Текст книги "Запретное пламя"

ГЛАВА 11

Кэтлин сидела за обеденным столом напротив Рэйфа, между ними стояли остатки ростбифа.

Кэтлин пила кофе маленькими глотками, пытаясь придумать, что бы сказать, нарушить это затянувшееся молчание. Тишина беспокоила ее. О чем он думает, почему не проронит ни слова?

Обед начался на веселой ноте. Он похвалил ее кулинарные способности, и, занимаясь ростбифом, они обсудили дела на ранчо. Кэтлин рассказала о том, как заходила во флигель работников, не в силах скрыть удивление от того, что никто из них не уволился сразу. Но постепенно разговор иссяк, нависло напряженное молчание.

Она отставила чашку и плавно встала из-за стола. Теперь, когда она замужем, она предпочитала готовить и мыть посуду сама, но попросила Консуэло продолжить кормить ковбоев.

Перенося посуду из столовой на кухню, она постоянно чувствовала на себе взгляд Рэйфа. Он откинулся на спинку стула, засунув одну руку в карман брюк, а другой держа длинную черную сигару. На этот раз он не просил у нее разрешения закурить, да ей и не пришло в голову возражать. Теперь это был его дом.

Наблюдая за тем, как Кэтлин убирает со стола, как шуршат ее юбки, Рэйф чувствовал возрастающее в нем желание. Он смотрел, как дразняще покачиваются ее бедра, как ткань корсажа облегает грудь, когда она поднимает руки, как грациозно поправляет она непокорную прядь.

Когда посуда была вымыта, он последовал за ней в общую комнату и опустился в кресло, которое когда-то было любимым креслом отца. Странно было осознавать, что у него теперь есть место, которое можно назвать своим. У него никогда не было своего дома, он никогда не владел ни землей, ни женщиной.

В Новом Орлеане они жили с отцом в гостиницах и меблированных комнатах; питались в ресторанах. В индейском селении ему принадлежала только одежда, оружие да пара лошадей. Но теперь у него есть собственность. И девственница-жена.

Он посмотрел на Кэтлин. Она сидела на диване с иголкой над одним из своих платьев. Свет играл на ее лице и в волосах… Он никогда не встречал более прекрасной и желанной женщины.

Он взглянул на часы: скорее бы наступал вечер, чтобы можно было увести ее в спальню и сделать то, чего он так страстно желал… Интересно, как бы она отреагировала, если б он взял ее прямо здесь, на полу, перед камином?

Если бы она любила его, он уже давно сделал бы ее своей, но… Он не знал даже, приятен ли он ей. Кэтлин нужен был муж, чтобы сохранить ранчо, а на безрыбье и рак рыба. А он женился на ней потому, что желал ее, как не желал ни одной женщины.

Кэтлин подняла глаза от работы и уже не смогла отвести их. Платье выпало из ее рук, когда она увидела неутоленный голод в его взгляде. Напряжение между ними стало туже тетивы индейского лука и пылало жарче огня, буйствовавшего в камине.

Она чувствовала его опаляющий взгляд на своем лице, видела, как руки его крепко сжались в кулаки, когда он перевел глаза на ее грудь, а потом снова на лицо, задержавшись на губах. Она облизала внезапно пересохшие губы, и под ложечкой у нее задрожало, когда Рэйф встал и подошел к ней.

– Кэтлин…

Она была не в состоянии говорить, не в силах думать. Минута, которую она так ждала и которой так боялась, настала.

Рэйф опустился рядом с ней на колени с затуманенными страстью глазами.

– Не бойся, – прошептал он, поднимая руки, чтобы вынуть шпильки из ее волос. – Я не сделаю тебе ничего плохого.

Кэтлин кивнула, завороженная прикосновениями его рук и напряженным взглядом. Она закрыла глаза, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее. Его губы и руки были словно пламя, когда он снял с нее одежду. Он целовал ее до тех пор, пока она не начала задыхаться, а потом отстранился, чтобы раздеться самому.

Стыдливо, но с любопытством она открыла глаза. Огонь отбрасывал красно-оранжевые тени на его грудь и лицо, и она тотчас вспомнила об огне, который поглотил сарай в тот страшный день, когда убили отца. Индеец…

Она смотрела на Рэйфа, но видела тело отца, лежавшего со стрелой в груди.

Индеец!

Она видела своих братьев, лежащих мертвыми в дорожной пыли. Арло погиб от стрелы, попавшей в горло. Копье пронзило сердце Моргана. Кругом была кровь.

Рэйф снова опустился рядом с ней на колени.

Она покачала головой.

– Нет.

– Все будет хорошо, Кэтлин, – успокаивал Рэйф, думая, что это страх перед первой ночью заставляет ее колебаться.

Кэтлин взглянула на него. Смуглая кожа, волосы – длинные, прямые и черные. Не хватает только боевой раскраски, что была на индейцах в тот день.

Чувство вины и раскаяния вытеснило страсть из ее сердца. Индейцы убили ее братьев и отца, а она вышла замуж за одного из них. О чем она думала, когда давала на это согласие? Как могла она позволить своей страсти ослепить себя?

Рэйф хотел коснуться ее щеки, но она отшатнулась от его руки – большой, сильной и смуглой. Она уперлась руками в его грудь, удерживая его.

– Не надо, – всхлипнула она. – Пожалуйста, не надо.

Рэйф тихо выругался и сжал обе ее руки.

– Не сопротивляйся мне, Кэтлин, – сказал он хриплым от страсти голосом. – Я не сделаю тебе больно.

– Не трогай меня! – вскрикнула она истерически высоким голосом. – Никогда больше не трогай меня!

Рэйф отпрянул, словно от пощечины. Его лицо посуровело, челюсти застыли, глаза стали словно кремень. Смешанная кровь, горько подумал он. Ему следовало раньше об этом догадаться.

Он быстро оделся, прерывисто дыша. Руки его тряслись от негодования. Он должен был хорошо подумать, прежде чем связаться еще с одной женщиной. Особенно с белой женщиной. Он молча вышел из дома, зная, что ему нужно уйти прежде, чем он сделает что-либо, о чем они оба потом пожалеют.

Рэйф глубоко вдохнул в себя прохладный ночной воздух. Он вспомнил о том, как предала его Летний Ветер, как он поклялся никогда больше не любить и не доверять ни одной женщине. Он грязно выругался, подняв глаза на луну. «Кэтлин, словно луна, – горько думал он. – Светлая, холодная и недоступная».

Проклятие! Как сможет он жить с ней в одном доме, сидеть против нее за обедом и ужином и не прикасаться к ней? Он мужчина, а не монах. Проклятие…

Губы его скривились в усмешке. Что ж, если он не нужен жене, найдутся другие женщины. Женщины, которые хорошо знают искусство ублажения мужчины и умеют любую встречу делать первой. Женщины, которые любят цвет его денег больше, чем презирают цвет его кожи.

С этими мыслями он оседлал лошадь и поскакал в город.

Публичный дом находился на его северной окраине. Большое двухэтажное здание, белое с ярко-желтыми ставнями и красной лампой в окне, стояло довольно далеко от остальных строений. Не меньше десятка лошадей было привязано у входа.

Маленький негритенок взял поводья из рук Галлахера и понимающе улыбнулся.

– Желаю хорошо провести время, масса, – крикнул мальчик вслед поднимающемуся по лестнице Рэйфу.

Внутри заведение выглядело точно так, как себе представляли это порядочные богобоязненные женщины: темно-красные обои на стенах, множество зеркал в позолоченных рамах и множество уютных диванчиков, обитых красным бархатом – по величине как раз для двоих. В гостиной под потолком сверкала огромная хрустальная люстра, и отблески свечей смягчали жесткие лица женщин, ожидавших очередного клиента.

Рэйфа больше привлекла комната за гостиной. На всю длину там тянулся бар красного дерева, вдоль стены висели полки с бокалами и рюмками. По комнате разбросано десятка два столов, каждый из которых был окружен четырьмя-пятью кожаными креслами. Густой табачный дым стлался над головами игроков: войдя в комнату, Рэйф услышал звон монет и тихий шелест карт в опытных руках.

Он занял место за одним из столов для покера, откинулся на спинку кресла и сосредоточился на игре. Необходимо было выиграть. Он не хотел брать деньги у Кэтлин, а жалование, полученное от ее отца, уже давно испарилось.

Он выиграл первые три кона и проиграл четвертый, когда остальные игроки начали уже брюзжать о его везении. Ему действительно везло. Во всяком случае, пока. Он удваивал ставку с каждым коном, и когда встал из-за стола спустя два часа, в кармане у него было больше ста долларов.

Он подошел к стойке бара и заказал рюмку виски, которую осушил одним глотком, а затем направился в гостиную посмотреть, что еще может предложить бордель для приятного времяпрепровождения.

Кэтлин стояла у окна и отчаяние сжимало ее сердце. Где же Рэйф? Она избегала очевидного ответа, хотя и знала правду. Он уехал в город, чтобы купить любовь, в которой она ему отказала. Сердце ее разрывалось от боли, такой жестокой, такой острой, что она испугалась, что может умереть.

Борясь со слезами, она пошла в свою комнату, надела ночную рубашку и забралась в холодную постель. Она долго лежала без сна. Это ее свадебная ночь, которая должна быть самой счастливой в жизни. А вместо этого она осталась дома одна, гадая, где ее муж.

Кэтлин поднялась, накинула халат и вышла в гостиную. Помешав уголья в камине, она подложила еще одно полено и села у окна, вглядываясь в темноту. Ее глаза наполнились горестными слезами. Не следовало им так быстро жениться, грустно думала она. Она все еще оплакивала отца, все еще пыталась разобраться в своих чувствах к Рэйфу. Ее тянуло к нему, и она знала, что ему можно доверять. Но она еще не смирилась с тем, что он наполовину индеец. А может, никогда и не смирится…

– О, Господи, – прошептала она, – что же я натворила!

Глубокой ночью Кэтлин увидела, как Рэйф въехал во двор, ведя за собой на поводу Черный Ветер, и почувствовала внезапное облегчение. Может, он ездил в город вовсе не к женщинам?

Она поднялась, не зная, как поступить. Пойти в спальню и притвориться, что не знает о его поездке? Или преградить ему дорогу и потребовать ответа?

Она все еще стояла в нерешительности, когда дверь распахнулась, и Рэйф вошел в комнату.

– Кэтлин, – удивленно проговорил он, – почему ты не спишь?

– Я не могла уснуть, – честно призналась она. – А где был ты?

– В городе, – сказал он ничего не выражающим голосом.

– Ездил за Черным Ветром?

– Да.

– И больше ничего?

Рэйф приподнял черную бровь.

– А что, например?

Ей стало жарко, но она зашла уже слишком далеко, чтобы остановиться.

– Я думала, что ты, может быть, пошел в дом терпимости.

Она затаила дыхание, ожидая ответа.

– Именно там я и был, миссис Галлахер.

Его голос был тихим, но то, с каким выражением он произнес слово «миссис», задело ее за живое. Он не пошел бы в это ужасное место, если бы она не отказала ему в его супружеских правах. Словно холодная рука сжала ее сердце. Она лишилась дара речи. Ей хотелось закричать на него, обвинить в измене, но ей некого было винить, кроме себя. В конце концов, он же мужчина, а не мерин, и если она не хочет отдаться ему, найдутся другие женщины.

– Есть возражения? – спросил Рэйф.

Кэтлин покачала головой. У нее хватит возражений, гневно подумала она, но слова застревали у нее в горле. Как может она признать, что он нужен ей, теперь, когда он уже побывал в борделе? От него пахло табаком, виски и дешевыми духами. Она представила, как он курит, пьет, а потом заигрывает с какой-нибудь ужасной проституткой. Эта картина причинила ей неожиданно сильную боль, и Кэтлин прикусила нижнюю губу, чтобы удержаться от рыданий.

Рэйф отрывисто кивнул. Он надеялся разжечь ее ревность, заставить ее признать, что хоть немного нужен ей, но, похоже, зря теряет время. Ей нужен не муж, а управляющий ранчо.

– Спокойной ночи, миссис Галлахер, – желчно произнес он и вышел из комнаты.

Кэтлин проводила его взглядом, оскорбленная на этот раз и его резким прощанием. Она замужняя женщина, горестно подумала она, но ей еще никогда не было так одиноко.

В следующие дни присутствие на ранчо Рэйфа ощущалось везде. Хотя он взял на себя управление всего пару недель назад, изменения были уже видны. Ограду и крышу кухни починили; скот продолжали клеймить, а бычков кастрировать. Несколько деревьев возле дома срубили на дрова; реку очистили от мусора, чтобы вода не застаивалась; всех лошадей перековали. Остатки сарая убрали и расчистили место для постройки нового.

Кэтлин знала, что работники ворчали по поводу Рэйфа. Он требовал за дневную плату дневной работы, не позволяя халтурить и пить во флигеле по вечерам. Это было не больше того, что требовал ее отец, но мужчины не хотели подчиняться метису. Поли сказал ей, что они постоянно говорят о том, чтобы оставить ранчо, но никто пока еще этого не сделал.

Если бы у нее с Рэйфом дела шли так же хорошо, как на ранчо, подумала Кэтлин, развешивая белье. Рэйф переселился в свободную спальню и редко заговаривал с ней, за исключением тех случаев, когда касалось ранчо. За столом они сидели в полной тишине, и напряжение между ними росло день ото дня. И каждый субботний вечер он надевал выходную рубашку, чистил туфли и уезжал в город.

Это время было наполнено для Кэтлин грустью и разочарованием. Она представляла себе, как другие женщины обнимают ее мужа, как он ласкает и целует их и шепчет какой-нибудь продажной девке нежные слова, которые так необходимы самой Кэтлин. Но Рэйф ни разу не приблизился к ней, не сказал ничего такого, что дало бы понять, что она нужна ему.

– Я ненавижу его, – думала Кэтлин, снимая с веревки рубашку Рэйфа и бросая ее в корзину. – Ненавижу изо всех сил, со всей страстью…

Она горько улыбнулась. Со всей страстью… Самое подходящее слово. Сейчас ее желание разгорелось еще сильней, чем в день их свадьбы. Несмотря на то, что он наполовину индеец, она страстно желала его поцелуев, нежного прикосновения рук к волосам, страстно желала его тела, от воспоминания о котором у нее подкашивались ноги, и все сжималось внутри от предчувствия чего-то гораздо большего.

Она бросила последнюю рубашку в корзину, подняла ее к бедру и понесла к задней двери. Тогда-то она и увидела Рэйфа. Он скакал на Черном Ветре вокруг кораля. Красавица лошадь не бежала, а, казалось, плыла: длинные ноги вытянуты вперед, шея выгнута, голова высоко поднята, а хвост развевается на ветру черными шелковыми прядями. Рэйф… Солнце блестело на его обнаженной спине и широких плечах, зажигало в его волосах синее пламя. Она залюбовалась крепкими мышцами на ногах: он мог управлять лошадью только одним сжатием коленей.

Если бы она была художником, во второй раз со времени их знакомства подумалось ей, она попыталась бы запечатлеть красоту человека и лошади, кружащих по коралю, – два прекрасных существа, слившихся на мгновение в одно целое.

Корзина с бельем была забыта. Она увидела, как Рэйф резко повернул лошадь и поскакал в обратном направлении.

Рэйф заметил Кэтлин боковым зрением. Повернувшись, он еще раз объехал кораль, остановил Черный Ветер и спрыгнул на землю. Сняв уздечку, любовно похлопал кобылицу по шее и перебрался через ограду.

Сердце его забилось сильнее, когда он подошел к Кэтлин. Удивительно, насколько сильно она действует на него. Стоит только увидеть ее, чтобы тотчас захотеть. То, что она наблюдала за ним, было ему приятнее, чем следовало бы.

– Давай понесу, – сказал он, взяв у нее корзину.

– Спасибо, – пробормотала Кэтлин, стараясь не смотреть на его обнаженную грудь, на тонкую струйку пота, стекавшую на подтянутый живот.

Кэтлин повернулась на каблуках и открыла заднюю дверь, не переставая чувствовать присутствие Рэйфа сзади. От него пахло потом, лошадьми и табаком. Мужской запах, подумала Кэтлин, и, пожалуй, даже приятный.

Рэйф поставил корзину на кухонный стол и оседлал один из стульев, скрестив руки на спинке.

– Хочешь лимонаду? – спросила Кэтлин.

– Хочу.

Он смотрел, как она двигается по кухне, зачарованный ее красотой и неизъяснимой грацией, с которой она достала стакан из буфета, наполнила его лимонадом и отрезала кусок пирога с шоколадом. Сколько ночей он лежал без сна в мыслях о ней? Сколько раз покидал одинокую кровать и выходил из дома, вдыхая прохладный воздух, давая ему остудить свою разгоряченную плоть?

Он заставил себя не думать о желании, мучившем, словно старая рана.

– А что на обед?

– Цыпленок с яблоками в тесте.

Рэйф кивнул. Она хорошо готовила, но думал он не о еде. Если бы она на самом деле была его женой, он обнял бы ее и крепко поцеловал, а может, и занялся бы с ней любовью прямо здесь, на кухонном полу, при свете дня. Если бы она на самом деле была его женой, он рассказал бы ей о ночах, когда он видел ее во сне, признался бы, что для него она самая желанная женщина в мире. Если бы она на самом деле была его женой, ему не нужно было бы ничего говорить, горько подумал он. Она сама знала бы это.

Он встал, выругавшись про себя. Осушил стакан одним большим глотком, вытер рот тыльной стороной ладони.

– Увидимся за ужином, – хрипло проговорил он и вышел из дома.

Ужин прошел в напряженном молчании. Был субботний вечер, и Рэйф собирался в город. Кэтлин машинально поглощала пищу; ее воображение уже рисовало его в объятиях другой, обнимающей, смеющейся, ласкающей его… Показались непрошеные слезы, которые невозможно было скрыть.

Рэйф поднял глаза и сразу же забыл о еде, увидев слезы, текущие по щекам Кэтлин.

– Что случилось? – спросил он, обеспокоенный тихой грустью, отражающейся в ее глазах. – Что-то не так?

– Сегодня суббота, – всхлипнула Кэтлин. Рэйф нахмурился.

– И что?

– То, что ты опять уедешь в город, а я останусь здесь одна.

«Ну вот, – подумала она, – я сказала это».

– Я остался бы дома, если бы было зачем, – хрипло проговорил Рэйф. Он желал ее, но поклялся не прикасаться к ней, пока она сама не придет к нему с желанием и готовностью быть его женой.

Кэтлин сглотнула слезы. Она хотела его, но не могла в этом признаться вслух! А что, если она согласится пойти с ним в постель, а потом не выдержит этого?

– Рэйф… дай мне немного времени.

– Бери его, сколько тебе нужно, – гневно нахмурившись, он встал из-за стола и пошел к себе в комнату.

Несколько минут спустя он появился снова, дьявольски привлекательный в своих черных брюках и темно-красной рубашке.

– Не жди меня, – желчно произнес он. Спустя пять часов, которые тянулись так долго, будто время остановилось, после того, как Кэтлин убрала со стола, помыла и вытерла посуду, вымыла пол на кухне, она разожгла камин, взяла книгу и попыталась читать, но не смогла понять ни слова и отбросила книгу в сторону.

Она горестно смотрела на огонь. Танцующие языки пламени загипнотизировали и усыпили ее.

Как всегда, Рэйф вошел в ее сны со всей силой своей притягательности и озорной улыбкой. Но на этот раз сон превратился в кошмар. Она видела уже не одного, а множество индейцев в боевой раскраске. Они скакали по ранчо, убивая отца, Лютера, ковбоев, поджигая дом и услышала, как кто-то зовет ее, как чьи-то руки трясут ее…

– Кэтлин! Черт возьми, Кэти, проснись!

Вернувшись, Рэйф увидел слезы на ее щеках, услышал горестные стоны и теперь обеспокоенно тряс ее за плечи.

Ее веки задрожали, приоткрылись, он обнял ее.

– Все хорошо, – прошептал он, опускаясь на пол у камина и прижимая ее к себе. – Все хорошо.

Он гладил ее волосы, его дыхание щекотало ее щеку – такое нежное, теплое, чуть пахнущее бренди.

Кэтлин прижалась к нему, благодарная за то, что он крепко обнимал ее своими сильными руками, успокаивал прикосновениями и голосом, низким и хриплым, заверяя в том, что бояться больше нечего.

– Мне приснился кошмар, – произнесла Кэтлин, – тот день, когда убили отца…

Сама того не замечая, она замерла в его объятиях.

Рэйф почувствовал, что тело ее напряглось и каким-то образом отдалилось. Он снова прочел обвинение в ее глазах. Он почти слышал, как она презрительно произнесла про себя слово «индеец».

– Теперь все нормально? – холодно спросил он.

Кэтлин кивнула, не в силах отвести глаз, что попали в плен его взгляда. Она почувствовала глубокую боль в его глазах, невысказанную горечь в прикосновениях рук, все еще обнимавших ее.

– До каких пор ты будешь винить меня в том, что случилось с твоим отцом? – отрывисто спросил он. – Когда ты перестанешь ненавидеть меня за то, что я индеец, и себя за то, что вышла за меня замуж?

– Рэйф…

– Я не дикарь, Кэтлин. Я никого никогда не убивал. Я не дикарь, – повторил он, не сводя с нее горящих черных глаз. – Если бы я был дикарем, то сейчас ты уже была бы женщиной, и… о, Боже, – пробормотал он, – наверное, я все-таки дикарь…

Рэйф приблизился к Кэтлин, и они слились в поцелуе, сильном до сладкой боли. Его язык требовательно заскользил по ее нижней губе, ища вход в томительную неизвестность за ней…

Кэтлин не сопротивлялась. Она обняла его шею, приоткрыла губы, впуская его язык, отвечая на поцелуй.

Тепло камина не шло ни в какое сравнение с жаром, который мгновенно охватил их обоих.

У Кэтлин вырвался низкий стон, когда его губы заскользили по ее шее, прочерчивая влажную дорожку на нежной коже горла. Сердце ее забилось, словно кузнечный молот, когда руки Рэйфа скользнули по ее груди и коснулись бедер. Не отнимая губ, он опустился на пол, увлекая ее за собой, и теперь их тела прижимались крепко друг к другу: бедра к бедрам, лоно к лону…

Его рука скользнула под ночную рубашку и медленно, возбуждающе двинулась от щиколотки к бедру. У нее захватило дыхание от прикосновения к ее обнаженной коже, и она крепче прижала его к себе, их языки не переставали ласкать друг друга.

Откуда-то издалека Кэтлин услышала звук – настойчивый, раздражающий. Она тихо застонала, когда Рэйф оторвал свои губы от нее, и только тогда поняла, что кто-то стучится в парадную дверь.

Рэйф оставил Кэтлин и, выругавшись про себя, направился к двери. Его рука потянулась к винчестеру, висевшему над дверью. Он глубоко вздохнул:

– Кто там?

– Поли.

Рэйф, нахмурившись, открыл дверь.

– Что, черт возьми, ты делаешь здесь так поздно?

– В корале неприятности, – объяснил Поли. – На коня Кэтлин напала пума.

– О, нет! – вскрикнула Кэтлин, – Рэд… он еще жив?

– Да, мэм. Но, по-моему, вам нужно пойти посмотреть на него.

– Да-да, конечно.

Крупный жеребец лежал на боку в корале. Его шея и бока были покрыты ранами, и Кэтлин показалось, что все кругом залито кровью. Но не эти раны были самыми худшими. Борясь с пумой, жеребец сломал левую переднюю ногу. Конь тихо заржал, уловив ее запах; Кэтлин, сдерживая слезы, опустилась рядом с ним на колени.

– Насколько это серьезно, Поли? – спросила она, гладя коня.

– Очень серьезно, миссис Галлахер.

– Его придется убить?

– Не знаю. Вам решать, а не мне.

– А что бы ты сделал?

– Если бы он был моим, я попытался бы спасти его.

Кэтлин кивнула.

– Я могу как-то помочь?

– Оставайтесь рядом. По-моему, ваше присутствие его успокаивает.

Следующие два часа она сидела рядом с Рэдом, пока Поли вправлял сломанную ногу и аккуратно зашивал многочисленные раны на шее и боках животного. Рэйф оставался с ней, поддерживая голову жеребца, чтобы тот не смог подняться.

Близился рассвет, когда Поли встал. На его лице отражалась усталость, руки были залиты кровью.

– Я сделал все, что мог, миссис Галлахер. Теперь остается только ждать.

Кэтлин медленно поднялась. Ноги и спина болели от долгого сидения.

– Спасибо, Поли.

– Придется держать его в одном из стойл, пока кость не срастется. Мне бы не хотелось, чтобы он гулял по ранчо в таком состоянии.

– Ему это не понравится, – заметила Кэтлин со слабой улыбкой, – а когда нога заживет, на нем ездить будет не лучше, чем на медведе. Ты же знаешь, что бывает, когда его не выгуливают каждый день.

Поли кивнул. Не было уверенности в том, что она когда-нибудь вообще сможет ездить на гнедом, и они оба знали это.

– Пошли, Кэтлин, – произнес Рэйф, обнимая ее за плечи. – Тебе надо немного поспать, да и Поли, думаю, тоже.

Она без возражений и даже охотно последовала за ним в дом. Его рука соскользнула на ее талию, когда они шли по узкому коридору к спальне Кэтлин. Он убрал руку, когда они дошли до двери, и неожиданно им обоим стало неловко.

Они были недавно так близки, подумала Кэтлин. Если бы она знала, как вернуть ощущение тех минут у камина! Она уже собиралась попросить его остаться с ней на ночь, чтобы насладиться его успокаивающим присутствием, узнать, как это – заснуть в его объятиях… Но тут ее посетила неожиданная мысль о проститутках, раскрашенных, надушенных и напудренных, в одной постели с Рэйфом, которые ласкали его, как это недавно делала она, руками, более опытными, чем ее собственные.

– Спокойной ночи, Рэйф, – сухо произнесла она. Как она могла позволить ему поцеловать себя? Как могла она забыть, что он предпочел других женщин ей, своей жене?

– Кэтлин, – невысказанное желание обнять, успокоить, прозвучало в его голосе. Долгое мгновение они стояли рядом, не касаясь друг друга.

Я хочу его, думала Кэтлин, хочу, несмотря на всех этих женщин…

Рэйф ждал в надежде, что Кэтлин попросит его остаться, но когда она не сделала этого, он засунул руки в карманы и отвернулся. Холодно и горько он пожелал ей спокойной ночи и оставил ее одну, так и не прикоснувшись к ней.

В следующую субботу Кэтлин сказала Рэйфу, что ей нужно съездить в город, чтобы пополнить запасы, но на самом деле ей хотелось уехать с ранчо. Ей нужно увидеться с Кристиной, поговорить с кем-нибудь, кто выслушает ее, не пытаясь судить.

Утром она тщательно оделась: внешний вид сейчас был очень важен, более важен, чем когда-либо. Никто в городе не должен догадаться, что она несчастлива, что ее брак далек от совершенства.

Она выбрала зеленое платье с крошечными белыми цветочками, вышитыми на корсаже. Широкий белый кушак опоясывал талию, а черные кожаные ботинки туго охватывали ее щиколотки. Она в последний раз бросила быстрый взгляд в зеркало перед тем, как выйти из комнаты. Платье шло к ее волосам и глазам, подчеркивало достоинства фигуры. Ей подумалось: заметит ли Рэйф, как хорошо она выглядит? Но тут же выругала себя за то, что думает об этом.

Он ждал ее в общей комнате. С тех пор, как они поженились, он купил несколько пар брюк и рубашек, пару туфель, широкополую стетсоновскую шляпу. Сегодня на нем были черные брюки и темно-синяя рубашка, а шляпу он сдвинул на затылок.

– Готова? – отрывисто спросил он, и когда Кэтлин кивнула, открыл дверь и вышел вслед за ней.

Сильными уверенными руками он помог ей забраться на сиденье. Потом, сев рядом, взял поводья, и повозка тронулась с места.

Кэтлин едва замечала, где они едут, – все ее внимание занимал Рэйф. Сердце ее билось сильнее всякий раз, когда их бедра соприкасались во время качки.

Уголком глаз она изучала его профиль. Он стал еще красивее с тех пор, как они впервые встретились. Неужели его плечи стали еще шире, а ноги – еще длиннее?

Она подумала о тех ночах, которые провела без сна, мечтая о нем, и все же, как ни велико было ее желание, она не могла забыть о ночах, проведенных им в городе. Образ Рэйфа в постели с одной из проституток преследовал и мучил ее, а собственное желание начинало казаться ей таким же дешевым и пошлым.

Рэйф не сводил взгляда с дороги. С той ночи, когда Кэтлин приснился кошмар, он надеялся, что она забудет, что он наполовину индеец, и, наконец, увидит в нем просто мужчину. Но, похоже, ее устраивает сложившееся положение, а он не собирается умолять ее о благосклонности.

Он ругал себя за эти мысли. От женщин не жди ничего, кроме неприятностей. И все же он не мог отрицать, что она нужна ему, что несколько поспешных поцелуев не могут облегчить страшную тоску, снедавшую его днем и ночью. Он хотел делиться с ней своими мыслями, мечтами, сомнениями… Он взглянул на нее, восхищаясь безупречной красотой кожи, золотом волос, румянцем на щеках… Она сплела руки на коленях и, похоже, полностью поглощена окружающим пейзажем.

Ему стало легче, когда они приехали в город. Ее близость – это постоянная пытка. Он оставил ее у магазина, сказав, что будет ждать ее здесь ровно в три часа. Кэтлин улыбнулась и проводила его взглядом, когда он перешел улицу и вошел в салун. Вздохнув, она поспешила к дому Кристины. У нее было два часа на то, чтобы навестить подругу и сделать покупки.

Кристина удивилась и обрадовалась Кэтлин. Они несколько минут обменивались шутливыми замечаниями ни о чем, пока любопытство Кристины не победило.

– Хватит нам болтать о ценах на материю и о погоде, – искренне произнесла она. – Тебя что-то беспокоит?

– Неужели это так заметно? – испугалась Кэтлин.

– Нет же, но я знаю тебя достаточно, чтобы заметить, что у тебя что-то не так. Что же это?

– Рэйф, – призналась Кэтлин.

– Он что, бьет тебя? – спросила Кристина, только наполовину в шутку. Рэйф – индеец, и ничего в его действиях не удивило бы ее.

– Нет, вовсе нет, Крис, но все так запуталось!

– Я слушаю тебя, дорогая.

Кэтлин глубоко вздохнула, а потом, опустив глаза, рассказала Кристине о том, что случилось в ее свадебную ночь.

– Я вела себя неправильно, – закончила Кэтлин. – Я понимаю, что обидела его.

– И теперь ты жалеешь об этом. Кэтлин кивнула.

– Что мне делать? Я же не могу подъехать к нему со словами: «Прости меня, Рэйф, давай займемся любовью».

– А почему бы и нет? Вы ведь женаты. Кэтлин удивленно посмотрела на подругу.

– Интересно, как бы он отреагировал? Что бы он подумал? А если бы он отказался?

Кристина пожала плечами.

– По-моему, ты слишком серьезно к этому относишься. Ты хочешь его. Он, похоже, хочет тебя. Что тебе терять?

Мою гордость, подумала Кэтлин, но не произнесла этого вслух.

– Гордость не согреет в холодную ночь, – сказала Кристина, снова лукаво улыбнувшись.

– Ты удивляешь меня, Крис, – пробормотала Кэтлин. – Ты даже не замужем, а даешь мне такие советы. Я поражена.

Кристина рассмеялась, и Кэтлин присоединилась к ней. Смех ослабил напряжение, и Кэтлин почувствовала себя лучше.

– Советовать может каждый, – сказала Кристина. – Наверное, я бы побоялась обсуждать такие интимные проблемы, но иногда мне кажется, что люди слишком много беспокоятся о семейных делах.

– Смотри, не говори никому таких вещей, а то твоя репутация погибнет, – посоветовала Кэтлин на прощание.

– Ты совершенно права, – рассмеялась Кристина. – Держи меня в курсе своих дел.

– Обязательно. Спасибо, Крис.

Кэтлин улыбалась, выходя из дома Кристины почти два часа спустя. Может, ее подруга и права. Может, ей следует рискнуть и признать свою неправоту. Она вошла в магазин и сделала заказ. Пока вещи загружали в повозку, она беседовала с женой владельца. В магазине было еще несколько женщин, и Кэтлин видела, что они смотрели на нее с любопытством. «Замужем за полукровкой, – почти слышала она их мысли. – Как ей с ним? Такой ли он дикарь, какими слывут все остальные индейцы? Оскорбляет ли он ее, бьет, унижает ли?».

Отворачиваясь от прилавка, Кэтлин заставила себя улыбаться, надеясь, что выглядит в браке счастливой во всех отношениях. Она кивнула нескольким дамам и вышла из магазина. Щеки ее покрылись краской гнева, когда она услышала громкий шепот одной из них: «И как это Кэтлин Галлахер отважилась приехать в город и разговаривать с приличными людьми?»