Текст книги "Женские убеждения"

Эммет попытался вообразить, что бы он подарил Фейт, чтобы выразить свои чувства. Ему ничего не приходило в голову – ничего, что было бы и осмысленным, и запоминающимся. А потом он вдруг понял, что уже сделал ей такой подарок. Этим подарком был фонд.

Глава тринадцатая

Идея своей видеоигры пришла к Кори Пинто не одномоментно, она зрела много лет. Все это время он не отдавал себе отчета, что создает видеоигру, просто считал себя человеком, который много играет в видеоигры и по ходу дела мучительно, исступленно думает о своей утрате. Это исступление по ходу игры в итоге открыло ему то, что всегда таилось внутри. Так что, проявившись, наконец, в сознании, сюжет игры был полностью готов.

Кори долгое время посещала одна и та же мысль: утратив любимого человека, можно потом посвятить всю оставшуюся жизнь его поискам, но не найти его или ее никогда, совсем никогда, какие труднодоступные места ни посещай, в какие пещеры ни забирайся, какие завесы ни приоткрывай, в какие дома ни заглядывай. Умершего на самом деле больше нет, но, хотя с научной точки зрения факт этот выглядит очень простым, принять его оказывается непостижимо трудно, если речь идет о любимом человеке.

Но есть и другое: когда умирает близкий тебе человек, люди, которых ты продолжаешь видеть – сиречь живые – иногда начинают очень сильно напоминать того, по кому ты тоскуешь. Внезапно проявившееся сходство, знакомая форма головы или перелив смеха – и ты кидаешься в погоню, только чтобы обнаружить, что гнался за незнакомцем, который не имеет ничего общего с тем, кого ты искал. После этого ты начинаешь гадать: почему парнишка, что стоит перед тобой, этот неведомо кто с очень неприятным смехом и невыразительным лицом, жив, а твой братишка – нет?

И все же мысль не уходит: если искать очень упорно, в самых дальних уголках, в результате можно найти того, кого ищешь. Может быть – может быть, Альби все еще где-то на этом свете, хотя и умер три года назад. Может, истинная загадка смерти состоит в том, что мертвых выхватывают из их текущей жизни и вынуждают переселиться в другое место – этот процесс похож на реинкарнацию, но происходит не в будущем, а прямо сейчас. Своего рода программа защиты свидетелей, основанная на понятии смертности. Если их отыскать, выглядеть они будут так же, как и всегда. Нужно лишь разобраться, где их искать. Нужно лишь разобраться, куда смотреть.

На этом и основывалась игра Кори. Он ощущал, что, отказываясь принимать факт гибели Альби, он ведет себя как ребенок. Да, он принял его во всех важных смыслах, потому что, в отличие от мамы, был психически крепок: он общался с другими людьми, мог с ними выпить и поговорить на разные темы, не про одну только смерть, он прекрасно справлялся с работой и ладил с другими сотрудниками в «Вэлли-тек» в пижонском Нортгемптоне, в двадцати пяти минутах от Макопи. Магазин, с виду скромный, требовал полной самоотдачи. Клиенты были фанатично, первобытно привязаны к своим компьютерам. Они влетали в зал с ноутбуками в руках, как вбегают к ветеринару с больным или раненым животным.

– Чем я могу вам помочь? – участливо интересовался Кори.

– Выключился и не включается! А у меня страшно важная работа!

– Вы бэкап создавали?

– Э-э, ну, в последнее время чего-то нет. – Потом с обидой: – Я же не знал, что он выключится!

– Давайте посмотрим.

Кори отправлялся в мастерскую, расположенную за торговым залом, и уносил с собой покорную работящую машинку, у которой никто не спрашивал ее собственного мнения. В итоге всегда оказывалось, что беда именно в том, что это машинка. Ее можно оживить несколько раз, даже много раз, но при этом тебе понятно, что рано или поздно клиенту придется махнуть на нее рукой и заменить ее другой, причем содействовать ему в этом придется тебе.

Именно в магазине Кори познакомился с членами онлайн-сообщества геймеров – которое на деле было никаким не сообществом, а поразительно многочисленным и разномастным сборищем людей, обитавших в разных домах и часовых поясах по всему миру, при этом всем им нравилось днем и ночью играть в видеоигры. Иногда несколько его коллег составляли команду и играли в «Дота-2», каждый из своего дома. А раз в неделю работники «Вэлли-тек» собирались неподалеку от магазина, в квартире угрюмого Логана Берримана тридцати лет от роду, который был не только старшим техником в «Вэлли-тек» и программистом, но еще и членом достаточно известного сообщества контрданса, которое недавно зародилось в Пионер-вэлли.

Логан и его подруга Джен жили на верхнем этаже дома на Фрут-стрит в компании скрипок, кошки и баночек пчелиной пыльцы, тускло поблескивавшей на кухонной полке каждой гранулой. По вечерам сотрудники «Вэлли-тек» – Логан, Хэлли Битти, Питер Вонг, а теперь еще и Кори – расслаблялись там: пили пиво, прямо зубами выщелкивали молодые соевые бобы из ворсистых стручков, а потом пару счастливых часов вместе резались в «Контрстрайк».

Реальный, физический мир Логана и Джен, прогрессивный мир города Нортгемптона в штате Массачусетс, где находился Смит-колледж, состоял из преподавателей, психиатров и всевозможных лесбийских пар, а также кофеен, собак неопределенных пород в банданах и детей, похожих на беспризорников, хотя половина из них была детьми преподавателей и психиатров – бесприютных подростков, которые возвращались в свои набитые книгами дома только ближе ко сну. То был мир сексуально просвещенный и с виду эгалитарный. В квартире Логана и Джен, на закате, женщины и мужчины свободно и азартно предавались игре. Это выглядело как сон о равных возможностях, при том что Кори знал: мир интернет-игр буквально утопает в оголтелой ненависти. В этом мире женщины постоянно подвергались домогательствам и угрозам – то была миниатюрная копия реального мира. Кори сам видел безграмотные записи, которые тролли вывешивали в комментариях: «БОШКУ БЫ ТЕБЕ ОТАРВАЛ ШОЛАВА». Давным-давно Грир сказала Кори – после того, как познакомилась с Фейт Фрэнк и увлеклась феминизмом: «Я часто говорю себе, что, если человека тянет на членовредительство, он просто хочет сказать: „Я страшно зол и не знаю, что с этим делать“».

Он нередко представлял себе, что сидит в этой квартире, а с ним рядом – Грир: само ощущение, что все остальные воспринимают их как пару, его бы сильно будоражило. Тут ему внезапно по ассоциации пришла в голову другая мысль: если у Грир сейчас в Нью-Йорке есть пара, то есть, она с кем-то встречается, или состоит в длительных отношениях, или как там она это для себя формулирует – возможно, партнер завлек ее историями собственной борьбы с женоненавистничеством. Безотказный способ привлечь к себе Грир. Мысль эта немного покрутилась у Кори в мозгу, потом исчезла. Ему сейчас до Грир не добраться, ей до него тоже. Чем дольше длится разрыв с человеком, тем сильнее расходятся ваши пути. Кори с трудом понимал, как могут люди, не знавшие друг друга в ранние годы, превратиться в пару. Чем старше становишься, тем больше у тебя возникает всевозможных странностей. Ему нужна была подруга, которая с пониманием отнеслась бы к его жизненным обстоятельствам. Ведь он был взрослым мужчиной, который жил с матерью.

Если Кори спрашивали, с кем он живет, он никогда не отвечал: «Живу с мамой» – в этой фразе было что-то от Нормана Бейтса[24]24
  Норман Бейтс – вымышленный персонаж из романа «Психо» Роберта Блоха, психопат, убийца, страдающий раздвоением личности; его альтер-эго – собственная мать, ранее им же и убитая.


[Закрыть]. Вместо этого он говорил: «Живу дома». В 2014 году экономика более или менее восстановилась, и то, что человек живет дома, совершенно не обязательно свидетельствовало о чем-то плохом или хорошем.

Сегодня он не мог задержаться с друзьями допоздна: нужно было ехать домой, подать маме ужин, подготовить ее ко сну – впрочем, сообщать о причинах своего ухода он не собирался. Пусть думают, что у него дела, например, встреча с женщиной. Он – мужчина привлекательный, это он про себя знал. Но последние отношения с женщиной были у него уже довольно давно. Этой женщиной, как ни удивительно, оказалась Кристин Веллс. Кристин так давно была для него частью привычной обстановки Вобурн-Роуд, что он перестал воспринимать ее как личность. Так, существо, которое они с Грир всегда считали ниже себя. Она всегда играла невнятную роль Тупой Девицы С Нашей Улицы. Но потом Грир исчезла из жизни Кори, а Кристин все еще жила дома и работала в «Пай-лэнд»: Кори иногда заходил в это кафе ближе к вечеру, когда день растворялся в серовато-лиловых сумерках.

Он входил, брал кусок пиццы, и, если Кристин в тот день работала, между ними завязывался односложный разговор, которому случалось (или не случалось) перерасти в многосложный. Однажды он оказался там перед закрытием, они с Кристин ушли вместе, брели вдвоем по улице, и то, что тела их оказались так близко друг к другу, будоражило своей новизной. У Кристин Веллс было ладное тело, от него веяло запахом теста, как веет душистым ветерком от открытого окна.

– Хочешь зайти? – без обиняков обратился он к этой женщине, которая когда-то отставала от него на уроках чтения на целых три ступени. Прелесть взрослой жизни состоит в том, что уроки чтения больше ничего не значат! А говоря точнее, больше ничего не гарантируют. Даже если ты был в наипервейшей группе во всем мире, этакая альфа-пума среди «Пум», это все равно не защитит тебя от смерти брата, от ухода отца, от того, что любимой больше нет в твоей жизни.

Кристин впервые вошла с Кори в его дом, при том что они почти всю жизнь прожили по соседству. Он вспомнил тот день – почти два десятка лет назад – когда к нему впервые заглянула Грир. Войти в чужой дом – все равно что внедриться в чужое тело. Видишь, из чего человек состоит, в чем он всю жизнь варился.

Когда они с Кристин вошли, мама его сидела перед телевизором.

– Мам, тебе нужно чего-нибудь? – спросил он, она же подняла глаза из большого кресла, в котором часто сидела днем.

– Нет, спасибо, Кори, – сказала она, а потом прищурилась, смущенно разглядывая Кристин. – А кто эта девушка?

– Я Кристин из соседнего дома, – пояснила Кристин. – Где Веллсы живут, знаете?

– Там еще садовые гномы?

– Точно. Хотя, на самом деле, уже нет. Их довольно давно сперли.

Кори отвел Кристин наверх, к себе в комнату, закрыл дверь. Оказавшись с ней наедине, он невольно сравнил ее с Грир. Женщина на замену – мобильник, выданный на время ремонта обычного: модель куда менее продвинутая, однако ведь тоже женщина, душистая и мягкая, знающая, какова жизнь здесь, в Макопи, – она не станет спрашивать у Кори, почему он «застрял в этой дыре». Кроме того, у нее были податливые губы, а нижняя оказалась рассечена на две подушечки. Они выкурили косячок, чтобы хоть как-то приглушить неловкость момента. Травка стала для него своего рода приправой к существованию – он открыл ее вскоре после краткого приключения с героином, в которое его втравил братец Саб. Выкурил косячок – снесло все преграды, а вот понюхал героина – и у тебя снесло крышу, будто торнадо прошел: спасибо, больше не надо.

Кори и Кристин курили вместе в полном молчании, потом он поднял глаза и вдруг увидел, что она возвышается над ним, будто строительных кран. Он медленно поднялся к ней навстречу, лица их встретились. Из ее приоткрывшегося рта шел дымный, ржавый запах, как будто где-то внутри запеклась кровь. Целуя Кристин Веллс, Кори осознал, что сексуальное возбуждение бывает разной силы и концентрации, но, если не считать этого, телу все равно, кого ты целуешь. Он так давно вообще никого не целовал.

– А ты в школе таким был, блин, задавакой, – сказала Кристин, когда поцелуй завершился, они отстранились и поглядели друг на друга. – Так всегда одевался аккуратненько. Тебе что, мамаша все рубашки гладила? Выглядел вечно прямо с иголочки. Чистенький – аж жуть. Чистой воды маменькин сынок.

– Угу. Зато я теперь глажу ее одежду. Quid pro quo[25]25
  Услуга за услугу (лат.)


[Закрыть].

– Чего?

– Ничего.

Придумать других тем для разговора ему не удалось, а потому он без лишних слов лег на нее сверху, боясь расточить и так довольно скудные силы и интерес.

Связь их продолжалась целый месяц – за это время они потратили ошеломительное количество часов на то, чтобы курить травку и валяться в постели. Там они и лежали, когда в один прекрасный день комнату вдруг озарил свет, раздался гулкий хлопок двери, Кори поднял глаза и увидел, что на пороге стоит его миниатюрная мама.

– У меня запор, – объявила Бенедита.

– Ну охренеть теперь, – тихонько пробормотала Кристин.

– Кори, дай мне, пожалуйста, «дулколакс»[26]26
  «Дулколакс» – слабительное средство.


[Закрыть]. Я искала и не нашла.

– Да, мам, сейчас, минутку, – сказал он.

Бенедита удалилась, шаркая ногами. За прошедшие годы у нее выработалась такая походка: Кори уже так привык к шарканью ее розовых домашних туфель по всем комнатам дома, что звук этот его почти что успокаивал, будто потрескивание поленьев в очаге. Но Кристин глянула на Кори с праведным гневом, он впитал его и ощутил прилив встречного гнева, потому что Кристин не имела на него никаких прав, и с какой это радости она считает иначе?

– Фу, гадость какая, говорить вслух такие вещи, – заметила она.

– Ну, ей просто больше некому про это сказать.

– Я тоже с матерью живу, но она со мной всяким говном не делится. И меня это устраивает.

Кори передернул плечами – хотелось, чтобы она ушла. Забота о матери стала для него и работой, и сутью существования. Он распоряжался ее жизнью, стараясь делать так, чтобы боли она испытывала не больше необходимого. Ему не хотелось, чтобы Кристин вторгалась в эту епархию, ей полагалось ее игнорировать и не высказываться по этому поводу. А она позволяет себе возмущаться, указывать, иметь собственное мнение, и вот все, что в Кристин Веллс мимолетно представилось ему эротичным – крошечная собачья будка, вытатуированная на лодыжке, длинные ухоженные волосы и податливый рот – внезапно сделалось отвратительным. Кори полностью потерял интерес ко всему, что было связано с этим существом, потому что оно пересекло установленные для него границы, да еще и оскорбило его мать. Хуже того – оскорбило и его мать, и его. Оскорбило то, чем они с матерью были друг для друга. Нет, оно оскорбило только его.

– Кристин, я встану, – сказал он. Рядом с ней он начинал говорить в непривычной для себя манере. «Я встану» вместо «Мне нужно встать».

– Кори, ты че, окрысился на меня за то, что я офигела от твоей мамаши с ее запором?

– Типа того.

– Пошел ты в жопу, Пинто.

– Да, ладно, хорошо, очень мило с твоей стороны.

Он встал, отыскал брюки, потом рубашку – никогда еще он не одевался с таким облегчением. Кристин, однако, не двигалась. Она лежала в его постели и никуда не спешила. Выкурила сигарету, пощелкала пультом телевизора и в результате остановилась на новом варианте сериала «Юноша познает мир» – того самого, из которого он когда-то позаимствовал свое имя. Эту серию, в которой Кори отказывается участвовать в школьной постановке «Гамлета», когда узнает, что на сцену ему придется выйти в колготках, он в детстве смотрел много раз, отчетливо осознавая, насколько она типично американская, и именно из-за этого проявляя особый интерес. Теперь ему хотелось сменить имя Кори обратно на Дуарте: он готов был к этому преображению, хотя, конечно, имя его отца тоже было Дуарте, и это привносило в ситуацию неоднозначные ощущения. Кристин взяла пульт, увеличила громкость. Он знал: она теперь станет смотреть серию до конца.

Ладно, Кристин, можешь никуда не спешить, подумал он и пошел искать слабительное. Оно оказалось именно там, где он его себе и представлял: на полке в ванной, полускрытое древней мутной бутылочкой с какой-то фигней под названием «Лосьон после мытья Жан Нате». Он взял микстуру, отнес матери.

После того, как Кристин в этот день ушла, они с Кори превратились в молчаливых врагов. Если он встречал ее на улице, когда она шла в «Пай-лэнд», он неохотно махал ей рукой, но она ограничивалась горловым звуком, означавшим вроде: «Че надо?» – и шла дальше. Вскоре он перестал махать. В жизни не стало не только Грир, но и Кристин.

В итоге, когда еще сколько-то времени кануло в никуда, он, помимо забот о матери и уборки в двух чужих домах, начал самостоятельно учиться чинить компьютеры и разрабатывать игры. Обучался Кори всегда легко, его взяли на работу в «Вэлли-тек» в Нортгемптоне, подготовили, и он с невероятной, будто врожденной ловкостью стал угадывать слабости разных машин. Ему нравилось находиться вместе с коллегами в безопасном, минималистическом, тесном помещении магазина. Вечером он шел домой, делал уборку, готовил ужин, а потом играл в видео-игры, устроившись с подобранными ногами на кровати Альби и посадив Тиха неподалеку. Через несколько месяцев он начал общаться с геймерами, работавшими в магазине. Логан проявлял к нему особый интерес и, похоже, даже оказывал покровительство. Часто предлагал придумать концепцию игры, чтобы он, Логан, ее потом разработал. Кори пытался придумать.

Однажды, в конце вечера у Логана и Джен, Логан вышел с ним на улицу и, задержавшись на крыльце, спросил:

– Как, придумал чего?

– Вроде того.

– Хорошо. Буду считать твой ответ за положительный. Я и сам разрабатываю одну игру, – продолжал он. – Мне очень нравится придумывать системы и механику игр. Об этом ты не волнуйся, я справлюсь. Дело вот в чем: я через друзей вышел на одного просто отличного инвестора. Живет в Ньютоне, приедет сюда вечером в среду обсудить детали.

– А чем он занимается?

– Богатенький хирург-стоматолог. Сам геймер, но говорит, ему воображения не хватает, вот и решил нас подключить. Ему нравятся инди-игры, своего рода произведения искусства. Считает, что если сможет вернуть вложенные деньги, уже хорошо. Мы встречаемся в «Хопс», местечке на Мейсоник, где наливают крафтовое пиво. Хочешь – приходи тоже.

– Ну, я пока, пожалуй, не готов, – возразил Кори.

– До среды еще есть время. Уверен, ты до тех пор что-нибудь сваришь.

Вернувшись с работы домой, Кори уселся за стол в гостиной – мама мирно сидела напротив. В одной из многочисленных тетрадок Альби он начал писать читабельные заметки по поводу игры, которая в последнее время сложилась у него в голове – вернее, на самом деле, сложилась гораздо раньше. Вечером в среду он вошел в улей из лакированного дерева, который представлял собой «Хопс» в центре Нортгемптона. Кори чувствовал себя неуютно в этих модных заведениях, поскольку они напоминали о том, что у него было когда-то, пусть и недолго: о богатстве, которое окружало его в Принстоне, а потом – в Маниле, до того, как он от всего этого отказался.

Доктору стоматологических наук Уильяму Кронишу было тридцать пять лет: челюстно-лицевой хирург со вздернутым подбородком, изо всех сил старавшийся выглядеть аристократом.

– Я подростком был чем-то вроде гота, мне жутко нравились всякие фриковые игры. Но и отец, и дед у меня дантисты, так что, когда пришло время решать, чем в жизни заняться, я позволил подтолкнуть себя в эту сторону, поскольку вещами, которые меня действительно интересовали, на пропитание на заработаешь. Теперь у меня отличная практика, но я никак не могу забыть того, другого себя. Страшно хочется поучаствовать в создании какой-нибудь крутой игры. Сколотить на этом состояние я не рассчитываю, у меня и так с деньгами порядок. Здорово будет послушать, чего вы там придумали.

Логан отчитался первым.

– Охота на ведьм, – произнес он медленно, веско подчеркивая каждое слово. – Ролевая игра. Твой аватар – девочка, которая живет в Салеме в 1692 году. Обычная девочка. Подросток в шапочке.

– Обязательно девочка? – спросил Крониш. – Может, например, кто из деревенских жителей?

– Молодая крестьяночка, – предложил Кори.

– И верно, – согласился Логан. – Ладно, давайте расскажу, какую среду я собираюсь создавать.

Крониш поднял руку.

– Знаете, – сказал он, – пожалуй на этом и остановимся. На мой взгляд, немножко слишком стандартно. Более того, уже существует несколько игр на тему Салема. Кроме того, как я уже говорил, мне бы хотелось, чтобы это было своего рода искусство.

Взгляд челюстного хирурга переметнулся на Кори, и он опасливо поинтересовался:

– Может, ваша идея больше в этом направлении?

Кори было неудобно затирать Логана, который проявил к нему такую доброту, пусть и с оттенком жалости (он так и видел, как Джен жалостливо спрашивает Логана на кухне, за ужином из местных продуктов: «Можешь чем-нибудь помочь этому славному Кори Пинто?»).

– У нас с Логаном это общая задумка, – начал он. – Идея моя, я напишу сценарий, а он будет заниматься дизайном и программированием. В этом я совсем не разбираюсь.

Логан добавил:

– Я могу изложить свой план. Когда Кори расскажет, вы, может, подумаете: ни фига себе, как же это осуществить, столько нужно создавать сред, но…

– Погодите, – остановил его Крониш. – До этого еще доберемся. Может быть. – Потом он обратился к Кори: – Сначала расскажите мне свое видение.

И Кори начал излагать свою «идею», но не так, как, по его представлениям, дизайнеры игр излагают свои идеи, а так, как это виделось ему самому.

– Представьте, что вы отправились на поиски умершего человека, которого любили, – обратился он негромко к двум своим слушателям. – Вам прекрасно известно, что ваш любимый человек мертв, а значит поиски не имеют смысла, но у вас все равно возникло неодолимое желание его искать, потому что вы не можете поверить в то, что этого человека больше не существует. В смысле, умом вы в это верите, однако не верите в глубине души. Сами того не сознавая, вы все ищете и ищете, пытаясь обрести этого человека в снах, в других людях, в бесконечных приступах тоски, может, через прием наркотиков или через мимолетные сексуальные увлечения теми, с кем в противном случае никогда на свете не легли бы в постель. Используете все мыслимые средства. Но ничего не получается. Совсем. Да и как может получиться? Человек, которого вы любили, мертв. Его тело перестало функционировать, сердце перестало биться, в мозг перестала поступать кровь. Его не существует – и точка. Но в игровой реальности – в нашей реальности, которую я пока буду называть «Ловец душ», – у вас есть шанс его вернуть.

Кори сделал паузу, но слушавшие не остановили его, не стали задавать вопросов, кивать и вообще как-то выражать свои эмоции – было непонятно, провал это или победа. Кори, за неимением другого выхода, продолжил:

– Игра будет очень, очень трудной. В смысле, достигнуть цели удастся только считаным игрокам. В этом будет часть ее привлекательности. Большинство пользователей так и не получат того, ради чего они игру купили. Но некоторым, пусть совсем редко, удастся дойти до конца. Другие захотят знать: «Как у тебя это получилось? Как ты нашел своего человека?» На это не будет простого ответа. Игра будет… в большой степени завязана на чувства и интуицию. И одновременно на контринтуицию. Люди, которым удалось обрести своих умерших, превратятся в знаменитостей игрового мира, потому что дадут другим понять: результата все-таки можно добиться. Главное – проявить усердие и терпение в поисках того, кого утратил, а в итоге это свое упорство можно будет превратить в навык. Разумеется, в большинстве индивидуальных игр даже не будет подходящего софта, чтобы отыскать своих умерших. Но в некоторых будет, и если вам такая достанется – это будет подобно золотому билетику Вилли Вонка. Узнать это можно будет только после многих месяцев использования. Но даже если вам такая досталась, все равно многое будет зависеть от того, правильно вы действуете или нет.

– Откуда вы взяли такую идею? – спросил Крониш: голос его был лишен всяческого выражения.

Кори не собирался об этом говорить, однако натянуто объяснил:

– Погиб мой маленький брат. Попал под машину, и это фактически стало концом нашей семьи. С тех пор я навеки запомнил одну вещь. – Кори продолжил стремительно, не сделав паузы, в которой принято выражать приличествующее сочувствие. – Все, что угодно может произойти в любой момент. Для разработчика видеоигр это неплохая философия. Смысл многих игр, по крайней мере, тех, в которые играем мы с Логаном, и сводится к этому эффекту неожиданности, верно? Валун свалился. Молния ударила. Засада. Игры подготавливают вас ко всем тем валунам, молниям и засадам, которые… приукрашивают наше реальное существование.

Откуда брались эти слова? Он сообразил мигом. Из помпезной реальности «Армитейдж и Рист», его краткого в ней пребывания. А потом вдруг случился поворот дороги. Крутой, серьезный изгиб, и вот он преодолел его, изменившись по ходу дела. Он больше не консультант. И никогда не станет партнером стартапа микрофинансовой организации.

– Когда умирает близкий, принято говорить «мы его потеряли», – продолжил Кори. – Мы потеряли Альби. В этом слове есть такой подтекст: получается, что где-то он все-таки существует? Не может быть, что нигде. Это непредставимо.

Кори засунул руку в рюкзак и осторожно вытащил тетрадку Альби, положил ее на стол, слегка переживая за то, что столешница может оказаться влажной.

– Я подготовил много заметок, – сказал он. – Можете посмотреть прямо здесь, но дать вам насовсем я не могу, потому что это тетрадка моего брата.

Крониш начал перелистывать страницы – будто бы изучал рентгеновский снимок чьей-то челюсти. Повисло долгое молчание. Такое долгое, что Логан встал, ушел в угол, где висела мишень, и начал метать в нее дротики.

Кори подошел к нему и прошептал:

– Лично мне идея с охотой на ведьм очень нравится. Я согласен в это играть.

– За нее не переживай, старик, – сказал Логан – крупный мужчина, все энергия и внимание которого сейчас полностью сосредоточились в кончиках пальцев, сложенных щепотью.

Через некоторое время подошел и Крониш, в руке он держал тетрадку Альби.

– Понял вашу задумку, – сказал он Кори. – Когда мне было девятнадцать, дед мой умер от обширного инсульта, и это было страшное горе. Я бы что угодно отдал, чтобы его отыскать, показать ему, каким стал.

Глаза его сияли от возбуждения.

Они вернулись в свою кабинку и принялись обсуждать подробности. Каждый игрок сможет создать собственную «утраченную душу». Для этого будет множество опций – не только пол, раса и возраст, но еще дополнительные черты характера, интересы. Будет сцена, в самом начале новой игры, в которой игрок сможет пообщаться с любимым человеком: в рамках игровой реальности, тот на данном этапе еще будет живым.

– Словом, по сути, игра будет делиться на «до» и «после» смерти, – заметил Крониш. – Вы так это себе представляете?

Кори кивнул.

– Сцену смерти мы включать не будем, потому что ее придется сделать опорной, а я не хочу такой опорной сцены. Кроме того, она сделает игру шаблонной, не говоря уж о ненужной реалистичности. Игрок должен погрузиться в воспоминания, к которым он сможет в любой момент возвращаться с помощью функции буферного файла, но в основном игра будет посвящена поискам так называемой утраченной души. Если вздумается, можете искать хоть по всему миру. Или сосредоточиться на конкретном месте, с которым у вас связаны особые ощущения. Пусть это будет хоть ваш собственный чердак.

– Очень странная задумка, – высказался Крониш. – Но и многообещающая.

Ни к чему, за что брался Кори, уже очень давно не применяли определение «многообещающее», однако были времена, когда он слышал это слово постоянно – в отношении себя и Грир; они частенько употребляли его сами применительно к себе.

– Главный вопрос, – сказал Крониш, – и тут, наконец-то, слово нужно передать вам, Логан: это вообще осуществимо?

Логан поставил стакан с пивом и ответил:

– Попробую объяснить простыми словами. Нам понадобится дизайнер игровой среды, не исключено, что и два. Уверен, что мы сумеем создать множество разных локаций из достаточно небольшого набора шаблонов. Мне очень нравится создавать системы, способные обучать компьютер делать всякие хитрые штуки. Это задачка такого плана. Кори напишет метатекст, его можно адаптировать под разных игроков. В него нужно будет включить разные афоризмы, которые будут прочитываться по-разному в зависимости от того, кто их читает.

– Судя по всему, игра будет во многом напоминать иммерсивный театр, – заметил Корниш. – Мне это очень интересно. Кстати, вы согласились бы как-нибудь приехать в Нью-Йорк и посмотреть иммерсивный спектакль? На Рузвельт-Айленд как раз дают «Волшебную гору», отзывы, как я слышал, очень хорошие.

Кори тут же вспомнилось недавнее приглашение Грир. «Можешь остановиться у меня», – сказала она, и он почувствовал прилив радости. Впрочем, возможно, будет очень тягостно увидеть эту ее квартирку в Бруклине, в которой они планировали жить вдвоем, но где он за все эти годы не побывал ни разу.

Хотя потенциальный инвестор, судя по всему, нашелся, это еще не значило, что Кори мог рассчитывать на «успех» – ведь этот термин имеет столько разных смыслов в зависимости от контекста. Добились ли вы успеха, если кто-то согласился вложить деньги в вашу видео-игру – или для успеха нужно, чтобы у нее появилось множество пользователей? Сколько именно пользователей нужно, чтобы игра принесла вам успех? Сочтут ли ваше достижение успехом люди, которые твердо убеждены, что видеоигры – это дурацкая трата времени или, хуже того, что они частично виноваты в гибели чтения и крахе цивилизации?

Кори было безразлично, добьется он успеха или нет. Однако, когда в жизнь его пришла сосредоточенная работа над игрой, начались и другие перемены. Однажды вечером, у Логана и Джен, его коллега Хэлли Битти посмотрела на него и улыбнулась так, как не улыбалась раньше.

– Хочешь потом заглянуть ко мне? – прошептала она.

Хэлли была необычайно бледнокожей и веснушчатой: веснушки были у нее даже на веках, что он заметил, когда лежал с ней в постели в фермерском домике, который она снимала в Гринфилде.

В этих отношениях не было враждебности, которая существовала между ним и Кристин Веллс. Не было ощущения напрасной траты времени, когда тиканье часов в комнате делается все громче. После гибели Альби Кори вернулся к неуемному просмотру порнографии, чего не делал со времен ранней юности. В порнографии было что-то уютно-знакомое, одновременно приятное, доступное и мерзкое, напоминавшее теплый пакетик с обедом, который тебе выдают в забегаловке из окошка прямо в машину.

Тайно дергая себя за конец в комнате, при том что мама находилась в соседней, Кори будто бы снова становился подростком: по ходу дела он непрерывно смотрел на картинку на экране компьютера и думал: этой женщине я сто лет не нужен. Эту порнозвезду я не интересую, она даже испытывает ко мне легкое презрение. Его это, впрочем, не останавливало. Случайных связей в его жизни было всего ничего. Первые – Клоув Уилберсон, потом Кристин – вызвали у него сильнейшее омерзение к самому себе; недавняя, Хэлли, его приободрила, пробудила от спячки, напомнила, что набор разрозненных запчастей, которые он постоянно таскает с собой, по-прежнему можно сложить в молодое мужское тело.