Текст книги "Принц драконов"

– Оствель, этого не должно было случиться! Все пошло не так!

– Рада Богини, а как ты себе это представляла? – хрипло проворчал он, волоча Сьонед за собой вдоль горящих стен замка.,

– Не так! – Она отпрянула и широко открытыми глазами поглядела на пламя и поднесла руку к опаленной щеке, чувствуя, как ее разъедает соль от новых слез. – Да, этот замок должен был сгореть в Огне не таким образом! Оствель, скольких я убила?

Он заставил Сьонед обернуться и сжал ее лицо ладонями.

– Прекрати, – решительно приказал он. – Я не позволю тебе взять грех на душу. Ты не виновата ни в одной из этих смертей, слышишь меня, Сьонед?

– Это был мой Огонь! Мой! О Богиня, что я наделала?

– Спросишь себя об этом, когда мы будем в безопасности! Сьонед, я ударю тебя и понесу, если понадобится! А теперь пошли!

Пришлось долго добираться до того места, где они привязали лошадей, но когда они дошли, оказалось, что животных кто-то украл. Там их ждала Тобин, расхаживавшая взад и вперед и тщетно пытавшаяся успокоить плачущего младенца. Сьонед взяла своего сына и принялась баюкать, заливаясь безмолвными слезами.

Именно Тобин предложила поискать убежища в опустевшем гарнизоне ниже Феруче. Большинство беженцев предпочло отправиться по главной дороге, которая через горы Вереш вела в Марку. Горящий замок освещал все вокруг, и в этом свете Сьонед видела раны куда более серьезные, чем ее собственные. Оствель спросил какую-то служанку, погиб ли кто-нибудь в пламени, но та лишь пожала плечами.

– Насколько я знаю, нет. Большинство было во дворе, пило за здоровье принцессы и новорожденного. – Лицо женщины внезапно сморщилось. – А теперь она умерла, и младенец, и три других мальчика тоже…

Мужчина, шагавший с ней рядом, сказал:

– Когда об этом узнает верховный принц, я и монеты не дам за жизнь каждого, кто в этот день оказался в Феруче.

Я не знаю вас. Должно быть, вы приехали с лордом из Кунаксы, который прискакал несколько дней назад. Посоветуйте своему хозяину как можно скорее исчезнуть. Я и сам собираюсь сделать то же.

Выслушав это, Сьонед слегка поколебалась, а потом потянулась к Оствелю и взяла его за руку.

– Оставь все как есть, – прошептала она. – Наверно, я никогда этого не узнаю. – Сьонед прошла еще несколько шагов, а потом горько добавила:

– По крайней мере я знаю, что собиралась убить Янте, и несу за это ответственность. – Она крепко прижала к себе ребенка. – Ниже моего достоинства делать вид, что это был несчастный случай.

Вскоре они отделились от толпы, незаметно скользнув в придорожные скалы. Когда последние беженцы прошли мимо, они вылезли и принялись спускаться по каменистой тропе, которая вела в гарнизон. Близился рассвет, когда они достигли намеченной цели. Укрывшись внутри, они стояли у выбитых окон и следили за тем, как высоко на скалах догорает Феруче. Сьонед качала испуганного младенца и не отдавала его ни Тобин, ни Оствелю даже тогда, когда принцесса предложила заняться ее ожогами на плече и щеке.

– Нет. Мне не больно. Оставьте меня одну.

У Тобин хватило мудрости не докучать ей. Сьонед, скрестив ноги, сидела в дверном проеме, держа в объятиях наконец-то уснувшего сына, и смотрела на горящий замок. Пока ребенок находился у нее на руках, можно было не думать ни о прошлом, ни о будущем. Пусть Тобин и Оствель заботятся о том, как им вернуться в Стронгхолд. А у нее на это не было сил.

Она опустила глаза на изумруд, снова занявший место на ее руке. Пламя, горевшее на вершине скалы, отражалось в глубинах камня, смешиваясь с его собственным огнем и собственной таинственной жизнью. Как-то давным-давно Андраде сказала ей, что если очень захотеть и как следует постараться, то видение станет явью. Да, она захотела и постаралась, и теперь на руках у нее бил ребенок и ожог на плече, который превратится в глубокий, широкий шрам.

Но другой ожог был у нее на щеке; ожог, которого не должно было быть, и пульсирующая, саднящая боль стала жгучим напоминанием о том, что сила делать видения реальностью – это еще не мудрость…

***

Над Речным Потоком вставал рассвет, такой же чистый, как бивший неподалеку родник, и Уриваль, начавший было сплетать солнечные лучи, задержался, чтобы насладиться красками утра. Они были нежными, розовато-серыми и кое-где зеленовато-золотистыми, смешанными с хрупкой голубизной неба, напоминавшей фиронский хрусталь. Пока сенешаль летел над Сиром, Луговиной и холмами Вере, усиливавшийся свет делал эти краски более яркими. И все же в них еще оставалось что-то туманное, неуверенное в себе, робкое, застенчивое и прекрасное.

Но цвета, встававшие над скалами Пустыни, были резкими и грубыми: в небо поднимались спирали черно-серого холодного дыма. Он увидел обуглившиеся руины того, что недавно было замком, и испытал такое потрясение, что тут же забыл о прекрасном рассвете. Уриваль искал признаки жизни и нигде не находил их. Тут и там язычки пламени долизывали остатки стропил, но все остальное казалось мертвым и черным. Отдалившись от крепости, фарадим заметил кучки людей с ввалившимися глазами, пробиравшихся через горы на запад. Их на несколько мер опередила группа – всадников; трое из них, нет, ошибки быть не могло, ехали на лошадях из конюшен лорда Чейналя. Он спросил себя, как к Янте могли попасть эти животные, и тут же увидел под седлами голубые чепраки Пустыни. Потрясение снова едва не заставило его потерять контроль над собой, и он издал лишь тихое восклицание, когда присмотрелся и увидел, что на каждой из этих лошадей едет огромный мускулистый страж, везущий в седле спящего ребенка.

Уриваль отступил и взлетел повыше в тихое утреннее небо, пытаясь преодолеть сумятицу в мыслях. Затем сенешаль вернулся к Феруче. Он догадался, кто эти дети, и пришел к выводу, что их мать, должно быть, мертва. Будь Янте жива, она никогда не отдала бы своих сыновей в чужие руки.

Уриваль снова покружил над почерневшими остатками замка. Его внимание привлекло какое-то движение. Три бледные фигуры, едва заметные на бледно-золотистом песке, пробирались к дороге на Скайбоул. Мужчина был высок и широкоплеч, его непокрытые темные волосы блестели на утреннем солнце. Пышные черные волосы одной из женщин были собраны узлом на затылке. Вторая женщина была выше ростом; плотно запахнутый плащ с капюшоном прикрывал то, что она крепко прижимала к груди. Уривалю не нужно было видеть цвет ее волос, чтобы понять, кто это. Ужас пронзил его при мысли о том, что сделала эта женщина.

Он свернул на юг, пролетел над Фаолейном, миновал засоленное болото, мерзкое творение Ролстры, и увидел лагерь Рохана, в котором несмотря на ранний час царило оживление. Уривалю захотелось разыскать юного Мааркена и рассказать ему о Феруче, но он поборол искушение. Андраде следовало узнать обо всем первой; в эту минуту она следила за приготовлениями Ролстры к битве, которая, как все знали, готова была разразиться со дня на день. Небеса над Верешем, где творил свои козни Отец Бурь, расчистились, и на многие меры, вплоть до самых Южных Вод, воздух был свободен от туч. Должно быть, Пандсала уже сообщила отцу то, что Андраде вскоре предстояло поведать Мааркену: наступала хорошая погода, самое подходящее время для атаки.

Вернувшись в Речной Поток, сенешаль очнулся в тихом саду, обнесенном стенами, и немного отдохнул перед тем как направиться к скамье, на которой он оставил Андраде. Она сидела погруженная в себя, закрыв глаза и крепко стиснув руки, и вокруг нее слабо поблескивал закрученный спиралью солнечный свет, как иногда бывало, когда за работу брались самые искусные из «Гонцов Солнца». Уриваль почтительно молчал, размышляя о том, как рассказать Андраде о Феруче, и вспоминая наклон тела Сьонед, несшей в руках что-то легкое…

Наконец Андраде открыла глаза, в которых искрилась радость, и засмеялась.

– Уриваль! Скорее, или ты все пропустишь!

Он подчинился и последовал за ней, ошеломленный весельем, окрашивавшим спектр Андраде в яркие цвета и плясавшим вокруг наспех сплетенных им лучей света. Примерно в сорока мерах от Речного Потока, далеко к югу от лагеря Ролстры, сооружали аванпост двести солдат верховного принца. Однако строгая военная дисциплина тут же полетела кувырком, ибо эти глупцы не придумали ничего лучшего, чем занять охотничьи угодья драконов, и разгневанный молодняк тут же напал на них.

Перепуганные лошади разбежались во все стороны, едва увидев нацеленные на них острые когти; конные мужчины и женщины удирали во все лопатки, а кое-кто лежал на земле, с головой закутавшись в плащи, пока юные драконы плевались огнем, кружились в воздухе и стрелой налетали на захватчиков, стремясь изгнать их со своей земли. Стремительно пикировавшие зеленовато-бронзовые, темно-золотистые и красно-коричневые создания с лета сильно выросли, но большинство их еще сохранило способность изрыгать огонь, который многим сильно подпалил зад.

Кругом царил хаос; враг был разгромлен полностью и окончательно. Серый дракончик с голубыми подкрыльями злобно реял над полевой кухней; когда повар обратился в бегство, крылатая тварь уселась на край огромного котла и роскошно позавтракала. Выхлебав почти все варево, она подняла голову и удовлетворенно рыгнула, испустив при этом целый сноп искр. Два юных дракона, один почти черный, а другой пятнисто-коричневый, устроили драку из-за фиолетового плаща; очевидно, их внимание привлек запах овечьей шерсти. Кое-кто из молодняка гнался за обезумевшими от страха лошадьми, у которых, казалось, отросли крылья. Какой-то дракончик вцепился когтями в седло, разорвал подпругу, поднял добычу в воздух и издал радостный крик. Но когда он наклонил голову и откусил кусочек сыромятной кожи, то с отвращением плюнул и уронил седло прямо на макушку какой-то женщины-воина, которая зашаталась, схватилась за голову и рухнула наземь, словно срубленное дерево.

Командир отряда, облаченный в фиолетовый плащ с огромной прорехой на расшитой золотом спине, цепляясь за гриву скакавшего галопом коня, тщетно пытался собрать своих солдат. Он поднял руку и помахал ею в воздухе. Это привлекло внимание разозленного голубовато-зеленого дракончика, и офицер чуть не лишился нескольких пальцев. Поняв всю тщетность своих попыток, командир отдал себя на волю коня и в панике бежал с поля битвы, отдав его во власть драконов.

Вернувшись в Речной Поток, Уриваль и Андраде хохотали до изнеможения.

– Потрясающе! – наконец выдавила, Андраде. – Ах, мои дорогие малыши! Ты видел, как этот зелененький гнался за мужиком в нижнем белье?

Уриваль опустился на скамью и вытер с глаз слезы.

– Не помню, когда я так смеялся в последний раз!

– То ли еще будет! – заверила его Андраде. – Надо непременно рассказать об этом Рохану. Он сочтет это хорошей приметой! Пока ты будешь собираться в дорогу, я свяжусь с Мааркеном и в красках опишу ему всю картину. Кажется, наш принц драконов приобрел союзников, о которых и не мечтал!

Только подойдя к воротам, Уриваль вспомнил, что не рассказал ей о Феруче. Он слегка помедлил, а потом пожал плечами и решил не портить Андраде настроение. Скоро она и так все узнает. Он открыл ворота и вышел на поле, где грелись на солнышке люди, одетые в форму солдат Ролстры. Один из них поднялся и улыбнулся сенешалю.

– Отличный денек, милорд!

– Верно, Каль. Поэтому пора в дорогу.

– Куда, к морю? – пылко спросил он, но тут же рассмеялся, когда Уриваля передернуло. – Ах да, я совсем забыл, что вы «Гонцы Солнца»! Ну что ж, по крайней мере, скоро можно будет сбросить с себя форму верховного принца, а это большое облегчение. – Каль похлопал по расшитой золотом тунике и шутливо сморщился от отвращения.

– Как поживает наш друг капитан? Пришел в себя после всей этой лжи, которой он морочил голову гонцам Ролстры?

– О, после проигрыша в кости он настроился на философский лад. Хотите до отъезда посадить его под замок вместе с остальными?

– Да. Леди Висла немало удивится, когда вернется домой, – усмехнулся Уриваль. – Мы заберем с собой всех лошадей, так что даже если им удастся удрать, они не смогут вовремя предупредить Ролстру.

Сенешаль дал людям указания и вернулся во двор, посмеиваясь при воспоминании о том, как удивился капитан, когда одним прекрасным зимним утром перед ним распахнулись ворота Речного Потока и леди Андраде выразила готовность вернуться в Крепость Богини, эскортируемая отрядом Ролстры. Моряки Ллейна, привыкшие в бурю карабкаться по вантам и однажды ночью без труда перебравшиеся через заднюю стену крепости, избавили капитана и сопровождавших его десять человек от оружия и одежды и лишили возможности предупредить товарищей о засаде. Когда в замок явилась другая партия, ее постигла та же участь. Таким образом практически без всяких потерь весь отряд Ролстры был бережно препровожден в винный погреб Речного Потока. Андраде рассудила, что лорд Давви не станет поднимать шума из-за потери нескольких бочонков вина; кроме того, она вовсе не хотела, чтобы люди Ролстры жаловались на плохое обращение. Только капитану было позволено остаться в своем шатре, однако при нем безотлучно находились несколько остроглазых моряков. Когда от Ролстры прибыли гонцы, капитан разговаривал с ними совершенно правильно. Сильно помог делу нож, ненавязчиво приставленный к спине командира.

Это помогло Андраде покинуть Речной Поток тогда, когда захотела она сама, а не когда приказал Ролстра. Действительно, одна тюрьма ничем не отличается от другой, если не учитывать того, кто находится внутри, а кто стережет ее снаружи.

И только одно омрачало всеобщее веселье: Чиана. Чтобы все прошло благополучно, ее пришлось запереть в комнате, прикрутить к стулу и обвязать рот полотенцем. Конечно, такое обращение мало кому пришлось бы по вкусу, и Уриваль каждый день ожидал какой-нибудь изощренной мести. Если девчонка не образумится и сегодня, придется привязать ее к седлу и заткнуть рот кляпом.

Но предотъездная суматоха заставила его забыть о Чиане. Когда же все были готовы отправиться в путь, девчонка исчезла. Уриваль обыскал весь замок, выходя из себя от беспокойства и нетерпения, а потом спустился во двор и доложил о своей неудаче Андраде.

Она расхаживала по вымощенному булыжником двору и готова была лопнуть с досады.

– Ты знаешь, что выкинула эта девчонка? Обманула одного из этих дураков грумов, выклянчила у него лошадь и сбежала!

– Скатертью дорога, – пробормотал Уриваль. – Чтоб ей заблудиться и утонуть… – И тут же, пользуясь тем, что настроение Андраде было безнадежно испорчено, рассказал ей о том, что произошло в Феруче.

***

В тот день Ролстре предстояло пережить три потрясения, одно хуже другого, и Пандсале пришлось стать свидетельницей каждого из них.

Первое потрясение ждало принца после завтрака, во время утреннего обхода лагеря. Ролстра поднялся поздно, и Пандсале пришлось дожидаться отца возле шатра, поскольку принцу нравилось совершать обход в ее компании, показывая солдатам, что у них есть собственный «Гонец Солнца». Отец с дочерью пустились в путь, обмениваясь замечаниями о наступившей хорошей погоде и приближении решающей битвы, когда на гребне невысокого холма на южном конце лагеря появился всадник и опрометью понесся вниз. Остатки разбитого отряда в беспорядке скакали следом. Капитан скатился с лошади, низко поклонился принцу и начал бормотать какую-то чушь о драконах.

– Их слетелось видимо-невидимо, и все они накинулись на нас! Мы сражались с ними, но все оказалось бесполезно, ваше высочество! Не иначе как этот колдун принц Рохан призвал их, или он, или его жена, эта фарадимская ведьма! Там их были сотни, ваше высочество; когти у них как мечи, дышат огнем… Нам пришлось отступить, а не то все мы сложили бы там голову! Точно, это дело рук Рохана!

Пандсала следила за тем, как изумленный отец молча смотрел на командира, показывавшего в доказательство своей правоты три окровавленных пальца. Тем временем прибывали все новые и новые свидетели-солдаты лучшего кавалерийского отряда верховного принца, и с пеной у рта подтверждали рассказ своих более удачливых товарищей. Выяснилось, что большинство убежавших лошадей так и не удалось поймать и что остальные воины возвращаются в лагерь пешком. Пандсала, пытаясь сохранить бесстрастное выражение, быстро подсчитала вернувшихся. Лицо ее отца, не прошедшего суровой школы Крепости Богини, по очереди отразило все цвета радуги.

– Тридцать пять! – прорычал он. – Из двух сотен вернулось тридцать пять человек, и ты смеешь говорить мне, что спас отряд? Ну ты, идиот! Драконы! Неужели ты веришь, что Рохан действительно приказал им напасть на вас?

Командир рухнул перед. ним на колени.

– Умоляю о прощении, ваше высочество, но другие подтвердят… атака была такой яростной, что не отступи мы, от нас не осталось бы и тридцати пяти…

– Хватит! – Ролстра стремительно обернулся и указал пальцем на дочь. – Ты! Это твоих рук дело!

– Я? – воскликнула оскорбленная Пандсала. – Значит, это моя вина в том, что он оказался круглым дураком? Я советовала тебе послать отряд против кавалерии Рохана, которая скрывается в лесах на юге. Разве я велела этому кретину разбивать лагерь на угодьях драконов, как он, кажется, сделал? Интересно, при чем тут я?

Ролстра пнул распростертого командира сапогом в бок.

– Убирайся с моих глаз, – прохрипел он. – И скажи спасибо, что теперь мне понадобится каждый, кто умеет ездить верхом!

Ролстра стремительно пошел прочь. Пандсала, державшаяся на почтительном расстоянии, заторопилась следом: любопытно было посмотреть, что будет дальше.

Он обошел лагерь по периметру, причем шагал значительно быстрее, чем обычно. От величественной поступи Ролстры не осталось и следа. Отец задержался лишь у конных пикетов, но туда рассудительная Пандсала не пошла. Принц Ролстра выходил из своего шатра, когда грянуло третье, но не последнее за этот день потрясение. Разведчик в окровавленной тунике, с торчащей в плече стрелой, опустился на колени и снизу вверх посмотрел на верховного принца.

– Ваше высочество, войска Пустыни перешли в наступление! Они уже близко!

Глава 30

Рохан надел латные рукавицы, подобрал поводья и повел плечами, пытаясь привыкнуть к боевым доспехам. На нем была тесная кожаная туника темно-голубого цвета, отделанная на груди и спине бронзовыми пластинками, сверкавшими словно золотые. Доспехи Чейна были такими же, однако туника его была темно-красной, а Давви носил бирюзовые цвета принца Сира. Они были изукрашены как попугаи; идея заключалась в том, чтобы собственные солдаты могли видеть их с расстояния в меру величиной. Конечно, и враги тоже, но… Рохан только пожал плечами. Безусловно, доспехи предназначались для их защиты, однако играли скорее декоративную роль. Сегодня вождям не пристало участвовать в битве. Это была не какая-нибудь скоротечная схватка, а решающее сражение по всем правилам военного искусства. Им отводилась роль принцев и полководцев, а не рядовых воинов.

Рохан успокаивал застоявшегося на месте Пашту, зная, что злобный жеребец рвется в бой, вступить в который принц мог только в одном случае: если Чейн будет убит или смертельно ранен и армии будет грозить разгром. Но даже тогда вокруг него возникла бы защитная стена из мечей и щитов. Кто угодно может умереть, но только не он, сказал себе Рохан. Только не их принц драконов.

Давви все еще улыбался, вспоминая о новости, которую недавно сообщил Мааркен. Андраде связалась с ним и рассказала о нападении драконов на отряд Ролстры.

– Не понимаю, зачем им вообще понадобилось забираться так далеко на юг, – заметил он, пока все ждали сигнала Чейна к началу атаки.

– Наверно, отвлекающий маневр. Хотя я представления не имею, почему Ролстра решил, что мы пошлем туда солдат и заставим их совершить конный рейд по холмам. – Рохан тихонько фыркнул. – Драконьи угодья! Я дорого дал бы, чтобы посмотреть на это!

– Может, следовало бы загнать их туда, чтобы драконы могли завершить дело, – задумчиво проговорил Давви.

– Благодарю покорно! Предпочитаю честную мужскую битву в чистом поле. Не хочу, чтобы, дракончики откусили мне нос. Нет никакой уверенности, что эти маленькие бестии узнают своего принца!

Драконы уже сослужили Рохану хорошую службу, нанеся войскам Ролстры не столько физический, сколько моральный урон. Когда эта весть разнеслась по армии Пустыни, воины ликующими криками приветствовали своего принца. Теперь они были совершенно уверены в поражении врага. Рохан и сам чувствовал странное возбуждение в струившейся по жилам крови, которое нельзя было объяснить одним ожиданием битвы или победы, хотя оно, безусловно, тоже сыграло свою роль. Он ощущал примерно то, что, по словам Сьонед, она испытывала во время полета на солнечном луче: легкость, стремительность, свободу, прикосновение к цветам самой Богини…

В ожидании сигнала Чейна Рохан и Давви отделились от войска и въехали на небольшой пригорок, чтобы бросить взгляд на раскинувшийся внизу лагерь Ролстры. Отряды занимали всю равнину площадью примерно в пять квадратных мер. Ни у одного из противников не было значительного преимущества. Потеря почти двух сотен всадников из-за утреннего нападения драконов почти уравняла численность кавалерии. Хотя превосходство здесь все еще оставалось на стороне Ролстры, для Чейна оно было приемлемым. Но зато Рохан обладал преимуществом внезапного нападения. Тревога охватила лагерь верховного принца; там царила отчаянная суета.

Рохан заметил кивок Чейна и поднял сжатый кулак. Прозвучал сигнал драконьего рога, и внезапно перед принцем ожили диспозиции, размеченные на карте военных действий.

Семьдесят всадников двинулись по склону холма справа от Рохана; слева стройными рядами маршировала пехота, каждый фланг которой обрамляло пятьдесят лучников. Оставшиеся восемьдесят всадников, сотня пехотинцев и сотня лучников веером развернулись по обе стороны от Рохана, образовав полукруг, который впоследствии должен был сомкнуться вокруг Ролстры. Пока войска занимали позицию, он выжидал, следя за блеском мечей и кос и солнечными зайчиками, отражавшимися от бронзовых наплечников., – И все, – пробормотал Рохан так тихо, что его расслышал только Чейн, тут же припомнивший обещание принца больше никогда не убивать драконов. – Мой меч заржавеет, но я буду только рад этому.

– И я тоже, мой принц, – спокойно отозвался Чейн. Рохан уставился на зятя, удивленный словами испытанного товарища по оружию.

– Правда?

Едва заметная, слегка задумчивая улыбка появилась на губах Чейна.

– Правда. Знаешь, лорд Эльтанин был прав, когда говорил о стенах.

***

– Но ведь никто не узнал нас! – снова воскликнула Тобин. – А даже если кто-то и умер, разве поверят людям, которые бросили свою хозяйку и тем запятнали свою честь? Особенно если их слова будут противоречить тому, что утверждают две принцессы?

Сьонед наклонила голову и прижалась лицом к личику ребенка, стараясь не слышать доводов, звучавших у нее за спиной. Она сосредоточилась на ходьбе; измученное тело требовало отдыха, воды и пищи.

Голос Оствеля был грубым и хриплым от усталости.

– Ты собираешься построить жизнь мальчика на лжи? А что будет, когда он станет старше и люди расскажут ему о том, что случилось в Феруче?

– Кто осмелится на это?

– Ты всерьез надеешься, что малыш никогда ничего не узнает?

– И кто же ему расскажет обо всем? Ты? – вызывающе спросила Тобин.

Сьонед остановилась и обернулась.

– Ребенок мой, – отчетливо сказала она. – Я ждала его. Я воспитаю его и дам ему имя. Только мать может дать имя своему ребенку. Этот малыш мой. – Она по очереди посмотрела на каждого, а потом снова пустилась в путь.

Спор прекратился.

Когда они проходили мимо каменных скульптур Двора Бога Бурь, Сьонед не видела этого мрачного великолепия. Лучи зимнего солнца заставляли выветрившиеся скалы отбрасывать таинственные, пугающие тени. Подъем из ущелья оказался очень тяжелым. Измученная Сьонед не смогла идти дальше и без сил опустилась наземь. Дитя слабо тыкалось носом в ее грудь, однако Сьонед было нечем кормить его. Старая Мирдаль знала травы, которые вызывали у рожениц прилив молока, и обе они надеялись, что эти травы помогут и Сьонед. Принцесса с радостью ухватилась за возможность самой вскормить ребенка и стать для него источником жизни. Однако роды были преждевременными, и Сьонед оказалась не готовой к этому. Нужно было как можно скорее добраться до Скайбоула, иначе ребенку грозила смерть.

– Бедный малыш, – пробормотала Тобин, садясь рядом со Сьонед и проводя пальцем по мягким как пух золотым волосам младенца. – Если бы только мы не лишились лошадей…

Сьонед кивнула.

– Он поест вечером в Скайбоуле. А потом я дам ему имя. Ты понадобишься мне, Тобин.

– Ты не будешь ждать? Рохан…

– Должен будет простить мне еще одну вину, – тихо закончила она и подняла глаза на Оствеля. – И он простит меня скорее, чем я тебя за то, что ты не дал мне убить Янте.

Оствель пожал плечами и холодно ответил:

– Лучше никогда не простить меня, чем никогда не простить себя. – Он посмотрел на солнце. – Если ты уже отдохнула, пора в дорогу.

Теперь шествие возглавлял Оствель; Сьонед шла рядом с Тобин и старалась ни о чем не думать. Однако из этого ничего не получалось.

Она убила. Намеренно или нет, но она воспользовалась своей силой, и это привело к гибели людей, как много лет назад во время Риаллы, так и теперь в Феруче. Но ей не требовалось прощения Андраде, Оствеля или Рохана. Она не нуждалась даже в том, чтобы самой простить себе эту вину. Сьонед сверху вниз смотрела на спящего сына и молила Богиню, чтобы та не позволила ей увидеть осуждение в глазах этого мальчика.

***

– Давви! Сзади! – Рохан развернул коня, чтобы прикрыть шурина, и оставил незащищенной собственную спину. Он взмахнул запястьем, и копье, едва не пронзившее Давви, упало наземь. Остроглазый воин, носивший фиолетовые цвета Ролстры, сделал стремительный выпад, и его меч пробил кожаную тунику Рохана, заставив вскрыться старую рану в правом плече. Принц выругался, повернулся в седле и прикоснулся каблуками к бокам Пашты. Задние копыта взлетели в воздух и угодили мечнику в живот.

Рохан зашатался, и Тилаль, по щеке которого струилась кровь, тревожно вскрикнул. Давви приказал сыну вывести принца из битвы. Рохан заколебался, но онемевшая правая рука не позволяла ему держать меч. Тилаль осторожно наклонился, принял у него поводья Пашты и погнал свою лошадь галопом, не обращая внимания на мрачную фразу принца о том, что его уход могут расценить как отступление.

Когда они оказались в безопасности посреди деревьев, росших на вершине холма, Тилаль спрыгнул с лошади и крикнул лекаря. Рохан глянул на него сверху вниз, и мальчик тут же осекся.

– Милорд, вы ранены… это мой долг…

– К чертям твой долг!

– Лучше помолчи, – проворчал знакомый голос. Откуда ни возьмись появился Чейн с белой повязкой на правой руке и здоровой левой стащил Рохана с седла.

– Либо ты покажешься лекарю, либо я сам свяжу тебя.

После кубка крепкого вина и наспех сделанной перевязки Рохан скрепя сердце признал, что Тилаль и Чейн были правы. Его угрюмый тон заставил Чейна слегка усмехнуться.

– Как великодушен и щедр наш принц… – пробормотал он и повернулся к юному оруженосцу. – Не беспокойся из-за своего пореза над глазом, Тилаль. Шрама не останется, и твоя красота ничуть не пострадает.

Мальчик вспыхнул и потрогал повязку на лбу.

– Это просто царапина…

– У меня тоже, – сказал Чейн, постукивая пальцем по своему перевязанному предплечью. – Но досталось мне поделом: я не ожидал, что Ролстра будет атаковать с севера. Пусть это будет уроком и тебе, Тилаль. – Он потянулся и покачал головой. – Похоже, я старею. Но драка идет на славу. Какая жалость, Рохан, что ты не увидишь ее окончания.

– Черта с два не увижу! – Принц подвигал плечом и снова вздрогнул от боли. – Сейчас начнет действовать целебная мазь, и я снова возьмусь за меч…

– Да ну? Тогда лови! – Чейн бросил ему пустой кубок и удивленно заморгал, когда Рохан легко поймал его. – Ладно, твоя взяла, – пробормотал он.

– Еще не совсем, но осталось недолго, – пошутил Рохан, мужественно скрывая боль в плече, и продолжил:

– Благодаря атаке Ролстры мы сильно сместились на север. Давви взял командование на себя, а мы тем временем показали им, что такое когти дракона. Но центр Ролстры еще держится и не торопится отступать. Что дальше, тактик ты наш?

– Я прикажу южному крылу временно отступить, и это слегка смутит противника. А мы тем временем обойдем их с фланга и ударим в тыл. – Он огляделся, подобрал и начертил на песке план операции. – Вот так. Понял?

Рохан как следует запомнил чертеж и кивнул.

– Верно. Тилаль, коня!

– Но ваша рана, милорд…

– Все прошло, – весело солгал Рохан. – Вперед! День близится к концу, а я еще не видел Ролстру.

– Сообщи, когда найдешь его, – напомнил Чейн.

– Обязательно. Богиня знает, как ты легок на подъем.

– Тобин находит, что в этой игре мне нет равных, – сообщил Чейн, в глазах которого прыгали чертики.

– Лучше бы ей найти тебя в конце дня целым и невредимым. – Он сел в седло и коротко пожал руку зятя. – Удачи, и да благословит тебя Богиня.

– И тебе того же, мой принц.

***

Дневной свет начал гаснуть, а вместе с ним гасло и сопротивление Ролстры. Мааркен зажег на верхушке холма Огонь «Гонца Солнца», который освещал ближайшую часть поля битвы. В этом зловещем свете Рохан колол, рубил, убивал и был безмерно рад, что обстоятельства позволили ему лично участвовать в битве. Если бы ему пришлось наблюдать за боем со стороны, он бы сошел с ума. Его ярость тут же передалась воинам Пустыни: эхо боевого клича, которым они приветствовали своего принца, еще звучало в его ушах!. Если уж его мечу суждено в последний раз напиться крови, то он напьется ее вволю!

Каждую свободную секунду он поднимал глаза и отчаянно пытался высмотреть Ролстру. Неужели этот трус успел бежать? Или прячется? Да где же он, черт побери? И что с Пандсалой? Неужели она все еще следит за битвой при свете заходящего солнца и направляет армии отца? Ничего, он найдет их, даже если это займет всю ночь и все утро!

И тут до него донесся крик Тилаля. Рохан увидел группу всадников, вихрем мчавшихся с юга. Около пятидесяти человек прорывались сквозь строй воинов Пустыни. Было слишком далеко, чтобы узнать их в лицо. Расчистив себе путь среди всадников, носивших цвета Саумера Изельского, принц зарычал от гнева, когда его меч запутался в кожаной портупее убитого им воина. Освободив клинок, Рохан проревел Тилалю:

– Найди Чейна! Это может быть Ролстра!

– Сию минуту, милорд!

Действие мази кончалось; вновь начинала болеть рана. Он ощущал, как по спине течет теплая струйка, и даже стоявший вокруг смрад смерти не заглушал запаха его собственной крови. Рохан продолжал сражаться, одним глазом поглядывая на приближавшихся всйдников и боясь, что кто-нибудь отнимет у него право собственноручно убить верховного принца.