Текст книги "Правила обольщения"

Так и есть. Алексию уже успели просветить.

– И неплохой. Хотя мой отец запретил ей издаваться. Он считал, что это неприлично.

– Возможно, полагал, что в своих произведениях – будь то поэзия или проза – она выставит себя напоказ?

Возможно, и его тоже. Холодную непреклонность и жестокое удовлетворение, с которым он взирал на то, как несчастна его жена. Именно этого он и боялся.

Перед глазами Хейдена всплыла картина, которую он силился забыть. Вот перед ним темная комната. За столом с пером в руке сидит женщина, склонившись над листком бумаги. Ее взгляд всегда был ясным и осмысленным, когда она писала. Более того, в нем горела радость оттого, что она может посетить другой, лучший, мир.

«Посмотри на нее, мой мальчик. И никогда не забывай того, что увидел. Она несчастна. И это результат неразумных поступков, навеянных эмоциями».

Хейден прочитал записи после смерти матери. Он обнаружил необыкновенной красоты стихи, наполненные оптимизмом. Они раскрывали ее совсем с другой стороны, но Хейден не видел этого раньше из-за ее отчужденности. На какое-то мгновение, показавшееся ему вечностью, он возненавидел мужчину, заставившего замолчать этот голос.

– Она удалилась от мира и от нас, но она не сошла с ума. Не думай, что наша кровь испорчена болезнью.

Алексия не стала возражать и утверждать, что никогда не интересовалась его прошлым. Она вообще ничего не говорила. Возможно, грубый тон Хейдена заставил ее замолчать.

Она просто повернулась к мужу и нежно его поцеловала.

Глава 16

Саттонли принял Хейдена в своей просторной гардеробной. В этой комнате с потолком, украшенным золотыми узорами и картинами с изображениями нимф и сатиров, он курил сигары и обменивался последними новостями с ближайшими друзьями.

– Ты довольно рано, Ротуэлл. Видимо, приехал по делам.

– Да.

– Проблемы с капиталовложениями в новое предприятие?

Хейден сел на мягкий диван невероятных размеров. Комната напомнила ему о его визитах сюда много лет назад, когда Саттонли еще не унаследовал титул. Эта гардеробная была берлогой Саттонли, куда тот приводил товарищей и коротал с ними долгие ночи за выпивкой и картами.

– Я приехал поговорить о Бенджамине Лонгуорте. У меня были причины на то, чтобы после его смерти узнать о состоянии его финансов. Я помогал банку оценить состояние и долги Тимоти. В процессе всплыло имя Бена.

– Тимоти Лонгуорт претендовал на звание банкира. Так что он мог сам все это сделать.

Хейден проигнорировал справедливость этого замечания.

– Вчера я узнал, что у Бена был счет в Банке Англии.

– Забавно. Он не доверил деньги своему собственному банку, но ожидал этого от всех нас.

– Это был необычный счет, открытый для необычных целей. Деньги переводились на него на короткое время, а потом снова снимались. Иногда Бен снимал наличные, но он также выписывал чеки многим людям, в том числе и тебе.

Слабая улыбка свидетельствовала об изумлении Саттонли.

– Копайся в финансах Лонгуорта, сколько душе угодно, Ротуэлл, только не лезь в мои дела.

Хейден поднялся с дивана и прошел вдоль стены, увешанной полками красного дерева с многочисленной коллекцией камней и перьев. Будучи студентом, Саттонли очень интересовался естественными науками, но много лет назад удовольствия Лондона отодвинули хобби на второй план.

Хейден взял с полки слоистый красный камень, который они привезли из путешествия в Озерный край.

– Несколько лет назад ты положил в банк Лонгуорта и Дарфилда деньги, не так ли?

– Незначительную сумму. Благородный жест. Небольшая помощь другу друга.

– Но в отчетах говорится, что ты вскоре закрыл счет.

– Я решил, что не обязан помогать другу друга, которого считаю до неприличия нудным. И потому закрыл счет.

– И все же на протяжении нескольких лет Бен передавал тебе деньги.

– Это были его личные деньги для уплаты долга.

– Он выписывал тебе только чеки? Или передавал наличные тоже?

– Ты считаешь благоразумным продолжать в том же духе, Ротуэлл? Совать нос в дела двух старых друзей?

Хейден был уверен, что это неблагоразумно. Однако знал, что должен добавить красок к новому портрету Бенджамина, нарисованному воображением. Сейчас этот портрет представлял собой примитивный невыразительный набросок, карикатуру на преступную алчность и безысходность. Хейден с трудом узнал лицо друга.

– Ты положил на счет в банке Бенджамина тысячу фунтов. А чеков было выписано на пять тысяч. Еще большая сумма была снята наличными через равные промежутки времени. В общей сложности ты получил пятнадцать тысяч.

Саттонли глубоко вздохнул, откровенно скучая.

– Я не разделяю твоего увлечения цифрами. Кого волнуют наши отношения с Беном?

– Меня.

– Вот незадача. Он умер и не сможет удовлетворить твоего любопытства.

В ленивом тоне Саттонли прозвучали нотки самодовольства. Они заставили Хейдена отвлечься от коллекции камней и взглянуть на друга.

Поза Саттонли свидетельствовала о том, что разговор не представляет для него никакого интереса. На его лице застыло скучающее выражение, но глаза горели недобрым огнем. В них читался гнев, а еще предостережение и настороженное лукавство.

Он безмятежно взирал на друга, не подозревая, что его глаза дали Хейдену ответы на все интересующие его вопросы. А может быть, он хотел, чтобы кто-то знал, насколько умным он оказался после обнаружения подлога.

– Я должен извиниться, Ротуэлл. У меня слишком много дел. – Саттонли поднялся со своего места и направился к двери. – Мой дворецкий проводит тебя.

– Насколько большим был тот долг? – спросил Хейден. – Сколько он тебе задолжал?

Саттонли остановился и повернулся вполоборота. После недолгого сражения гордость победила благоразумие.

– В некотором смысле он должен был мне свою жизнь.

Хейден поднялся с постели в своих апартаментах в Сити и, спотыкаясь, побрел к умывальне. Он даже не стал смотреться в зеркало, настолько все расплывалось перед глазами.

Он приехал сюда три дня назад, после встречи с Саттонли. Или с того момента прошло уже четыре дня? Время ускользало от него. Саттонли раскрыл махинации Бена и заставил его платить. Узнав правду и поняв, что у Бена была веская причина страшиться возвращения в Англию, Хейден приехал сюда, в свой уединенный дом. Клерк заказал Хейдену ужин, никаких распоряжений больше не поступило. Хейден не помнил, сколько времени провел за вычислениями, после чего в полном изнеможении уснул.

Серебристые лучи рассвета превратились в белый сноп, когда солнечный свет ударил в окно. Он был настолько ярким, что Хейден ошеломленно сел на постели. Правда начала выползать из темных уголков сознания, потому что утомление и отчаяние больше не могли сдержать ее. Эта правда, словно острый нож, резанула Хейдена по сердцу.

Он позволил Бену умереть. Мысль об этом преследовала его на протяжении многих лет, не давая покоя.

Он должен был предотвратить беду. Ударить Бена, когда все остальные аргументы были исчерпаны, и стащить с палубы вниз. Но злость в тот момент сделала его глухим и слепым, и Хейден от него отвернулся.

Бен намеренно его разозлил. Он знал, что собирается сделать. И не открыл правды. Бен не верил, что сможет получить помощь, если во всем признается. Он думал, что признание приведет его на виселицу. «Теперь ты говоришь совсем как твой отец. Сама рассудительность и логическое превосходство».

Хейден злился на самого себя, на Бенджамина и на обстоятельства.

Он сорвал с себя рубашку, облокотился об умывальник и плеснул в лицо водой. Струйки покатились по его обнаженной груди, змейками огибая длинный шрам. Хейден содрогнулся от болезненного воспоминания. Он вспомнил, какую боль и страх испытал в тот момент, когда острый клинок рассек его плоть. Тот деревенский дом был не больше его спальни и такой же темный. То, что Хейден – брат английского лорда, не имело для турецких солдат никакого значения. Они хотели позабавиться с ним.

Если бы не внезапное вмешательство Бена, Хейден умер бы медленной мучительной смертью. Бен ворвался в окно в последний момент.

Хейден надел рубашку и немедленно отправился к секретеру в соседней комнате. Он убегал от реальности в безупречный мир цифр. Так наркоман уходит от реальности, приняв очередную дозу опиума. Удалившись в священную страну цифр, Хейден начинал существовать как бы отдельно от реального мира с его болью и беспорядочными эмоциями, делающими существование чересчур нечестивым.

Алексия постучала кончиком письма по столешнице секретера. Длительное отсутствие Хейдена беспокоило ее. Она старалась не думать о том, где он может быть и с кем. Она старалась не воспринимать его отсутствие как предательство, хотя подобное поведение Хейдена причиняло ей еще большую боль после спокойной ночи, проведенной вместе.

Растущее раздражение было вызвано письмом, которое Алексия держала в руке. Роуз написала. Наконец-то. Тон письма был такой, словно она писала дальней знакомой. В письме говорилось о каких-то общих вещах, о разнице в положении девушек даже не упоминалось. И все же контакт был установлен, и Алексия не хотела, чтобы дверь захлопнулась перед ее носом прежде, чем она успела войти и попытаться вернуть себе родных.

Примерная жена, жившая в душе Алексии, хотела рассказать о письме мужу. Нельзя просто взять экипаж и уехать из города, ничего не объяснив. Вряд ли Хейден считал, что она может гулять где-то целыми днями без предупреждения, не получив его разрешения.

Алексия попыталась утром порасспросить Фолкнера, но ничего не добилась. Никто в доме не знал, где находится Хейден. Его камердинер сказал, что вещей он с собой не брал и уехал не верхом, а в экипаже. Он наверняка в Лондоне. Возможно, пытался поднять свое настроение в обществе кого-нибудь более опытного, нежели его жена.

Алексия перечитала письмо от Роуз. Можно было просто написать ответ. Поддерживая вежливую переписку, она могла через несколько месяцев восстановить пошатнувшиеся отношения. Но Алексия не хотела ждать так долго. Она хотела увидеть Роуз немедленно и убедиться, что родные не потеряны для нее навсегда.

Алексия покинула спальню и велела подать экипаж. Она попытается разыскать Хейдена и поговорить с ним о письме Роуз. Если же он уйдет от ответа, отправится в Оксфордшир без его разрешения.

Алексия подала свою карточку дворецкому и попросила провести ее либо к маркизу, либо к лорду Эллиоту Ротуэллу. Несколько минут спустя дворецкий провел девушку в библиотеку, где ее ожидал Эллиот.

– Кристиан не принимает сегодня, – пояснил молодой человек. – Но я всегда рад вас видеть.

– Я приехала просить вашей помощи, – сказала Алексия. – Мне бы хотелось послать Хейдену записку, и я подумала, вы знаете, как это сделать.

На лице Эллиота появилось выражение изумления, смешанного с любопытством.

– Простите меня великодушно, но Хейден не посвящает меня в свои планы. Возможно, его камердинер…

– Его нет уже три дня. Я уверена, он в Лондоне. – Алексия пыталась говорить спокойно, стараясь ничем не выдать своего волнения. – Очень важно хотя бы сообщить ему, что мне необходимо уехать из Лондона на день или два.

Эллиот нахмурился.

– Три дня, говорите. – Он задумался. – Мой брат не остается ночевать у любовниц. Никогда. Кроме того, в последнее время их у него не было.

Алексия испытала облегчение, которое почти сразу же сменилось страхом.

– Я просто подумала… Возможно, он ранен или…

– Вряд ли. Экипаж вас ждет? В таком случае едем. – Эллиот решительно направился к двери. – Я поговорю с его камердинером, а потом отвезу вас к Хейдену.

Алексия поспешила за деверем.

– Вообще-то я хотела лишь послать ему записку.

– Если он там, где я думаю, записки будет недостаточно. Уж вы мне поверьте.

– Ты выглядишь как заключенный, Хейден.

Голос Эллиота прозвучал в тишине, словно пушечный выстрел, и вывел Хейдена из оцепенения. Ротуэлл был настолько сосредоточен, что у него даже свело подбородок. Он взглянул в окно, выходящее на юг, чтобы определить положение солнца. Уже перевалило за полдень.

Эллиот привез с собой одежду и несколько свертков и теперь отнес их в спальню.

– Я вижу, ты даже не переодеваешься для сна. Давно уже с тобой такого не бывало. Несколько лет, насколько я помню. Последний раз мы тебя разыскивали сразу после возвращения из Греции.

Внезапное появление Эллиота вернуло Хейдену ощущение реальности. Миру, в котором он пребывал, пришлось повернуться на сто восемьдесят градусов, чтобы приспособиться к этому неожиданному вторжению. Пока Эллиот распаковывал в спальне свертки, Хейден пытался привыкнуть к своему проснувшемуся сознанию. Он чувствовал себя так, словно долгое время пролежал в постели, борясь с лихорадкой.

Хейден опустил глаза и только теперь заметил, насколько грязна его сорочка.

– Тебя послал Кристиан?

– Нет. – Эллиот появился на пороге спальни. – Другой человек предупредил меня о твоем исчезновении. – Он кивнул в сторону двери.

Распахнув дверь, Хейден увидел стоявшую в приемной Алексию. Она не успела разглядеть его, поскольку он тотчас же захлопнул дверь.

– Ты даже не потрудился послать ей записку? – спросил Эллиот. – Оставил ее дома одну мучиться в догадках, где тебя искать: на дне Темзы или на попойке в борделе.

– Я не устраиваю попоек в борделях.

– Она об этом не знает. – Эллиот направился к двери. Хейден давно уже не видел брата в таком гневе. – Оставляю тебя с ней. Если я не уйду, то могу начать выяснять причины, толкнувшие тебя на подобный поступок. Надеюсь, Алексия испытала слишком большое облегчение, чтобы расспрашивать тебя о чем бы то ни было.

– Ты не стал бы ничего выяснять. Поэтому я и люблю тебя, Эллиот. Ты не даешь мне советов и не осуждаешь. Ты привозишь мне чистые сорочки и в то же время готов оставить меня наедине с этой своеобразной формой опьянения.

– Я не осуждаю тебя, потому что слишком хорошо знаком с состоянием, которое тебя так пьянит. Но это не значит, что я не беспокоюсь, когда ты в него погружаешься, Хейден. – С этими словами Эллиот вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Алексия заглянула. Ее лицо помрачнело при виде мужа. Не обращая внимания на клерка, она вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

Девушка оглядела Хейдена с ног до головы. И только теперь, под этим взглядом, он вдруг отчетливо понял, насколько отвратительно выглядит.

– Твой камердинер хотел приехать, но Эллиот запретил. Мне это показалось странным. Но я ведь не знала, что он догадался, в каком состоянии мы тебя найдем. – Алексия махнула рукой в сторону спальни. – Он был так любезен, что собрал все необходимое. Надеюсь, у тебя здесь есть бритва. Или послать твоего секретаря за парикмахером?

Хейден вдруг почувствовал собственное лицо и покрывавшую его растительность. Алексия же внимательно рассматривала его убежище.

– Не хочешь ли узнать, что творится в мире, муженек? Удивительные вещи случились, пока ты играл в отшельника. Скандалы, войны, великие открытия. – В голосе Алексии зазвучали сварливые нотки. – В чем дело, Хейден? Что ты здесь делаешь?

Хейден перешел в спальню, снял рубашку и стал умываться, поглядывая в зеркало на отражавшегося там дикаря. Эллиот прав. Так плохо не было уже давно. Последний раз подобное случилось с ним после возвращения из Греции. И причина была та же. Тогда отшельничество принесло Хейдену некоторое успокоение. Ему пришлось солгать самому себе о той ночи, чтобы вымолить у себя прощение. Странно, но на этот раз честность принесла ему большее облегчение.

Алексия последовала за ним, уселась на кровать и теперь ждала. Она не произнесла ни слова, пока Хейден ополаскивал лицо и тело уже давно остывшей водой. Ее холодные брызги окончательно вернули его в мир реальности.

Хейден нашел бритву в шкафчике, висевшем рядом с умывальником, и приготовился бриться. На лице Алексии, отражавшемся в зеркале, было написано недоумение.

Она ждала ответа на свой вопрос. Что он здесь делает? Ответ был краток.

– Я и мои братья унаследовали от матери склонность погружаться в собственные мысли, – произнес Хейден, проверяя пальцем остроту бритвы. – Время от времени мы уходим от реальности. Каждый по-своему.

– На несколько дней?

– Нет. На несколько часов.

– Но на этот раз тебя не было несколько дней.

– Такое случается крайне редко. Это не опасно и не удивительно.

– Виной тому твое дурное настроение, не так ли?

Хейден перестал перебирать лежавшие на умывальнике принадлежности. Этот разговор был неизбежен. Многие пары демонстрируют на людях сдержанность, но избежать близких отношений в постели почти невозможно. В моменты физической близости люди начинают обнажать друг перед другом душу, если только они не делают попыток предотвратить это. Любопытство Алексии было вполне понятно. Интересно, что находится там, в этих отдаленных фиалковых полях?

– Да, этому поспособствовало мое настроение. Но мой уход в себя разогнал тучи. Я поступил себе во благо.

– Ты предупредил, что мне не стоит вмешиваться. Ты злишься, что твой брат привез меня сюда?

– Нет.

Хейден действительно не злился. Вернее, не очень злился. Он не хотел представать перед Алексией в таком виде. Хейден подозревал, что выглядит очень слабым.

– Твоя мать писала в такие моменты. А что делаешь ты?

Хейден взял в руки бритву.

– В соседней комнате у окна есть секретер. На нем моя работа.

Алексия пошла посмотреть, что за работа. Тем временем Хейден побрился, тщательно вымылся и оделся. Когда он вышел из спальни, Алексия все еще изучала листки, испещренные цифрами.

– Конечно, я мало что поняла, – произнесла девушка. – Слова хоть и знакомые, а сложить из них предложения не могу.

– Как и в любом языке, в языке цифр может быть поэзия.

– Иногда я чувствую то же самое. – Алексия положила листки на стол. – Но если в этих комнатах тебя ждут незаконченные стихи, странно, что ты вообще их покидаешь.

– Я слишком люблю мир ощущений, чтобы надолго его покидать.

Хейдену понравилось, как Алексия кивнула. Словно он сказал что-то умное и совершенно логичное. Он не сомневался, что она поняла порядок перемещения из одной реальности в другую и то, что обстоятельства иногда одерживают над ним победу.

– Ты поехала к Эллиоту, потому что беспокоилась?

– Я лишь хотела послать тебе записку и подумала, что он может знать, как это сделать.

Хейден ощутил слабый укол разочарования. Алексия не думала о самом худшем и не волновалась за него. И она не стала бы его расспрашивать по возвращении. Она не ждала от него ничего, и меньше всего – объяснений.

– Какую записку?

В глазах Алексии заплясали злые огоньки, которые Хейден довольно часто видел с самого первого дня их знакомства. Их появление всегда означало только одно.

– Роуз прислала письмо, и я хотела поехать навестить ее. Я подумала, что нужно известить тебя об этом, чтобы ты не счел меня скрытной.

– Ты снова писала ей, Алексия?

– Да. Дважды.

– Ты ослушалась меня. Поэтому твое беспокойство касательно моего мнения о твоей скрытности несколько запоздало.

– Я не ослушалась, если быть предельно точной. Я не предала тебя в своих коротких письмах. Честно говоря, я вообще не упоминала твоего имени. Делая мне предложение, ты пообещал не препятствовать моему общению с друзьями, и я поверила тебе.

Растущее раздражение едва не заставило Хейдена потерять самообладание. И не только потому, что Алексия использовала его обещание в своих целях. Хейден был уверен, что каждый раз, когда она видела Лонгуортов или просто думала о них, в ее душе пробуждалась ненависть к нему. Даже через пятьдесят лет простое упоминание о них будет зажигать в глазах Алексии этот злой огонь.

– Твоя кузина пригласила тебя в гости?

– Я скорее состарюсь, чем дождусь от нее приглашения. Но она по крайней мере признала, что я не умерла для нее, и я поеду к ней в любом случае. Если Роуз откажется меня видеть, значит, так тому и быть. Но я не думаю, что она откажется.

Эта встреча была неизбежна. Со временем Алексия вернет себе расположение родных. Хейден не хотел запрещать ей этого, но будь он проклят, если разрешит им подчинить ее своей воле.

– Я не стану запрещать тебе эту поездку, Алексия. Более того, я поеду с тобой. Мы поживем несколько дней в Эйлсбури-Эбби, так что ты сможешь спокойно навестить своих родных.

Глава 17

Оксфорд окутывала влажная пелена, от которой краски казались приглушенными и размытыми. Студенты разгуливали небольшими группками вдоль древних каменных зданий, и выражение радости на их юношеских лицах казалось неуместным на фоне строгой университетской архитектуры.

Экипаж Хейдена покатил вверх по Сент-Джайлз-стрит, оставив здания университета позади. Вереницы магазинчиков и таверн выглядели так же, как и во всех маленьких городках, а атмосфера была более непринужденной. Экипаж остановился на противоположной стороне улицы напротив церкви Святого Эгидия.

Алексия хотела выйти из экипажа, но Хейден остановил ее, взяв за руку:

– Подождем ее в экипаже.

– Я бы предпочла подождать Роуз в церкви. Я не хочу, чтобы она ушла, увидев тебя.

– Если она предложила встретиться здесь и не пригласила домой, если она заплатила за экипаж, чтобы приехать сюда, она не уйдет. Она боится не меня, а собственного брата.

Алексия не разделяла уверенности Хейдена. Роуз быстро ответила на письмо, в котором Алексия предлагала встретиться. Должно быть, девушка догадалась, что даже если она ответит отказом, кузина все равно рано или поздно появится у нее на пороге. Таков был план. Алексия послала Роуз записку с просьбой о встрече, едва приехав в Эйлсбури. Вместе с тем она готова была нанести визит в любом случае, даже если бы дверь захлопнули перед ее носом.

Алексия смотрела в окно в ожидании наемного экипажа, который Роуз едва ли могла себе позволить.

– Но ты хотя бы позволишь мне поздороваться ней с глазу на глаз?

– Кучер поможет тебе выйти из экипажа, так что твоя кузина даже не догадается о моем присутствии.

Супруги разговаривали довольно категорично. Вчера, когда Алексия получила ответ от кузины, они спорили относительно того, ехать Хейдену с ней или нет. Алексия перечисляла веские причины, по которым Хейден не должен был ехать с ней. Хейден же был непреклонен.

Никто из супругов не повысил голос, но воздух дрожал от еле сдерживаемого гнева. Спор разгорелся вокруг безопасности Алексии, но она подозревала, что предметом спора являлось нечто другое. Хейдену не нравилось решение Алексии.

Теперь он сидел рядом с ней с непроницаемым выражением лица, которое можно было принять за холодность. Хейден отдалился от жены, заставив ее сердце затрепетать от беспокойства.

– Если бы братья порвали с тобой из-за выбора жены, разве ты не попытался бы наладить с ними отношения?

– Это зависело бы от цены компромисса и способа умаслить их.

– Попытка наладить отношения с моими родственниками ничего не стоит.

– То же самое было бы и в случае с моими братьями.

До Алексии начал медленно доходить смысл сказанного. Хейден не ожидал, что Алексию заставят платить за успех в отношениях с родственниками. Он думал, что их ожидания связаны с ним, что они поставят под угрозу преданность Алексии «ужасному лорду Хейдену».

В экипаже повисла тяжелая тишина, наполненная гневом Хейдена, которого тот старался не показывать. Алексия боялась, что если скажет хоть слово, Хейден прикажет кучеру уехать.

Вскоре перед входом в церковь остановилась скромная двуколка. Из нее вышла Роуз в мантилье, отороченной мехом. Эту самую мантилью Алексия брала у нее для первого визита в Истербрук-Хаус. Роуз не обратила внимания на стоявший на противоположной стороне улицы богатый экипаж, подошла к церкви и скрылась из виду.

Кучер открыл дверцу и опустил ступеньки. Алексия выглянула на улицу. К Роуз вела прямая дорожка. Сердце девушки наполнилось радостью, но неловкость затмила предвкушение счастья.

Алексия в нерешительности помедлила, прежде чем опереться на руку кучера. Неужели ей придется заплатить определенную цену? Пойти на компромисс? А что, если объятия родственников омрачат ее супружескую жизнь?

Отстраненность Хейдена и его гнев причиняли Алексии боль. Настоящую физическую боль, эхом отдающуюся в сердце. Алексия дрожала от холода, как если бы ее вдруг лишили тепла, окутывавшего ее все это время. Она не осознавала, насколько оно важно, а теперь его отсутствие напугало ее.

Алексия посмотрела на мужа. Когда это тепло просочилось за границы ночи? Когда она начала с нетерпением ждать его и получать удовлетворение от одних только объятий? Хейден не пришел к ней прошлой ночью, и теперь ее разочарование было настолько сильным и отчаянным, что она не знала, как ей быть.

На Алексию нахлынули самые противоречивые чувства. Ей казалось, что, покинув сейчас этот экипаж, она навсегда потеряет нечто очень важное.

Алексия ощутила теплое прикосновение. Затянутая в перчатку ладонь Хейдена накрыла ее руку в попытке успокоить и еще раз напомнить, кому она теперь принадлежит. Она обернулась, чтобы взглянуть на мужа. Тот тоже смотрел на Алексию сквозь открытую дверцу.

Он поднес руку жены к губам, поцеловал, а потом передал кучеру.

Роуз ждала Алексию у входа в тени старой церкви. Она внимательно всматривалась в экипаж, стоявший позади ее двуколки.

– Он там? – Вопрос девушки нарушил тишину церковного притвора.

– Это так важно? Здесь я. Только я. Рядом со мной нет ни одного мужчины. Ты чудесно выглядишь, Роуз. Впрочем, ты всегда выглядела чудесно.

Внимание Роуз перекочевало на сестру. Девушки взирали друг на друга в тусклом свете церкви. Алексии очень хотелось подойти ближе и раз и навсегда выяснить отношения хотя бы с Роуз.

– Ты тоже прекрасно выглядишь, Алексия. Несмотря на все мое отвращение к твоему сопровождающему, именно об этом я подумала, как только увидела тебя. По крайней мере, он заботится о ней, подумала я. И это положение вполне ее удовлетворяет.

– А ты предпочла бы, чтобы оно меня не удовлетворяло, Роуз? Твое сердце смягчилось бы, если бы я чувствовала себя несчастной?

– Да. – За жестоким ответом последовал глубокий вздох. – Нет, это неправда. Иногда бывают моменты, когда я проклинаю твое предательство. – Роузлин печально засмеялась. – Мне не приносит удовлетворения то, что я представляю тебя несчастной. Я умру от горя, если он разрушит твою жизнь также безвозвратно, как разрушил нашу.

Теперь Роуз напоминала скорее любимую подругу, нежели мстительную кузину. Алексия простила ей выпады в адрес Хейдена. У нее были основания считать его жестоким.

– Ты позволишь мне обнять тебя, Роуз? Я так по тебе соскучилась!

На протяжении нескольких мгновений боль стала почти физической. Возможно, Роузлин тоже ее почувствовала. Внезапно девушки бросились в объятия друг друга, смеясь оттого, что ударились шляпками, шмыгая носами и утирая слезы.

Алексия закрыла глаза и отдалась охватившим ее чувствам. Все ее существо светилось счастьем и любовью.

Девушки вошли в церковь и сели на скамью.

– Извини, что заставила тебя прийти в это холодное промозглое здание, – сказала Роуз. – Ведь Тимоти…

– Все еще нездоров?

– Он слишком часто бывает нездоров, и посему стал совсем бесполезен. Иногда, правда, случаются светлые дни. Но, должна признаться, он предпочитает нездоровье.

– Надеюсь, он не жесток.

– Нет. Не жесток, а просто… печален. И еще зол. Если бы ты приехала к нам, не знаю, что могло бы случиться. Он пришел в ярость, когда узнал о твоем замужестве. Говорил такие ужасные вещи. Если бы он узнал, что я встречаюсь с тобой…

– Я очень благодарна тебе за то, что ты пришла, Роуз. Я чувствовала себя так одиноко с тех пор, как ты покинула Лондон. Ни одна подруга не сможет заменить мне женщину, которую я считаю своей сестрой.

Роуз сжала руку Алексии.

– Я пришла сюда потому, что тоже считаю тебя своей сестрой. А еще я хотела убедиться, что ты по собственной воле вышла замуж за этого человека. Тимоти сказал, что Ротуэлл… что этот негодяй домогался тебя. Внезапное бракосочетание, твоя зависимость от него… В общем, Тим рассказал ужасную историю.

Но не правдивую. Алексия не ожидала, что ее родные простят Хейдена, но не могла позволить им обвинить его в том, что не имело к нему никакого отношения.

– Знаешь, Роуз, я не слишком заботилась о своей добродетели. Но Ротуэлл не домогался меня. Должна признаться, я уступила зову страсти, возможно, потому, что у меня было не так много опыта в подобных делах.

– Раз была страсть, значит, кто-то разжег ее. Наверное, он все-таки достоин уважения, раз сделал то, что должен был, после того как соблазнил тебя. Он мог бросить тебя, запятнав твою репутацию. После этого ты не смогла бы остаться наставницей его кузины и лишилась бы заработка.

Алексия промолчала. Роуз признала, что Хейден повел себя благородно, и девушка не захотела ее разубеждать.

– И все же, как можно выйти замуж за такого мужчину, Алексия? Быть связанной узами брака с человеком, не знающим жалости? – На лице девушки проявилась гримаса отвращения. – Как делить постель с мужем, которого не любишь?

– На самом деле все не так ужасно, как мы думаем. Любовь никогда не была обязательным условием для брака, и теперь я понимаю почему.

– Полезно было бы узнать. Я лишь недавно раздумывала над тем, можно ли терпеть близость при таких условиях.

Алексии не понравился тон, каким были сказаны эти слова. Должно быть, Роуз до сих пор не оставила постыдную идею стать куртизанкой.

Роуз встала, словно осознав, что ее слова оскверняют храм.

– Идем на улицу. Эта дверь ведет на церковное кладбище.

Кладбище окутывал густой туман, поэтому девушкам здесь было ничуть не уютнее, чем в пропитанном сыростью храме. Они шли бок о бок сквозь ряды хилых растений, мимо надгробий.

– Как поживает Ирен? – спросила Алексия.

– Я ударила ее на прошлой неделе. Она надувала губы и вела себя как сущий ребенок. Я вышла из себя и дала ей пощечину. А потом несколько дней ненавидела себя за это. Ирен только недавно вновь начала разговаривать со мной.

– Мне кажется, она не вела себя подобным образом даже в переходном возрасте.

Роуз тихо засмеялась:

– О да. Нельзя жаловаться, если вынужден молчать в порыве раздражения. Я стараюсь помнить, что ей пришлось тяжелее всех. Ведь ее всегда окружала роскошь.

– Разреши мне помочь ей, – осторожно произнесла Алексия и теперь ожидала реакции сестры.

– Ты должна понять, что Тимоти никогда не позволит этого. Принимать милостыню от Ротуэлла. Это вгонит его в могилу, и, боюсь, он и нас заберет с собой.

– Ты говоришь так, словно он сошел с ума. Уверена, он неопасен.

– Чувство горечи может перевернуть сознание человека. Боюсь, в случае с Тимоти все так и случилось. Он даже стал обвинять Бена в том, что произошло. Бена, который давным-давно умер. Это ли не признак безумия?

– Как он может обвинять Бена? Я понимаю, что Хейден не позарился бы на чужое, если бы Бен был жив, но…