Текст книги "Любовь решает все сама"

Глава 11

– О, нет, ты не можешь эго сделать, – прозвучало у нее за спиной. – Во всяком случае не раньше, чем выкупаешь эту грязнулю. Повернувшись на каблуках вокруг себя, она обнаружила Джеймса, стоящего у подножия лестницы; одной рукой он держал собаку. – Ты ее сюда привезла, – сказал он, – поэтому должна и отмыть ее как дела, Мелоди?

Она сглотнула комок, сдавивший горло, попыталась отвести глаза, чтобы не видеть его. Бесполезно! Он был здесь, во плоти, – высокий, темноволосый, как всегда, красивый, и Мелоди к своему возмущению чувствовала потребность до бесконечности наслаждаться его видом.

Однако ей уже приходилось умолять его, и он не должен знать, что Мелоди снова на грани этого.

– Неплохо, – ответила она каким-то писклявым голосом.

Джеймс улыбнулся, чем совершенно обезоружил ее.

– Что ты прячешь в этом пакете? Револьвер?

– Нет, – сказала она и добавила, не думая:

– Я не знала, что ты будешь здесь.

Сет фыркнул от смеха, как он не делал уже несколько недель подряд, и даже Джеймс засмеялся.

– А я-то льстил себя надеждой, что тебе, может быть, будет приятно увидеть меня, – промолвил Джеймс, опуская Мэтти на пол.

Мелоди не собиралась прятать коготки и признавать, что ее первой реакцией был такой восторг, от которого можно воспарить над землей.

– Я хотела сказать, что не заметила твою машину, когда подъехала.

– У меня нет машины. Я взял такси в аэропорту.

Мелоди должна была бы предположить, что Джеймс прибудет, в полном смысле слова, с мимолетным визитом, но в то же время ему надо отдать должное: видно, совесть заговорила, и он проявил знаки внимания к отцу.

– Я рада за Сета твоему приезду, – сказала она. – Как долго ты планируешь задержаться на этот раз?

– Я не решил. – Джеймс взглянул на Сета. – Все зависит от целого ряда обстоятельств, прежде всего от того, когда образумится мой родитель.

– И если тебе удастся его образумить, что тогда? Джеймс посмотрел на нее таким долгим и пристальным взглядом, что ее сердце сбилось с ритма. Она ожидала, что он скажет что-нибудь чудесное, вроде «тогда придет наша очередь, Мелоди, наша с гобой». Вместо этого он присвистнул и отошел к окну.

– Ну… – Джеймс поиграл с жалюзи. – Займусь кое-чем.

Неожиданно пробилось солнце, и холодный ветер уступил теплому бризу, который подсказывал, что лето уже не за горами. Ива у дома Сета успела покрыться листвой, и поросль желтофиоли под окном гостиной зацвела, распространяя аромат на пути Мелоди.

Мэтти опустилась на мягкую теплую траву, урча от удовольствия, и отдалась в руки Мелоди, начавшей вычесывать репейник из ее шкуры.

– Хотела бы поменяться с тобой местами, – пробормотала Мелоди, рьяно взявшись за дело. – У тебя, милая, беды подошли к концу, а мне, чует мое сердце, все предстоит снова. Все только начинается.

– Когда человек разговаривает сам с собой, это очень плохой признак, – разразилось у нее за спиной, и Мелоди поняла, что Джеймс последовал за ней наружу с ведром теплой воды.

– Я разговаривала с собакой.

– Потому что ты предпочитаешь говорить не со мной, а с ней?

Мелоди набралась духу и посмотрела на него.

– Может быть. Ты хорошо выглядишь, Джеймс.

– Не могу сказать того же о тебе. Он наклонился и вылил воду в ванночку, которую Мелоди принесла, прежде чем занялась собакой.

– Ты похудела больше нормы, Мелоди, – заметил он, присев на корточки рядом и закатывая рукава голубой хлопчатобумажной рубашки. – Это почему?

Ее тянуло сказать, что такой результат, когда человека подвергают мучениям: что после расставания с ним она потеряла аппетит и вкус к жизни. Однако аромат, исходящий от Джеймса, так живо и интимно ее разволновал, что она не смогла бы произнести такой длинный ответ.

Вместо тою она проворчала:

– Худые женщины в моде.

– И быть модной важно. – Джеймс схватил собаку и, несмотря на сопротивление, посадил ее в ванночку, затем начал пригоршнями обливать водой. – Поразительно, как ты снизошла до такой грязной собаки, без родословной и вообще. Зачем привезла ее к отцу? Потому что Роберт отдал бы Богу душу скорее, чем пошел бы с ней погулять?

Нет, положительно она глупа, раз допустила, пусть на миг, мысль о том, что Джеймс избавился от своих предрассудков и понял: все, что ему нужно и чего он хотел в жизни, – здесь, включая его отца и Мелоди. В душе нарастал гнев: разве это возможно – все время впустую надеяться на чудо? Ожидать его от человека, который с самого начала объявил, что никому из них не доверяет?

– Может быть, тебя это и поразило, Джеймс, но отсутствие родословной у Мэтти не имеет никакого отношения к ее появлению здесь. Зато в результате бедное старое сердце Сета получило утешение. Между прочим, хотя это совершенно не твое дело, Роберта я не видела уже с месяц.

Несомненно удивившись горячности, с какой говорила Мелоди, Джеймс притих.

– Значит ли это, что его больше нет в твоей жизни?

– Нет. Он всегда будет частью моей жизни. Просто так получилось, что он сейчас в отпуске.

– Ясно. Видимо, это предопределяет ответ на следующий вопрос.

– И какой же это вопрос?

Джеймс улыбнулся, но ямочек на щеках не появилось.

– Определила ли ты, насколько это подходящий для тебя поклонник и стоит ли за него держаться? – Джеймс, – сказала она раздраженно, – я коллекционирую старинные наряды, но не поклонников. Роберт – мой друг и всегда останется только им. Но просто, чтобы была ясность раз и навсегда, скажу: если дело касается отношений – с людьми ли, с животными ли, – я ищу способных чувствовать, честных, а вовсе не подходящих. Родословная человека интересует меня не больше, чем происхождение Мэтти. Что действительно важно для меня, так это способность любить и быть любимой. – Мелоди остановилась и покачала головой. – Но ты такой сноб, Джеймс, что, вероятно, все это тебе совершенно недоступно.

– Это я сноб? – Он сел на корточки и разразился хохотом во все горло.

– Да, – ответила Мелоди, втирая шампунь в шерсть собаки. – С первой минуты нашего знакомства ты отказывался видеть дальше своего носа. Ты смотрел на меня свысока, критиковал и пытался заставить меня чувствовать себя неполноценной из-за того, что от меня не зависит, например, из-за факта моего рождения в богатой семье. И ты продолжаешь заниматься все тем же. Однако я внезапно поняла, что устала от этого. Ты становишься скучным, Джеймс.

– Я вернулся сюда, чтобы помириться с тобой! – взревел он. – Разве так ведет себя мужчина, если стремится лишь выискивать недостатки в женщине?

– Если это все. чего ты хочешь, то можешь смело уезжать снова. Я жду гораздо большего.

– О чем еще, по-твоему, надо кричать в полный голос?

Мелоди покачала головой.

– Если я должна по слогам подсказывать тебе, то в этом не г никакого смысла, тут говорить не о чем.

– Ну ладно, Мелоди, черт возьми, я стараюсь, как могу. Помоги мне хоть немного.

– Нет, – заявила она, надеясь, что ей не придется сожалеть об этом отчаянном сопротивлении у последнего окопа. – Я отдала тебе больше, чем любому другому мужчине, и я бы продолжала делать это, пока живу. Но ты был прав, Джеймс, когда сказал, что плохо, если только один из двоих старается идти навстречу. Поэтому боюсь, тебе придется искать где-то еще то, ради чего ты вернулся сюда.

– Я вернулся ради тебя. – Он вырвал у нее из руки флакон с шампунем и зашвырнул его в другой конец садика. – Черт бы побрал, я вернулся, потому что не мог перестать думать о тебе и потому что сожалел: может быть, ты несчастна без меня.

– Прошу тебя, избавь меня от благотворительности, – холодно прозвучал ее голос. – Я ей рада не больше, чем был рад твой отец, когда я попыталась заставить его глотать ее насильно.

Джеймс пустил трелью цепочку слов, которых никогда не слыхивали в избранном обществе. Мелоди выслушала их невозмутимо.

Затем он спросил.

– Ну хорошо. Что я должен делать?

– Подумай сам, – услышал он в ответ.

– Ладно, – вздохнул Джеймс и посмотрел через плечо, словно ожидая, что увидит свешивающуюся с ивы петлю. – Давай поженимся.

Сердце Мелоди замерло почти до полной остановки, но ей удалось сохранить внешнее спокойствие.

– Нет, спасибо, – вежливо ответила она.

– Почему?

– Подумай сам и об этом.

– Ты играешь моим терпением, о женщина! Он снова растаптывал ее сердце. В который раз?

– Какая неосмотрительность с моей стороны.

– Ты знаешь, Мелоди, – заявил он, стряхнув с руки клочья пены, которые не замедлили взлететь и опуститься ему на рубашку. – Тебе не идет саркастический тон. Ты знаешь, что я хочу сказать. Почему же для тебя так важно, чтобы я нашел правильные слова?

– Потому что я не поверю в их правдивость, пока ты не найдешь в себе мужества произнести их. Он снова чертыхнулся.

– Но я же здесь, разве не так?

– Этого недостаточно, Джеймс.

Мелоди собрала в горсть клочья собачьей шерсти вместе с мыльной пеной, ухватилась за края ванночки и начала ее приподнимать.

– Что это ты собралась делать?

– Надо бы водрузить тебе этот сосуд на голову, но вместо того я просто вылью из него воду, налью чистой, сполосну собаку и поеду домой.

– Черт возьми! Дай-ка эту штуку мне. Ты что, пытаешься доказать, будто я совершенный болван и позволю женщине поднимать вещь чуть не с большим весом, чем она сама?

– Нет. Хочу доказать, что я не белоручка, не боюсь никакой черной работы.

Джеймс прекратил буйствовать, чтобы бросить пристальный взгляд на нее.

– У тебя не только руки черные теперь. На лице у тебя полоска грязи, и твой костюм никогда уже не будет выглядеть как новый. – Неуверенная улыбка смягчила выражение его лица. – Разве вы немного не переросли возраст, когда дети возятся в грязи, миледи?

– Мне наплевать.

– А мне нет, – мягко сказал он, протянул руку и коснулся Мелоди.

– Оставь, пожалуйста, – отклонилась она.

– Почему, Мелоди?

– Потому что, – срывающимся голосом произнесла она, – я тебе не доверяю.

– Я этого боялся. – Он посмотрел в сторону. – Скажи мне, Мелоди, как завоевать твое доверие?

Джеймс не знал, как ей хотелось уступить его просьбе. Однако она зашла слишком далеко, чтобы отступать назад. Она не может больше подсказывать ему ответы. Он сам должен ощутить острую потребность в них, чтобы обрести их при помощи собственных сил.

Мэтти выбрала этот момент, чтобы напомнить им, что ее искупали только наполовину. Она встряхнулась и обдала обоих грязной водой и клочьями шерсти.

Джеймс моментально ухватился за происшествие, производя отвлекающий маневр.

– О, замечательно! Теперь мы вымокли больше, чем собака. – Он скорчил гримасу и вытер ладонью лицо. – Отправляйся домой, Мелоди, надень что-нибудь сухое, а я, с твоего позволения, закончу здесь.

Итак, она не услышала ни обещания позвонить, ни вопроса относительно возможности продолжить прерванный разговор в следующий раз Право, он ухватился за первый попавшийся предлог, чтобы сменить тему, и это заставило ее усомниться в намерении Джеймса восстановить их отношения, запалить нанесенный ущерб.

Сомнения умножились, когда прошло несколько дней, а Джеймс даже не подал голоса. Но затем утром в четверг, как раз перед открытием магазинов Торгового ряда, в бутик Мелоди посыльный доставил две дюжины розовых роз – на этот раз от Джеймса.

Появление цветов вызвало фурор. Через пару секунд владельцы других магазинов, бросив дела, собрались у нее – От кого они? – поинтересовалась Ариадна.

– От Джеймса Логана. – Роджер рассмотрел визитную карточку через плечо Мелоди – И он желает пригласить ее на ужин в субботу вечером.

Хлоя возмущенно затрясла головой:

– И я подозреваю, что ты примешь приглашение.

– Конечно, примет, глупая ты женщина, – презрительно хмыкнула Ариадна.

– В таком случае, – заявила Хлоя, обращаясь к Мелоди с предельным приближением к симпатии, на какое только была способна, – ты обязана прийти ко мне в бутик в обеденный перерыв и взглянуть на новое поступление французского дамского белья. Если уж ты решила снова свалять дурака, так делай это стильно.

– А у меня есть пара старинных сережек, которые я могу тебе одолжить, – сообщил Эмиль.

– Я бы тебе предложила русскую шаль, но погода становится теплее, – выразила сожаление Ариадна, затем ее лицо просветлело. – Так ты же можешь надеть под шаль только французское белье от Хлои.

– Ариадна, – пристыдил ее Эмиль.

– Только не позволяй ему ходить по тебе ногами, – посоветовал Роджер. Анна Чайковская произнесла что-то совсем неразборчивое. Фредерик пояснил:

– Это старая польская пословица. С нею желают счастья в любви. Мы надеемся, теперь у тебя будет много счастья, Мелоди.

– Но это ведь только приглашение на ужин, – запротестовала она.

– Я думаю, это нечто большее, – заключил Эмиль. – Мужчина не будет нестись из конца в конец страны только затем, чтобы пригласить даму на ужин.

Мелоди не могла не почувствовать, как согревает ее волнение и забота коллег. Как бы они ни спорили и ни цапались друг с другом, они, кажется, действительно озабочены тем, что происходит с ней. Самым трогательным знаком внимания была подарочная коробка с бантом, которую Хлоя поставила с шумом на стеклянный прилавок перед самым закрытием в пятницу вечером.

– Я не успела отдать ее тебе перед Рождеством, – заявила она бесцеремонно, хотя это была наглая ложь: у них никогда не было заведено обмениваться подарками на рождественские праздники. – Извини, я немного опоздала.

Мелоди приоткрыла крышку и ахнула от восторга.

– Более прекрасного белья я не видела вообще. Спасибо тебе, Хлоя!

– Розовое, кажется, подходит тебе больше всего, и именно этот комплект я никогда не сумею продать – он такого малого размера Поэтому носи его и радуйся.

Мелоди надеялась, что так и будет, но она слишком нервничала и трижды переоделась перед тем, как Джеймс позвонил в семь тридцать в субботу, и если бы он приехал на десять минут позже, возможно, сменила бы свое снаряжение в четвертый раз. Во что в конце концов должна быть одета женщина, когда решается все ее будущее? Сегодня вечером у нее не было сомнений: она и Джеймс или сделают шаг вперед или разойдутся каждый своим путем навсегда.

Конечно, он смотрелся как абсолютный красавец, сильный, мужественный. Черный костюм в тонкую полоску, белоснежная рубашка и серебристо-серый галстук – все чудесно сочеталось с загорелой кожей и голубыми глазами. К тому же он был одет строго в соответствии с правилами хорошего тона, и Мелоди порадовалась, что остановилась в конце концов на персикового цвета платье с оборками, сшитом по выкройке времен царствования королевы Виктории и щедро украшенном золотистыми кружевами. В любом случае они составили прекрасно одетую пару.

Джеймс заказал столик в славившемся своей кухней ресторане, что находился в здании, которое в конце прошлого века было домом французского графа. Окна ресторана смотрели на тщательно ухоженный и распланированный сад, где зелень и цветы уже готовились к пышному расцвету начала лета. Огромные магнолии и сирень наполняли воздух своим ароматом. Ландыши в хрустальных вазах стояли на столах, покрытых белыми льняными скатертями; в полумраке мерцали свечи, и, как если бы всего этого было мало для создания романтического настроения, по залу блуждал скрипач, соблазняя гостей знакомыми мотивами песен о любви.

– Ты, вероятно, недоумеваешь, – заметил Джеймс, когда они пригубили вино после закуски и перед основным блюдом, – почему я не давал о себе него разговора.

– Я давно уже не пытаюсь предугадывать твои поступки, Джеймс, – ответила Мелоди.

– У меня было множество дел, и я хотел с ними покончить, прежде чем увижусь снова с тобой.

– Это означает, что ты завершил все, что привело тебя сюда?

– Более или менее, – кивнул он. – Мне удалось уговорить отца переехать в более удобную квартиру. Я купил для него новый дом.

Скромные ростки оптимизма, каким-то чудом пробившиеся сквозь преграды осторожности, воздвигнутые рукой Мелоди, моментально увяли. Значит, он снова играет ее чувствами. Только сыновний долг заставил его вернуться и ничто больше.

– Ты очень добр.

– Слишком поздно, видимо, и слишком мало скорее так выглядит дело. – Джеймс покосился на Мелоди из-под опущенных бровей. – Ты, вероятно, считаешь меня наихудшим из сыновей и, наверное, права. Семья и все такое прочее до недавнего времени ничего не значили для меня. Но для тебя это всегда было важным, не так ли?

– Да.

Мелоди мрачно уткнулась в тарелку с заливным из вырезки барашка, которую поставил перед ней официант.

– Ты когда-нибудь задумывалась, – продолжал Джеймс в духе светского разговора, – как бы ты поступила, если бы твоя семья отказалась от тебя из-за того, что не приемлет человека, выбранного тобою себе в мужья?

– Этого никогда не случится.

– Все бывает, – возразил он, сделав знак официанту принести вторую бутылку вина. – Я наблюдал такие случаи десятками, особенно когда затрагиваются денежные дела. Отцы не любят думать, что их дочери оказались жертвами охотников за богатством. – Он поднял бокал, затем поставил его на стол снова. – Так что же ты предпримешь, если твои родители не одобрят твой выбор, Мелоди?

– Я доверюсь своему сердцу и буду верить, что моя семья согласится с моим выбором, так как знаю: для них главное – мое счастье.

– Даже если они сочтут, что твой избранник на самом деле тебя недостоин?

– Важно, чтобы я считала его достойным меня, а он был уверен, что я достойна его. Думаю, некоторые называют это любовью, Джеймс.

Он провел кончиком пальца по краю бокала.

– Я должен сделать признание, – сказал он, застенчиво улыбаясь. – До недавнего времени я, как идиот, думал, будто любовь – это что-то вроде обыкновенного гриппа; если принять соответствующие меры, то можно и не заболеть.

– Как романтично, – тихо произнесла Мелоди.

– Я самоуверен и упрям и склонен делать поспешные и порой необоснованные выводы о вещах, которые мне далеко не всегда понятны.

– Я заметила.

– Ты выглядишь очень мрачной. Тебе не нравится барашек?

Мелоди ощущала желание закричать. Бросить бы ему в лицо: «У меня от тебя несварение желудка!» Куда заведет этот разговор?

– Барашек восхитительный, – ответила она.

– Тогда поспеши с ним покончить. Я хочу показать тебе кое-что в саду.

Деревья были увешаны сотнями миниатюрных лампочек, и ночь превратилась в сказку, когда они вышли наружу. Джеймс взял Мелоди под локоть и повел ее в сторону через луг, к живой изгороди из высоких кедров, что росли по внешнему краю широкого открытого пространства.

Остановившись у небольшой прогалины между ветвями, Джеймс велел:

– Посмотри в это «окошко» и скажи мне, что ты видишь.

Мелоди повиновалась, живо ощущая его близкое присутствие за спиной. Но затем она почти забыла о Джеймсе при виде развернувшейся перед ее глазами картины.

– Я вижу дом, – прошептала она; дух у нее захватило.

Джеймс положил руку ей на бедро, чтобы удержать ее в вертикальном положении и легко коснулся подбородком ее волос.

– Правильно, Мелоди. А теперь скажи, что ты о нем думаешь?

Великолепное старинное здание высилось в окружении тщательно вылизанного парка, занимая примерно акр земли. Высокие грациозные печные трубы поднимались в небо, сгущавшееся сумерками. Карнизы и балконы особняка были отделаны полированным кирпичом.

– Я думаю, это самое прекрасное место, какое я видела!

– Это дом, который я купил для Сета.

– Для Сета? – Острые каблуки ее золотистых туфель с перепонками, как у сандалий, увязли в траве, когда Мелоди резко обернулась. – Джеймс, особняк огромен. Что на тебя нашло?

– О, я говорю не о здании на первом плане, – сказал он, как бы успокаивая Мелоди. – Я о доме у ворот за зарослями рододендронов.

– Мне ничего не видно за зарослями рододендронов, Джеймс. Что там за дом у ворот? Он взял ее за пояс.

– Позабыл, что ты невелика ростом. Дай-ка я подсажу тебя.

Она слишком забывчива, если дело касается Джеймса! Легко прощает.

Мелоди была вынуждена напомнить, как он зашвырнул ее на высоту четырех футов.

– В последний раз, когда ты устроил подобное представление, я получила травму, упав лицом вниз.

– Угу, но теперь я держу тебя крепче, – пробормотал он, усаживая Мелоди у себя на плече. – Ну, что ты думаешь о доме Сета?

– Он очень мил, – ответила она, высмотрев лепные карнизы небольшого домика, наполовину скрытого за кустарником. – Великолепен. Но что ты собираешься делать с главным зданием? Откроешь детский приют?

– Что-то в этом роде, – согласился Джеймс и, прежде чем Мелоди успела выразить неудовольствие. разочарование или другое чувство из богатого арсенала своих эмоций, относящихся к Джеймсу, он схватил ее за бедра и начал медленно опускать на землю – медленно, дюйм за дюймом.

– Ну, это была еще одна ошибка, – буркнул Джеймс, когда наконец Мелоди коснулась носками земли. – Из-за этого упражнения у меня возникло совершенно неджентльменское желание поцеловать тебя, а я изо всех сил пытаюсь сегодня вечером быть настоящим джентльменом.

– Перестань пытаться и следуй своим естественным инстинктам. – просительным тоном сказала Мелоди, отказываясь от борьбы, которую она никогда не надеялась выиграть; она качнулась к Джеймсу. – Я устала ждать.

Он слегка встряхнул ее, пожурил:

– Не будем повторять прежние ошибки. Твердо шагая, Джеймс повел ее назад в зал ресторана.

За время их отсутствия официант убрал со стола, оставив на положенном месте только украшенные шелковыми кисточками небольшие картонки – меню десертов. В тяжелом хрустальном подсвечнике горела свеча. В серебряном ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского.

– Так, – сказал Джеймс с живостью. – Что тебе хочется на десерт?

– Ничего, – отвечала она.

По правде говоря, ее уже тошнило из-за эмоциональных качелей, на которых она летала вверх – вниз на протяжении последних двух с лишним часов; к тому же она чувствовала себя глубоко обиженной, потому что ей снова пришлось просить у него милости.

– Жаль, – сказал Джеймс. – Тогда посмейся надо мной и помоги мне выбрать что-нибудь. Мне хочется чего-нибудь сладкого, чтобы завершить вечер.

– Тебе не нужна моя помощь, чтобы принимать решения.

Он опустил руку, державшую меню, и. глядя на Мелоди серьезно, сказал:

– В этом случае нужна. Пожалуйста, Мелоди, помоги мне сделать выбор.

Ничего не подозревая, она раскрыла сложенную книжечкой картонку и сделала вид, будто просматривает меню.

– Возьми свежую клубнику, – предложила она, не дав себе труда прочитать содержание.

– Не вижу в списке клубнику.

– Хорошие французские рестораны всегда имеют клубнику, Джеймс – Но не этот, – настаивал он. – Здесь явно предлагается нечто иное. Взгляни еще раз.

Чтобы не начинать спора, она послушалась. Затем она вынуждена была прочитать меню дважды, так как в первый раз ошибочно подумала, что там упоминается десерт под названием «Мелоди».

– О Господи Боже мой! – ахнула она, осознав наконец смысл слов, оттиснутых печатными буквами посередине, между строк, написанных от руки. Шесть слов завораживали:

«Мелоди, станешь ли ты моей леди?»

– Джеймс, – начала она, желая верить и не смея верить своим глазам, – но это не совсем обычное десертное меню, а…

– Предложение руки и сердца, – подсказал он. Она чувствовала, как у нее остановилось дыхание; она была очарована, потрясена.

– Но как оно оказалось там?

– Я подкупил метрдотеля.

– Как романтично, Джеймс.

– Я надеялся, что ты так это и воспримешь. Она заморгала, все еще не до конца доверяя своим глазам.

– Никто ни делал для меня прежде ничего подобного.

– Надеюсь, что нет.

Мелоди улыбнулась. Ее глаза увлажнились, очевидно из-за ярко светившей свечи.

– Не знаю, что и сказать.

– Достаточно будет для начала твоего «да». Мелоди обнаружила теперь, что Джеймс не чувствовал себя хозяином положения, хотя старался создать у нее такое впечатление. Самоуверенность покинула его, уступив место мучительной неопределенности. Но Мелоди должна была избавиться от собственных страхов.

– Еще чего-то недостает, Джеймс.

– Да. Я уже довольно давно понял, что моя жизнь неполна, что мне нужен кто-то, а не что-то. Я ошибался, считая, что мне дано решать по собственному разумению, будешь этим «кем-то» ты или нет. – Джеймс протянул руки, чтобы взять в свои ладони руку Мелоди. – Я сожалею, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять, как я заблуждался.

Его речь звучала успокаивающе, чудесно, но Мелоди ждала иных слов.

– Твои сожаления – не совсем то, что я имела в виду.

– Я знаю. Я тебе еще не сказал, что я люблю тебя. Мне казалось, что после всего, чему я тебя подверг, у меня не хватит смелости сказать тебе это, глядя в глаза. – Джеймс начал целовать ее пальцы по очереди. – Не я выбрал мою любовь, Мелоди: она выбрала меня. И она назвала мне тебя. Если бы я попытался оспаривать этот факт, это было бы так же бессмысленно, как сомневаться в том, что Сет – мой отец, а я его сын.

Джеймс извлек из кармана черный бархатный футляр, открыв крышку, достал великолепное старинное кольцо.

– Бриллианты здесь не самые крупные в мире, миледи, и даже не самые дорогостоящие, но это лучшее, что я могу себе позволить сейчас.

– О, Джеймс! – ее глаза наполнились слезами. – Разве ты не знаешь еще: лучшее для тебя – это самое хорошее для меня?

Он надел ей кольцо на палец, оно было в самый раз.

– Ты согласилась бы жить, имея соседом Своего свекра?

– Да, – ответила она, посмотрев на него пытливым взглядом. – Ты так решительно изменил свою жизнь и сделал столько важных выводов.

– Да, и я хочу, чтобы ты знала: я сделал это по своей доброй воле, с радостью. Я люблю тебя, Мелоди. Я не уверен, заслуживаю ли я тебя, но я тебя люблю и хочу жениться на тебе.

– Ты уверен в этом?

– Абсолютно.

Он неотрывно смотрел на Мелоди своими нежно-голубыми с оттенком увядшей лаванды глазами и не делал никаких попыток лишить ее возможности убедиться в правдивости этого утверждения.

– Одна из причин моей неизменной любви к морю и кораблям состояла в том, что я видел в них какой-то выход, обещание лучшего за горизонтом по сравнению с реальностями моего дома. Но теперь мне не нужно больше никуда убегать. Я нашел то. что искал, именно здесь, откуда отправился на поиск. – А как твоя работа?

– Я могу заниматься дизайном яхт где угодно. И решил попробовать нечто новое: принять предложение отцов города – строить корабли по образцу старинных парусников. Я пускаю корни и устраиваю свой дом здесь, где всегда жили и твоя, и моя семья. – Джеймс улыбнулся, и Мелоди растаяла. – Есть еще вопросы?

– Нет. – Она положила свою руку на его и сжала ее. – Ты только что ответил на самые главные вопросы. Я с гордостью выйду за тебя замуж, сочту свое замужество за честь.

– «С гордостью», «сочту за честь» – прекрасные слова, их-то я и ожидал от вас, миледи, – рявкнул Джеймс, вскочив так внезапно, что его кресло опрокинулось. – Но вы имеете дело с человеком, который не всегда помнит, как надлежит вести себя джентльмену. Поэтому я надеюсь, вы простите меня в конце концов, если я вас поцелую на глазах у всех этих милых мужчин и дам, которые так внимательно прислушиваются и следят за каждым моим движением.

– Буду гордиться этим и опять-таки сочту за честь.