. Нет, у меня в голове крутилось много красивых имен – святые из молитвенника, героини бульварных романов… У них всех был шанс подарить свое имя кукле. Но было в этом что-то странно окончательное. Каждый день я могла как-то называть куклу, но когда имя уже записано, изменить его было нельзя. И еще мне вспомнились слова Люси о том, что господам не понравилось ее настоящее имя. Я не хотела попасть в неприятности из-за того, что как-то неправильно назову куклу. Лучше просто их нумеровать. Вот мисс Монтфорд тоже придумывала имена подкидышам, а людям потом приходилось жить с этими именами до самой смерти, если кому-то, конечно, не вздумывалось переименовать их, как случилось со мной и несчастной Люси.

В этой ситуации, конечно, было бы удобнее, если бы куклы умели говорить.

– Ну же, скажи мне свое имя, – велела я, чуть встряхивая бедняжку. – Раз уж ты умеешь смеяться, – (я знала, что это все еще мои домыслы), – то почему бы тебе не сказать, как тебя зовут?

Конечно, я была рада, что она мне не ответила. Если бы кукла заговорила, я от ужаса уронила бы ее на пол и она могла бы повредить свое милое личико. Но кукла молчала.

Неважно, я могла оставить строчку для имени пустой, я ведь и так знала, какая кукла имеется в виду. И может быть, если я правильно оценила характер Руфуса и Вайолет, это лишь очередная ловушка, проверка, не захочу ли я тайком поиграть с куклами. Если кто-нибудь спросит, то я назову ее Дитя Осени. Вроде бы и имя, а вроде бы и нет. Я записала это имя карандашом, чтобы его можно было изменить, если мне придет в голову что-то получше. Потом я одела куклу и усадила на комод.

При этом я чуть не упала. Когда я встала, ноги у меня подогнулись, так они затекли, и пришлось схватиться за стену. Я рассмеялась, думая о шариках, заменявших куклам колени. Сколько же я так просидела? Я не знала, час прошел или три – я писала медленно, старательно выводя каждую букву, но текста получилось не так уж много. Чтобы описать Дитя Осени, эту рыжеволосую куколку, мне потребовалась всего одна страница.

Но судя по тому, как у меня затекли ноги, было ясно одно: нужно срочно пройтись, лучше всего на свежем воздухе. До ужина наверняка еще много времени, а после пыльной комнаты – пыль от ковра до сих пор щекотала мне нос – идти в библиотеку не хотелось. Надо выйти в сад, на природу, насладиться этими дикими зарослями, пока Руфусу не пришла в голову идея заставить садовника выкосить все подчистую.

Я была довольна собой и даже надеялась по дороге в сад встретить Руфуса или Вайолет и похвастаться своими достижениями. Работа оказалась довольно приятной, но мне нужна была похвала. Я вышла из комнаты и заперла дверь. И снова разозлилась, что у меня нет карманов для ключа. В итоге я положила его в чулок, закрепив резинкой, и хоть ходить так оказалось не очень удобно, было в этом что-то распущенное, и это меня утешило. Я читала, что некоторые женщины носят так пистолет, – значит, с маленьким ключиком точно проблем не возникнет! Только после этого я наконец-то отправилась в сад.

Глава 5

Но от сада усадьбы Холлихок меня отделяла дверь. И она была закрыта. Как и ночью, открыть огромную двустворчатую дверь в холле не удалось, но на этот раз меня застукали. Сзади я услышала покашливание, наводившее на мысли о дворецком. Мне даже не пришлось оглядываться, чтобы понять, с кем я имею дело. Он стоял и смотрел на меня поверх очков, этот пожилой высоколобый мужчина со впалыми щеками. Но, в отличие от Руфуса, ему я взглянуть в глаза не боялась, и потому посмотрела на него – вежливо и отстраненно.

– Мистер Трент, я бы хотела выйти в сад. Вы не подскажете, как мне открыть дверь?

Алан назвал мне имена всех слуг-мужчин в этом доме, а я быстро училась.

– Эту дверь открывают только для господ и гостей этого дома. – Мистер Трент умудрился посмотреть на меня сверху вниз, хотя сильно сутулился и был не намного выше меня.

Я могла бы указать на свое белое платье и заметить, что такие носят только леди, а значит, меня можно считать гостьей этого дома, но не захотела ссориться с дворецким сразу после приезда.

– Я могу воспользоваться и выходом для слуг, если вас не затруднит показать мне, где именно он находится.

Дело было не в двери и не в принципе. Мне нужен был только сад.

– Вы не воспользуетесь и выходом для слуг, поскольку не покинете этот дом.

Его голос звучал мрачно, но меня это не испугало. Более того, ситуация была настолько абсурдной и все это так напоминало роман ужасов, что я чуть не рассмеялась.

– Кто это сказал? Мистер Молинье?

Руфус позволил мне ходить по усадьбе куда вздумается, а сейчас мне вздумалось выйти на свежий воздух.

– Я действую сугубо по распоряжению. – Мистер Трент не уточнил, по чьему именно распоряжению. – Если хотите, я провожу вас в библиотеку.

Еще никогда в жизни я не чувствовала, чтобы мне так не хотелось идти в библиотеку, как в этот момент. Я что, в ловушке в этом доме? Ну нет, они плохо меня знают. Я никому не позволю себя запереть! Но сейчас легче было не спорить. Лучше найти какое-нибудь подходящее окно и выбраться наружу. А уж внутрь я как-нибудь попаду.

– Да, пожалуйста.

Может быть, Руфус опасался, что я воспользуюсь возможностью и убегу, поскольку мне не хотелось вести каталог кукол? Или он знал о том, что случилось ночью? Как ни в чем не бывало я пошла за дворецким в библиотеку. Она находилась за дверью, у которой я едва не начала подслушивать вчера. Но дверь была такой плотной, что я все равно бы ничего не услышала. Я постаралась скрыть свой восторг, но по сравнению с этой библиотекой несчастная комнатка на углу дома у мисс Смайти смотрелась жалко. В конце концов, мисс Смайти была просто старой девой, которая всю жизнь собирала книги, а теперь пыталась немного подработать, одалживая то, чем владела. Ее дом находился неподалеку от моей школы, и я постоянно могла к ней ходить. И, в сущности, книг у нее было немало, впечатляющая коллекция.

Но эта библиотека… Сравнивать ее с комнатой мисс Смайти – все равно что сравнивать королевскую корону с бисерным браслетом. Теперь я поняла, что имел в виду Руфус, говоря, мол, мне не понадобятся мои книги в имении. Но о Руфусе мне сейчас думать не хотелось, и я сосредоточилась на окнах, оказавшихся вовсе не такими большими, как в Утренней комнате. Потребуется ловкость, чтобы спрыгнуть оттуда на лестницу, не переломав себе ноги. Но я была уверена в своих силах. Главное – не испачкаться, иначе все догадаются, что я сделала. А при определенной удаче у меня даже был шанс забраться в то же окно после прогулки. Задача спуститься из окна моей комнаты на крышу пристройки была бы куда сложнее. Я дождалась ухода мистера Трента и услышала, как ключ поворачивается в замке. Ну что за глупая, глупая идея – запирать девочку в библиотеке, не спросив, не надо ли ей еще куда-то сходить. Серьезно, Руфус должен радоваться, что я просто из окна вылезу – и все.

Вначале я испугалась, что окно не откроется, но хоть створки поддавались с трудом, в итоге они распахнулись и в комнату проник свежий, наполненный ароматами сада воздух. Я забралась на подоконник и чуть помедлила. Тут было не так высоко, как я боялась. Я спрыгнула. Мое платье надулось, как парус, и я мягко приземлилась на корточки. В голове даже мелькнула картинка, как я торжественно раскланиваюсь перед невидимой публикой и только потом иду в сад. Интересно, меня накажут за побег? Если да, то как? В этот момент мне было все равно. Я стану напирать на то, что Руфус позволил мне выходить в сад, а если мистеру Тренту вздумалось придумывать новые правила, то при чем же здесь я…

В саду ветвились тропинки, но я не обращала на них внимания. Я хотела чувствовать траву под ногами, ветер на лице и приключение в сердце. Чем дальше я отходила от дома, тем больше успокаивалась. Конечно, когда-то мне придется вернуться туда – не могу же я просто сбежать из имения, не разгадав тайну кукол, – но главное, что сейчас я здесь.

Я старалась держаться подальше от дома, чтобы мое белое платье никто не увидел через окно, и наслаждалась лучами солнца – в городе мы видели свет солнца не чаще, чем свет звезд. Холлихок был словно зачарованным местом, где никогда не идет дождь и всегда стоит хорошая погода. А в саду, должно быть, живут феи, и в любой момент я могла заметить их среди цветов.

За домом начинался холм, поэтому окна Комнаты кукол и Утренней комнаты находились вровень с землей, и мне пришло в голову, что то ли архитектор так и задумал, чтобы в эти комнаты можно было войти через окно, то ли раньше тут располагалась веранда. Главное – следить за тем, чтобы меня не заметили. Я тихонько подобралась к окну Комнаты кукол – и сразу заметила, что что-то с ним не так. При таких размерах оконных рам легко было разглядеть, вымыто окно или нет, и если все остальные окна Холлихока были отмыты до блеска, то это покрылось толстым слоем грязи. Внутри вообще ничего не было видно, даже крошечной щелочки между шторами, оставшейся после моей неудачной попытки впустить в комнату солнечный свет. В Комнате кукол царил мрак – ни намека на множество небольших фигурок, населявших эту комнату, но не наполнявших ее жизнью.

Прогуливаясь по саду, я вынуждена была признать, что недооценила Холлихок. Да, кое-где вид у имения был запущенным, но повсюду велись работы над тем, чтобы исправить эту ситуацию, начиная от сияющих окон и заканчивая недавно подрезанными кустами. Судя по виду одного из них, садовник пытался придать ему форму кролика, но еще не закончил работу, и только половина куста напоминала этого зверька. Кто же трудится в саду? Я не могла себе представить низенького, сутулого мистера Трента с садовыми ножницами. Может, кучер выполняет и обязанности садовника, должен же он чем-то заниматься, когда не возит Молинье в Лондон.

Вокруг виднелись разнообразные постройки, не соединенные с домом: помещение для карет, конюшня – туда я войти не решилась, потому что немного побаивалась лошадей. Зато я нашла кое-что еще, и это оказалось для меня новой загадкой. На самом краю сада, скрытая от всего мира густыми зарослями ежевики, высилась небольшая часовня. И если в остальном имении постепенно восстанавливался порядок, тут запустение лишь усиливалось: часовню не открывали уже много лет.

Дверь была заперта на прочную цепь, когда-то наверняка серебристую и блестящую, теперь же почерневшую от времени. На цепи висел огромный замок – и не похоже, что его повесили сюда при моей жизни. Внутрь заглянуть было нельзя, только над дверью виднелась узкая щель, через которую проникал свет, но чтобы туда добраться, мне пришлось бы встать на табурет. Часовня выглядела старой – может, она была даже старше Холлихока, – и изображение на торце крыши так выгорело, что там уже ничего нельзя было разобрать. Но зачем кому-то запирать часовню? Разве что это место было осквернено, причем самым чудовищным образом. Я вообразила себе, что там находится тайный склеп, где днем спит вампир, – кстати, меня бы не удивило, если бы Руфус оказался вампиром, учитывая, какой он бледный и мрачный. Но разве вампиры могут расхаживать при солнечном свете? По-моему, нет. Видимо, нужно смириться с тем, что даже Руфус – самый обычный человек.

Я обошла часовню, но никакого другого входа не нашла. Даже заглянуть было некуда. Мысль о том, что в имении есть своя часовня, казалась очень привлекательной, ведь из окон Холлихока не были видны деревушки, и в округе я не заметила ни одной церкви, хотя, может быть, она скрывалась за высокими холмами, обступившими поместье со всех сторон. Я надеялась, что господа позволят мне поехать с ними в церковь в карете, ведь пешком туда добраться явно будет непросто. Ужасный путь – и мысли о вознесении молитвы Господу едва ли развеивали опасения перед такой долгой прогулкой.

Но этой часовней мы уж точно не сможем воспользоваться в ближайшее время, тут осталось только здание, со всех сторон окруженное густыми зарослями. Ежевика еще не созрела, часть кустов даже стояла в цвету – казалось, в этом саду все цветет одновременно, – и я не стала подходить слишком близко, чтобы не порвать о колючки платье или чулки. Я запомнила это место, и если в библиотеке найдется книга об истории Холлихока, то я постараюсь узнать все об этой часовне. Мне представлялось, что когда-то Холлихок был рыцарским замком, гордой и неприступной крепостью какого-то крестоносца, но затем его наследники построили на этом месте более современное, как им казалось, сооружение, а старое снесли. А вот часовню сносить, конечно же, запрещалось, ведь за разрушение храма можно попасть в преисподнюю, и потому она выстояла, хотя все о ней и позабыли. А может быть, этой загадке найдется куда более простое объяснение: в часовне начала проваливаться крыша, и потому ее заперли, чтобы никто не пострадал…

Но я пришла сюда ради сада, поэтому продолжила прогулку. Цветы я рвать не стала – мне не нравится, когда они вянут и начинают вонять, я думаю, что цветы красивее всего на клумбе. Тот, кто все это здесь посадил, был настоящим мастером своего дела. Я еще никогда не видела, чтобы так много разных цветов цвели одновременно. Тут были и подарившие название имению мальвы, и пара нарциссов, которые в Лондоне уже давно отцвели, и дикие розы, и шиповник, и множество других растений, названия которых я не знала. Вот еще зачем стоит заглянуть в библиотеку – там наверняка найдется атлас цветов. В этот момент я даже готова была взять уход за садом на себя – не потому, что любила копаться в земле, а просто чтобы не позволить местному садовнику изменить что-то в этом пышном великолепии.

Только лабиринт меня разочаровал. Я дошла до высокой, разросшейся живой изгороди, ровно протянувшейся вдоль одной стороны парка, и обрадовалась, что наконец-то попала сюда – я так мечтала об этом, глядя из окна спальни. Я направилась вдоль изгороди, свернула за угол, еще раз и еще… Он точно был заколдован. В какой-то момент я вернулась туда, откуда начинала, а вход так и не нашла. Разве смысл лабиринта не в том, чтобы искать из него выход? А я не могла найти вход. Может, за долгие годы тут все просто заросло, но я так хотела побродить там… Если Руфус все-таки скажет садовнику все тут поменять, то ему стоит заняться исключительно лабиринтом, а остальное оставить в покое.

Я могла бы провести в саду целый день, наслаждаясь удивительным новым ощущением свободы, вызывавшим во мне неведомую ранее дрожь. Но я уже беспокоилась, что кто-то заметит мое отсутствие в библиотеке, и если раньше я гнала от себя мысли о возможном наказании, то теперь, в окружении всей этой красоты, испугалась, что меня навсегда лишат прогулок и запрут в подвале, где мне, как и Алану, придется жить, не радуясь солнечному свету, запахам травы и цветов. Два дня назад я даже не подозревала, что все это окажется для меня таким важным. Теперь я уже не могла рассмеяться Руфусу в лицо и сказать: «Ну и наказывайте меня – вы все равно не лишите меня небес!» Ведь именно это он и мог сделать.

Вместо того чтобы поваляться на траве и помечтать или раздеться и поплавать в пруду с кувшинками, мне пришлось возвращаться в библиотеку.

Мне повезло. Окно, через которое я выбралась, по-прежнему было открыто – добрый знак, что никто еще не узнал о моем побеге. Но оказалось, что забраться внутрь сложнее, чем выпрыгнуть наружу. Намного сложнее. Я могла дотянуться до подоконника кончиками пальцев, но, хотя я и умела удерживать равновесие на перилах, в подтягивании это не поможет. Оставалось два варианта: можно было подняться на крыльцо и попробовать запрыгнуть на подоконник с перил или же подпрыгнуть, схватиться за внутренний край подоконника и подтянуться. Мне показалось, что второй вариант проще, и с третьей попытки у меня действительно получилось повиснуть на подоконнике. Сейчас я была рада, что мисс Монтфорд не жалела сирот и заставляла заниматься тяжелым физическим трудом – во всяком случае, я подумала, что благодаря этому у меня такие сильные руки. А может быть, мне помогли и скудные обеды миссис Хьюберт – из-за них мы все оставались худенькими, и сейчас мне было не так тяжело подтягиваться. В общем, чьей бы заслугой это ни было, я сумела забраться в комнату. Моя прогулка в саду подошла к концу.

Я осторожно осмотрелась. Меня испугала какая-то тень, и на мгновение я подумала, что это Руфус сидит в кресле, но, к счастью, я была в комнате одна, а тень мне просто померещилась. Я поспешно закрыла окно. Вот теперь никто не узнает о моей небольшой экскурсии. Сейчас можно и в библиотеке посидеть: мое желание погулять на свежем воздухе, наслаждаясь свободой, исполнилось, я отвлеклась от кукол, моя голова наполнилась совсем другими мыслями, а если я еще и найду что-нибудь интересное почитать, то время до ужина пройдет незаметно.