Текст книги "Любовь решает все сама"

Хеллерман поднял брови и плотнее прижал ладонью остатки шевелюры к черепу.

– Вы говорите о ночлежке и суповой кухне, мисс Верс? – спросил он с сомнением.

– Называйте это как вам угодно, – ответила Мелоди. – Важно, что есть острая нужда в помещении, предлагающем услуги, которые я назвала. Слишком многие живут прямо на улице.

– Вы имеете в виду людей обездоленных?

– Так или иначе, да.

Хеллерман ласково погладил подбородок.

– И как вы пришли к такому выводу, моя милая юная леди?

– Мистер Хеллерман, – ядовито ответила Мелоди, искренне возмущенная покровительственным тоном ведущего, – а к какому иному выводу должен прийти интеллигентный человек, когда, выглянув на улицу в морозный зимний день, видит в тамбурах магазинов скорчившихся людей, которые пытаются укрыться от холода?

Волна аплодисментов из зрительного зала могла бы ободрить Мелоди, если бы не сурово сжавшиеся вдруг складки у рта Хеллермана. Она поняла, что сделала серьезную ошибку, надеясь, что он стерпит, если одна из приглашенных перещеголяет его. Держа Мелоди под пристальным взглядом холодных глаз, Хеллерман внезапно сменил тему.

– Вы родились в доме, который до сих пор принадлежит вашим родителям вместе с двумя акрами земли у набережной в старом престижном районе Порт-Армстронга под названием Тихоокеанские высоты. Вы выросли с бонной, затем учились в привилегированных школах – сначала в нашей стране, затем за границей, в Швейцарии, где вы завершили образование…

– Я училась в университете в Соединенных Штатах перед отъездом в Швейцарию, – прервала ведущего Мелоди, не желая упустить шанс хотя бы немного подрезать его. Он, несомненно, тщательно потрудился, изучая ее биографию, и знал, вероятно, и то, что у нее на двух коренных зубах стоят пломбы.

Дон Хеллерман отмахнулся.

– Это неважно. Когда вы вернулись в Канаду, вы открыли собственный магазин на Главной улице, а когда Кошачий ряд превратился в торговый центр, переместили свое заведение туда. Расскажите о своем магазине, мисс Верс.

– Он называется «Былое», и я держу в нем одежду разных времен, которую даю на прокат частным лицам для вечеров, музеям, драматическим кружкам и так далее.

– Важное дело, не сомневаюсь, – глупо ухмыльнулся Хеллерман. – И оно позволяет вам находить время для организации мероприятий по сбору средств – таких как костюмированный бал в январе. Между прочим, это была акция, которая дала вам лично солидную сумму. Сколько вы получили за прокат одежды в тот вечер, мисс Верс?

Сначала Мелоди пристально посмотрела на пего, на мгновение пораженная наглостью его инсинуаций. Затем, собрав все силы, ответила, четко произнося слова:

– Я уверена, вы извините меня, мистер Хеллерман, если я не отвечу на ваш вопрос, точно так же, как я извиню вас за то, что вы его так непростительно грубо поставили.

Еще одна серьезная ошибка на счету Мелоди!

Хеллерман заговорил учтиво:

– Вы, кажется, довольно чувствительны к вмешательству в личные дела людей. По крайней мере если речь идет о вас. Не считаете ли вы, что создается несколько парадоксальная ситуация, если учесть, что вы сами не слишком щепетильны, когда нарушаете право других людей на невмешательство посторонних в их жизнь?

– Я не понимаю, к чему вы клоните, – отрубила Мелоди.

– Теперь, пожалуй, пора представить вам следующего гостя, – обратился к зрителям в зале Хеллерман. – Уверен: когда вы выслушаете этого человека, всем нам будет ясно, к чему я клоню.

Если когда-нибудь Мелоди и сомневалась в существовании женской интуиции, то теперь поняла, что это далеко не миф. Она почувствовала, как у нее поднялись волосы на затылке; ее придавила несомненная и отвратительная реальность. Не нужно было оглядываться по сторонам, чтобы точно знать, кто уверенно шествовал к ним с противоположной стороны.

– Леди и джентльмены! Поприветствуем Джеймса Логана, одного из сыновей нашего Порт-Армстронга! – провозгласил Дон Хеллерман.

Джеймс занял кресло по другую сторону от возмутительного ведущего. Он вытянул свои длинные ноги, перекинул их одна за другую, подпер голову рукой и коротко кивнул Хеллерману. Игнорируя горевший гневом взгляд Мелоди, который вполне мог и обжечь, Джеймс даже мельком не посмотрел на нее.

Не оставалось ни тени сомнения, что он пришел сюда сражаться, что ей, Мелоди, отводится роль его главного противника и Джеймс не намерен позволить ей уйти со сцены непобежденной.

Она чувствовала себя как обреченная на казнь христианок в Древнем Риме, которую вот-вот бросят львам на растерзание.

Глава 5

После этого обстановка стала быстро ухудшаться. – Вы тоже выросли в районе Тихоокеанских высот, мистер Логан? – спросил ведущий с совершенно невинным видом, с каким гремучая змея готовится броситься в атаку.

Джеймс позволил себе коротко и сдержанно улыбнуться.

– Нет. Я родился на другом конце города, если быть точным, в квартале Матросское раздолье. Правда, его переименовали теперь, когда это место полюбилось господам из приличного общества.

– Следовательно, было бы справедливо сказать, что вы родились по другую сторону, за пределами процветания?

– Не знаю, будет ли это справедливым. В нашем квартале были в избытке бары и закусочные, но это обычное дело для каждого портового города, даже самого крошечного. Я никогда не ложился спать голодным.

– Но у вас не было бонны, бесспорно. Снова появилась эта ироническая улыбочка.

– Не было. В нашей трущобе нельзя было найти хорошую прислугу.

В зале раздался одобрительный смех. Хеллерман не упустил возможности сыграть на этом.

– Видимо, то же можно сказать и о закрытых школах?

– О, некоторые ребята, которых я знал, попали в закрытые заведения того или иного типа.

– Но не в те, с которыми знакома мисс Верс, я уверен.

Впервые Джеймс удостоил Мелоди взглядом.

– Конечно, – согласился Джеймс. – Для этого она выглядит слишком законопослушной.

Джеймс смотрелся великолепно: черная, как смоль, шевелюра, бронзовая кожа. – Насколько мне известно, вы архитектор судостроительной промышленности. Получили стипендию в одном из лучших университетов. – Хеллерман указал жестом на низкий столик перед собою, где лежали листки с записями, сделанными на машинке. – Окончили с отличием. Прошли практику в одной из весьма уважаемых фирм в сфере судовой архитектуры на восточном побережье Канады. Завели собственное дело пять лет назад. В национальной программе новостей вас окрестили подающим большие надежды молодым бизнесменом независимого толка, с которым надо считаться. Вы получили приз за лучший дизайн от организаторов состязаний яхтсменов. Неплохо для мальчика, подраставшего в менее привилегированной части города.

– Благодарю, – грациозно склонил голову Джеймс. Несмотря на все его великолепие, Мелоди хотелось встряхнуть Джеймса. – И вы, безусловно, человек, который знает, как живут обе части города. – Дон Хеллерман понизил голос до доверительного уровня «между нами мужчинами говоря». У Мелоди это ассоциировалось с накуренными пивными и сальными анекдотами. – Так вот, что вы думаете по поводу идеи нашей маленькой леди относительно превращения старого рыбоконсервного завода в суповую кухню и ночлежку с целью убрать с улиц людей, живших в старые времена по соседству с вами?

– Я думаю, от этой идеи несет чем-то другим, но не рыбой, – заявил Джеймс и заработал бурные аплодисменты и взрыв смеха в ответ на шутку.

Мелоди решила, что она ошиблась относительно своих желаний. Ей хотелось не встряхнуть Джеймса, а задушить его. Причем медленно, постепенно выдавливая из него воздух.

Хеллерман попытался скрыть свое злорадство перед объективом, но Мелоди ему было не обмануть. Ведущий продолжил:

– Почему вы так считаете, Джеймс?

– Потому что люди, которые, как она ожидает, должны пользоваться услугами центра, не скажут ей за это спасибо.

– Откуда вы знаете? – выпалила Мелоди, которой надоело, что с ней обращались, как с кем-то, не заслуживающим внимания. – Вы их спрашивали?

– Я в этом не нуждаюсь, – последовал ответ. – Я знаю их настроения. Они не хотят благотворительности от вас. Они ее отвергают. Более того, она никоим образом не решает проблем, лежащих под поверхностью явлений.

– Какие это проблемы? – вопросил Хеллерман; он был явно в восторге, потому что его гости пришли в воинственное настроение.

– Люди чувствуют, что они никому не нужны. Они не по своей воле предпочли бездельничать: их сделало безработными новое общество, которое сформировало сегодняшний город, – заявил Джеймс с несомненной искренностью в голосе. – Убежища на ночь и суповые кухни – это как примочки человеку, у которого очень серьезное заболевание. Эти мужчины и нередко женщины не хотят, чтобы их устраняли из жизни в той части города, которая всегда была их родным домом. Они стремятся участвовать в решении всех этих дел.

– Однако все, чего добивается мисс Верс, – это, кажется, убрать их с глаз подальше, – заявил Хеллерман. – Это заставляет меня вернуться к вопросу, который я поставил в начале нашего разговора: что же действительно движет авторами этого проекта: сочувствие или алчный снобизм?

Мелоди сочла необходимым известить ведущего:

– Если только ради этого вы пригласили меня в качестве гостьи вашей программы, то журналисты, вероятно, подадут на вас в суд за нарушение авторского права, поскольку за все время передачи вы не сделали ничего, кроме повторения, подобно попугаю, содержания статей, которые вы, разумеется, прочитали в местных газетах несколько недель назад. Но если журналисты все же не подадут на вас в суд, то подам я.

– Однако минуточку, мисс Верс!

– Нет, это вы подождите минуточку, ибо я еще не закончила. Прежде всего, самое малое, что вы могли бы сделать, это предложить мне столько же времени, сколько получили другие на экране. Но вас больше всего заботит, как извлечь максимальную выгоду из кучи недостойных сенсационных намеков, не имеющих никакого отношения к правде. Вы меньше всего заинтересованы в том, чтобы я могла на справедливых условиях высказать свое мнение. Поэтому не вижу никакого смысла оставаться здесь. Я не получаю плату за то, чтобы развлекать телезрителей любой ценой, – в отличие от вас, мистер Хеллерман. И мне совершенно наплевать, если у вас в передачах вдруг обнаружится дыра. Заполняйте ее новыми порциями вашей скандальной чепухи, я умываю руки. – Мелоди бросила уничтожающий взгляд на Джеймса Логана, у которого хватило выдержки сидеть с довольным видом и улыбкой на губах. – Бог все видит, но, кажется, другой ваш гость горит желанием внести свою лепту в случае, если ваши кладези премудрости опустеют!

– Маленькая леди говорит о судебном деле! – воскликнул Хеллерман, обращаясь к сидящим в зале. – Та самая маленькая леди, которой, если мои сведения верны, грозит опасность оказаться в роли ответчика перед судом, а истцом будет… – Хеллерман остановился для вящего драматического эффекта, – не кто иной, как мой второй гость! А почему? Потому что даже в момент, когда идет наша передача, отец Джеймса Логана лежит прикованный к больничной койке по вине арендаторов помещений в Кошачьем ряду. Они не успокоятся, пока не очистят улицы по соседству с их магазинами от людей, которых они называют «нежелательными». Сет Логан, еще несколько недель назад полный жизненных сил, как любой сидящий здесь, был навсегда искалечен и теперь не может позаботиться о себе! Таким образом, если эти факты не дают более точное представление о том, что происходит в действительности, леди и джентльмены, то тогда, что еще может его дать?

Мелоди не обратила внимания на то, что ведущий вновь наговорил кучу возмутительной лжи о Сете. Ее слишком сильно задели прозвучавшие откровения о намерениях Джеймса.

– У вас хватило наглости целовать меня, как вы это сделали, зная все время, что планируете подать на меня в суд? – спросила Мелоди у Джеймса, пренебрегая шоком и возмущением публики, которые неизбежно будут вызваны ее разоблачениями, оглашением таких деталей личной жизни, какие в нормальных условиях она не доверила бы ни одной живой душе.

– Да, я планировал, – ответил Джеймс, кипя негодованием, – но…

– Почему же вам потребовалось так много времени, чтобы сказать мне это в лицо? Или вас не хватило на такой шаг, подобающий каждому приличному и прямому человеку?

– Вы бы услышали об этом от меня, если бы фактически не…

– Очень вам признательна! – простонала Мелоди; она трепетала при мысли, что может расплакаться горькими, злыми слезами и смотреть на нее будет весь Порт-Армстронг. Ведь на данный момент все, должно быть, уже убедились: самое увлекательное развлечение во всем городе – это передача в живом эфире по местному телевидению.

Дон Хеллерман злорадно сжал ладони.

– Маленькая леди расстроена.

– Если я еще раз услышу это обращение, – пообещала Мелоди, вскочив с кресла с такой скоростью, что сама поразилась, – я продемонстрирую новые для вас стороны термина «леди», после чего глупое самодовольство исчезнет с вашей физиономии быстрее, чем вы можете себе вообразить!

– О-о, – засмеялся он сдавленным смехом. – Теперь мы видим оборотную сторону того благопристойного фасада, который выглядел совершенно как подлинная реальность.

Джеймс тоже вскочил с места.

– Заткнись! – прорычал он на потрясенного ведущего. – Мелоди…

– Ты тоже заткнись, Джеймс Логан! – бросила она ему в лицо. – Никогда больше не смей даже заговаривать со мной!

Он что-то возразил, но его слова заглушил шум из зрительного зала. Джеймс попытался подойти к ней через сцену, но ему удалось лишь запутаться в сети электрических кабелей, извивавшихся змеями на полу. Мелоди не стала ждать его унижения, когда он упадет лицом вниз. Ничто из поступков Джеймса даже близко не могло сравниться с тем, что натворила она, позволив превратить себя в абсолютную дуру. Рядом с Логаном Дон Хеллерман выглядел жалким любителем, телевизионным актеришкой третьего сорта, с чьим мнением можно не считаться.

Если бы ей дали выбирать, она вылетела бы из студии с быстротой, какую только могут позволить сапоги на высоких каблуках. Но гордость заставила ее продефилировать с королевской надменностью мимо сбежавшихся поглазеть рабочих сцены и техников.

Мелоди ничем не выдала своих чувств – даже глазом не моргнула. Она предпочла бы умереть, чтобы только не показать им, что душа ее разрывается от рыданий. Невидимые слезы лились не потому, что ее обидели, разозлили, оскорбили. Ей приходилось и раньше выдерживать обиду, злость, оскорбления, и она продолжала жить и даже могла обсуждать случившееся. Но теперь за всем этим скрывалось другое – нечто более серьезное.

В какой-то момент между ночью, когда Сет попал под машину, и днем, когда у него обнаружились наконец признаки верного выздоровления, она влюбилась в его нахального и, дерзкого, отвратительного сына. Но только теперь, когда Джеймс показал свое подлинное лицо, Мелоди была повергнута в шок и поняла, что произошло. И она плакала потому, что видела признаки опасности, но не обратила на них внимания, хотя была достаточно взрослой и разумной, чтобы лучше разбираться в людях.

Почти на целый час она забралась в ванну, потом на кухне включила плиту и сделала себе чашку шоколада, накрошив сверху корень алтея. Все это уже не раз помогало ей успокоиться в минуты острых переживаний. Из стереофонического проигрывателя раздавались звуки романтических мелодий – импровизаций на темы любимых произведений классиков, которые Мелоди знала как свои пять пальцев, хотя редко могла вспомнить, как они называются.

С наслаждением погрузившись в звуки музыки и мягкое мерцание огня в камине, Мелоди не включала свет, не зажигала свечей. Небо очистилось, и полная луна плыла над деревьями. На лугу полоски тумана поднимались от маленькой речки, выбегавшей из сада. Ночь была бы чудесной, если бы дела обстояли иначе.

В груди Мелоди ощущала боль. Она знала, что единственный способ избавиться от нее – выплакаться. Но, как назло, слезы не подступали. Ей никогда не удавалось расплакаться, когда было надо, когда это могло принести хотя бы малую пользу.

Домофон, с помощью которого гости давали о себе знать хозяевам от входной двери, громко затрезвонил, – мерзкий контраст к спокойствию, так тщательно создаваемому Мелоди. Она никого не ждала и не хотела видеть; Мелоди не обратила внимания на звонок: в конце концов – кто бы это ни был – он уйдет. Горячий шоколад, как всегда, оказался волшебным средством, и она закуталась поплотнее в бархатный халат, чувствуя себя почти отдохнувшей. И вдруг ее спокойствие вновь оказалось нарушенным.

– Открой дверь, Мелоди, – потребовал Джеймс снизу из вестибюля прямо под ее квартирой. – Я знаю, что ты там, и не уйду, пока ты меня не впустишь.

Катись к черту, злобно подумала она, добавив громкости своему стереофоническому проигрывателю. Джеймсу первому надоест. Дверь в квартиру Мелоди была почти такой же солидной, как и входная у главного подъезда. Она выдержит все, что Джеймс может предпринять в порядке возмездия.

– Ме-ло-ди! – скандировал он, без труда перекрывая музыку.

Пожилая дама из квартиры этажом выше застучала в пол в знак возмущения. Мелоди, скрипнув зубами от отчаяния, убавила громкость и подошла к двери.

– Уходи прочь, – сказала она, отодвинув дубовую заслонку дверного глазка. – Ты выводишь из себя моих соседей.

Из-за двери на нее уставился горящий огнем голубой глаз. Джеймс проревел, ничуть не обеспокоенный полученной информацией:

– Впусти меня, пока я не вышел из себя!

– Ни за что, – ответила Мелоди. – А если будешь продолжать, я вызову полицию и тебя удалят силой.

– Если игра, в которую ты играешь, называется запугиванием, – предостерег Джеймс, не снижая тона, – то тебе придется подыскать что-нибудь пооригинальнее.

– Не испытывай мое терпение, – рассердилась Мелоди. – Сегодня вечером я на собственной шкуре научилась, как вести нечистую игру, если придется.

Решительным движением она задвинула на место дубовую заслонку.

Мирная передышка оказалась весьма короткой, и Мелоди не успела насладиться сомнительным удовлетворением по поводу того, что последнее слово осталось за ней. Без всякого предупреждения Джеймс начал атаки на дверь: от мощного удара она затрещала в петлях.

– Или ты меня впустишь, Мелоди, – закричал он на весь дом, явно не намереваясь понижать голос больше, чем на один децибел, – или я скажу все, ради чего я пришел, прямо здесь, в вестибюле, где соседи могут слышать каждое слово. И я начну с того, как ты напала на меня в машине, что…

– Я звоню в полицию – немедленно! Джеймс рассмеялся хриплым, плотоядно рычащим голосом, от которого – Господи помилуй! – у Мелоди образовалась гусиная кожа.

– Милая, они не выезжают по таким пустякам. Целоваться с мужчиной на переднем сиденье его машины – не преступление уголовного порядка. – Тут, чтобы напомнить Мелоди, что ему уже не грозит искупление, Джеймс с такой силой дернул дверную ручку, что металл издал жалобные звуки. – Теперь открывай и впусти меня внутрь.

– Молодой человек!

Мелоди услышала, как соседка тоном вечного раздражения произнесла эти слова с лестничной площадки наверху.

– Молодой человек, я старая женщина, которой нужен покой. Прекратите свой шантаж – или я сию же минуту звоню в полицию, и, уверяю вас, они, не колеблясь, поверят моему описанию вашего поведения. Оно возмутительно.

На этот раз тишина длилась несколько дольше. Затем раздалось:

– Прошу прощения, мадам. Боюсь, я действовал как неосмотрительный идиот.

Судя по голосу, Джеймс уже пришел в себя. Послышались звуки его удаляющихся шагов. Мелоди воспринимала их со смешанным чувством избавления и горечи утраты. Вскоре после этого заработал двигатель машины. Она заметила, как свет фар пробежал по окнам ее квартиры, и после этого никто уже не нарушал ночной тишины и покоя, кроме тихой музыки, лившейся из стереофонического динамика.

Следующий день превратился в сплошной ад.

– Ты все испортила, – встретил ее Роджер в первую же минуту, как она ступила в Кошачий ряд. – Дон Хеллерман вытирал о тебя ноги.

– А что еще вы ожидали? Взрослые женщины, занимающиеся притворством и играющие в ряженых, не идут на дело со связанными руками. Так вам и надо, раз послали ребенка делать женскую работу.

– Моя бедная малютка, – пробормотал по-французски Эмиль и погладил ее по руке.

Ариадна взглянула на нее с возросшим уважением.

– Действительно этот симпатяга целовал тебя, Мелоди? Это, наверное, было… Ух! – Ариадна поцеловала кончики пальцев, растопырила их, словно выпуская бабочку, и блаженно вздохнула. – Слова. Мне их недостает.

– Ну что ж, зато у меня их достаточно, – вмешалась Хлоя. – Надеюсь, вы понимаете, Мелоди Верс, что ответчиком в судебном процессе, который грозится начать Джеймс Логан, вы будете в единственном числе. Я с самого начала предупреждала, что вся афера с благотворительностью не даст ничего, кроме неприятностей, и я была права. Пусть люди учатся заботиться о себе, проходя суровую школу, как сделала я.

– Спаси Господи, чтобы мы все заняли такую же позицию, – сказал Джастин. – Мелоди, он действительно намерен подавать в суд? Мне казалось, у его отца все идет на поправку.

Роджер презрительно хмыкнул.

– Тебе, Джастин, должно быть известно лучше, чем кому-либо, что выздоровление – только часть общей картины. Если даже старик выйдет из больницы как новенький, он может потребовать возмещения ущерба за психологическое потрясение и тому подобное. Самое худшее, что может произойти, – это если дело начнет от имени своего отца Джеймс Логан, он нас пустит по миру. Ни один судья в радиусе пятидесяти миль не станет на нашу сторону. Особенно после рекламы, которую мы получили вчера. Не обижайтесь, Мелоди, но вы не могли сделать ничего хуже, если бы даже попытались. Почему вы не опровергли обвинения Хеллермана вместо того, чтобы дать материал для первополосных сообщений в газетах о ваших любовных делах?

– Упоминание о мужчине, который набрался нахальства поцеловать женщину, – это, на мой взгляд, еще далеко не повествование о любовных делах, – возразила раздосадованная Мелоди. – И просто для протокола, Ариадна; в момент поцелуя земля не задрожала.

Но сердце Мелоди перевернулось при воспоминании о том, как губы Джеймса касались ее губ. Как он ухитрился столько напортить за такое короткое время?

– Ну, это нас ты можешь обвести вокруг пальца, – возмутилась Хлоя. – На экране ты выглядела так, что я подумала: Логан, должно быть, венец творения и превзошел всех великих любовников Голливуда вместе взятых. И еще подумала, что по меньшей мере он, видимо, сделал тебе предложение.

– Он был бы идиотом, если бы не сделал, – заметил Джастин.

– А Мелоди была б еще большей идиоткой, если бы его приняла, – откликнулась Хлоя. – Во всяком случае, женитьба его не привлекает, раз он собирается судиться, поэтому давайте вернемся к тому, что действительно важно сейчас. Кто будет платить, если он начнет процесс?

– Я уже говорила вам как-то, что, если дойдет до суда, я беру на себя всю ответственность, – усталым тоном заявила Мелоди.

В этот момент ей было все равно, кончит она банкротством или нет. Конечно, Хлоя имеет свои основания быть бескомпромиссно циничной в отношении мужчин вообще, но что касается Джеймса, то он действительно достоин того, разрушив в течение лишь одной недели столько идеалов в душе Мелоди. У нее не было сил, чтобы переживать новые разочарования.

По большей части ей очень везло с теми мужчинами, которые составляли романтическую сторону ее жизни. Хотя ни один из них не обладал такой притягательной силой, какая исходит от Джеймса Погана, все они без исключения были приятными, цивилизованными людьми, уважавшими ее. И теперь сама мысль о том, что такой человек, как Джеймс, обладающий отвратительным, наглым характером, способен завоевать ее сердце, повергала Мелоди в ужас.

Если судить по числу посетителей магазинчика «Былое», пришедших «просто посмотреть» в течение дня, мнение Хлои разделяли многие. Мелоди видела: люди шли поглазеть не столько на классические одежды разных времен, сколько на классическую идиотку, которая эти одежды коллекционирует. Любопытствующие посетители жгли ее взглядами, и Мелоди была рада, когда пришло время закрывать магазин.

Роджер, нагнавший ее при выходе из Кошачьего ряда, посоветовал:

– На вашем месте я бы проконсультировался с адвокатом. Мы все знаем, что Хлоя, бывает, ведет себя, как последняя сучка, но на этот раз она права. Если Логан подаст в суд, он может разорить вас дотла.

Совет был здравым, полезным – Мелоди понимала это; она считала также своей обязанностью быть готовой защитить себя, если не намерена легко уступить Логану победу. В результате она посетила своего приятеля юрисконсульта Уилла Макалистера и оказалась дома не в шесть часов, как обычно, а в семь.

Прошедший день был великолепным: чистое небо, ни малейшего ветерка. Воды пролива сияли теми же синими тонами, что и летом, и первые подснежники расцвели на огражденных от ветра местах в саду. К тому времени, когда Мелоди начала подниматься по ступенькам крыльца особняка Стоунхауз, уже вышла луна, и изморозь сверкала, как бриллианты, на подъездном пути.

Закрыв за собой входную дверь квартиры, Мелоди избавилась от сапог, шубы и сумки в прихожей, и, на ходу расстегивая блузку, пошла в спальню. Предстоял еще один вечер с мягким халат ом, меховыми домашними туфлями, огнем в камине и едой, которая успокаивала как душу, так и желудок, – именно в таком порядке.

Небольшая бронзовая лампа на столике у двери в гостиную давала достаточно света, чтобы Мелоди нашла дорогу в кладовку, где она всегда держала про запас сухие поленья вишни – и загораются хорошо, и горят ровно, без яростных вспышек. Когда она вернулась…

– Очень впечатляет, – раздался голос из глубины кресла у нее за спиной.

Мелоди взвизгнула от испуга, голос ее звучал на октаву выше обычного; но она не успела еще остановить свой крик, как испуг превратился в усталое отчаяние.

– Что именно? – спросила она. – Что у меня под полом не сидят гномы и не выходят в мое отсутствие делать сообща за меня всю работу по дому? Или что я не потеряла сознание и не упала замертво при звуках твоего голоса, который здесь никто не собирается приветствовать?

– Отчасти сыграло роль и то, и другое. – Джеймс распрямился, встав с кресла, и теперь маячил над Мелоди. – Но, признаюсь, раз уж ты об этом упомянула, мне больше импонировала бы вторая причина. Она льстила бы моему честолюбию.

– Тогда, к сожалению, я должна была тебя огорчить, поскольку сделана из более прочного материала, чем ты предполагал. – Мелоди потуже затянула пояс халата на талии, как бы стараясь отогнать злых духов.

– Или это действительно так, или ты просто привыкла обнаруживать, возвращаясь домой, мужчин, расположившихся в твоей гостиной. Что тут верно, Мелоди?

– Не твое дело.

Он приблизился на шаг.

– Это такой же оригинальный ответ, как «Я позову полицию, если ты не уйдешь».

– Это звучит вульгарно.

Джеймс сиял от восхищения, ямочки на щеках появлялись и исчезали, освещаемые огнем из камина.

– Временами я могу быть очень вульгарным мужчиной, миледи. Верьте мне.

– О, я верю, – ответила она гораздо более сдержанно, чем того требовало ее настроение. – В это мне совсем нетрудно поверить.

– Я пришел сюда не драться, Мелоди.

– Мне безразлично, зачем ты пришел. Для меня важно только, чтобы ты убрался, и чем скорее, тем лучше.

Он покачал головой.

– Не выйдет, дорогая. Не раньше, чем ты и я немного поговорим.

– Передо мной телефон на столе, и достаточно…

– Позвонить в полицию… – Джеймс вздохнул, изображая бесконечное терпение, и запищал кошмарным фальцетом:

– На помощь, офицер! В моей комнате посторонний мужчина!

Мелоди постаралась удержать улыбку.

– Ты признаешь, таким образом, что ты посторонний? – приторным тоном спросила она, двинувшись к телефону.

– Прекрати, Мелоди, – предупредил Джеймс, говоря уже нормальным голосом. – Тебе не удастся позвонить.

Она с некоторым недовольством обнаружила, что такой вариант развития событий вызвал у нее целую волну чувств.

– Я могу кричать, – пригрозила она. – Тогда моя соседка сверху позвонит за меня.

Теперь он приласкал ее невыносимо фамильярным взглядом, остановив его на том месте, где воротник ее халата расходился.

– Соседки нет дома. Я видел, как она уехала на такси, как раз когда я взобрался на твой балкон. Нельзя оставлять запасной ключ в таком доступном месте, милая. Мало ли кто может им воспользоваться.

– Чего именно ты добиваешься, Джеймс? – спросила Мелоди рассерженно, потому что он загнал ее в угол.

– Я хочу переговорить с тобой.

– Ну, хорошо, говори, что у тебя там. Я голодна и хочу поесть, пока не наступило утро.

– Мы можем поужинать и в то же время поговорить.

– Ты меня не понял. Я тебя не приглашала отужинать. Я никого не ждала, – сообщила Мелоди, предупреждая возражения, которые обязательно должны были последовать, – и мне нечем тебя угощать.

– Не беспокойся. Мы можем послать кого-нибудь в ресторан поблизости. Как ты смотришь на пиццу?

– Я не люблю пиццу.

– Слишком простое блюдо на твой изощренный вкус, разумеется. А как японская пища?

– Я собиралась поесть фасоли. На этот раз удивился Джеймс.

– Фасоли? – повторил он. – Ты имеешь в виду…

– Фасоль в томате на ломтике хлеба.

– Я люблю фасоль, – заявил он с чарующей улыбкой.

– Кто первый сказал: «Раз не можешь победить их, присоединяйся к ним»? – задумалась Мелоди вслух и, так и не вспомнив, пожала плечами. – Тебе – открыть банку, а я сделаю бутерброды, – сказала она и помчалась в кухню, с некоторым удовлетворением отметив по пути, что Джеймс не спускал глаз с телефона, когда она проходила мимо.

Мелоди нарезала хлеб и уже варила шоколад, когда поняла, что Джеймс не очень-то преуспел с открыванием консервной банки.

– А что – все мужчины-левши такие неумелые, как ты? – не выдержала она, когда консервный нож в третий раз соскочил в сторону и банка покатилась по полу.

– Я не левша, – буркнул он и осторожно прикоснулся к своей правой руке.

– Джеймс! – Мелоди с огорчением заметила у него на пальцах содранную кожу и припухлость. – Что с тобой случилось?

– Ты не поверишь, я слишком сильно ткнул вчера рукой в твою дверь.

– Не поверю, – ответила она, наполняя чашку льдом из холодильника. – Невозможно так изуродовать руку, стуча в дверь. Ты что-то скрываешь от меня?

– Я не совладал с собою. – Он взглянул на Мелоди из-под своих черных шелковых ресниц. – Я дал одному в морду.

– О Боже! Посмотри, что ты сделал со своей рукой.

На лице Джеймса появилось нечто среднее между улыбкой удовлетворения и болезненной гримасой.

– Ты бы видела того типа.

– А кто это? – спросила Мелоди, взяв его руку, чтобы поместить ее в ледяную ванну.