Текст книги "По воле судьбы"

Глава 28

– Спасибо, что проделал такой путь, чтобы рассказать мне обо всем. Я слышала, что Эдуард издал такой указ, но, конечно же, волновалась за Аддиса.

Пока Мойра говорила, ее пальцы нежно втирали бальзам в заживающую ладонь Риза. Увидев повязку на его руке, она настояла на том, чтобы самой заняться поправкой его здоровья. В результате последний час он провел, попивая вино из бокала, который держал в одной руке, в то время как она обмывала вторую. Он старался не обращать внимания на кровоточащую рану, развлекая Мойру яркими рассказами о великих событиях, которые она пропустила.

Наконец женщина приготовила повязку, чтобы перевязать его ладонь.

– Однако твой рассказ кажется мне неполным. Судя по тому, как ты въехал в ворота, проведенные в седле дни отняли у тебя много сил. На твою долю выпало много испытаний, мой друг, ты должен остаться и хотя бы несколько дней отдохнуть.

Он был уверен, что она знает истинную причину его плачевного состояния. Его утомили не путешествие и не заживающие раны, а бессонница. По ночам его одолевали мысли о Джоан.

По дороге он едва не свернул на север. То и дело ему приходилось останавливать себя, чтобы не выехать на ту дорогу, по которой ехала она. Только боль, причиненная их расставанием, удерживала его. Он ни за что не хотел бы снова пережить ее.

– Ты останешься?

– Да, на несколько дней.

Они сидели на застекленной террасе, купаясь в свете, льющемся сквозь огромные окна. Нянька качала в углу лепечущего малыша, а маленький Патрик играл на полу с игрушками.

Домашний уют и дружеская забота Мойры успокаивали его.

Мойра отставила в сторону маленькую баночку с мазью и взяла его руку в свои ладони.

– Сколько времени прошло с тех пор, как ты получил эту рану?

– Две недели.

– Кажется, ее хорошо зашили.

– Тот человек сделал все, что мог.

– Боюсь, что недостаточно. Теперь эта рука ослабела, не так ли?

– Она не сжимается как следует и боюсь, что это навсегда.

– Еще слишком рано об этом говорить.

– Аддис тоже так говорит, но я знаю наверняка.

Должно быть, она почувствовала, что не сможет поколебать его уверенность, и не стала обнадеживать попусту.

– Мне очень жаль.

– Но я могу держать перо, могу по-прежнему творить. Умом, если не руками. Должность главного королевского строителя принесет мне богатство и положение в обществе, равное положению придворного. Я не так уж много потерял.

– Это неправда, Риз. Ты потерял очень многое, и то, что ты никогда больше не сможешь ваять – всего лишь малая часть этого.

Печаль в ее голосе тронула его, задела скрытое в его сердце горе. Что-то внутри надломилось, словно тонкий металлический клин проделал трещину в мягком камне.

Он посмотрел на ребенка, игравшего неподалеку, и маленький Патрик, улыбнувшись ему в ответ, встал и сделал несколько неуклюжих шагов. Приблизившись к Ризу, он еще раз широко улыбнулся и шлепнул его по колену.

– Ап!

В ответ Риз поднял колено. Мальчик засмеялся и толкнул его, показывая, чего хочет.

– Он хочет, чтобы ты положил ногу на ногу, тогда Патрик сможет покачаться, – пояснила Мойра. – Аддис так играет с ним.

Риз забросил ногу на ногу, и Патрик тут же оседлал ее, широко расставив руки и прильнул животом к голенищу сапога. Риз начал качать его вверх-вниз, и радостный смех ребенка зазвенел в комнате.

Риз рассмеялся в ответ, но внезапно радость погасла и голос пропал у него в горле. Патрик по-прежнему качался, заливаясь смехом от удовольствия, но лицо ребенка затянулось дымкой, а голос был слышен как сквозь вату. Трещина росла и росла, словно молоток загонял клин глубже, и сквозь разрастающуюся брешь хлынула тоска, поглотив все мысли и притупив все чувства.

Чьи-то руки сняли ребенка с его ноги. Как сквозь пелену – удаляющиеся шаги, возмущенный рев Патрика, лепетанье младенца – наконец все стихло за закрытой дверью. Его окружила тишина. Он невидящим взглядом уставился на то место, где только что было лицо невинного ребенка.

Материнские руки обняли его, прижали его голову к мягкому плечу, и истерзанное сердце насладилось покоем. Но этот покой не был долгим и целительным – он лишь еще больше обессилил его.

Риз глубоко вздохнул и начал вырываться.

– Черт возьми, Мойра, твой муж этого никогда не поймет. Он убьет меня, если узнает об этом.

Она решительно вернула его голову обратно.

– Ах, Риз, ты так и не понял его. Он взял с собой в Ноттингем троих герольдов, он не нуждался в том, чтобы ты проделал весь этот путь ради него. Аддис послал тебя ко мне, чтобы ты мог разделить свое горе с другом.

Великодушие Аддиса растрогало его настолько, что он не смог больше сдерживаться. Его оборона была сломлена, трещина дошла до самого сердца. И тогда его тоска вырвалась наружу, потому что это ведь была Мойра.

Снег запорошил Лондон, хмурое небо предвещало ранние сумерки. Риз повернул коня на улицу, где жил, и позволил животному самому найти дорогу домой.

Он откладывал свое возвращение, сколько мог. Погостив у Мойры значительно больше пары дней, он отправился в город своего детства. Дядя радушно встретил его, предоставив кров и пищу и приглашая жить в кругу его семьи столько, сколько ему будет угодно. Риз прекрасно провел время в окружении кузенов и кузин, детей второй жены дяди.

Молодежь сочла его участие в свержении Мортимера просто захватывающим приключением, но у дяди на этот счет было свое мнение. Рассчитывая поговорить с глазу на глаз, как-то вечером он отвел Риза на кладбище, где покоились бренные останки его родителей, той темноволосой женщины из его детства и ее незаконнорожденного ребенка. Тут, у этих святых могил его дядя и высказал все, что думал по этому поводу.

– Если ты сделал это для себя, ради карьеры, бог с ним, но если ты сделал это ради нее, – и дядя указал на поросшую травой могилу своей первой жены, – и того, что произошло столько лет назад, значит, в тебе еще живет старая обида, ты все еще в плену своих юношеских представлений о торжестве справедливости, а мне хотелось бы расставить все по своим местам. Пусть большая политика беспокоит лордов и епископов. Мы живем в маленьком мирке, и наши сады дарят нам утехи и радости, которые неведомы знати. Иди и служи королю, строй ему замки и церкви, богатей его милостью, но, если ты хочешь обрести покой, живи своим ремеслом и своей семьей. Нет никакого смысла в том, чтобы рисковать своей головой ради тех, кто стоит у власти, мальчик мой. Они нам не ровня, а справедливость приходит и уходит по их прихоти. Найди себе хорошую женщину и подумай о том, что для тебя сейчас является самым важным.

Может быть, он прав. Может быть, пришло время отбросить юношеские представления о повсеместном торжестве справедливости и принять жизнь такой, какая она есть. Его новая должность при дворе давала ему возможность, если он захочет, жениться на женщине, более знатной, чем он. Не слишком знатной, но в королевстве найдутся мелкопоместные рыцари, которые с радостью отдадут за него своих дочерей. Он будет искать практичную, хозяйственную женщину, которой достаточно будет его уважения и внимания и которой не будет дела до того, что сердце ее мужа навеки отдано другой.

Он остановился недалеко от своего дома, там, где между постройками лежал путь к конюшне. Да, ему следует обзавестись семьей и наконец обрести тот покой, о котором говорил его дядюшка. Через год-другой он сможет это сделать, но не в этом доме – в саду он никогда не сможет почувствовать себя счастливым… без Джоан.

Мимо прошла стайка подростков. Один из мальчишек отделился от толпы и подошел к Ризу поздороваться. Это был друг Марка, Дэвид.

– Наконец-то вернулись. Но вы пропустили все торжества. Город гулял целую неделю после оглашения указа, а потом все ходили смотреть на казнь. Мужчины с нашего квартала искали вас: мы слышали, вы были в самой гуще событий, как и в прошлый раз. Они с удовольствием угостили бы вас элем. Где же вы были?

– Я ездил навестить родные края, повидать отчий дом, родных.

– А, так значит вы праздновали вместе с ними. Какое это было грандиозное время! Хотите, я отведу вашего коня в стойло? Марк показывал мне, как его чистить.

Риз был рад избежать посещения сада. Он спешился и вручил мальчику поводья. Дэвид уже было повернулся, чтобы вести коня к конюшне, но остановился.

– Я слышал, Марк теперь барон.

– Да, это так.

– Он всегда говорил, что у него есть тайна, которая меня удивит. Не могу дождаться, когда он приедет и расскажет мне все.

– Он не приедет. Он вернулся к себе домой.

– Он может навестить меня, когда приедет погостить ко двору, – он потянул повод. – Идите в дом и согрейтесь, а я позабочусь о коне. Ваши пожитки я оставлю снаружи, на крыльце.

Юноша повел коня прочь, а Риз спустился вниз по улице и подошел к двери своего дома. Ему по-прежнему не хотелось входить в этот дом. Время, проведенное вдали, не умерило боли. Что ж, нельзя избегать этого вечно: пока он не купит новый дом, ему придется где-то жить. Он поднял засов, шагнул внутрь и подождал, пока на него не обрушится тишина и пустота.

Но его захлестнула не пустота, не отсутствие. Она наполняла воздух. Он вошел в дом, населенный призраками ее присутствия, и его накрыло облаком воспоминаний.

Джоан вернулась в его дом в тот день, когда они убегали, ненадолго, но ее пребывание оставило здесь свои следы. Он почти ощутил запах свежеиспеченного хлеба. Риз закрыл глаза и насладился этим ощущением. Прикосновение к дыханию ее угасающего призрака принесло ему новые душевные муки. Он старался впитать ее образ всем своим существом, потому что понимал: видение не продлится долго. С каждой минутой, которую он будет проводить в этом месте без нее, оно будет постепенно бледнеть и, наконец, исчезнет. Очень скоро этот дом снова покажется ему слишком большим для одного человека.

Он заставил себя открыть глаза и положить начало концу. Риз прошел в зал, чтобы покорно встретить свое будущее. Какой-то звук. Тихий и неясный. Еще один, более отчетливый, из кухни.

Его сердце забилось. Медленно. Глухо. Он говорил себе, что это всего лишь Дэвид, который занес его вещи, решив не оставлять в саду, или ветер треплет расшатавшиеся ставни.

Неясные звуки не стихали. Он уставился на очаг, пытаясь объяснить себе происхождение этих звуков, лелея надежду, которая разрасталась с каждой минутой.

Новый звук – женский голос, кто-то тихо напевал. Эта извивающаяся мелодия тянулась к нему, словно стелющийся побег виноградной лозы. Заставив себя сдвинуться с места, он пошел по направлению к кухне.

Глава 29

Тепло и свет. Они исходили не только от огня, пылавшего в камине, – находившаяся в комнате женщина испускала собственное сияние, и все его существо вспыхнуло в ответ.

Возле окна стояла Джоан. Одна ставня была распахнута в холодный хмурый день, а вплотную к подоконнику был придвинут стол, на котором покоилась рабочая доска с глиняной фигуркой.

Сосредоточившись на своей задаче, она ловкими пальцами мяла глину и, увлеченная работой, не слышала, как он вошел в дом.

Платье тонкого сукна, отделанное голубыми лентами по воротнику, имело цвет голубиного крыла. Она распустила шнуровку на рукавах и подвернула их, обнажив кремовые локти и кисти знатной дамы, но пятна глины все равно оставили следы на дорогой материи. На краю скамьи лежали сваленные в кучу вещи: роскошная голубая мантия, вуаль и мантилья. Туалет выглядел достаточно изящным, чтобы служить придворным нарядом.

Должно быть, она приехала в Вестминстер повидаться с королевой. Он предположил, что она придумала какой-то повод и тихонько улизнула из дворца, чтобы нанести этот визит, не зная, что он путешествует. Он представил, как она ждала его, как заскучала и в конце концов вышла в сад, где в бочонке до сих пор хранилась замоченная глина. Обнаружив этот запас, она решила скоротать время за своим любимым занятием. А может быть, она знала, что он в отъезде, и пришла только ради глины.

Если и так – его это не волновало. Он радовался тому, что ему выпало счастье снова увидеть ее. Он дорого заплатит за эту встречу, но и это его тоже не волновало. Видеть, как она лепит, чувствовать ее тепло – это стоило боли сотен расставаний.

Он долго так стоял на пороге, не выдавая своего присутствия и творя вместе с ней, постигая душу в ее тихом восторге, наблюдая, как маленькая фигурка обретает законченную форму. Он думал, что никогда больше не ощутит эту силу, но Джоан, сама не ведая о том, преподнесла ему бесценный дар и позволила еще раз испить из чудесного колодца.

День клонился к вечеру, и наконец наступил такой момент, когда она поняла, что ей явно недостаточно дневного света. Она отступила от окна и, уперев руки в бока, задумалась, что же ей теперь делать? Посмотрела на очаг – его жар будет высушивать глину, а при свете пламени она не сможет продолжать.

Пока она смотрела на огонь, выражение ее лица изменилось: Джоан поняла, что не одна. Быстро оглянувшись, она различила его силуэт на фоне двери.

Джоан улыбнулась, но в глазах блеснули слезы… и что-то еще. Она снова подбоченилась, еще больше запачкав сизую ткань.

– Вы не спешили с возвращением домой, каменщик Риз.

Он подошел к ней, взял ее лицо в ладони и попробовал на вкус губы, которые так часто целовал во сне все эти недели. Может быть, теперь она связана честью своего рода, но их любовь разрешала ему хотя бы такую долю интимности.

Она позволила ему, помедлила и, казалось, опечалилась, когда он заставил себя оторваться от нее.

– Ты давно в городе? – спросил он.

Она начала обертывать статуэтку влажной тканью.

– Семь дней.

– Я рад, что вернулся до твоего отъезда.

Она молча закончила свое дело, продолжая излучать что-то, и это была не только радость от их встречи. Наконец, когда доска была снята, статуэтка помещена на полку, а стол чисто вытерт, она начала отворачивать рукава.

У него упало сердце. Скоро настанет ночь. Королева, несомненно, ожидает ее. Новая жизнь Джоан требовала ее возвращения ко двору. Но она не спешила надевать мантию. Выглянув из окна в сад, она показалась ему изящной статуей, освященной серебристым вечерним светом.

– Ты не должен был заставлять меня ехать вместе с ними тогда, в Ноттингеме. Ты должен был позволить мне остаться с тобой.

Она приехала к нему не с любовью, она принесла ему свой гнев.

– Бог свидетель, мне не хотелось этого делать, Джоан, но ты должна была вернуться. Я поступил правильно, сказав тебе об этом.

– Я не хотела, чтобы ты поступал правильно. Я хотела, чтобы ты поступил эгоистично, тогда и я смогла бы поступить так. Мое сердце было разбито, когда ты бросил меня там. Все эти недели я не чувствовала ничего, кроме боли, и ненавидела тебя за то, что ты был сильным и честным, за то, что ты заставил меня пройти через это.

– Если твое возвращение было ошибкой – мне очень жаль. Если вид родного дома причинил тебе боль…

– Мне было больно не от этого, а оттого, что ты отпустил меня.

– Я никогда не отпускал тебя, но тебе нужно было вернуться в свой дом победительницей. Если я ошибся – прости. Поверь, я страдал от этого не меньше, чем ты.

Она вздохнула, отвернулась и опустилась на скамью.

– Ты не ошибся. Все было так, как ты и сказал. Я должна была проехать через те ворота и увидеть, как были изгнаны люди Ги и как мой брат занял кресло отца. Я должна была навестить могилу моего отца и рассказать ему, что я сделала то, в чем поклялась. – Она замолчала и посмотрела на сложенные на коленях руки, запачканные глиной. – Я должна была вернуть себе мою спальню и… мою кровать и стать той, кем я когда-то была. Я должна была замкнуть круг и завершить все. Хорошо, что я поехала домой, не могу этого отрицать.

Он сел рядом и взял ее за руку. Oт глины она стала очень гладкой.

– Тогда я рад за тебя.

Они сидели в тишине, чувствуя удивительную близость. Она положила сверху свою ладонь, заключив его руки в свои.

– Я была в плиточной мастерской и привезла еще глины, чтобы можно было закончить плитку для королевского заказа. Из-за холодов работникам понадобится чуть больше времени, но они справятся. Не пристало главному королевскому строителю бросать начатую работу на полпути.

Все эти недели он не думал ни о мастерской, ни о королевском заказе.

– Нельзя допустить, чтобы ты потерял то, что вложил, – добавила она.

Об этом он тоже не думал.

– Наверное, ты права.

Снова молчание. Какое невероятное счастье было в том, чтобы просто сидеть, держа ее за руку. Они пережили вместе глубокую страсть, но и без этого он любил ее.

– Они нашли мне мужа.

Их идиллия разлетелась вдребезги, и ее осколки резали, словно лезвие ножа.

– Он приезжал в Брекон, и я встречалась с ним. Ему принадлежат земли близ Йорка, и он один из фаворитов Эдуарда. Это будет прекрасный союз родов.

– Так скоро? Твой брат…

– Аддис получил опеку над моим братом. И пока Марк не научится тому, что должен уметь, Бэрроубург, а не я, будет защищать его и давать ему советы и наставления. Это и к лучшему. Он больше не хочет слушать советов женщины.

– Как по-твоему, этот лорд достойный человек?

– Да, достойный.

Риза поразило, как глубоко его задели ее слова. Животная ярость обуяла его. Риз знал, что Джоан будет отдана другому, но, услышав об этом, почувствовал, как в его крови вспыхнул огонь. Она пришла, чтобы сказать ему об этом, а вовсе не для того, чтобы вспомнить свое ремесло или навестить бывшего возлюбленного. На этот раз если их руки разъединятся, то навсегда, теперь разрыв будет окончательным.

Риз пристально вглядывался в ее тонкий профиль. Она могла это сделать, могла сделать все, что угодно, стоило ей только проявить волю, сильно захотеть. В свое время она оказалась сильнее отчаяния, вызванного нищетой и унижениями. По сравнению с тем, с чем ей пришлось справляться в последние три года, судьба, предопределенная ее рождением и долгом, покажется мелочью, и она расцветет в доме этого мужчины, если решит ответить ему согласием.

В нем зрело решение, твердое, как скала, и было оно продиктовано не справедливостью и благонравием, а эгоистичным желанием и глубокой потребностью.

Он надеялся, что поступает правильно, и узы их любви сильнее уз крови и долга. Он коснулся ее щеки и повернул к себе ее лицо. Он молился, чтобы то, что он собирался сделать, не принесло ей несчастья.

Сидя с ним рядом, держа его за руку, Джоан чувствовала себя уверенной в себе и в то же время крайне уязвимой. Она наслаждалась тем чувством защищенности, что давало ей присутствие Риза, но его прикосновение пробудило в ней желания, и на это нельзя было не обращать внимания. Не сегодня, а все это время, проведенное в разлуке, она хотела полностью раствориться в нем, а не просто быть любимой на расстоянии. Неужели он не понимает, для чего она на самом деле вернулась в этот дом?

Джоан продолжала надеяться, что он снова ее поцелует, и спрашивала себя, неужели ей придется просить об этом? Он, конечно же, чувствовал, что напряжение между ними нарастает с каждой минутой. Это ощущение прожигало их стиснутые руки, их близость из спокойной и дружеской превращалась в чувственную и страстную.

Кончики его пальцев коснулись ее щеки. Риз повернул ее лицо и заглянул в глаза. В его пристальном взгляде она увидела не только тепло и любовь, но и еще какой-то холодный металлический блеск.

– Если ты собираешься скоро выходить замуж за этого лорда, тебе не следовало приходить сюда.

– Нет ничего страшного в том, чтобы навестить друга.

– Я никогда не смогу быть просто твоим другом. Ты не Мойра, и я никогда не смогу любить тебя как сестру.

– Я не прошу тебя об этом.

– Хорошо, что не просишь, потому что упоминание об этом мужчине чертовски разозлило меня. Но я думаю, ты знала, что так и будет.

Да, она знала, что он разозлится, и рассчитывала, что ревность заставит его вести себя менее пристойно.

Он поцеловал ее. Не так, как в первый раз. Не приветственно и не сдерживая страсть. Эти недели все ее существо было наполнено воспоминаниями о нем. Она нетерпеливо ждала, когда останется одна, чтобы отдаться во власть фантазий. Упиваться ими. Отдаться призракам его прикосновений, запахов и ласк. Ее любовь стала волшебным миром, в который она убегала каждую ночь, а зачастую и днем. И этот мир был более реальным, чем зал и комнаты, по которым она бродила.

Но это был печальный мир. Мир, полный тоскливого желания и мучительного горя. Живя в окружении призраков любви, но не испытывая ее в реальном мире, она чувствовала, как боль от разлуки становится все мучительнее и острее.

Сейчас она испытывала реальную любовь, прильнув к мужчине из плоти и крови, а не к иллюзорному фантому. Она ощущала страстные поцелуи и настойчивые ласки, с новой силой переживая то, чего не хватало ее воспоминаниям. Чувственность этой близости сокрушила ее. Ее красота, ее реальность лишила Джоан самообладания.

Она спрятала лицо у него на груди, чтобы он не увидел этого, но он все равно знал. Он прижал ее крепче, поцеловал волосы.

– Я делаю тебя несчастной.

Сдерживаемые слезы душили ее. Она могла лишь покачать головой. Неужели он не понимает, что ее переполняет не печаль, а радость? Неужели он не видит?

Он поднял ее лицо и смахнул слезы своими губами.

– Я хочу, чтобы ты была со мной сегодня, в моих объятиях, в моей постели. Я хочу проснуться утром и увидеть тебя, обнаженную, рядом со мной. Ты не сможешь отречься от нашей любви сегодня ночью. Я думаю, что именно ради этого ты и пришла сюда. Или я не прав?

– Ты прав. – Она пришла ради этого, но и ради многого другого. Одна ночь, и еще одна. И еще…

Она потянулась и провела пальцами по его лицу. Джоан уже и забыла, как лишь от одного взгляда может заиграть ее кровь.

Они не спешили: не отпуская друг друга, они наслаждались счастьем, которое, как она считала, ей никогда больше не познать. Страсть может подождать до ночи и пуховой перины, а на этой скамье они связаны иными, более глубокими узами.

– Скоро стемнеет. Нам следует послать кого-нибудь во дворец, известить, что ты останешься здесь. Королева может обеспокоиться твоим отсутствием и прислать сюда стражу в поисках тебя.

– Она никого не пришлет, потому что я ни разу не была во дворце. Она даже не знает, что я покинула дом. Всю неделю я провела в этом доме, дожидаясь тебя.

Он приподнял ее юбку.

– Это платье вполне годится для посещения дворца. Я подумал, что ты приехала в Вестминстер.

– Это все, что у меня есть. Есть, конечно, и другие платья, те, что остались от прошлой жизни, но Марк не позволил мне их носить. Он говорит, что они напоминают ему о тяжелых временах.

– Марк знает, что ты приехала ко мне? Удивительно, как он мог позволить.

– Я не спрашивала его разрешения. Он видел, что я полна решимости, и не пытался меня остановить. Он даже обязал меня попросить лучшего каменщика Англии об одной услуге. Пойдем, я покажу тебе.

Она встала, взяла его за руку и вывела в сгущающиеся сумерки. Она чуть не забыла об этой просьбе. На самом деле, это был подарок Она с нетерпением ждала, как он удивится.

Джоан подвела его к верстаку у куста боярышника. На нем, закрытая полотном, возвышалась большая бесформенная глыба.

– Закрой глаза.

Он с любопытством посмотрел на верстак, и его веки сомкнулись. Она сбросила покрывало и обнажила не Святую Урсулу, а мерцающую глыбу белого камня.

– Смотри.

Он открыл глаза, и она увидела в них изумление, но ни капли той радости, которую рассчитывала увидеть.

– Это мрамор, – пояснила она.

– Я знаю.

– Когда мы приехали домой, первое, что Марк сделал, перенес могилу отца. Он хочет поставить статую в часовне возле склепа, где сейчас покоится его тело. Святой Георг в доспехах, чтобы таким образом увековечить то, как он погиб. Из лучшего мрамора, сказал он, высеченная лучшим каменщиком, то есть тобой. Найти такую глыбу было нелегко. Ее из Италии привез епископ, хотел оставить на свое собственное надгробие.

– Камень прекрасен, Джоан.

Ее смутило отсутствие энтузиазма в его голосе.

– Разве ты никогда не работал с мрамором?

– Работал, дважды, но я не смогу сделать эту статую.

– Почему? Она будет прекрасна, и ты можешь делать все, что захочешь. Марк доверяет твоему вкусу, ему не нужны эскизы. Он знает, что ты занят на строительстве и на изготовление статуи потребуется много времени, если это тебя волнует.

Он не спеша приблизился к камню, коснулся его поверхности, пробежался пальцами сверху вниз. Сожаление омрачило его черты.

Он поднял свою левую ладонь, и она увидела толстый красный шрам от кинжала Ги, пролегший от большого пальца до мизинца.

– Я не смогу высечь ее для тебя. Я не могу держать резец.

Эти слова, произнесенные безжизненным голосом, ошеломили ее. Она взяла его руку и внимательно посмотрела на шрам, затем осторожно обвела пальцем его неровный край.

– Мне рана не кажется опасной, кости целы.

– Дело не в костях. В другом.

– Ты говорил, лекарь уверял тебя, что все будет в порядке. Рана Аддиса была гораздо тяжелее, но время залечило и ее.

– И лекарь, и Аддис говорят, что еще есть надежда, но я знаю. Еще до того, как она начала затягиваться, я уже знал.

– Как ты можешь знать? Еще слишком рано отчаиваться. Ты просто должен тренировать ее, работать с инструментами и со временем…

– Бог свидетель, я пробовал. Я взял инструменты взаймы у каменщика в том городе, где живет мой дядя, и попытался. Чтобы удерживать резец под ударом молотка, нужна сила, а в моей руке ее больше нет. Смотри. Я не могу даже сжать кулак.

Он попытался, но лишь согнул пальцы. Он пытался сжать кулак, и вся его рука напряглась от усилия. Его бессилие разрывало ей сердце.

Она наклонилась и прижалась щекой к его ладони.

– Ты лишился из-за меня возможности ваять.

– Как видишь, потеря оказалась незначительной.

Очень значительной. Огромной. Она прекрасно понимала, как велик был нанесенный ему ущерб.

– Я все равно буду строить. Дворцы и церкви, как я и мечтал. Я получил больше, чем потерял.

Она посмотрела на него, и их взгляды встретились. Несмотря на его браваду, они оба знали правду. Он сможет строить, но он никогда не сможет ваять. Может быть, его рисунки и геометрия позволят ему увидеть разум, но он никогда больше не познает душу.

Она отпустила его руку. Затем подошла к деревянному ящику возле стола, открыла его и извлекла оттуда молоток и резец.

– Этому не бывать. Я не смирюсь с этим. Ты будешь пробовать снова и снова, пока твоя рука не станет сильной. Ты высечешь статую моего отца.

– Твоя решимость ничего не изменит, прелестная голубка.

– Изменит. Вот увидишь. – Она вручила ему инструменты. – Возьми. Увидишь.

Риз неохотно взял инструменты в руки. Спокойствие исчезло с его лица, когда он почувствовал их тяжесть и объем.

– Джоан…

– Пожалуйста, попробуй. Я не смогу вынести, если ты потеряешь эту часть себя. Это несправедливо. Неправильно. Так не должно быть.

Его начала злить ее настойчивость. Она испугалась, что он сейчас бросит инструменты на землю и уйдет.

– Пожалуйста. Ради меня.

Его правая рука сжала рукоять молотка. Левая сомкнулась на основании резца. Гнев ярче вспыхнул в его глазах.

– Хорошо, я попробую один раз, ради тебя, чтобы ты убедилась в тщетности этой затеи. А когда ты все увидишь сама, то больше никогда не заговоришь со мной об этом.

Он посмотрел на камень, и какая-то особая сила сменила его гнев. Он измерил камень, оценив его глубину и прочность, принимая решение. Выражение его лица напомнило ей о том прекрасном воскресном дне, когда она лепила свою статуэтку, наблюдая, как он ваяет.

– Ты видишь в нем фигуру? – спросил она.

– Да, в нем есть твой Святой Георг.

– Значит, его нужно только освободить.

Он посмотрел на инструменты. Затем поднял резец и, под углом приложив его к камню, взмахнул молотком. Удар пришелся точно по ручке, но рука не смогла удержать резца, он выскользнул и упал в грязь.

Этот глухой стук отозвался болью в ее сердце. Риз не солгал: его рука не могла держать резец.

Напряженное молчание повисло между ними. Риз казался смирившимся с неизбежным, но немного обиженным. Он не хотел больше надеяться, не хотел еще раз испытать разочарование на глазах у нее. Глубокая печаль, скрытая от посторонних глаз, просочилась сквозь все воздвигнутые им преграды, и устремилась к ней.

Ее сердце сжалось от жалости и сострадания к нему. Он пытался скрыть от нее свои чувства, но это ему не вполне удавалось.

– Это так несправедливо по отношению к тебе! Ничего не приобретя, ты столько потерял.

– Этот мир не всегда справедлив, и тебе это известно не хуже, чем мне. А по поводу того, что я ничего не приобрел, ты ошибаешься. Я достиг того, чего хотел для тебя. Я ни о чем не жалею, и я не позволю тебе жалеть меня.

Все такой же мужественный, как всегда сильный, но она знала: он глубоко несчастен. Ей хотелось во что бы то ни стало найти способ утешить его, вернуть ему эту, такую важную для него, часть жизни. Непременно должен найтись такой способ, который позволит исправить эту несправедливость.

Она обошла вокруг Риза и подняла резец, холодное металлическое основание отозвалось тяжестью в ее ладони.

– Возьми его, приставь к камню в том месте, куда нужно бить. Я буду держать его за тебя.

– Из этого ничего не выйдет, любимая. Когда я работаю, две руки становятся одной, это одно движение и одна мысль.

– Возьми его, сделай так, как я прошу. Тебе нечего терять, а еще один удар по самолюбию ты вполне способен вынести.

Он глубоко вздохнул и махнул рукой.

– Тогда встань здесь, и я покажу тебе, как держать руки.

Она встала перед ним со стороны его левого локтя и подняла резец обеими руками. Его ладонь обхватила ее руки и приставила инструмент к камню.

– Нет, ничего не получится. Если я промахнусь, я сломаю тебе пальцы.

– Ты не промахнешься.

Он колебался, но она держала руки, отказываясь сдвинуться с места и всем своим видом призывая его действовать. Подумав, он своей рукой полностью прикрыл ее пальцы, защищая от возможного удара, а она собрала всю силу, чтобы удержать инструмент.

Он размахнулся, и только от взгляда на этот размах ей стало страшно, но она не позволила страху взять верх над собой. От удара образовалась трещина, и резец глубже вошел в камень. Еще четыре взмаха – и от камня отлетел маленький осколок.

Она посмотрела на то, что они сделали, и оглянулась на него. Он казался таким же потрясенным, как и она. Джоан рассмеялась от радости и изумления.

– Я и не думала, что получится!

Это заставило и его рассмеяться. Он покачал головой с притворным недовольством.

– Черт возьми, женщина! Твое упрямство – это и проклятье, и благословенье. Кто бы мог подумать, что работа с глиной сделает тебя такой сильной.

– Еще. Давай попробуем еще. Он приставил резец.

Раз за разом они откалывали белые осколки. Она стала его продолжением – одно тело, а не два, отсекало от камня лишние куски. Две руки, а не четыре, держали инструменты.