Текст книги "Уроки страсти"

Глава 23

Федра скрестила руки на коленях, пытаясь скрыть пятна типографской краски на правой перчатке. Утром она побывала в типографии, чтобы обсудить выпуск отцовской книги, и испачкала свою единственную пару перчаток, неосторожно прикоснувшись к свежеотпечатанным страницам.

Впрочем, хозяйка дома не стала бы переживать, даже если бы эти пятна украшали ее лицо. Алексия никогда не судила о Федре по ее внешнему виду, и желание Федры выглядеть сегодня более презентабельно не имело никакого отношения к их дружбе.

Она и сама не понимала, что заставило ее надеть голубое платье и откопать в своем гардеробе белые лайковые перчатки, сохранившиеся с юности. Возможно, ее воодушевило то, как был обставлен этот визит. Алексия написала ей записку с просьбой приехать и даже прислала экипаж, чтобы обеспечить ей все возможные удобства. Если муж Алексии готов терпеть присутствие Федры Блэр в жизни своей жены, по меньшей мере, неразумно выставлять напоказ ее «необычность», находясь в его доме.

– У меня есть для тебя подарок, – сообщила Алексия, когда в разговоре возникла пауза.

Она потратила битых два часа, советуясь с Федрой по поводу своих оксфордширских кузин и безрассудного поведения Генриетты в отношении Кэролайн, подробно описала новый декор, задуманный для библиотеки, где они сейчас сидели, и сводила Федру наверх, чтобы полюбоваться зимним комплектом, приобретенным недавно для кареты.

Одним словом, Алексия говорила обо всем, кроме того, что Федре отчаянно хотелось обсудить. К сожалению, это была не та тема, которую Федра решилась бы поднять.

Встав с места, Алексия подошла к угловому столику, где лежал завернутый в муслин пакет, развернула его и вытащила шляпу.

– Мне кажется, тебе не помешает еще одна шляпка, – заметила она.

Федра инстинктивно коснулась своей шляпы.

– Пожалуй. Особенно если учесть, что в последнее время я ношу их практически постоянно. Эта тоже твоих рук дело?

– Конечно. Я получила огромное удовольствие, работая над ней.

Федра сняла запачканные перчатки, чтобы не испортить шляпку. Ее поражали творения Алексии. Они всегда выглядели модными без излишеств, которые она видела на головах лондонских модниц. Строгие и в то же время изысканные, они привлекали внимание, выделяясь на общем фоне.

– Ты настоящий художник, Алексия. Твой муж не возражает, что ты все еще балуешься с иголкой и нитками?

– Почему он должен возражать?

Федра могла назвать несколько причин. Искусство Алексии в изготовлении шляпок было своего рода флажком независимости, которым она размахивала перед мужем. Так было всегда, даже во время необычного ухаживания лорда Хейдена.

– Я прочитала памфлет твоей матери. Тот, что посвящен браку, – сказала Алексия. – Он есть в библиотеке Истербруков.

Федра подняла глаза от шляпки.

– Зачем тебе это понадобилось?

– Ты никогда не пыталась обратить меня в свою веру и, соответственно, никогда не объясняла мне своих убеждений. Я подумала, что лучше пойму тебя, если прочитаю памфлет твоей матери.

– И что ты о нем думаешь?

Алексия ненадолго задумалась.

– Должна признать, что в ее доводах есть логика. Законы плохи и нуждаются в реформировании. Это бесспорно. Но полное отрицание брака…

Федра молча ждала.

– Прости меня, Федра. Я не хочу никого критиковать, однако мне кажется, это писала молодая женщина, мало что знавшая о жизни и браке, о том, каковы они на самом деле. Это напомнило мне философов, которые рассуждают о смысле жизни, не имея представления о реальных проблемах, волнующих большинство людей.

Федра невольно улыбнулась. Эллиот говорил нечто подобное.

– Артемис была молода, когда написала этот памфлет. Однако даже с возрастом она не отказалась от своих убеждений.

– Молода, – повторила Алексия с таким видом, словно это слово объясняло многое, если не все. – Определенно она написала это до твоего рождения. А скорее всего до того, как полюбила мужчину.

Эта мысль поразила Федру. Ее первым побуждением было защитить свою мать, но она слишком уважала Алексию, чтобы отмести ее суждение как не заслуживающее внимания. К тому же слова Алексии перекликались с вопросами, мучившими ее по ночам, когда она ворочалась в постели, размышляя о цене собственного выбора.

– Алексия, ты никогда не задумывалась о власти, которую ты дала Хейдену, выйдя за него замуж? Твое будущее и счастье полностью в его руках.

Алексия нашла этот вопрос забавным.

– А у меня в руках его будущее и счастье.

– Это не одно и то же. Ты в его власти. Закон…

– Закон относится к другим вещам и другим видам собственности. Я принадлежу Хейдену, это правда, но и он принадлежит мне. Ручательством тому наша любовь, а также клятвы, которые мы принесли друг другу. Даже закон высказывается на этот счет достаточно ясно. Я ничего не потеряла в этом союзе, дорогая подружка. Только приобрела. Теперь у меня есть больше, чем до встречи с Хейденом.

Алексия говорила со спокойной уверенностью, неуловимо изменившей атмосферу в комнате. Эта неожиданная откровенность тронула Федру. Примерно то же она чувствовала в детстве, внимая наставлениям матери.

Она взяла Алексию за руку.

– Ты не можешь быть уверена, что он никогда не воспользуется своей властью в ущерб тебе.

– Наверное, можно любить, не будучи уверенной в предмете своей любви. Но я уверена. Это одна из немногих вещей в жизни, в которой я абсолютно уверена. – Она сжала руку Федры. – А теперь давай примерим мое новое творение. Возможно, мне придется кое-что изменить, чтобы оно смотрелось идеально.

Возврат к женским радостям не нарушил атмосферу доверительной откровенности, но улучшил их настроение. Вместе они подошли к зеркалу, висевшему на стене. Алексия сняла с Федры старую шляпку и водрузила на ее голову новую.

– Я хотела сделать капор, но он будет выглядеть нелепо с распущенными волосами, – сказала Алексия, поправляя большой бант на макушке шляпы. – Берлинская лазурь смотрится даже лучше, чем я надеялась. Этот нежный оттенок тебе к лицу, ты не находишь?

Федра молчала, созерцая собственное отражение. То, что она видела, не соответствовало ее представлению о себе. Шляпа делала ее бледнее. И старше. Она видела перед собой женщину, приближавшуюся к зрелости, лишенную иллюзий и наивности. Далеко не девочку. И не чью-то дочь.

Она подошла ближе и вгляделась пристальнее, пытаясь сквозь пелену воспоминаний о прежних отражениях разглядеть то, что предстало теперь перед ее глазами.

– Великолепно. Тебе очень идет.

Федра вздрогнула, выведенная из задумчивости. Комната, отражавшаяся в зеркале, изменилась. Алексия больше не стояла за ее спиной. Зато появился Эллиот.

Эллиот предпочел бы, чтобы его предупредили заранее. Видимо, Алексия опасалась, что он откажется от встречи, а может, она думала, что они с Федрой не смогут отвертеться от разговора, застигнутые врасплох. Как бы то ни было, он никак не ожидал встретить Федру, откликнувшись на просьбу Алексии приехать.

Федра даже не слышала, как он вошел в комнату, поглощенная созерцанием собственного отражения. Она изучала его с таким видом, словно видела перед собой незнакомку. Алексия не дала ему поздороваться, приложив палец к губам, а затем вышла, не обращая внимания на его недовольную гримасу.

Когда Федра удивленно обернулась, дверь библиотеки тихо закрылась за Алексией.

– Не сердись на нее, – сказал Эллиот. – Она, вне всякого сомнения, считает, что сделала доброе дело.

– А я и не сержусь. – Федра осторожно сняла новую шляпу и положила на стул. – Рада видеть тебя, Эллиот. Я думала, тебя нет в Лондоне.

– Я вернулся вчера.

Эллиот тоже был рад встрече. До смешного. Как мальчишка. И его ничуть не волновало это очевидное свидетельство того, что он не добился прогресса в борьбе с властью, которую она имела над ним.

Федра села на диван. Эллиот не осмелился присоединиться к ней. Он так страстно желал ее, что едва сдерживался. Если он подойдет к ней достаточно близко, чтобы коснуться, он пропал. Так что лучше держаться на расстоянии.

– Хорошо, что мы встретились, – сказал он. – Я собирался написать тебе, чтобы предупредить о визите графа Чолгроува. Он хочет поговорить о мемуарах. Выслушай его.

Федра не возражала, но на ее лице отразилось раздражение, вызванное всеми этими обращениями и просьбами, которые она получила в связи с мемуарами.

– На твой дом больше никто не покушался? – спросил Эллиот.

– Нет. Рукопись у хозяина типографии, он позаботится о ее сохранности, пока не выйдет книга.

– И когда она выйдет?

– Он сказал, через месяц.

На губах Федры играла легкая улыбка. Эллиот не думал, что ее забавляет предстоящая публикация. Скорее, она казалась счастливой, как в тот день, когда они встретились в публичной библиотеке.

Она ставила его в тупик. Как ей удается вызывать в нем такую гордость и вместе с тем так злить его и делать таким несчастным?

– Я вчера виделся с Петтегри, – сообщил он, затронув тему, которой не собирался касаться.

Федра взяла со стола перчатки и принялась их расправлять.

– Очень любезно с твоей стороны.

– Это точно, – отозвался Эллиот с нескрываемым раздражением. Он расстался с адвокатом, кипя от злости. – Он намерен сделать из тебя посмешище, Федра. Выставить тебя женщиной, на которой никогда не женится ни один разумный мужчина с солидным положением. Таким способом он рассчитывает убедить суд, что венчание произошло не по обоюдному согласию, просто я совершил рыцарский поступок, чтобы спасти тебя.

Федра подняла глаза от перчаток.

– Он просто скажет правду. Мои странности общеизвестны, а насчет венчания мы оба знаем, что так и было.

– Ты так хладнокровна, Федра. И так уверена в том, что считаешь истиной. Проклятие, я чуть не послал его к дьяволу! Я был на грани того…

Федра молчала, ожидая продолжения.

«На грани того, чтобы сказать ему, что мы поженились по взаимному согласию. Что ты моя навеки. Что я готов солгать, лишь бы положить конец этой разлуке и избежать той половинчатой жизни, которую ты мне предлагаешь», – произнес он мысленно и добавил вслух:

– Федра, я хочу, чтобы ты отозвала свое прошение. Я дам любые обещания, какие только пожелаешь, чтобы успокоить тебя насчет этого брака.

– Ты готов пойти на такие жертвы, лишь бы избавить нас всех от скандала?

– Мне плевать на скандал. Но я не хочу видеть, как все набросятся на тебя, и хотел бы избежать этого кошмара.

– Как-нибудь переживу. Я всегда была несколько скандальной особой. Думаю, я знаю истинную причину. Я тоже тоскую по тебе, Эллиот. По твоим объятиям и твоему обществу. Я не могу дождаться того момента, когда мы снова сможем быть вместе. Но было бы ошибкой торопить события.

– Ты опять исходишь из того, будто понимаешь меня, хотя это совсем не так.

Видимо, придется сказать это вслух. Иначе она не успокоится. Откуда ей знать, что творилось у него в голове и на сердце в последние недели?

– Я хочу, чтобы этот брак был признан действительным, Федра. Чтобы мы повторили свои обеты и чтобы не осталось никаких сомнений в их законности. Я много думал об этом и обнаружил, что молюсь, чтобы твое прошение отклонили. Жаль, конечно, что приходится принуждать тебя к браку, но, помоги мне Боже, я готов пойти на это, если другого способа нет.

Федра поднялась с дивана и подошла к нему. В своем голубом платье, с медными локонами, ниспадавшими до бедер, она была похожа на ангела. Но ни у одного ангела не могло быть таких голубых глаз, в которых явственно читалось желание.

Эллиот скрестил руки на груди, сдерживая порыв схватить ее в объятия. Федра правильно истолковала этот жест и остановилась достаточно далеко.

– Я польщена, Эллиот. Хотя думаю, что это разлука настроила тебя на такой лад. Когда мы снова будем вместе…

– Нет, черт побери! Я говорю не о примитивной страсти и похоти. Даже когда мы снова сможем заниматься любовью, этого будет недостаточно. Я люблю тебя, Федра, и меня не удовлетворит роль твоего хорошего друга. Я не могу так жить.

Эллиот не собирался предъявлять ультиматум, это сделало его рассерженное сердце, не советуясь с разумом. Но теперь, высказанный, он повис в воздухе, словно занесенный меч.

– Ты впервые признался мне в любви, Эллиот, и уже ставишь условия. – Она выглядела удивленной и печальной. Такой печальной, что его сердце болезненно сжалось.

– Я был не вправе говорить о любви раньше. Если помнишь, я кое-что хотел от тебя. Но теперь, когда ты отдала мемуары в печать, это в прошлом. Я уже давно хочу тебя больше, чем что-либо другое на свете, и должен быть честным, чтобы ты поняла, почему я не могу поступить по-твоему.

Федра шагнула ближе, и его тело напряглось от долго сдерживаемого желания.

– Если мы любим друг друга, по-настоящему любим, все получится, какой бы путь мы ни избрали, Эллиот. Разве не лучше выбрать свободную любовь и жить так, как мы жили до сих пор?

– Это была не свободная любовь, Федра. Это было наслаждение, не связанное никакими условностями. Но мне этого недостаточно. Как и дружбы.

Федра нежно коснулась его лица. Ее пальцы были прохладными и бархатистыми и, тем не менее, обжигали его кожу.

Эллиот схватил ее руку и поцеловал в ладонь. Закрыв глаза, он пытался обуздать эмоции, которые она возбуждала в нем. С их последней встречи на том обеде он жил, как в аду. И теперь, снова коснувшись ее, испытывал худшую из пыток. Это более чем что-либо другое доказывало, что он прав. Он не может согласиться на ее предложение.

Цепляясь за остатки здравого смысла, Эллиот подавил искушение разрешить этот спор так же, как он это делал всегда, – овладев ее телом и поставив свое клеймо в ее душе. Он посмотрел ей в глаза:

– Я признался тебе в любви, Федра, а ты нет. Неужели я ошибся, полагая, что мое чувство взаимно? И с твоей стороны это всего лишь страсть? А может, ты просто боишься того, что любовь делает с человеком?

Меньше всего ему хотелось услышать подтверждение из ее уст. Да и ни к чему расставлять все точки над i сегодня. Он отпустил ее руку и шагнул к двери.

– Я тоже люблю тебя, Эллиот. Люблю так сильно, что это причиняет мне боль.

Эллиот остановился и оглянулся назад. В глазах Федры стояли слезы.

– Если это так, ты должна знать, что нет свободной любви. Есть настоящая любовь, которая не может быть по-настоящему свободной.

– Может. Наша может.

Он покачал головой:

– В человеке слишком развито чувство собственника, да и склонность к ревности слишком сильна. Любить, не предъявляя никаких требований, не желая и не надеясь на постоянство, – это противоестественно. Я лишился своей свободы, когда полюбил тебя. И теперь скован цепями, что бы ни случилось. Боюсь, я попал в вечное рабство, но будь я проклят, если соглашусь на постоянную пытку задаваться вопросом, принадлежишь ли ты мне.

Федра с ужасом смотрела на него. Ему захотелось заключить ее в объятия и сделать все, что она хочет. Возможно, ему удастся найти некое подобие счастья в том образе жизни, который она предлагает.

Он ждал, надеясь, что она что-нибудь скажет. Что угодно. Затем, опустошенный настолько, что, казалось, он никогда больше не сможет вздохнуть полной грудью, Эллиот покинул библиотеку.

Прошло немало времени после его ухода, прежде чем Федра пришла в себя. Ошеломленная и растерянная, она опустилась на диван. Ледяное дыхание реальности начало проникать в нее, выстуживая до костей.

Она попыталась осмыслить случившееся. За несколько минут Эллиот умудрился объясниться ей в любви, потребовать немедленного бракосочетания и отказаться от нее.

Он поставил ей ультиматум.

Либо все будет так, как он хочет, либо никак. В этом вся суть. Типично мужской подход.

Ее мятежное сердце попыталось взбунтоваться, выставив щит из ее убеждений и праведного гнева.

Тщетно. Ее сердце разрывалось на части. Он ушел. И не вернется. И даже если она проиграет дело о расторжении брака и их официально признают мужем и женой.

Слезы застилали Федре глаза. Она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Ласковые руки обвили ее плечи, нежный голос шептал слова утешения. С благодарностью приняв это материнское тепло и сестринскую поддержку, Федра плакала, изливая свое горе на плече у Алексии.

Глава 24

– Я никогда не прощу Хейдена. Кто бы мог подумать, что он окажется таким деспотом?!

Раздраженный голос тети Генриетты наконец проник в сознание Эллиота, которому удалось пропустить мимо ушей большую часть ее жалоб. Перевернув последнюю страницу рукописи, он неохотно переключил на нее свое внимание.

В прошлом месяце она отказалась вернуться в Эйлсбери, оставив при себе свою дочь. Кристиан чистил свои дуэльные пистолеты каждый вечер, пока Саттонли не уехал из Лондона, и теперь мать и дочь расхаживали по дому с надутыми лицами.

– Вам не обязательно оставаться здесь, тетя Генриетта. Возвращайтесь к себе в Суррей. Если у Саттонли серьезные намерения, он отыщет Кэролайн и там. Дайте ему согласие, и дело с концом.

– Уехать из этого дома? Истербрук пропадет без меня. Его не интересует хозяйство, а его повар и экономка только тем и заняты, что беззастенчиво грабят его. Мой долг находиться здесь и блюсти его интересы.

С окончанием драмы, связанной с Саттонли, Кристиан вернулся к своим старым привычкам. Он редко спускался к столу, проводя время в собственных покоях. Эллиот тоже пропадал целыми днями, оставив дом на Генриетту, однако он не осмеливался появляться в читальном зале публичной библиотеки.

Если он снова увидит Федру, то окончательно потеряет рассудок. Будет умолять ее о прощении и согласится на все ее требования, пусть даже это сделает его несчастным. А затем разденет ее, уложит в постель, приподнимет ее бедра и…

Черт!

В библиотеке Истербруков было все, что требовалось для работы над книгой. Да и рукопись была практически готова. Эллиот мог бы закончить ее еще неделю назад, если бы ему не докучала Генриетта.

– Я ожидала от Алексии большей поддержки, – продолжила та раздраженным тоном. – Если кто-нибудь и понимает, насколько важно для женщины сделать хорошую партию, так это Алексия.

– Действительно, почему бы Кэролайн не попытаться повторить путь Алексии? Мы можем выставить ее из дома без гроша, вынудив стать гувернанткой, и надеяться, что в нее влюбится мужчина, подобный моему брату.

Генриетта, которая при всех ее недостатках была далеко не глупа, приподняла брови в ответ на его иронию:

– У тебя плохое настроение? С чего бы это? Последнее время ты разговариваешь, как Истербрук.

Действительно, почему он в плохом настроении? Не считая бессонных ночей и бессмысленных дней. Неутоленного желания и бессильного гнева, разъедающего душу. Да и встреча с адвокатом Федры, состоявшаяся два дня назад, не помогла делу.

А ярость Кристиана, вызванная тем, что он отказался отобрать у Федры издательство, пока их брак считается действительным? Она образовала в их отношениях трещину, которую, возможно, никогда не удастся преодолеть.

Но больше всего Эллиота мучило то, что он не видел Федру с той встречи в библиотеке Алексии – один месяц, два дня и двадцать часов назад.

Ему следует бороться с властью, которую она имеет над ним. Он не дурак, чтобы идти у нее на поводу. И не поэт, черт побери! И как его угораздило влюбиться в единственную женщину в Англии, которая не понимает преимуществ законного брака и проклинает саму идею замужества?

Остается лишь надеяться, что тетушка оставит его наедине с его мрачными мыслями. Генриетта принадлежала к числу женщин, которые считали своим долгом помочь каждому стать счастливее. Если она примется за него, он ее просто придушит.

К счастью, как только она начала уговаривать его приободриться, в библиотеку вошел лакей. Проследовав, прямо к письменному столу, он положил увесистый пакет поверх рукописи Эллиота.

– Лорд Истербрук распорядился отнести это вам, сэр.

Пакет сопровождала записка Кристиана: «Ловко сработано».

Как только Эллиот коснулся пакета, он понял, что внутри. Слова брата были выражением не столько похвалы, сколько глубокой иронии.

Он развернул пакет, и перед ним предстали отпечатанные страницы, ожидающие отправки в переплетную. На титульной странице красовалось длинное название: «Мемуары члена парламента в период правления королей Георга III и Георга IV. Воспоминания Ричарда Друри о политических и культурных событиях, имевших место в Лондоне и его окрестностях, с обстоятельными комментариями, касающимися лиц как известных, так и неизвестных».

По подсчетам Эллиота, книга должна была появиться со дня на день. Должно быть, Кристиан велел своим людям наблюдать за всеми книжными лавками и перехватил первый экземпляр.

– Что это у тебя, Эллиот? Книга?

– Да, довольно скучный политический трактат. – Он поднял со стола стопку бумаги, прихватив собственную рукопись вместе с воспоминаниями Друри. – Прошу извинить меня. Я должен заняться делами.

Оставив Генриетту в библиотеке, Эллиот направился в утреннюю комнату, надеясь найти там уединение.

Страницы были разрезаны, видимо, Кристиан прочитал книгу, прежде чем отправить ему.

Эллиот перевернул первую страницу. Вид книги разгневал его больше, чем он ожидал. Он не сожалел, что не остановил Федру. Но его глубоко возмущало, что его поставили перед выбором между бесчестным поступком ради благой цели и благородным поступком без надежды на будущее.

Он подавил эмоции, вызванные этой книгой, Федрой, с ее представлениями о долге, и его любовью к ней. Для этого еще будет время, но совсем в другой жизни.

И начал читать.

Расположившись в конторе издательского дома Мерриса Лэнгтона, Федра внесла несколько цифр в учетную книгу и вычислила сумму. От полученного результата у нее полегчало на сердце. Если и дальше так пойдет, она сможет выплачивать долги в достаточном объеме, чтобы судебные приставы не стучались в ее дверь.

Вошла Дженни с очередной пачкой бумаг:

– Хатчард возьмет еще сорок, а Линдсел еще двадцать.

Федра взяла у нее заказы. Некоторые владельцы книжных лавок удивились, обнаружив, что имеют дело с женщиной, но успех мемуаров Друри сделал их сантименты несущественными. Если их также удивила женщина-секретарь в лице Дженни, это значило еще меньше.

– Кажется, дела идут неплохо, мисс Блэр? – поинтересовалась Дженни.

– Просто отлично, Дженни. Судя по всему, продажи будут только возрастать. Думаю, нам придется увеличить тираж.

Дженни вышла, и Федра вернулась к своему занятию. Она вспомнила, как отец, лежа в постели, вручил ей рукопись и взял с нее обещание, которое принесло ей столько беспокойств.

Неужели он предвидел, что все так и будет? И включил в свои воспоминания «обстоятельные комментарии, касающиеся лиц как известных, так и неизвестных», чтобы книга хорошо продавалась и обеспечила ей средства к существованию? Это было то немногое, что он мог оставить дочери, а сотни фунтов в год, завещанных Федре дядей, едва хватало, чтобы сводить концы с концами.

Возможно, скоро ей удастся выкроить немного денег для себя лично. При удачном выборе книг издательство сможет приносить постоянную прибыль. Федра окунула перо в чернильницу, размышляя, что она могла бы купить на первые несколько фунтов. Возможно, новый диван…

Легкий укол под сердцем положил конец ее мечтаниям. Нет, не диван. Скоро у нее появятся совсем другие расходы.

Укол повторился и вместе с ним другое ощущение, словно чья-то рука сжала ее сердце.

Она положила ручку. Теперь, когда книга опубликована, пришло время поговорить с Эллиотом. При мысли об этом сердце Федры учащенно забилось. И не потому, что она не хотела видеть его. Скорее, даже слишком хотела, хотя и не ожидала от этой встречи ничего хорошего.

Федра поднялась из-за стола и сделала глубокий вздох, пытаясь успокоиться. Затем облачилась в свой черный плащ, взяла пакет с экземпляром книги отца и, предупредив Дженни, что уходит, отправилась в путь.

Эллиот стоял у окна утренней комнаты, глядя на деревья в саду. Листья уже стали желтеть, и последние цветы клонили свои головки перед наступающими холодами. Почему-то эта картина навеяла ему воспоминания о цветущем кустарнике, окружавшем веранду в Пестуме.

Он бросил взгляд на стол, где высилась аккуратная стопка страниц. Ему потребовалось три часа, чтобы прочесть мемуары Ричарда Друри.

Определенно, это будет сенсация. Друри обладал острым взглядом, когда дело касалось слабостей его собратьев-мужчин. Его наблюдения были колкими, умными, откровенными. Даже слишком.

Ему следует написать Федре и поздравить ее с успешной публикацией. А заодно коснуться других вопросов. Впрочем, нет. Лучше навестить ее.

Раздался стук, и в комнату вошел лакей.

– Сэр, к вам посетительница.

– Проводите ее к моей тете. Сегодня я не принимаю, – рассеянно отозвался Эллиот.

– Она ясно дала понять, сэр, что пришла к вам, а не к вашей тете.

Эллиот устремил на лакея пристальный взгляд.

– Она дала вам визитную карточку?

– Нет, сэр. Я пытался выпроводить ее, но она была очень настойчива. – Он скорчил гримасу. – Весьма странная особа. Выглядит как одна из этих бунтарок. Или, скорее, как…

– Колдунья?

– Да, сэр. Как вы догадались?

Эллиот почувствовал, что улыбается.

– Проводите ее сюда.

Он снова повернулся к окну и уставился в него невидящим взором, представляя себе, как Федра идет по коридорам в развевающихся черных одеждах и с распущенными волосами.

Она опередила его. Эллиот не знал, что заставило Федру прийти, впрочем, не все ли равно. Он закрыл глаза, прислушиваясь к ее шагам и поражаясь охватившей его радости.

Лакей проводил Федру в утреннюю комнату и исчез.

У окна спиной к ней, стоял мужчина. Достаточно красивый, чтобы лишить женщину дара речи. И достаточно уверенный в себе, чтобы при желании пренебречь элементарной учтивостью.

Он обернулся, и Федра облегченно вздохнула при виде его теплой улыбки.

– Как хорошо, что ты пришла! Я как раз собирался к тебе. Мы могли разминуться на улице.

Федра не знала, чего ждать, и теплое приветствие Эллиота ободрило ее. Действие, которое он всегда оказывал на нее, ничуть не ослабло за минувший месяц. Она почувствовала, что задыхается.

Эллиот усадил ее на один из стульев, стоявших вокруг стола, а сам занял другой.

Федра положила пакет на стол.

– Я принесла тебе книгу моего отца.

– Спасибо, я уже прочел ее. – Он указал на стопку страниц на другом конце стола.

Федра глубоко вздохнула, стараясь овладеть собой. И чтобы полнее ощутить его присутствие и запах. Все это было так похоже на мечты, заполнявшие ее голову ночами. Только в этих мечтах он заключал ее в объятия и они…

Хотя Эллиот находился так близко, что она могла коснуться его, в нем чувствовалась отчужденность. А его самообладание свидетельствовало о том, что он далеко продвинулся на пути к избавлению от ее чар.

Это наблюдение так расстроило Федру, что ее сердце болезненно сжалось. Но чего еще она могла ждать?

Эллиот постучал по пакету.

– Это настоящий успех, Федра.

Федра подавила порыв прижаться губами к его руке. Они не виделись месяц, который показался ей вечностью.

– Я заметил, что там нет упоминаний о Чолгроуве, – сказал Эллиот.

– Он убедил меня, что мой отец заблуждался на его счет.

Он единственный, кому это удалось. Эллиот кивнул.

– Однако ты сделала небольшую приписку, касающуюся твоей матери.

– Ты сердишься на меня за это?

– Я знаю, как много он значил для тебя.

– Зато никто больше не попадется на этот крючок. Я подозреваю, что эти статуэтки и камеи по-прежнему поступают в Англию. Видимо, он обнаружил сеть по изготовлению подделок, когда посетил Италию после войны. Вещи, которые он привез, легко разошлись, и он решил переехать туда и зарабатывать таким способом себе на жизнь. – Эллиот грустно улыбнулся. – Я сам чуть не стал участником этого мошенничества, когда предложил продать новую статуэтку, которой он обзавелся.

– Он не принял твое предложение, Эллиот. Не хотел, чтобы ты запачкался в этом. – Хотя и не возражал, чтобы пачкались другие. И бессовестно использовал Артемис, когда она безрассудно влюбилась в него.

– Вообще-то я получил от него письмо на прошлой неделе, – отозвался Эллиот. – Должно быть, он написал его вскоре после нашего отъезда из Позитано. Среди прочего он выразил интерес к тому, чтобы я все-таки нашел дом для его маленькой богини.

– Мне грустно это слышать. Я надеялась, что у него остались крупицы совести хотя бы по отношению к тебе.

– Очевидно, нет.

Она представила себе юного Найджела Торнтона, наблюдавшего в безмолвной тоске, как Матиас Гринвуд покоряет женщину, которую он любит. Возможно, Торнтон видел камею у Артемис, но получила она ее не от него.

– Наверное, я никогда бы не узнала, что это был Матиас, а не Торнтон, если бы ты не направил ко мне Чолгроува и не убедил меня встретиться с ним.

Он печально улыбнулся:

– Я сразу же написал Матиасу, что ты все знаешь. Что его тайна раскрыта.

– Я тоже.

Она сделала это ради Эллиота. А не Матиаса. Эллиот тихо рассмеялся:

– Что ж, у него будет возможность покинуть Италию, прежде чем туда доберутся обвинения, выдвинутые против него в мемуарах.

– Возможно, ему не придется делать это в одиночестве. Я подозреваю, что Уитмарш участвовал в этом мошенничестве. Он должен был знать, что бронзовая статуэтка, которую показал нам Матиас, отлита иначе, чем это делалось в античные времена. Однако прикинулся невеждой. Сансони говорил мне, что подделки изготовляют в горных селениях на юге. Мне кажется, Уитмарш именно этим и занимался во время своих утренних прогулок. Посещал мастерские. Жаль только, что Тарпетте не придется спасаться бегством вместе с ними. Думаю, он брал у Матиаса деньги, чтобы смотреть на его делишки сквозь пальцы.

– Если это так, то Кармелита позаботится о том, чтобы об этом знало все население Позитано.

В глазах Эллиота блеснуло восхищение.

– Ты продумала все до мелочей, не так ли? Надеюсь, теперь ты удовлетворена? Твоя мать отомщена, и ты примирилась со своими последними воспоминаниями о ней.

Удовлетворена ли она? Федра не знала. За последние недели ее представление об Артемис сильно изменилось. Словно она наконец стряхнула с себя остатки детских иллюзий и увидела свою мать в истинном свете.

Она по-прежнему благоговела перед ней. По-прежнему уважала и ценила ее. Но больше не считала себя обязанной отстаивать ее суждения, осознав, что Артемис, как любой человек, могла ошибаться.

– Пожалуй, я обрела душевный покой в этом вопросе.

Эллиот сжал ее руки.

– Ты не только дополнила некоторые отрывки, но и убрала другие, дорогая.

Федра молчала, глядя на его руки, смуглые, сильные и очень мужские. Особенно ей нравилось, когда он вот так сжимал ее руки: крепко и в то же время нежно. Женщина может многое узнать о мужчине по его рукам.

– Почему ты не сказала мне, что уберешь отрывок о смерти офицера в колониях?

– Я решилась на это в последнюю минуту. Книга уже была в наборе. – Федра рассказала, как она бросилась в типографию с просьбой внести еще одну поправку. – Я продолжала надеяться, что ты найдешь доказательства того, что это не правда. Хватило бы крупицы сведений. Даже при том, как мы расстались в последний раз, я не сомневалась, что ты не оставишь попыток выяснить, как все было на самом деле.