Текст книги "Уроки страсти"

Глубоко тронутая, Федра попыталась улыбнуться, но ее губы дрожали. Склонившись, она поцеловала его, затем начала раздевать.

– Я тоже не прочь полюбоваться твоей красотой.

Раздевание превратилось в игру: Эллиот мешал ей своими ласками, а Федра отталкивала его руки, пытаясь снять с него тот или иной предмет одежды. Наконец после смеха, шутливой борьбы и возни с его башмаками он остался совсем голым.

Федра снова уселась ему на бедра. Веселье оставило их, уступив место нежной умиротворенности, где духовное и физическое сливались воедино. Эллиот потянулся к длинным прядям ее волос и намотал их на пальцы. Затем поднял на нее взгляд:

– А ты знаешь, как соблазнить мужчину? Что-то я не очень в этом уверен.

Федра слегка покраснела.

– Знаю, хотя знание и опыт не одно и то же. Но я постараюсь. – Она никогда не пыталась соблазнить мужчину. Но ее прежние отношения с мужчинами отличались от нынешних.

Эллиот привлек Федру к себе, и их губы слились в поцелуе.

Федра спустилась ниже, осыпая поцелуями его шею и грудь. Она и раньше была активным участником их любовных игр, но лишь теперь начала понимать, как получать наслаждение, даря его другому.

Она самозабвенно ласкала его, упиваясь явными признаками того, как ее прикосновения действуют на Эллиота. Казалось, нет ничего естественнее, чем покрывать поцелуями каждый клочок его кожи, бедра, живот и даже возбужденное естество.

Его рука коснулась ее головы. В этом жесте, легком и нежном, было поощрение и просьба, и Федра откликнулась, использовав губы, чтобы доставить ему наслаждение, насколько это было в ее силах.

Не в первый раз она оказалась наверху, но теперь все было иначе. Федра сосредоточила внимание на их соединении, на ощущениях внутри нее, на движениях своих бедер.

Даже высвобождение было другим, более мощным и сокрушительным. Федра сделала все, чтобы оно стало общим, ни на секунду не теряя контроля над ситуацией. Она пребывала в полном сознании, что делало наслаждение еще более острым и пронзительным.

Когда она в изнеможении упала на Эллиота, он обнял ее и прижал к себе. Оба тяжело дышали.

Глаза Эллиота были закрыты, но он почувствовал ее взгляд, и его губы изогнулись в слабой улыбке.

– Похоже, для тебя не существует полумер.

Федра замерла. Может, он не ожидал, что эксперимент зайдет так далеко, и теперь шокирован?

– А ты хотел, чтобы я ограничилась полумерами?

– Конечно, нет. – Он повернул голову и посмотрел на нее. – Я достаточно эгоистичен, чтобы радоваться твоим познаниям, но рад, что ты не применяла их на практике раньше.

У нее не было желания применить эти знания раньше, как и многое другое, что она позволила себе с этим мужчиной. Такова разница между другом и любовником.

– Говорят, порядочные женщины не позволяют себе таких вольностей.

– Те, кто это говорит, врут.

– А ты занимался когда-нибудь этим с порядочной женщиной?

– Ты имеешь в виду до сегодняшнего дня?

Вопрос поразил Федру. Она может считаться порядочной, но обычной…

Эллиот хмыкнул и постучал ее по носу кончиком пальца.

– Ты пребывала в таком восторге от своей власти, что я не сразу признался, что…

Федра затаила дыхание.

– Что у меня тоже были знания, но не опыт.

«Если нашим отношениям суждено закончиться». Эллиот провел пальцем по шелковистой ложбинке между округлостями ее груди. «Если». Его поразило, как это слово подействовало на него. Не «когда», а «если». Он обрадовался как мальчишка.

Интересно, что произойдет, если сумерки никогда не наступят? Как ни странно, эта мысль совсем не обеспокоила его. Может, философия Федры верна и отсутствие законных уз усиливает страсть.

Вот только она сама не верит в это, по крайней мере, в их случае. Может, она и сказала «если», но вряд ли она рассчитывает, что их отношения переживут публикацию мемуаров.

Эллиот и сам не знал, что их ждет. В любом случае он не должен воспринимать ее обязательства перед отцом как предательство. И вообще, она не должна поступаться своими принципами ради него. Их отношения по-своему чисты, и не стоит марать их низменной торговлей.

Тем не менее, у каждого из них есть долг по отношению к своим семьям. Сам он должен своему отцу даже больше, чем согласился бы признать.

Кристиан не хочет знать правду. Возможно, ему пришлось приложить немало усилий, чтобы остаться в неведении. И все же, чтобы покончить со всем этим, необходимо выяснить, что же случилось на самом деле.

– Я хотел бы, чтобы ты ответила мне на один вопрос, – сказал Эллиот.

– Пожалуйста. Я не могу отказать тебе даже в такой малости.

Черта с два! Федра отказывала ему во многом, вынуждая принимать ее условия. Вот почему Эллиот ехал через весь город на эту убогую улицу. Возможно, со временем он привыкнет к полному отсутствию прав на нее, но вряд ли наступит момент, когда он не будет хотеть большего.

– В разговоре со мной в Неаполе Мерриуэдер не стал отрицать, что обед, описанный твоим отцом, имел место. И что соответствующий разговор состоялся. Однако он не может утверждать, что его подозрения были справедливы. Если я найду свидетельство, что он ошибся или что смерть офицера в колониях не имеет отношения к нашей семье, ты выбросишь тот отрывок из мемуаров?

Федра нашла его предложение заслуживающим внимания.

– Отец поручил мне проследить, чтобы его воспоминания были напечатаны, будучи уверен, что они правдивы. Если выяснится, что это не так, или если публикация нанесет вред чьей-либо репутации, я его выброшу. – Она печально улыбнулась. – Видимо, мне следует дать объявление в «Таймс», предложив то же самое всем заинтересованным лицам. Ты не единственный, кто пытается подкупить меня, чтобы не фигурировать в мемуарах Ричарда Друри. Моя корзинка для корреспонденции полна просьб и угроз. Очевидно, мой покойный партнер попытался опробовать свою схему на многих, и теперь они знают, кто унаследовал и мемуары, и издательство.

– Не будь ты такой благородной, то могла бы разбогатеть и купить себе более приличный дом на собственные средства. Истербрук первый предложил бы тебе целое состояние.

Эллиот не хотел, чтобы это прозвучало как возобновление торга, но если бы Федра выразила хоть малейший интерес к размерам этого состояния… В ее положении следует быть практичной. Он не возражал бы решить эту проблему подобным образом.

– Целое состояние? От одного Истербрука! Боже, я и не предполагала, что шантаж настолько выгодное занятие. – Она устроила целый спектакль, изображая заинтересованность и колебания. – И во сколько оценивается это состояние?

– Пять тысяч.

Сумма была названа сегодня утром, написанная рукой его брата на листке бумаги, который он обнаружил на подносе вместе с завтраком. Ни единого слова, просто цифра «пять» и необходимое количество нулей.

Эллиот воспринял это как приказание и как предупреждение о том, что Кристиан не позволит Федре самой решать, что ей делать дальше.

– Это какое-то безумие. Боюсь, Истербрук и в самом деле сошел с ума. К счастью, я могу спасти его от финансового краха, не приняв это предложение.

Вот, значит, как. Кристиан ошибался. Не все продаются, стоит им предложить большой куш. Федра не оскорбилась, но и не стала прикидывать, что можно купить на эту сумму.

– Имей я такие деньги, мне пришлось бы изменить образ жизни, – задумчиво произнесла она. – Ты только представь. Мне потребуется новый гардероб со всеми этими корсетами, шнуровками и застежками. Понадобятся слуги, что бы заботиться о моих роскошных туалетах и помогать мне облачаться в них.

Похоже, она все-таки начала прикидывать, и Кристиан, как это ни неприятно, оказался прав.

– Ты быстро привыкнешь к такому образу жизни.

А ему доставило бы удовольствие видеть ее в роскошном окружении. Федра заслуживает большего, чем имеет сейчас.

– Да, но все это обременительно. Вряд ли я смогу проводить в постели день и ночь, вставая лишь для того, чтобы приготовить незамысловатый обед.

– Ты предлагаешь мне остаться на обед? Который приготовишь собственными руками?

Он представил себе картину, полную домашнего уюта. Почти такую же заманчивую, как и то, что должно было произойти ночью. И она еще беспокоится о том, что окажется в рабстве. Если бы она только знала…

– Конечно. Ты проголодался?

Он слегка шевельнул рукой. Ее грудь напряглась под его ладонью.

– Я всегда голоден, когда нахожусь рядом с тобой, Федра.

Эллиот одевался в предрассветном сумраке, глядя на прелестное тело Федры, белевшее среди смятых простыней. Она лежала на животе, обхватив рукой подушку и уткнувшись в нее лицом. Ее ноги оставались раздвинутыми, а округлые ягодицы обнаженными, как тогда, когда он овладел ею в очередной раз всего час назад.

Он мог бы так стоять, созерцая ее, часами. И поскольку это сделало бы его еще большим глупцом, чем он уже был, Эллиот оставил Федру спящей и спустился вниз.

В кухне еще остались остатки обеда, который она накрыла на простом дощатом столе перед очагом. Поскольку ни один из них не удосужился набросить на себя хотя бы какую-нибудь одежду, было бы смешно есть из фарфоровой посуды в столовой.

Гостиная, с ее обшарпанной мебелью и убогими предметами искусства, впускала больше утреннего света, чем другие комнаты. Эллиот проследовал к дивану, где на столике стоял бокал с виски, оставшийся нетронутым со вчерашнего дня. Рядом лежал объемистый пакет, завернутый в бумагу.

Эллиот еще вчера заметил этот пакет, когда явился к Федре. Он имел примерно те же размеры, что и лист писчей бумаги. Как раз такого размера могла быть рукопись.

Эллиот сорвал печать и развернул обертку. Перед ним лежали мемуары Ричарда Друри.

Обычно мемуары составлялись в хронологическом порядке. Если бы он захотел изъять нежелательные страницы, ему не составило бы труда найти их в рукописи.

В доме царила тишина. Федра крепко спала наверху. На улице за окном только-только начали появляться признаки жизни. Не в силах устоять перед соблазном, Эллиот прошелся пальцем по краю аккуратной стопки листов.

Он сомневался, что имеется копия мемуаров. Федра поступила весьма опрометчиво, оставив их здесь.

Может, она рассчитывала, что он не устоит перед искушением? Если рукопись или даже интересующие его страницы пропадут, Федра освободится от обещания, данного Ричарду Друри. Она не может нарушить его сама, но, возможно, не станет сожалеть, если у нее не останется выбора.

А что, если она сочтет его инициативу предательством? С точки зрения Кристиана, окончание любовной связи брата – небольшая плата за избавление от возможных неприятностей. К тому же, если Эллиот потребует, Кристиан найдет способ компенсировать Федре потерю, не уведомив ее об этом.

Тогда у нее появится уверенность в будущем. Ей не придется жить так скромно. Если она переедет в западную часть города и начнет модно одеваться, то сможет занять в литературных кругах место своей матери, вместо того чтобы оставаться в глазах общества прелестной, но странной дочерью Артемис Блэр, проживающей в убогом районе, где-то на востоке Лондона.

Одна небольшая кража, и ее жизнь изменится к лучшему. Его долг перед семьей будет выполнен. Никто не станет нашептывать за их спинами, что маркиз Истербрук заплатил за убийство своего соперника. А его сыновья смогут и дальше делать вид, будто уверены в обратном.

Он не мог не понимать, насколько его рассуждения расчетливы и циничны. Лучшая часть его натуры больше не удивлялась и не возмущалась. И не могла ничего противопоставить, кроме сентиментальной чепухи о доверии и привязанности. Такие вещи мало что значили в реальном мире. Даже в их отношениях с Федрой это не было главным.

Эллиот снова прошелся пальцем по краям страниц.

Проснувшись поздним утром, Федра обнаружила, что Эллиот покинул ее постель. Его одежда тоже исчезла. Видимо, он ушел или спустился вниз.

Она провела рукой по простыне, где он недавно лежал, представляя себе Эллиота, насытившегося и удовлетворенного, хотя понадобилось несколько трапез, чтобы удовлетворить их взаимный голод.

Скользнув рукой вверх по подушке, на которой лежала его голова, Федра нащупала какой-то посторонний предмет и, заинтригованная, приподнялась на локте.

На подушке лежала рукопись ее отца, небрежно завернутая в коричневую бумагу. Печать была сломана, но страницы не тронуты, образуя толстую пачку с ровными краями.

У Федры перехватило дыхание. Она отложила рукопись, занявшись Гарри, и совсем забыла о ней. Естественно, Эллиот догадался, что находится в пакете.

Встав пораньше, он решил проверить свою догадку и распечатал пакет.

Должно быть, он вытащил страницы, которые не хотел видеть опубликованными.

Облегчение, захлестнувшее Федру, было таким глубоким, что ее глаза увлажнились.

Она села на кровати и аккуратно завернула рукопись. Она не станет говорить об этом с Эллиотом. Во всяком случае, не сейчас. А может, никогда. Плохо, конечно, что он украл страницы, но она не станет укорять его за это. И никогда не признается, от какой боли он избавил ее. Возможно, теперь…

Ее пальцы замерли. Озадаченно нахмурившись, Федра уставилась на новую страницу, добавленную в рукопись.

Дорогая!

Ты слишком небрежно обращаешься с сокровищем, доставшимся тебе в наследство. Для беспринципного человека оно может стать серьезным искушением. А, как следует из полученных тобой писем, в желающих покуситься на него нет недостатка.

Держать рукопись дома опасно. Лучше поместить ее в читальный зал Национального музея. Я сообщу сотрудникам библиотеки, что ты будешь работать над подготовкой к публикации под их присмотром. Заинтересованные лица скоро узнают, что она хранится в надежном месте, и оставят тебя и твой дом в покое.

Я не стал изымать интересующие меня страницы, так что можешь не проверять. Я слишком дорожу твоим доверием, чтобы поступить подобным образом.

Спасибо за обед. Он был восхитительным.

Твой благодарный друг, Эллиот.

Глава 20

– Спасибо, что составил мне компанию, – сказала Федра. – Я не рассчитываю, что он тут же признается во всем, и твоя оценка его реакции на мои вопросы может оказаться полезной.

– Поскольку ты твердо намерена задать свои вопросы, мне не хотелось бы, чтобы ты делала это одна, – отозвался Эллиот. – Твой рассказ о встрече с Нидли свидетельствует, что эти господа не придут в восторг от твоих подозрений, что неудивительно.

– Нидли не разозлился. Он насмехался надо мной. Едва ли это опасно.

Впрочем, в насмешках мистера Нидли присутствовала немалая толика презрения. По отношению к ней и ее матери. Встреча, состоявшаяся в его конторе накануне, не заняла много времени. Первый из торговцев древностями, названных Матиасом, оказался пожилым элегантным мужчиной, весьма эрудированным и высокомерным. Он ответил на ее вопросы о камее коротко и прямо. «Подделка, – заявил он, скривив губы в пренебрежительной гримасе. – Я так и сказал вашей матери, когда она показала мне эту вещицу, но она не согласилась с моим мнением. Даже пыталась спорить со мной, словно являлась экспертом в подобных вопросах. Тем не менее, факт остается фактом. Великую Артемис Блэр надули, как деревенскую простушку. Ну а то, что ее дочь интересуется происхождением того же предмета, говорит мне, что она так и не признала правду, видимо, не желая выглядеть в собственных глазах круглой дурой».

– То, что один из них посмеялся, не означает, что другой не заметит намеков, содержавшихся в твоих вопросах, – возразил Эллиот. – Я понимаю, как это важно для тебя, но постарайся не лезть на рожон.

Они шли по улице, направляясь по адресу, который раздобыла Федра. Пункт их назначения находился неподалеку от издательского дома Лэнгтона на Пейтерностер-роу.

Эллиот не сказал ни слова по поводу деятельности издательства, когда прибыл туда по ее просьбе, и не выразил неудовольствия местом встречи. Федра сомневалась, что, не тронув рукопись три дня назад, он смирился с предстоящей публикацией мемуаров. Вероятно, он все еще верил, что сможет представить доказательства, которые позволят ей изъять интересующий его отрывок, как она обещала.

Федра искренне надеялась, что ему это удастся. Ей хотелось, чтобы это пятно не омрачало их счастье. Последние несколько дней были идиллическими даже в большей степени, чем те недели в Италии. Дружеские отношения, установившиеся между ними, доказывали, что их чувства смогли пережить возвращение в Англию. Она вдруг поняла, что счастлива, как никогда в жизни. Даже расследование, связанное с ее матерью, не могло испортить ее настроения.

Книжная лавка Торнтона располагалась в небольшом помещении на одной из боковых улочек неподалеку от Британского музея. Сквозь покрытые многолетней грязью окна можно было разглядеть выставленные в витрине тома.

– Я навел справки, – сказал Эллиот. – О нем известно не много. Говорят, отец у него англичанин, мать – итальянка, а учился он в Болонье. Все это трудно подтвердить или опровергнуть, но те, кто встречался с ним, утверждают, что он производит впечатление образованного человека.

– Если он наполовину итальянец, он мог иметь доступ к художественным предметам, которые изготовлялись в Италии, – заметила Федра.

– Возможно, он тот, кто тебе нужен. В отличие от Нидли его репутация далеко не безупречна. Правда, это не более чем слухи.

Они вошли в лавку. Внутри было темно и сумрачно, как в гробнице. Вдоль стен тянулись полки, заставленные томами. Те, что не уместились на полках, были сложены в стопки.

В дальнем углу шевельнулась темная фигура, появившаяся из-за стены книг, и направилась к ним. Очевидно, это был хозяин, вышедший навстречу посетителям. Эллиот приоткрыл дверь на улицу, чтобы впустить в лавку дневной свет.

Найджел Торнтон нисколько не походил на престарелого чудака, которого они ожидали встретить в подобном месте. На вид ему было немногим больше тридцати, возможно, он выглядел так благодаря правильным чертам лица, модному сюртуку и темным волосам. И все же он оказался значительно моложе, чем Федра ожидала, энергия в нем била ключом.

Неужели Артемис, чувствуя, как уходит молодость, пыталась удержать ее, заведя роман с мужчиной намного моложе себя?

Торнтон встретил их любезно, но дал понять, что занят важными делами, которые прервал исключительно ради них.

В его темных глазах, устремленных на Эллиота, мелькнуло узнавание. Затем его взгляд с некоторым недоумением скользнул по Федре.

– Лорд Эллиот, вы оказали мне честь. Вам нужны книги? Очевидно, для новой библиотеки? У нас есть лучшие издания по истории Рима. Если пожелаете, мы могли бы заказать новые переплеты.

– Меня вполне устраивает библиотека Истербрука. Вас хотела видеть эта дама, и ее интересует одна конкретная история, которой нет в ваших книгах. Я всего лишь сопровождаю ее.

Торнтон кивнул, явно разочарованный тем, что их визит не сулит ему выгоды.

– Позвольте представить вам Федру Блэр, – сказал Эллиот. – Вы были знакомы с ее матерью.

Свет, проникавший через приоткрытую дверь, достаточно ярко освещал красивое лицо Найджела Торнтон, чтобы Федра могла видеть его реакцию. Он замер, но его темные глаза сверкнули, задержавшись на ее лице с осторожным, но очевидным интересом.

– Ваша мать славилась гостеприимством, мисс Блэр. Мне случалось бывать у нее, но я знал ее недостаточно близко, чтобы рассказывать о ней истории.

– У меня другие сведения, мистер Торнтон. Я слышала, что в последние годы ее жизни вы часто посещали ее.

Он склонил голову в кивке, не столько соглашаясь, сколько признавая определенную степень дружбы, существовавшей между ними.

– Я также слышала, что в те годы вы торговали не только книгами, мистер Торнтон.

– Я и сейчас не упускаю такой возможности, если мне попадается что-нибудь стоящее.

Федра вытащила из кармана камею и положила на стопку книг, на которую падал свет с улицы. На фоне темных запыленных томов она казалась дорогой безделушкой, таинственно сиявшей в своей изысканной простоте.

Взгляд Торнтона вспыхнул. В его глазах отразилось узнавание и еще что-то, словно волна эмоций неожиданно прорвала плотину. Губы его дрогнули в улыбке, но он сдержал порыв, и они сложились в неопределенную, слегка печальную линию.

– Вы продали или подарили это украшение Артемис Блэр? – поинтересовался Эллиот.

– Так это и есть та история, которую вы хотели от меня услышать? История этой камеи?

– Да, – сказала Федра.

– К сожалению, я не смогу вам помочь.

Он лукавил. Федра в этом не сомневалась.

– Но вы узнали ее.

Торнтон осторожно взял камею и прошелся большим пальцем по крохотным фигуркам.

– Она принадлежала вашей матери.

– По мнению лучших экспертов, это подделка.

– Наверное, они правы. Тем не менее, это прекрасная работа.

В данный момент Федру меньше всего интересовали художественные достоинства камеи.

– Моя мать получила ее от вас?

– Если я скажу «да», то признаюсь в обмане. Если скажу «нет», вряд ли вы поверите мне на слово.

– Дело в том, что это не просто обман, – вмешался Эллиот. – Помнится, несколько лет назад ходили разговоры о поддельных монетах.

Торнтон вздохнул:

– Я получил эти монеты из надежного источника. К тому же я никогда не ручался за их подлинность. Приобретение подобных вещей всегда чревато риском, но коллекционеры слышат только то, что хотят слышать. Вот почему я предпочитаю старые книги.

– Именно это произошло с камеей? Моя мать слышала только то, что хотела?

– Мне неизвестно, считала ли она камею подлинной. Судя по всему, да.

Он протянул камею Федре. На мгновение их пальцы встретились, словно ему не хотелось выпускать камею из рук.

– Если вы решите продать ее, дайте мне знать.

– Вы бы купили ее? Чтобы снова продать?

Торнтон отвернулся и растворился в сумраке своей крепости из книг.

– Я купил бы ее, потому что она прекрасна. И потому, что она принадлежала ей.

– Что ты об этом думаешь? – поинтересовалась Федра. Они с Эллиотом прогуливались по залам Британского музея, но ее мысли вертелись вокруг встречи с Торнтоном.

– А ты что думаешь?

– Мне кажется, это он. В сущности, он почти признался. И, не скажи я, что камея поддельная, мог бы все рассказать. Это была ошибка. Не мог же он, в самом деле, объявить себя преступником, чтобы доставить мне удовольствие? Но его поведение, тот факт, что он узнал камею, его ответы, хотя и уклончивые, свидетельствуют о том, что он знал, что моя мать владела этой камеей и считала ее подлинной.

Эллиот внимательно выслушал ее, но медлил с ответом. Он так долго молчал, что Федра не выдержала.

– Так что ты думаешь? – снова спросила она.

– Я думаю, ты получила ответ, правда, он отличается от выводов, к которым пришел твой отец.

– Как это?

– Найджел Торнтон не был мошенником, который использовал чувства женщин, чтобы обирать их с помощью подделок. Он любил Артемис Блэр. И кажется, до сих пор любит.

Федра ошеломленно молчала, но все в ней протестовало. Наблюдение Эллиота не вписывалось в образ бессовестного соблазнителя, нарисованный ее отцом в мемуарах. Оно лишало смысла гнев и возмущение, которые вызывал в ней любовник матери. Если он любил Артемис, это все меняет.

Вот только Эллиот скорее всего прав. Когда Торнтон увидел камею, атмосфера в лавке изменилась. Воспоминания и чувства, заполнившие помещение, были почти осязаемы.

– Если он любил ее, выходит, мне не за что его ненавидеть?

– Смотря какую историю ты предпочитаешь. Что твою мать соблазнили, чтобы воспользоваться ее связями и вовлечь в преступный замысел? Что эта связь привела ее к самоубийству? Или что твоя мать полюбила мужчину намного моложе себя, который по невежеству продал или подарил ей предмет искусства, не будучи уверен в его подлинности? Тебе придется решить, какая версия тебя больше устраивает, но я не верю, что мужчина, с которым мы сегодня разговаривали, сознательно злоупотребил доверием твоей матери.

– Мне трудно поверить, что мой отец мог настолько заблуждаться относительно характера Торнтона и его мотивов.

– Твой отец потерял любовь всей своей жизни, которая была центром его вселенной, уступив ее молодому сопернику. Наверное, он считал, что твоя мать лишилась рассудка вместе с сердцем. В такой ситуации трудно оставаться объективным.

Он ни на чем не настаивал, но не сомневался в том, что произошло на самом деле. Федра могла считать Торнтона загадкой, но Эллиот покинул лавку, убежденный, что узнал в Торнтоне все признаки влюбленного мужчины.

– Если я продам ему камею, он, наверное, снова попытается выдать ее за подлинную древность. Ты говорил, что его деятельность вызывала вопросы. Если так, он вполне мог использовать мою мать в своих целях.

Эллиот взял ее за руку и увлек в укромный уголок галереи.

– Почему ты так цепляешься за эту версию? Неужели тебе хочется верить, что твою мать обманули? В Неаполе ты сказала, что могла бы понять, почему она завела любовника. Разве не легче смириться с этим фактом, если ее избранник платил ей взаимностью?

Федра не нашлась что ответить. Ее сердце восставало против простого объяснения, которое Эллиот так легко принял.

– Думаю, если бы кто-нибудь проверил сделки Торнтона, то нашел бы и неясности, и неопределенности, но не откровенный обман, – заметил Эллиот. – Как он сказал, коллекционеры слышат то, что хотят. Уверен, он знает, как извлечь из этого выгоду, не опускаясь до мошенничества. Что же касается камеи, если ты продашь ее ему, вряд ли он перепродаст ее. Скорее сохранит как память о твоей матери до своего смертного часа.

Федра представила себе Найджела Торнтона, каким он был восемь лет назад, когда ослепил стареющую Артемис Блэр своим уверенным видом, молодостью и привлекательной внешностью. Она вспомнила, как потеплел его взгляд, когда он увидел камею и заговорил о ее матери.

Эллиот скорее всего прав. Его версия к тому же объясняет, почему друзья ее матери не знали имени таинственного любовника. Торнтон был настолько молод, что Артемис, видимо, скрывала связь с ним, чтобы не выглядеть посмешищем в глазах окружающих.

– До чего же прозаичная разгадка моей великой тайны, – пробормотала Федра.

Эллиот обнял ее за плечи.

– Ты разочарована?

Федра не знала, что ответить. В последние недели ее возмущение предполагаемым любовником поутихло, но обвинения отца все еще жгли ее сердце. Возможно, ей хотелось найти виновного в гибели матери, и отец дал ей повод для этого. А может, она сердилась на мать за предательство того совершенства, каким могла быть свободная любовь.

Она вздохнула, освобождаясь от остатков ярости, которая привела ее в Неаполь. Возможно, Найджел Торнтон не являл собой образчик порядочности, однако не был расчетливым соблазнителем. Даже если Артемис расстроилась, узнав правду о камее, вряд ли это послужило причиной ее смерти.

Федра нащупала в кармане камею. Пожалуй, ей следует отдать ее Найджелу Торнтону, раз он до сих пор хранит Артемис в своем сердце.

– Можешь вернуться к своему привычному образу жизни, Кристиан. Никакого побега не будет. И дуэли тоже. Кэролайн согласилась с моим мнением в этом вопросе.

Лорд Хейден Ротуэлл говорил уверенным тоном человека, который убежден, что все должны следовать его указаниям. Федра не сомневалась, что так оно и было в большинстве случаев.

Он сделал это заявление, сидя напротив нее за столом. Общество, собравшееся за обедом, который устроила Алексия, оказалось куда более тесным, чем Федра ожидала. Кроме нее и Алексии, на нем присутствовали только три брата Ротуэлл.

Когда Алексия прислала ей приглашение, Федра подумывала о том, чтобы отказаться. Хотя Алексия с мужем лишь недавно вернулись из загородного поместья, они могли знать о мемуарах. Если это так, то она попадет в неловкое положение. Однако теперь она пришла к выводу, что Алексия и Хейден не в курсе последних событий. В отличие от маркиза Истербрука. Он относился к ней корректно, даже любезно, но Федра не могла не заметить, что он наблюдает за ней, как ястреб за полевой мышью.

– Боюсь, ты не совсем понимаешь суть дела или неправильно понял нашу кузину, – возразил Истербрук. – Мне было бы спокойнее, если бы твоя жена что-нибудь сказала или хотя бы кивнула в знак согласия.

Алексия слегка покраснела, смущенная тем, что ей предлагается либо поддержать, либо опровергнуть мнение мужа.

Федру все еще поражало, что ее лучшая подруга влюбилась в Хейдена. Алексия вышла замуж по самым практическим соображениям и лишь потом отдала свое сердце мужу. Федра и представить себе не могла подобного развития событий, особенно с этим мужчиной.

Лорд Хейден, вне всякого сомнения, был красив, но суров и холоден. В отличие от Эллиота его фамильные черты не смягчались приятными манерами и общительным характером. Впрочем, Алексия утверждала, что никто не знает его по-настоящему.

– Кристиан, ты не должен сеять зерна раздора между мужем и женой, – сказал Эллиот. – Если Алексия решит выразить несогласие с мужем, она это сделает. Наша хозяйка никогда не стеснялась высказывать, что у нее на уме.

Алексия бросила на Эллиота благодарный взгляд. Федра заметила, что их связывают дружеские отношения. Все три брата, похоже, высоко ценили Алексию.

Этот факт произвел на Федру такое впечатление, что она почувствовала себя более непринужденно за столом. К тому же никто здесь не относился к ней как к посторонней, которой она, в сущности, была как для общества, так и для этой компании. В своем приглашении Алексия очень просила её прийти, и прежде чем спуститься вниз, они успели уединиться в гостиной и обменяться новостями.

– Чепуха, – отрезал Истербрук. – Хейден не станет возражать, если его жена нарушит нейтралитет. Ему хорошо известно, что женщины лучше понимают друг друга, чем мы. Что скажешь, Алексия? Кэролайн действительно смирилась или что-то замышляет?

– Никто не знает, что у другого человека на уме, лорд Истербрук, – сказала Федра. – И не все женщины думают одинаково. Алексия слишком рассудительна, чтобы знать, что творится в голове у юной девушки, ослепленной блеском титула.

Ей удалось отвлечь внимание Истербрука от Алексии. Он уставился на Федру так пристально, что все присутствующие заерзали на своих местах.

Эллиот пришел ей на выручку:

– Думаю, дело не столько в Кэролайн, сколько в тетушке Генриетте. Возможно, она ослеплена блеском титула гораздо больше, чем ее дочь.

– Вот именно, – сказала Алексия, – нужно урезонить Генриетту. Мы уже кое-чего добились в этом отношении.

Хейден сменил тему, мужчины подхватили ее, а Федра с Алексией продолжили свой безмолвный разговор, обмениваясь взглядами, более красноречивыми, чем слова.

Эллиот почти все время молчал. Сегодня вечером он казался чуточку странным. Когда он встретил ее карету снаружи, Федра заметила, что он смотрит на нее так же, как в тот первый раз, в Неаполе, словно никогда не видел ее.

Возможно, причиной тому была окружающая обстановка. Сегодня Эллиот находился в своем мире. Федра не пыталась подделаться под этот мир, хотя и надела голубое платье. Она ничего не выгадает, притворяясь, что она такая, как все. И будь она проклята, если позволит Истербруку запугать ее или подчинить своей воле!