Текст книги "Как вырастить хорошего человека. Научно обоснованные стратегии для осознанных родителей"

И еще раз скажу: очень важно не сердиться на ребенка, когда он действительно говорит правду. Часто родители произносят нечто вроде: «Обещаю, я не буду ругать тебя, если ты скажешь, что случилось». И что происходит потом? Мы тут же выходим из себя и начинаем ругать ребенка за то, что он сделал, хотя сами просили сказать правду. И ребенок очень быстро усваивает, что за правду можно схлопотать наказание. Лучше уж соврать.

Когда дети лгут, чтобы избежать наказания, следует отделять ложь от проступка. Отреагируйте на то, что ваша дочь сломала телевизор, и на то, что она солгала об этом, но не сваливайте все в кучу, так как это разные вещи. Поговорите об этих проступках отдельно, – может быть, даже в разное время. И помните: если дочь испортила телевизор, но честно в этом призналась, нужно, как бы трудно это ни было, похвалить ее за то, что она сказала правду, даже если вы чувствуете желание прибить ее за сделанное.

Лучше поставить в центр обсуждения понятие честности, а не лживости. Возможно, этот совет покажется субъективным, тем не менее выслушайте меня[116]116
  Kang Lee, Victoria Talwar, Anjanie McCarthy, Ilana Ross, Angela Evans, and Cindy Arruda, “Can Classic Moral Stories Promote Honesty in Children?” Psychological Science 25, № 8 (June 13, 2014): 1630–1636.


[Закрыть]. Некоторые истории могут стать сдерживающим фактором для детей и уберечь их от обмана. Ли и ее коллеги взяли историю о Джордже Вашингтоне и вишневом дереве, в которой рассказывается, как Вашингтон срубил любимое дерево своего отца и признался в этом, после чего получил похвалу за то, что честно сказал о своей вине. А также известную историю о мальчике, который кричал: «Волк, волк!» Она предостерегает от опасности лжи, указывая на ее отрицательные последствия. Исследователи обнаружили, что дети запоминают урок лучше, когда им объясняют преимущества честного поведения, а не когда предупреждают о негативных сторонах обмана.

Я смогла в этом убедиться на собственном опыте. Прошлой зимой моя пятилетняя дочь обнаружила, что, если притвориться больной, можно получить печенье у школьной медсестры, и начала регулярно к ней наведываться, жалуясь на боли в тех или иных частях тела. Однажды утром я рассказала ей историю о мальчике, который кричал: «Волк!» Угадайте, что в тот день случилось в школе? Она снова отправилась к медсестре за печеньем. Надо было выбрать историю о старом добром Джордже Вашингтоне!

Ли также призывает с осторожностью подходить к наказанию ребенка за ложь, особенно когда речь идет о малышах и дошкольниках, поскольку зачастую они еще не понимают, что такое честность. Кроме того, наказание за обман может дать обратный результат: поскольку дети понимают, что их накажут, только если они попадутся на лжи, они продолжают врать или даже начинают врать еще чаще, чтобы избежать наказания.

Исследование 2011 года проиллюстрировало этот феномен, и его результаты заставляют сделать весьма тревожные выводы[117]117
  Victoria Talwar and Kang Lee, “A Punitive Environment Fosters Children’s Dishonesty: A Natural Experiment,” Child Development 82, № 6 (November/December 2011): 1751–1758.


[Закрыть]. Психологи из Университета Мак-Гилла для участия в эксперименте отобрали 84 младших школьника. Половина из них посещали школу, где было принято строго наказывать учащихся за плохое поведение, а другая половина – школу с более щадящими методами воспитания. Во время индивидуального сеанса с психологом каждому ученику предлагали сыграть в угадайку (игру, описанную выше). Учащиеся обеих школ подглядывали одинаково часто – таких оказалось около 80 %, однако исследователи отметили серьезные расхождения в частоте ложных сообщений о подглядывании. Среди детей, посещавших школу с некарательной системой воспитания, лжецов оказалось только 56 %, в то время как в школе, практикующей строгие наказания, таких было 94 %.

Дети, посещавшие школу с карательным уклоном, были и более искусными лжецами: хотя они знали, что за игрушка была у психолога, так как видели ее в его отсутствие, сначала они давали неправильный ответ, чтобы не вызвать подозрений. Иначе говоря, видимо, родителям (и учителям) нужно осторожно подходить к наказаниям за ложь, не карать детей слишком сурово, чтобы не вынуждать их оттачивать искусство обмана, делать ложь все более эффективной и правдоподобной и упорно держаться за нее с целью избежать последствий.

Тем не менее не стоит бояться обсуждать и даже использовать естественные наказания, чтобы удержать детей от лжи. К примеру, скажите ребенку, что, если он будет и дальше врать, в конце концов вам просто не захочется верить его словам. И если ваш сын, подобно моему, лжет, что ему нужно в ванную, чтобы потянуть время и не ложиться спать, скажите ему, что у него есть только один шанс сходить в туалет перед сном, в любое удобное для него время. Если он сделает по-своему, ему в конце концов станет некомфортно, и это послужит хорошим уроком. (Если, конечно, вы не переживаете самый разгар приучения к горшку: тогда ваша затея теряет смысл. Удачи и с богом!)

Когда дети подрастут и смогут понимать более сложные вещи, расскажите им о честности в несколько ином свете, так как в обществе честность ценится так же высоко, как и вежливость, но иногда эти два качества могут вступать в противоречие. Возьмем, например, прием пищи. «Почему, находясь в гостях, вы не выпаливаете: “Это самый отвратительный пирог, который я когда-нибудь ел”? – задает вопрос Анжела Кроссман, психолог из Колледжа уголовного права Джона Джея Городского университета Нью-Йорка. – Каким образом урегулировать ситуации, в которых нужно вести себя как честный человек, насколько это возможно, и одновременно нельзя показать себя грубым, или непочтительным, или неблагодарным?» Анжела советует родителям объяснить детям, насколько важно быть честным, но предупредить их, что не следует говорить неприятные или жестокие вещи. Вместо того чтобы честно сказать, что пирог плохой, лучше выразить искреннее восхищение красивым блюдом, на котором его подали.

Если вы оказались в ситуации, когда просто необходимо, чтобы ребенок был честным, психологи советуют взять с него обещание говорить правду[118]118
  Angela D. Evans and Kang Lee, “Promising to Tell the Truth Makes 8-to 16-Year-Olds More Honest,” Behavioral Sciences & the Law 28, № 6 (November/December 2010): 801–811.


[Закрыть]. В одном из исследований дети в возрасте от восьми до шестнадцати лет, которые сначала лгали о списывании на контрольной, признались в этом, как только их попросили дать обещание сказать правду. В аналогичном исследовании дети трех-семи лет гораздо чаще признавались, что они украдкой смотрели на игрушку, хотя им сказали этого не делать, чем те, кто не давал обещания говорить правду[119]119
  Victoria Talwar, Kang Lee, Nicholas Bala, and R. C. L. Lindsay, “Children’s Conceptual Knowledge of Lying and Its Relation to Their Actual Behaviors: Implications for Court Competence Examinations,” Law and Human Behavior 26, № 4 (August 2002): 395–415.


[Закрыть]. Вроде банальная уловка, но с детьми она может сработать.

И наконец, если вам кажется, что ложь – это признак более серьезной проблемы, обратитесь к своему педиатру или к детскому психологу. Чрезмерная лживость на самом деле может быть симптомом поведенческого расстройства, синдромом дефицита внимания и гиперактивности и некоторых других проблем[120]120
  Victoria Talwar and Angela Crossman, “From Little White Lies to Filthy Liars: The Evolution of Honesty and Deception in Young Children,” in Advances in Child Development and Behavior 40, ed. Janette B. Benson (2011): 139–179.


[Закрыть]. В целом, говорит Ли, дети с поведенческими проблемами обычно не только часто лгут, но еще и делают это плохо.

Стратегия ограничения лжи и сквернословия № 4

Откровенно говорите с детьми о своей жизни

Я часто задумываюсь о том, насколько откровенно я должна разговаривать с детьми о своей взрослой жизни. Следует ли говорить им, что у меня был тяжелый день на работе? Стоит ли делиться с ними тем, что собрание родительского комитета прошло ужасно? И, что более созвучно обсуждаемой теме, следует ли признаваться собственным детям в том, что я сказала неправду или нарушила то или иное правило?

Результаты исследований показывают, что чем чаще мы делимся с детьми деталями нашей жизни, тем более откровенными они будут с нами[121]121
  Hali Kil, Joan E. Grusec, and Maria Paula Chaparro, “Maternal Disclosure and Adolescent Prosocial Behavior: The Mediating Roles of Adolescent Disclosure and Coping,” Social Development 27, № 3 (August 2018): 652–664.


[Закрыть]. В рамках исследования, проведенного в 2018 году психологом Джоан Грусек и ее коллегами, авторы опросили матерей и их детей от двенадцати до четырнадцати лет, насколько часто те поверяют друг другу свои проблемы и заботы и признаются в нарушении правил поведения. Исследователи выяснили, что чем откровеннее мамы обсуждали то, что их волнует, с детьми, тем более открытыми для общения были их дети и тем более щедрыми и доброжелательными они выглядели в глазах своих учителей.

И это кажется вполне логичным: когда дети чувствуют, что рассказывать о своих проблемах – это нормально и даже приветствуется и что родители реагируют на их признания сочувственно, что они готовы помочь и поддержать, дети скорее откроют им свою душу и в дальнейшем. Исследования также показывают, что, если родители часто делятся воспоминаниями о собственных эмоциональных переживаниях, у их детей лучше развиваются навыки распознавания и понимания эмоций – как своих, так и эмоций других людей. Все это играет важную роль в формировании гибкого мышления, способности принять точку зрения другого человека и в развитии эмпатии. Откровенные отношения между родителями и детьми способствуют совершенствованию навыков психологической адаптации, или копинга, поскольку во время разговоров с детьми родители часто обсуждают способы, помогающие контролировать свои эмоции и решать сложные проблемы.

Я понимаю, что такое поведение не совсем естественно для родителей. Если у нас случается тяжелый день, мы, как правило, жалуемся своим супругам, друзьям и подругам, но крайне редко делимся этим со своими детьми. И у нас есть веская причина для такого поведения: мы не хотим грузить или пугать детей своими проблемами. Но время от времени бывает полезно рассказывать детям о своих чувствах и переживаниях, о проблемах, которые мы пытаемся решить (можно использовать какие-нибудь эвфемизмы, если тема не очень соответствует возрасту ребенка). Так дети узнают, что в семье принято делиться проблемами друг с другом и помогать друг другу их решать.

Ключевые моменты

1. Ложь и сквернословие – это нормальное явление, но следует на своем примере показывать, какое поведение вы ожидаете увидеть у своих детей.

2. Спокойно реагируйте на случаи лжи или сквернословия у детей. Разрешите детям ругаться наедине с собой, при закрытых дверях (или там, где вы считаете уместным).

3. Будьте откровенны с детьми в том, что касается ваших собственных проблем и переживаний.

Глава 5. «Девчонки на это не способны». Как воспитывать ребенка, чтобы не вырастить сексиста

Несколько лет назад, в понедельник после семейного выезда на природу, моя подруга Лори просматривала электронную почту. Мужа дома не было, она оставалась одна с семилетним сыном Люком. Люку было обидно, что она работала и не обращала на него никакого внимания, поэтому он без конца заходил в комнату и отрывал от дела. Лори – инженер и автор публикаций на научные темы, ее муж – тоже инженер.

– Почему ты так долго работаешь? Разве нельзя закончить прямо сейчас? – обратился к ней Люк, в очередной раз врываясь в комнату.

– Ты не ноешь и не пристаешь к папе, когда он сидит за компьютером, – ответила Лори.

– Ну, он же работает.

– Я тоже работаю!

– Но, – сказал Люк, – его работа важнее.

Если бы я получала по одному пенни за каждое сексистское слово, которое слышала от детей, я бы загорала на пляже на Бермудах, а не писала эту книгу. Я так часто теряла дар речи, удивительно, что совсем не онемела. Многие замечания подобного рода проистекают из укоренившихся понятий о том, что должны носить и делать девочки или мальчики, а что не должны. Замечание Люка показывает, что у некоторых детей убеждение в том, что труд мужчин более важен для общества, чем труд женщин, засело достаточно глубоко. (Лори говорила, что ее муж действительно зарабатывает больше, – правда, Люк об этом не знал. И между прочим, у нее есть докторская степень, а у ее мужа нет.)

Сексизм способствует живучести многих отрицательных реалий. Именно благодаря ему мужчины становятся главами компаний и президентами, хотя женщины – часто более компетентные специалисты и более подходящие претенденты на эти должности. Именно благодаря сексизму на матерях до сих пор лежит львиная доля забот по воспитанию детей и домашней работы, даже если они проводят в офисе столько же времени, сколько и мужчины (эти противоречия стали особенно заметны во время пандемии коронавируса). Именно благодаря ему миллионы женщин каждый год подвергаются сексуальному насилию, и лишь немногие добиваются справедливости. Несмотря на то что мы продвигаемся к построению эгалитарного общества, нам еще предстоит долгий путь, и мы не добьемся этой цели, пока в обществе не произойдет радикальных изменений в том, как мы воспринимаем детей, разговариваем и взаимодействуем с ними.

Дело в том, что сексизм зарождается и пускает корни в раннем детстве. Дети начинают делать свои умозаключения о гендерных различиях, как только замечают их – обычно к концу первого года жизни, – и сигналы, которые мы им посылаем как родители, часто невольно учат их не тому что надо. Чаще всего мы делаем это неосознанно. Хотелось бы мне сказать, что я стопроцентный сторонник гендерного равенства, но я заметила, что гораздо чаще обсуждаю внешний вид моей дочери, чем сына. Тем самым я посылаю ей сигнал, что для нее внешность важнее, чем для него, что ее самооценка в значительно большей степени, чем у него, зависит от ее внешности. Это… неправильно. Тем не менее, как показывают исследования, многие прогрессивные родители, ратующие за гендерное равноправие, способствуют укреплению устаревших, сексистских гендерных стереотипов. В одной из отрецензированных статей я прочитала: «Несмотря на то что большинство матерей придерживаются эгалитарных убеждений, на самом деле они мало что делают для того, чтобы привить эти убеждения своим детям»[122]122
  Susan A. Gelman, Marianne G. Taylor, Simone P. Nguyen, Campbell Leaper, and Rebecca S. Bigler, “Mother-Child Conversations About Gender: Understanding the Acquisition of Essentialist Beliefs,” Monographs of the Society for Research in Child Development 69, № 1 (2004): i, v, vii, 1–142.


[Закрыть].

Справедливости ради нужно сказать, что это не только наша вина. Нас всю жизнь приучали обращать внимание на гендерные различия и придерживаться общепринятых стереотипов. Мы все – продукты сексистского общества, и как бы сильно мы ни хотели отказаться от этих устаревших представлений, старые привычки часто берут над нами верх. Но ради наших детей мы в силах постепенно освободиться от них. Ведь можем же! Когда я начала более внимательно следить за тем, как общаюсь со своими детьми, я научилась обрывать себя прежде, чем успевала сказать то, что не следовало. И в некотором смысле даже хорошо, что сексизм усваивается в таком раннем возрасте. Ведь это означает, что у родителей больше влияния и возможностей перехватить идеи сексизма, витающие в обществе, чем если бы этот процесс проходил в подростковом возрасте, когда дети проявляют большую независимость.

Конечно, дети растут не в вакууме, да и вряд ли кто-то из нас хотел бы, чтобы это было так. Но мы можем ограничить влияние вредных сигналов общества, если будем внимательнее следить за собственным поведением дома. Мы можем более тщательно подбирать слова, разговаривая на темы гендера, осознаннее подходить к выбору игрушек, рода занятий, одежды и привычек, которые мы хотим привить детям, и не подпитывать вредные стереотипы. Мы также можем научить детей распознавать проявления гендерной дискриминации и понимать, какое влияние она оказывает на жизнь общества, чтобы они могли успешнее с ней бороться.

Но прежде чем рассказывать о методах гендерного воспитания, хочу кое-что пояснить. Исследования, которые я описываю в этой главе, а также жизненные истории и рекомендации, которыми я делюсь с читателями, предполагают существование двух полов. На самом деле пол не является бинарным. Дело в том, что 2 % младенцев рождаются интерсексуальными[123]123
  Melanie Blackless, Anthony Charuvastra, Amanda Derryck, Anne Fausto-Sterling, Karl Lauzanne, and Ellen Lee, “How Sexually Dimorphic Are We? Review and Synthesis,” American Journal of Human Biology 12, № 2 (March 2000): 151–166.


[Закрыть], то есть в биологическом плане не являются ни девочками, ни мальчиками. Кроме того, многие дети не идентифицируют себя с назначенным им природой полом. Так что, хотя я и упоминаю «девочек» и «мальчиков» на страницах этой книги, я признаю, что есть дети, которые не вписываются в эти упрощенные категории, и отношусь к ним с уважением.

Голубой, розовый, машинки, куклы: в чем проблема?

А теперь хочу сделать небольшое отступление и объяснить, почему сигналы, которые касаются гендерных различий и которые мы посылаем детям, оказывают на них пагубное влияние. Мне кажется, что причина не является интуитивно понятной или очевидной. Когда я была беременна дочерью, я получала от друзей и родственников кучу подарков, предназначенных для девочек: кружевные чепчики, банты для волос, столько розовых платьев, что я не знала, что с ними делать. И знаете что? После первого ребенка – мальчика – я с огромным удовольствием наряжала мою малышку в сказочно красивые платья с оборками и не видела в этом ничего особенного. То, что мы по-разному общаемся с мальчиками и девочками, не значит, что мальчики лучше девочек. В конце концов, мы не даем девочкам боевые трофеи, а мальчикам кусочки угля для рисования. Тогда почему же признавать и подчеркивать гендерные различия, которые мы видим в обществе изо дня в день, – это плохо?

Недавно я ездила в Бетлехем, чтобы встретиться с психологом Ребеккой Биглер и прояснить этот вопрос. Она только что ушла на пенсию с должности профессора психологии в Техасском университете в Остине, где проработала с 1991 года. Биглер всю жизнь занималась изучением вопросов развития предрассудков у детей. Кроме того, в кругах психологов она известна как автор теории развития межгрупповых отношений, которую она разработала совместно с Линн Либен, психологом из Пенсильванского университета. Эта теория объясняет, как и почему у детей формируются такие стереотипные взгляды на отношения между людьми, как сексизм, расизм и другие предрассудки.

Биглер – очень важная персона, поэтому я немного нервничала, подъезжая к ее дому. Однако в ее манере держаться не было ничего, что внушало бы благоговейный страх. Она производила впечатление эдакой прикольной тетушки – слегка нелепая, ярая феминистка и очень-очень умная. У нее широкая улыбка и длинные седые волосы, которые она отказывается красить в каштановый цвет, к великому огорчению ее парикмахера. (Рассказываю это потому, что считаю сексистским бытующее мнение, что женщины должны красить волосы. А решение Биглер не краситься как раз и отражает ее сущность: она женщина, которая не желает, чтобы ей указывали, кем быть и как выглядеть, и которая страстно хочет преобразовать наше общество так, чтобы парикмахеры перестали советовать женщинам закрашивать седину.)

Сидя в гостиной, стены которой от пола до потолка были заставлены стеллажами с книгами на самые разные темы, мы говорили о том, почему чрезмерное внимание родителей к гендерным вопросам вырастает в настоящую проблему. Если кратко, сказала она, то дело в том, как функционирует мозг ребенка: как он обрабатывает эту информацию и почему делает это именно так, а не иначе.

Может показаться, что маленькие дети не ведают забот и ни за что не отвечают. Вот вам, кстати, наглядный пример: только что слышала, как моя дочь во все горло распевала песню о морских свинках. Но на самом деле перед детьми стоит трудная задача: как можно скорее понять, что к чему в этом чужом мире, в котором они оказались. Чтобы решить эту задачу, они очень внимательно следят за тем, что вокруг них говорят и делают, а затем пытаются проанализировать полученную информацию и выделить самое главное.

Давайте забудем на минутку о тех сторонах нашей жизни, где гендерные различия имеют реальное значение, и сосредоточимся только на том, как они отражаются в языке. Дети, конечно, с самого раннего возраста прислушиваются к тому, что мы говорим. И мы постоянно так или иначе внушаем им мысль о том, что гендерная принадлежность имеет значение. «Мы все время используем существительные, указывающие на гендерные различия: “Доброе утро, девочки и мальчики!”, “Какая хорошая девочка”, “Мужчина на углу”, “Спроси у той леди”, – говорит Биглер. – Тем самым мы даем детям понять, что гендерная принадлежность действительно важна, иначе зачем бы вам подчеркивать это по сто раз в день?»

Существует множество визуальных характеристик, отличающих людей друг от друга: цвет и длина волос, цвет глаз, цвет кожи, праворукость или леворукость, рост и вес – и это далеко не все. Но какие из них мы упоминаем почти постоянно, когда говорим о других людях? Всякий раз, когда мы употребляем местоимения «он» или «она», мы тем самым косвенно указываем на пол человека, но не на другие его особенности. «Мы превращаем пол в индивидуальность», – говорит Биглер. Если бы мы жили в мире, где, говоря о каком-то человеке, все время упоминали бы цвет его волос, можно не сомневаться: дети быстро бы усвоили, что цвет волос – это важно. И тогда я, может быть, начала бы закрашивать свою седину.

А теперь подумайте, каким еще образом, кроме языка, мы обозначаем и разграничиваем гендерную принадлежность. Девочки и мальчики пользуются разными туалетными комнатами, играют в разных спортивных командах, в магазинах игрушки для мальчиков и девочек размещены на разных стеллажах, иногда они даже учатся в разных школах. Но и в школе учителя постоянно просят учеников построиться по гендерному признаку. Снова и снова мы вдалбливаем в голову детей мысль, что гендер является одной из важнейших социальных категорий. И вот здесь-то и начинаются проблемы.

Проблема стереотипов

Как только дети осознают, что гендерная принадлежность – это что-то очень важное, они стараются понять, какой в это вкладывается смысл. Биглер поясняет: «Мы думаем, что в мозгу ребенка происходит сложная работа, он рассуждает так: “Вы называете меня девочкой сто раз в день. Это должно что-то значить. Должно быть, девочки сильно отличаются от мальчиков”». Исходя из своих наблюдений, дети начинают делать определенные выводы, и далеко не всегда они верные.

В попытках понять смысл разных социальных категорий дети склонны к чрезмерным обобщениям и созданию жестких, но не совсем точных правил. Если хотите, своего рода грубых стереотипов. Например, что всем девочкам нравится розовое, а всем мальчикам этот цвет не нравится, или что все мальчики любят футбол, а все девочки его не любят. В более широком смысле у детей формируется понятие о фундаментальных различиях между девочками и мальчиками, о том, что мальчики никогда не должны заниматься «девчачьими делами» и наоборот.

Если вы родители, то, вероятно, знаете, что часто дети сами выступают в роли строгой полиции по гендерным вопросам. В рамках эксперимента 2003 года исследователи попросили учителей дошкольных учреждений в течение трех месяцев записывать высказывания учеников на гендерные темы[124]124
  Lindsay M. Lamb, Rebecca S. Bigler, Lynn S. Liben, and Vanessa A. Green, “Teaching Children to Confront Peers’ Sexist Remarks: Implications for Theories of Gender Development and Educational Practice,” Sex Roles 61 (May 8, 2009): 361.


[Закрыть]. Когда исследователи проанализировали записи, выяснилось, что 97 % замечаний, которые делали дети на эту тему, были отражением навязанных им грубых стереотипов. Одному мальчику, который играл с марионеткой в виде бабочки, его сверстник сделал замечание: «Тебе нужна кукла-мальчик, а эту девчачью куклу нужно отдать девочке».

Исследования показывают, что мальчики больше, чем девочки, склонны заострять внимание на том, что можно или должно делать людям в зависимости от гендерной принадлежности. Девочки также испытывают давление, предписывающее им необходимость соответствовать женскому идеалу, но не в такой степени, как мальчики: так называемые пацанки, или девчонки-сорванцы, гораздо более терпимое явление в глазах общества, чем слабые, изнеженные, женоподобные мальчики. Мужчины составляют группу с высоким статусом, поэтому теряют свои позиции в обществе, если перенимают черты, соответствующие стереотипному представлению о женщинах.

В рамках одного из исследований психолог из Орегонского университета Беверли Фагот в течение шести лет наблюдал за дошкольниками. Он обнаружил, что сверстники критиковали гендерно-неконформных мальчиков в пять-шесть раз чаще, чем их гендерно-конформных сверстников[125]125
  Beverly I. Fagot, “Consequences of Moderate Cross-Gender Behavior in Preschool Children,” Child Development 48 (1977): 902–907.


[Закрыть]. Кроме того, этим мальчикам доставалась лишь четверть положительных отзывов от сверстников. Поскольку в большинстве ситуаций мужские (маскулинные) черты ассоциируются с властью и влиянием, мальчики приносят их в жертву, когда «ведут себя как девчонки». С другой стороны, когда девочки «ведут себя как мальчишки», иногда им удается добиться влияния в группе.

Когда дети создают групповые стереотипы, они часто придумывают различия, которые не отражают реального положения дел. В своей книге «Воспитание за рамками розового и голубого» (Parenting Beyond Pink and Blue) психолог Кристия Браун, ученица и последовательница Биглер, рассказывает, как ее пятилетняя дочь Майя однажды заявила, что должна убраться в своей комнате, потому что «мальчики грязнули, а девочки чистюли», хотя у нее перед глазами был пример отца, – по словам матери, самого аккуратного человека в доме[126]126
  Christia Spears Brown, Parenting Beyond Pink and Blue: How to Raise Your Kids Free of Gender Stereotypes (New York: Ten Speed Press, 2014).


[Закрыть].

Создавая правила, касающиеся гендерных различий, дети смотрят вокруг, анализируют и критически оценивают то, что делают в этом мире девочки и мальчики, женщины и мужчины. Опираясь на примеры из повседневной жизни, они приходят к выводу, что женщины обычно готовят еду и работают учителями, а мужчины играют в футбол и служат пожарными, но, чтобы мужчины готовили, а женщины тушили пожары, – такого просто не бывает. Если они смотрят телевизор, то из разрозненных впечатлений у них может сложиться общая картина мира, где мальчики – герои и физически сильные люди, а девочки – скромницы и сильно красят губы.

Они также начинают замечать различия в распределении власти и влияния между полами, когда видят на посту президента только мужчин, а в качестве большинства супергероев – мальчиков. Они даже могут провести причинно-следственную связь: «Если большинство влиятельных постов занимают мужчины, значит, надо понимать, мужчины от природы наделены большими способностями и возможностями, чем женщины». Прямо перед президентскими выборами 2008 года Биглер с тремя коллегами опросили более двухсот детей от пяти до десяти лет о том, кто, на их взгляд, должен быть президентом Соединенных Штатов и как они относятся к тому, что в их стране никогда не было женщин-президентов[127]127
  Rebecca S. Bigler, Andrea E. Arthur, Julie Milligan Hughes, and Meagan M. Patterson, “The Politics of Race and Gender: Children’s Perceptions of Discrimination and the U.S. Presidency,” Analyses of Social Issues and Public Policy 8, № 1 (2008): 83–112.


[Закрыть]. Результаты оказались неутешительными. Пятая часть детей сказали, что президентом должен быть только мужчина, а более трети детей младше девяти лет были уверены, что по закону женщина не может быть президентом. Один девятилетний мальчик сказал: «Мужчины смелые и ответственные. Кто знает, что будут делать женщины?»

Пока девочки еще маленькие, они не чувствуют, что в чем-то уступают мальчикам. В исследовании 2017 года, опубликованном в журнале Science, психологи Лин Бян, Сара-Джейн Лесли и Андрей Симпьян рассказывали детям пяти, шести и семи лет короткую историю о человеке, который был «очень, очень умным»[128]128
  Lin Bian, Sarah-Jane Leslie, and Andrei Cimpian, “Gender Stereotypes About Intellectual Ability Emerge Early and Influence Children’s Interests,” Science 355 (January 27, 2017): 389–391.


[Закрыть]. Затем детей просили угадать, кто из незнакомых им людей на фотографиях – двое мужчин и две женщины – был главным героем рассказа. Пятилетние дети были склонны считать, что этот «очень, очень умный» персонаж – человек того же пола, что и они: мальчики выбирали мужчин, девочки – женщин. Это классический пример противопоставления ингруппы и аутгруппы: человеку больше нравится та группа, к которой он принадлежит. Однако в возрасте шести лет иерархическая структура начинает меняться. Именно тогда девочки начинают усваивать установку, что они не так умны и способны, как мальчики. Когда в рамках исследования психологи спрашивали шести– и семилетних девочек, кто из четырех незнакомцев был тем самым «очень, очень умным» героем, девочки чаще выбирали мужчину. (Мальчики указывали на мужчин вне зависимости от возраста.)

Моя дочь продемонстрировала, насколько глубоко укоренился в ней сексизм, лишь только ей исполнилось шесть лет. Она спросила меня, может ли она когда-нибудь превратиться в мальчика. Я не совсем поняла, куда она клонит, поэтому спросила: «А что, ты правда хочешь превратиться в мальчика? И если да, то почему?» Ее ответ поразил меня до глубины души: она сказала, что хочет превратиться в мальчика, чтобы когда-нибудь стать президентом. Поверьте, мы с ней не один год вели разговоры о том, что женщина может быть президентом. Мы обсуждали, как Хиллари Клинтон баллотировалась на этот пост и почти победила. Я объясняла ей, что женщины стоят во главе многих стран включая Германию и Новую Зеландию. Однако, несмотря на бесконечные разговоры на эту тему, она тем не менее чутко уловила сигналы, подаваемые обществом, и сделала вывод, что девушки просто не могут быть президентами.

По мере взросления, в возрасте восьми-десяти лет, у детей постепенно формируется когнитивная гибкость, и многие из них начинают понимать, что гендерные нормы в значительной степени основываются на социальных условностях. Они осознают, что от девочек ожидают внешней привлекательности, а от мальчиков – решительности и жесткости в поведении, но что общество в значительной степени само поддерживает и укрепляет эти стереотипы. Примерно в том же возрасте дети становятся способны формировать моральные суждения, и у некоторых из них гендерные стереотипы не смягчаются, а превращаются в догму: они начинают думать, что девочки должны быть скромными и мягкими, а мальчики – агрессивными просто потому, что «это правильно», говорит Кэмпбелл Липер, психолог по проблемам развития и социальным проблемам из Калифорнийского университета в Санта-Крусе.

Кто-то из вас сейчас, наверное, думает: «Мой сын был помешан на машинках практически с пеленок. Разве некоторые гендерные стереотипы не обусловлены скорее биологией, чем культурой общества?» Исследователи признают, что на этот вопрос трудно ответить. Отчасти потому, что невозможно отделить то, что в нас заложено природой, от воспитания, даже когда речь идет о младенцах. «Мальчики и девочки начинают копить разный биологический опыт еще во время внутриутробного развития, после рождения процесс накопления разного биологического и социального опыта продолжается, и тогда биология и социальная составляющая тесно переплетаются друг с другом, и распутать этот клубок довольно сложно», – говорит Кэрол Мартин, занимающаяся проблемами развития детей в Государственном университете Аризоны.

Тем не менее сверстники и родители даже в раннем возрасте все-таки оказывают определенное влияние на формирование гендерного поведения, и биология тут ни при чем. «По большей части это влияние выражается в том, что дети играют с игрушками, которые им покупают родители», – говорит Браун. Или подражают тому, что делают малыши того же пола – малыши, которые, возможно, тянутся к игрушкам, считающимся приемлемыми с гендерной точки зрения, так как им и раньше их предлагали или поощряли игру с ними.

Кроме того, уже в младенческом возрасте взрослые по-разному реагируют на поведение девочек и мальчиков и по-разному с ними взаимодействуют, и эти отношения оказывают влияние на формирование поведения в дальнейшей жизни. В одном классическом исследовании ученые из Корнеллского университета демонстрировали студентам колледжа видео, на котором девятимесячному младенцу показывали игрушку «попрыгунчик»[129]129
  John Condry and Sandra Condry, “Sex Differences: A Study of the Eye of the Beholder,” Child Development 47 (1976): 812–819.


[Закрыть]. Оценивая реакцию малыша, студенты чаще говорили, что младенец «злится», если им предварительно сказали, что это мальчик, и что ребенок «напуган», если им сообщали, что это девочка.

В другом исследовании трехлетние и пятилетние дети смотрели видео, на котором играли годовалые малыши, причем им сказали, что один из малышей мальчик, а другой девочка[130]130
  Susan Sterkel Haugh, Charles D. Hoffman, and Gloria Cowan, “The Eye of the Very Young Beholder: Sex Typing of Infants by Young Children,” Child Development 51 (1980): 598–600.


[Закрыть]. Даже трехлетки, описывая малыша, которого они считали мальчиком, чаще употребляли прилагательные, соответствующие стереотипному представлению о мужчинах, – сердитый, сильный, шумный и умный. Описывая девочку, дети чаще говорили: испуганная, слабая, милая и тупая (да, именно тупая). Исследования также показывают, что в общении с дочерями родители используют более богатый эмоциональный язык и более развернутые объяснения, чем в разговорах с сыновьями (в последнем случае они склонны подчеркивать только гнев)[131]131
  Amy Kennedy Root and Kenneth H. Rubin, “Gender and Parents’ Emotion Socialization Beliefs During the Preschool Years,” New Directions for Child and Adolescent Development 128 (2010): 51–64.


[Закрыть]. Эти различия могут повлечь важные последствия для того, насколько хорошо дети научатся разбираться в своих чувствах и насколько успешно смогут их контролировать.