Текст книги "Джастин Кейс"

45

Снаружи все заливал зеленоватый предгрозовой свет. Джастин опустил голову под порывом ледяного ветра. Айван с интересом наблюдал за ним из тени, покуривая сигарету.

Так значит, Агнес не сказала ему, кто звезда ее маленького шоу? Ай-ай-ай. Какое страшное упущение. Что ж, Джастин, мой мальчик, бесплатного секса не бывает. Заруби себе это на носу на будущее.

Джастин поднял голову и посмотрел сквозь стеклянную стену галереи. Куда ни глянь, отовсюду его дразнило его собственное изображение в два раза больше натуральной величины.

Ему хотелось крикнуть: «Это не я! Этот человек не я!» Ему так нужно было избавиться от человека на фотографиях, уничтожить жалкую мерзкую фигурку в красивом сером пальто, что в конце концов его целиком охватило бешенство. И потому, когда пошел дождь и большие ледяные капли превратили дорогу в грязевой каток, он стянул с себя дорогое пальто и зашвырнул его как можно дальше. Оно тяжело приземлилось на проезжую часть посреди беспрерывного потока машин и ледяного дождя.

– Пошли отсюда, – сказал он Бобу и побежал, склонив голову, прижав подарок брата к груди и подняв воротник рубашки от дождя. Если бы он задержался на несколько секунд, он увидел бы, как Айван, злобно выругавшись, нырнул в гущу машин за своим пальто. Услышал бы скрип колес и увидел бы, как безразличный мир сомкнулся последний раз над человеком, увидел бы, как мокрое пальто и его создатель превратились в кучу мяса на обочине.

Но было темно, и Джастин шел не поднимая головы. Только так он мог держаться на ногах и сопротивляться колючим иглам ледяного дождя. Поэтому-то он и врезался в немолодую женщину, которая шла ему навстречу по тротуару. У нее затекла шея, ломило в затылке, она торопилась поскорее оказаться дома в постели и потому шла быстро, низко опустив голову. Дождь обжигал лоб и стекал на глаза, где в крошечном соотношении смешивался с жидкостями на слизистой оболочке.

В ту самую секунду, когда тело Джастина налетело на нее, она моргнула, и по инерции капля жидкости со слизистой ее глаза пролетела несколько дюймов и попала в полуоткрытый рот Джастина. Такое случается тысячи раз на дню: в поездах, в лифтах, везде, где незнакомцы в непосредственной близости чихают, кашляют или жмут друг другу руки.

Все столкновение целиком длилось около двух секунд.

Вымокший до нитки и продрогший Джастин удержал равновесие, пробурчал под нос извинения и продолжил бежать. У Питера дома он вытер пса полотенцем, бросил на пол одеяло, положил подарок брата сушиться на батарею, стянул с себя одежду, влез в горячую ванну и лежал в ней, пока кости не оттаяли, кончики пальцев не покрылись беловатыми складками и вода не начала остывать. Тогда он вытерся и забрался в кровать под гору одеял, нагревая холодные простыни своим распаренным телом.

Спустя короткое время вернулись Питер и Доротея. Джастин слышал, как они шепчутся у двери в его спальню. Они ждали, чтобы он подал знак, на тот случай, если ему нужна компания, но он молчал, и в конце концов шепот затих.

Когда Джастин снова проснулся, Питер ровно дышал на другом конце комнаты. На часах высветилось два ночи. Он лежал без сна: его мучили образы оторванных конечностей, пронизанных осколками тел, ног без ступней, ладоней без пальцев.

Его тошнило от воспоминаний о фотографиях Агнес.

Утром он спустился на кухню с тяжелой головой и в угрюмом настроении. Доротея и Анна уже встали и кормили кошек, обсуждая Агнес. Он осторожно спросил у Доротеи, как ей понравилась выставка.

– В каком-то смысле очень удачно придумано, – сказала она равнодушно. – И твои снимки очень красивые, даже когда ты выглядишь хуже некуда. К тому же большинству людей плевать на все эти ужасы. Они просто решат, что это ново, необычно и весьма оригинально. – Взгляд Доротеи был ледяной. – От ее представлений о дружбе я не в восторге, если ты об этом спрашиваешь. Она обошлась с тобой по-свински.

Сказала как отрезала. В следующее мгновение она уже наливала ему чай и пересказывала документальный фильм о снежных барсах, который они с Анной смотрели по телевизору.

Доротея словно открыла ему глаза на Агнес. Она выразилась так просто и точно, что Джастин почувствовал, как постепенно рассасывается тяжкое ощущение стыда у него в груди. Власть Агнес не безгранична, и, больше того, она пошатнулась благодаря одиннадцатилетней девочке.

В кухню зашел Питер:

– Видели сегодняшнюю газету?

Вечером того же дня Джастин вспоминал их разговор и думал о том, что, пожалуй, нас убивают не только реальные аварии и взрывы, но и бомбы, заложенные внутри нас, тихо тикающие в кишках, или в печени, или в сердце, бомбы, которые мы сами же глотаем, впитываем и выращиваем в себе год за годом.

46

Через несколько дней позвонила Агнес:

– Прости, что не смогла позвонить тебе раньше.

Джастин молчал.

– Похороны, допрос, сам понимаешь.

Долгая пауза.

– Джастин?

– Да.

– Тебе вообще на всех плевать, кроме себя, да?

– По-твоему, я должен оплакивать Айвана?

– Человек умер, Джастин. Это большая потеря.

– Для кого? Для тебя, может быть. Для тебя и твоей карьеры. Ты потеряла своего бесценного лицемерного наставника.

– Не мешало бы хоть капельку раскаяния проявить. В конце концов…

– В конце концов что? Я его убил? Скажи-ка, что за гений такой бросается под колеса, чтобы спасти пальто?

– Джастин…

– Но раз уж мы заговорили о раскаянии, давай поговорим о тебе.

Агнес шумно вздохнула:

– Джастин, слушай, мне правда жаль. Надо было тебя предупредить. Надо было спросить у тебя разрешения использовать снимки. – Она помедлила. – Я глупо поступила.

– У тебя были заботы поважнее.

– Вообще-то, да, были, но дело не в этом. Я просто не хотела, чтобы ты неправильно все понял.

– И как же я мог все понять?

Агнес помолчала.

– Что я тебя использую.

– Ой. Поздно спохватилась.

– Джастин, – у нее задрожал голос. – Не будь ты таким…

– Ладно, таким не буду. Давай все упростим. Ты мне скажи, каким мне быть, и я именно таким и буду.

Она ничего не ответила.

– О господи, – вздохнул он. – Только не говори, что я задел твои чувства.

– Джастин, – тихо сказала она. – Прости, что причинила тебе боль.

– ДУМАЕШЬ, ЭТО ТАК ПРОСТО? – Он был в ярости, в его голосе слышалась угроза.

– Не могу с тобой разговаривать, когда ты такой.

– Думаешь, мне не плевать, разговариваешь ты со мной или нет?

– Но мне-то не плевать на тебя. Я хочу знать, что ты делаешь, что чувствуешь.

– А по-твоему, что я чувствую?

– Злишься, наверное.

– Какая проницательность.

– Прекрати, Джастин…

– Не указывай мне.

Она запнулась.

– Слушай, я знаю, что плохо поступила. Если бы только ты перестал быть таким…

– Каким таким? Таким придурком? Таким малявкой? Таким девственником?

– Ты не даешь мне ничего объяснить.

– Ах, не даю? Какой грубиян. Пожалуйста, объясни.

– Стоит мне на секунду поверить, что я говорю с разумным человеком, все превращается в идиотский спор о…

– О чем?

– О невидимых собаках, о судьбе и о вещах, которые я едва ли смогу понять.

– Так и не надо, – выпалил он.

Наступило молчание.

– Почему все-таки мы должны быть врагами?

– Почему все-таки ты решила, что мое несчастье можно использовать для своей выгоды?

Агнес промолчала.

– Почему все-таки ты переспала с кем-то, а потом решила, что можно его бросить, притвориться, что ничего не было, и использовать его худшие кошмары для создания собственной репутации?

И кстати, почему ты больше не любишь меня?

– Я же уже извинилась.

– А, ну в таком случае все в порядке.

– И я тебя не бросала и не притворялась, что ничего не было.

– Чего ничего?

– Нашего маленького приключения.

– Так вот что это было, маленькое приключение? У тебя, несомненно, бывали и побольше?

– Что ты как ребенок.

– С ребенком? Это, случайно, не противозаконно?

– Господи боже, Джастин! Что, тебя там не было, когда все случилось? Ты ведь и сам этого хотел, нет? Как удобно, если бы все было моей виной, да? Так вот это не только моя вина. Мне жаль, и, если бы можно было повернуть время назад, я бы не стала этого делать. Доволен?

Нет.

– Слушай. – Агнес не сдавалась. – Я не знаю, чего ты от меня хочешь, что мне сказать или сделать.

Он долго ничего не говорил. Между ними разлилось болото тишины.

Наконец он ответил:

– Я тоже не знаю.

Лжец.

Ты отлично знаешь, что ей сказать и сделать. Ты хочешь, чтобы она сказала, что любит тебя до безумия, ты хочешь, чтобы она молила тебя о сексе пять или шесть раз на дню, просила тебя жить с ней, чтобы была тебе верна до гроба. И все. Вот что ты хочешь, чтобы она сказала и сделала.

– Поговорим об этом потом, Джастин.

У него закончились ответы.

– Передай привет Питеру.

Он промолчал, и она положила трубку. «Какой несносный мальчишка. И еще ждет, чтобы я его любила. Его невозможно любить».

В ту ночь оба не спали из-за горьких, мрачных мыслей друг о друге.

Джастин заснул первым.

47

Когда существо вылупляется из куколки, какое-то мгновение оно еще не то и уже не другое, еще не привыкло к новому облику и не избавилось от старого. У него слипшиеся скомканные крылья и невнятный цвет. Расцветет ли оно изумрудом и ляпис-лазурью или окрасится в цвет грязи – еще предстоит узнать.

Вот это долгое неподвижное мгновение и занимает меня больше всего. Напряженное предвкушение предстоящей красоты.

48

Четыре дня до Рождества.

Шесть – до его дня рождения.

Джастин заехал домой передать рождественский подарок Чарли и забрать мешок подарков от матери: кекс и глазированные печенья в жестяной коробке для матери Питера, аккуратные свертки для Питера, Анны, Доротеи и, конечно же, для него.

Его мать суетливо давала указания, что кому дарить, и все это время старалась не смотреть ему в глаза. Джастину казалось, что незаданные вопросы отчаянно трепыхаются между ними, как рыба в бумажном пакете. Ее грустная улыбка напомнила ему о том времени, когда он любил ее с всепоглощающей страстью, когда его невозможно было оставить с няней, когда он отказывался спать в своей кроватке или принимать бутылочку из рук родного отца.

Он смотрел, как она прижимает к себе брата, как головка мальчика склоняется на ее плечо и раскрытая ладонь нежно касается руки, и на долю секунды ему вспомнилось, как он сам был маленьким, доверчивым и беззащитным, каким блаженством была эта абсолютная связь.

Чего бы он сейчас не отдал за десятую, даже сотую долю того чувства. Он видел его на лице Чарли, видел, как тот затихает и успокаивается, уверенный, что с ним не случится ничего плохого, пока он в надежных материнских руках.

«Какая ложь», – с тоской подумал Джастин. Как и все это вранье про Санту, только в нее веришь дольше. «Мы позаботимся о тебе, – гласит эта ложь, – защитим тебя от монстров под кроватью, от драконов в буфете, от привидений, убийц и похитителей. Мы расскажем тебе, как устроен мир, раскроем все тайны жизни». Вернее, все, кроме того, как познать себя, найти свой путь, терпеть одиночество, как жить, если тебя отвергли, как пережить утраты и разочарования, стыд и смерть.

Теперь его брату захотелось вниз. Он повернулся к мерцающим огням на елке и, раскинув руки, заковылял к дереву и бережно коснулся каждой лампочки. Он слишком мал, чтобы понимать что-либо о рождении христианства и даже о Санта-Клаусе, но достаточно сообразителен, чтобы поймать мерцающие огоньки своим пухлым кулачком и подивиться тому, сколько в мире очаровательных тайн.

Со временем Джастину стало нравиться, что он родился на Рождество, по тем же причинам, по каким других детей это бесило. Благодаря рождественскому дню рождения все его переходы от ребенка к мальчику, от мальчика к подростку смазывались и засасывались в голодную зияющую пасть рождественских каникул, что позволяло ему не замечать эти вехи. Всего-навсего очередное Рождество, и никакой угрозы жизни и миропорядку.

Интересно, ощутит ли он в шестнадцать такую же перемену, какую ощутил, потеряв девственность. Интересно, ощутит ли он ту же усталость, утратит ли страх и восторженность в одну секунду. Когда-то давным-давно он представлял себе шестнадцатилетие как переход во взрослость. В шестнадцать все станет ясно.

Как он мог так ошибаться? В шестнадцать ничего не изменится, если только в тот же день его не переедет поезд.

Он взглянул на брата, который одной рукой похлопывал розовую звезду и светился от счастья. Если тебе повезло, и тебе всего восемнадцать месяцев, мир кажется сверкающей шкатулкой, полной сбывшихся желаний и побежденных страхов. Чарли шагнул ему навстречу, расставив руки для объятий, радостно лепеча от всех этих удовольствий: от звезд, объятий, от способности побуждать других к действию. Ему этого достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым.

Обняв и отпустив ребенка, Джастин принес из-под лестницы большой, слегка помятый сверток и запихнул за елку, где его никто не заметит до утра Рождества. Затем он сгреб подарки от матери и незаметно выскользнул через заднюю дверь.

49

Поздно вечером, когда все улеглись, Джастин стал расхаживать по комнате. Полночь. Час. Два. Ему предстояла самая длинная ночь в году, наполненная тьмой и призраками.

Он тихонько спустился вниз, чтобы найти Элиса. Боб бесшумно следовал за ним. Джастин вышел через заднюю дверь и заглянул в клетку. Элис спал на куче соломы, но шевельнулся и поднял уши, заслышав Джастина.

Ночь была холодная, луна почти полная. Джастин открыл дверцу, просунул руку, подхватил большого податливого зверя и прижал к себе его теплое тело. Ребрами он чувствовал, как стучит сердце животного.

Он стоял и ждал, что вот-вот откуда-то из-за изгороди до него донесется голос, а может, он раздастся из водосточной трубы или изо рта Элиса. Но все было тихо, только на стене за домом притаились бесшумные силуэты кошек. По крайней мере пока все было спокойно.

Он погладил Элиса, и кролик покорно обмяк в его руках, охотно даря утешительное тепло своего большого тела. Боб привалился к левой ноге Джастина, плюхнулся грудью на землю, потом сонно перекатился на ступню Джастина и затих, полуприкрыв глаза.

«Будь я кроликом, – подумал Джастин, – я бы тихо шел по жизни, не лез бы в чужие дела, пощипывал бы себе травку и дремал. Не было бы ни самокопания, ни безумных полетов фантазии. Похоть осталась бы, но я мог бы трахаться как кролик. Другого бы и не ждали».

Он засмеялся.

Завороженный взглядом блестящих глаз Элиса, он вспомнил, как кролик мясника, наполовину освежеванный, будто голый, пел свою жуткую песнь.

Когда он снова поднял глаза, мир как будто бы изменился. Полутьма сада стала зернистой, почти монохромной. Угол зрения сделался вдруг непривычно широким. Он мог видеть все вокруг, не поворачивая головы. Сад казался светлее.

От одновременного вида неба и земли у него закружилась голова.

«Я кролик, – удивился он. Огромные глаза, зрение чуть ли не в триста шестьдесят градусов, восприятие цвета в низком разрешении. – Я точно кролик! Только как это случилось?»

Глядя прямо перед собой, он осмотрел небо и землю одновременно. Высоко над соседним садом кружила хищная птица. Он испугался. Что, если она его заметила? А эти жуткие хищные кошки. Он крупнее, но при желании они могут его покалечить. У него от них мурашки по коже. Он почуял запах собаки. Где? О боже, Боб. Может ли Боб спутать его с настоящим кроликом и разодрать на куски? Он поискал у ног пса, но его нигде не было.

Эй, а что это там, у пруда, едва шевелится?

«О боже, – подумал он, – это лиса. Лиса!» Сердце гулко застучало. Чертовка Доротеи! БЕГИ! О боже, беги, Элис, беги во всю прыть!

Лисица подкралась поближе сквозь заросли и задергала хвостом.

Она меня учуяла! Она знает, где я. Где Боб? Боб? Сюда, Боб! О боже, БЕГИ!

Обезумевший кролик у него на руках начал пихаться и царапаться.

«Не спрыгивай, она нас поймает! Она голодная. Смотри, как двигается. Смотри, какие у нее глаза! Она следит за нами».

Элис вырвался из рук. Несмотря на вес, он был проворен, но лиса оказалась еще проворнее. Она пронеслась как молния за кроликом и схватила его за шкирку. Сперва Элис застыл от ужаса, но потом ожил и начал отчаянно биться. Джастин пытался выхватить кролика и оттолкнуть лисицу, но она уворачивалась от него вправо и влево, таща за собой несчастного зверька. В отчаянии он вцепился в заднюю ногу Элиса и стал тянуть, одновременно обхватив кролика под брюхо другой рукой. Элис жалобно завизжал.

Джастин оглянулся и увидел, что Боб спокойно стоит в дверях и наблюдает. На секунду он встретился взглядом со своим благородным псом.

– Помоги, – взмолился Джастин. – Помоги мне, Боб, помоги нам! Ты же собака, черт тебя возьми, а мы всего лишь кролики!

И тут что-то его остановило. Вопрос. Вероятность.

«Я не кролик, – подумал он. – Не кролик». Он медленно отвернулся от пса, уставился в непроницаемую морду лисы и пронзил животное взглядом.

– Я альфа-зверь, – сказал Джастин, жутко сверкнув глазами. – Берегись меня.

Лиса замерла.

Так они стояли, сцепившись в беззвучной схватке. Глаза Джастина горели безмолвной яростью. Он открыл рот, и из него раздался рык. Сперва тихий, а потом все громче и мощнее.

Лисица повернула голову и отступила, ослабив челюсти. Джастин потянул сильнее и вместе с Элисом упал спиной на мощеную дорожку.

Он сел. Элис все еще поскуливал у него на руках. Лисы и след простыл.

– Мир полон хищников, – тихо пробормотал Джастин, поглаживая кролика, пока он не успокоился в его объятиях. – И их жертв.

Подошел Боб. Слегка повилял хвостом. Джастин высвободил одну руку и положил на шею псу.

«И возляжет лев с агнцем», – подумал он, когда Боб склонил свою продолговатую гладкую морду к подрагивавшему носу Элиса. Ни один не отстранился.

Долгое время они так и сидели.

Наконец Джастин посадил Элиса обратно в клетку, запер дверь и вернулся к себе в комнату. Боб бесшумно следовал за ним.

На улице ежилась лиса с погасшим взглядом и проступающими под ободранной шкурой ребрами. При свете луны было видно, что она голодает.

Джастин забрался в кровать напротив Питера, но тот не шевельнулся.

50

Мой маленький храбрый кролик!

Дай я запомню тебя таким, как этой ночью.

Живым.

51

Наутро Джастин проснулся с головной болью.

Выпил два обезболивающих.

«Пройдет, – подумал он. – Наверное, просто погода».

Действительно, было влажно и душно; воздух был наэлектризован, и разрядить атмосферу могла только гроза.

К тому времени, как он продрался через математику, географию и английский, боль у основания черепа открыла дочерние офисы в висках, в макушке, за глазами. Он пробовал прогнать боль и так и сяк, поворачивал голову направо, налево, прижимал пальцы к каждому пульсирующему месту, пытаясь облегчить боль нажатием, движением, положением.

К обеду ему было так больно, что он даже думать не мог о еде и двигался как робот, чтобы не шевелить лишний раз шеей и плечами.

После уроков у него была тренировка по бегу – последняя перед рождественскими каникулами. Он на автомате добрался до стадиона. Боб касался его бедра, и он оперся рукой о спину собаки, чтобы устоять на ногах.

Питер просиял от радости, завидев друга, Джастин кивнул, и его так прихватило, что пришлось придержаться за деревянный край навеса, чтобы не упасть. Он сосредоточился на том, чтобы распределить вес на обе ноги, стиснул зубы и слегка застонал от усилия.

«Мигрень», – подумал он. Вот на что, наверное, похожа мигрень. Он чуял запах зловонной черной крови, липкой и гадкой, скапливавшейся в мерзкие сгустки у него под кожей. Свет резал глаза. Когда он зажмурился, из-под век потекли слезы: мутные, темные, грязные. Найдется ли доктор, который просверлит дыры в его черепе, введет шунт и откачает мерзких существ, кормящихся его нутром (колючих черных летучих мышей, крылатых грифов с хриплыми голосами). Они кормились его мозгом, впиваясь жадными пастями в сладкое желтое желе.

– ЭЙ, КЕЙС! ТЫ ГЛУХОЙ ИЛИ ТУПОЙ? – Похоже, Тренер уже некоторое время его дозывается.

Джастин по инерции ступил на беговую дорожку. В целом он спокойно переносил боль: она, как правило, исчезала, если продолжать бежать, или по крайней мере забывалась из-за тысячи других знакомых болезненных ощущений. Может быть, и эта уйдет. Может быть, он оттолкнется от колодок, взлетит, спикирует, как сокол, и оставит ее позади. Боковым зрением (тонкий стилет ледяной стали прокрутился у него за глазом) он заметил, что Питер как-то странно на него поглядывает.

Он услышал вой Боба, ужасный, протяжный высокий звук, от которого у него застучали зубы.

И тут он скрючился, нагнул голову и решил, судя по взрыву в основании черепа, что его ударило молнией. Он упал на колени от удара, повалился на бок, сжав зубы, и задергал руками и ногами, силясь остаться в живых. Опустив глаза, он увидел, что его желудок вырван из живота огромным чудовищным когтем, который и теперь давил на кровоточащий выпавший орган, пока желчь не полилась у него изо рта.

«Сволочь, – подумал он. – Вот сволочь».

Даже Тренер оторопел:

– Вот это у тебя похмелье, Кейс! Что такое, переборщил вчера с сидром? – В его голосе звучали непривычные нотки испуга. – Принс, иди сюда и помоги ему встать. Потом поведаешь мне трагические подробности, может, пущу слезу-другую.

Но Питер уже был тут.

Остальная команда в гробовом молчании смотрела, как Питер присел у неудержимо трясущегося друга. Питер накрыл его своей курткой, утер рвоту с губ, глянул на обступившие их лица и тихо, но твердо скомандовал:

– Кто-нибудь, вызовите «скорую». – Он отчетливо произносил каждое слово, чтобы их смысл был предельно ясен. – И велите им поторопиться.