Текст книги "Последнее волшебство"

10

Переселение в Каэр Кэмел совпало с началом новой военной кампании. Она отняла целых четыре года, четыре года штурмов и стычек, налетов и засад. Лишь в самые холодные зимние месяцы наступали недолгие передышки, а все остальное время Артур был занят ратными трудами и дважды сумел одержать над врагом крупные победы.

Первая победная битва произошла по призыву из Элмета. Сам Эоза приплыл из Германии и высадился со свежими саксонскими силами на нашем берегу, где к нему присоединились восточные саксы, давно уже осевшие севернее Темзы. Третьим острием атаки оказалась дружина Сердика, доставленная на ладьях из Рутупий. Это было грознейшее наступление со времен битвы под Лугуваллиумом. Вторгшиеся враги устремились вглубь по долине, угрожая, как и опасался Артур, прорваться сквозь горный проход. Но неожиданно наткнувшись на обновленную крепость Оликаны, они, очевидно, растерялись и промедлили под ее стенами, а тем временем по цепи сигнальных огней был передан на юг призыв к Артуру. Король Элмета вступил под Оликаной в сражение с восточными саксами, однако остальные их силы все же продвинулись через Проход дальше на запад. Артур, поспешая по западной дороге, прежде саксов успел достигнуть форта на Трибуите, перестроился и вступил с ними в бой у переправы Наппа. Разбив врага в кровопролитной битве, Артур затем бросил свою быструю конницу через Проход под Оликану и, сражаясь здесь бок о бок с королем Элмета, сумел отбросить саксов в долину. А оттуда единым сокрушительным напором потеснил их обратно, к югу и востоку, покуда они не оказались в прежних границах и саксонский «король», оглядев свои растаявшие, обескровленные рати, не признал поражение.

Поражение, как оказалось, почти окончательное. Слава Артура настолько преумножилась, что при одном звуке его имени враги обращались в бегство, а слова «Артурово пришествие» стали означать спасение. Когда в следующий раз призвали на помощь Артура – это было уже на исходе четырехлетней кампании, – стоило только грозной коннице с белым всадником во главе и с красным драконом на штандарте, реющем над светлыми шлемами, появиться на перевале Агнеда, и ряды перепуганного противника смешались, вместо битвы получилось преследование, изгнание врага с отвоеванной земли. И все время, пока шли бои, вместе с Артуром сражался Герейнт, поставленный во главе дружины, достойной его доблести и таланта. Ибо такова была награда от Артура за верную службу.

Сам Эоза в сражении при Наппе был ранен и больше уже никогда не появлялся на поле брани. У Агнеды саксов возглавлял молодой Сердик Этелинг, который немало сделал, чтобы сдержать свое устрашенное войско перед натиском Артура. В конце концов он все же отступил – соблюдая достоинство и порядок, – чтобы погрузиться на ладьи, и дал, как рассказывают, клятву, что в следующий раз, когда ему доведется ступить на британскую землю, он уже с нее никуда не уйдет и даже Артур ему в том не помеха.

Но уж с этим, мог бы я ему возразить, придется ему повременить, покуда Артура не станет.

* * *

В мои намерения не входит описывать с подробностями все события военных лет. Я пишу хронику иного рода. К тому же, кто теперь не знает о войнах Артура за освобождение британской земли и очищение берегов ее от Саксонской Угрозы? Все это записано в Виндоланде рукою Блэза или рукою тихого, почтительного писца, его помощника. А я лишь повторю здесь, что ни разу за все года, употребленные им на усмирение саксов, я не смог оказать ему помощь пророчеством или волшебством. Все, что было тогда сделано, было делом земного мужества, стойкости и самоотвержения. Двенадцать крупных сражений было выиграно, потребовалось семь лет тяжкого ратного труда, чтобы молодой король увидел наконец на своей земле свободу и расцвет мирного земледелия и ремесел.

Певцы и поэты изображают дело так, что будто бы он изгнал всех саксов из пределов Британии, но это неправда. Он убедился, как некогда Амброзий, что очистить многие мили гористого побережья, легкодоступного к тому же с моря, совершенно невозможно. Еще со времен Вортигерна, который первым пригласил саксов в Британию в качестве союзников, юго-восточный берег нашего острова считался саксонской землей, где были свои правители и свои законы. Так что у Эозы были все же основания присвоить себе титул короля. Если бы даже у Артура и достало военной силы очистить Саксонский берег, ему пришлось бы изгонять поселенцев в третьем поколении, родившихся и выросших на этих землях, чтобы они на кораблях вернулись на родину праотцов, где им, быть может, был уготован еще менее радушный прием. А если людям угрожает опасность лишиться своих домов и остаться бездомными, они будут сражаться отчаянно, до последнего. Артур понимал, что одно дело – победить в великих сражениях, и совсем другое – прогнать людей с насиженных мест в леса, в горы, в безлюдные пустыни, откуда их не выживешь, где их не достанешь и не дашь им открытый бой. Это была бы война на долгие-долгие годы, война, не сулящая победы. У него перед глазами был пример Древних людей. Римляне оттеснили их с удобных земель в пустынные горные леса – и через четыреста лет они все еще обитали там, в своих недоступных горах, когда римлян на острове уже не стало. Поэтому Артур, смирившись с существованием саксонских королевств на британской земле, озаботился укрепить границы с ними, чтобы их короли из страха перед ним не смели высунуться из своих пределов.

Артуру исполнилось двадцать лет. В конце октября он возвратился в Камелот и сразу же собрал совет королей и пэров. Я присутствовал на этом совете, иногда, будучи спрошен, высказывал свое мнение, но в основном только слушал и смотрел; советы, которые давал ему я, давались с глазу на глаз, за закрытыми дверями; в глазах же публики все его решения принимались самостоятельно. Он действительно многое решал по-своему, и я, чем дальше, тем все охотнее предоставлял его собственному разумению. Подчас он горячился, выказывал недостаток опыта, не умел соразмерить главное и второстепенное; но судил, никогда не поддаваясь порыву, и при всей самоуверенности победителя строго придерживался правила сначала выслушивать, что скажут другие, а уж в заключение говорил сам, и каждому советнику казалось, что и он повлиял на решение короля.

Среди прочих обсуждавшихся вопросов зашла речь о новой женитьбе короля. Я видел, что для Артура это была неожиданность, он внутренне встрепенулся, но промолчал, а потом, успокоившись, стал слушать, что говорят старшие мужи. Это были знатоки родословных таблиц, земельных владений и притязаний. А я, слушая их, думал о том, что тогда, когда Артура провозглашали королем, они не желали о нем слышать. Зато теперь даже его товарищи-рыцари не были ему преданы более. Победитель Артур сумел завоевать и сердца старцев. Теперь послушать их, так можно подумать, что каждый из них сам разыскал никому не известного Артура в чаще Дикого леса и лично вручил ему императорский меч.

И еще можно было подумать, что каждый из них печется о женитьбе своего любимейшего сына. Они гладили бороды и качали головами, перебирали и обсуждали имена, даже горячились, споря, но так и не достигли общего согласия, покуда один уроженец Гвинедда, родич самого короля Маэлгона, сражавшийся все эти годы вместе с Артуром, не поднялся и не произнес речь о своей родной стороне.

Если уж черноволосый валлиец, вскочив на ноги, разразился речью, то он, как бард на пиру, будет строить ее по всем законам просодии и декламации и доведет до конца ох как не скоро. Но этот говорил так необыкновенно цветисто и голос его гудел так изумительно красиво, что все откинулись в креслах и внимали ему с восхищением, как внимают пирующие торжественной песне.

А он превозносил свой родной край, живописные долины и холмы, и синие озера, и пенный прибой у береговой черты, орлов, и оленей, и малых певчих птах, и храбрость мужей, и красоту женщин. Вслед за тем услыхали мы про поэтов и певцов, про яблоневые сады и цветущие луга, про богатые стада овец и коров и рудные жилы в каменных породах. Отсюда последовала славная история его страны, битвы и победы, и доблесть в поражении, и горечь ранней смерти, и плодоносная сила юной любви.

Это уже было ближе к делу; Артур поднял голову.

Все богатства, вся красота страны, продолжал говорящий, все ее геройство сосредоточились в роду ее королей. Этот род (тут я перестал слушать с прежним вниманием: я наблюдал за Артуром в тусклом свете дымного светильника и у меня болела голова) имеет родословную блестящую и древнюю, идущую чуть не от праотца Ноя…

И есть, разумеется, принцесса. Юная, прелестная, в жилах ее течет кровь древних валлийских королей, смешанная с кровью старинного и славного римского рода. У самого Артура происхождение не выше… Теперь становилось понятно, к чему клонил многословный оратор и что подразумевал его взгляд, вопросительно устремленный на молодого короля.

И зовут ее, оказывается, Гвиневера.

* * *

Я снова видел их вдвоем. Бедуир, смуглый, горячий, влюбленными глазами глядящий на другого; и Артур – Эмрис, в двенадцать лет уже командир, весь – пыл и высокий огонь жизни. Белая тень совы пролетела между ними, гвенхвивар, тень страсти и горя, высокого стремления и рыцарского странствия, которое увело Бедуира в мир призраков и оставило Артура одиноко дожидаться в лучах славы, когда придет срок самому ему стать легендой, святым Граалем.

* * *

Я опять оказался на совете. Жестоко болела голова. Резкий свет, то вспыхивая, то тускнея, нещадно бил по глазам. Под одеждой по спине и бокам сбегали струйки пота. Намокшие ладони соскальзывали с резных подлокотников. Я изо всех сил старался дышать размереннее и усмирить колотящееся молотом сердце.

Никто ничего не замечал. Прошло много времени. Заседание королевского совета подошло к концу. Артур в окружении молодых людей разговаривал и смеялся. Старцы остались сидеть на прежних местах, но непринужденно, привольно беседовали между собой. Вошли слуги с подносами и кувшинами, потекло вино. Разговоры плескались вокруг меня, словно волны прилива. Звучала радость, слышалось всеобщее облегчение: дело сделано, быть новой королеве и наследникам. Кончились войны, Британию, единственную из бывших провинций Рима, под защитой королевских крепостей ожидало безопасное, солнечное будущее.

Артур оглянулся и встретился взглядом со мною. Я не пошевелился и не произнес ни слова, но смех замер на его губах. В одно мгновение король был уже на ногах и устремился ко мне, как брошенное в цель копье, на ходу мановением руки повелевая всем держаться в отдалении.

– Мерлин, что с тобой? Это свадьба? Ты ведь не думаешь, что из-за нее…

Я покачал головой. Боль резанула, как пила. Кажется, я вскрикнул. Когда король вскочил, разговоры за столами зазвучали тише; теперь же воцарилась полная тишина. Тишина, и обращенные ко мне взгляды, и неровный, слепящий свет огней.

– Что с тобой, Мерлин? Ты болен? Ты можешь говорить?

Голос его зазвучал, набирая силу, отразился от стен и, постепенно завихряясь, стих. Но мне он был безразличен. Мне все было безразлично, кроме потребности говорить. Пламя факелов полыхало у меня в груди, горящее масло, пузырясь, разливалось по жилам. Воздух врывался в легкие, едкий и густой, как дым. Но когда я наконец нашел слова, они удивили меня самого. Мне помнилась только сцена из прошлого, внутренность Гиблой часовни, видение, которое могло что-то означать, но могло и не означать. Но то, что я произнес громким, надсадным голосом, заставившим Артура вздрогнуть и отпрянуть как от удара, а всех остальных, кто там был, вскочить из-за столов, было исполнено совсем иного значения.

– Война еще не кончена, король! Скорее на коня – и в путь! Они нарушили мир и скоро будут у Бадона! Мужчины и женщины испускают дух, захлебываясь в крови, дети плачут, умирая на копье, как цыплята на вертеле. И нет рядом с ними короля, чтобы встать на их защиту. Поспеши же туда, о венценосный полководец! Никто, кроме тебя, не может их спасти, одного тебя призывает народ! Отправляйся туда со своими рыцарями и положи конец разбою! Ибо, как стоит земля и светит солнце, о король Артур Британский, это будет твой последний бой, твоя последняя победа! Спеши!

Безмолвно внимали все моим речам. Те из советников короля, кто никогда прежде не слышал, как я произношу пророчества, стояли белы как мел; все осенили себя охранительным знамением. Я дышал громко и тяжело, точно старец, из последних сил отгоняющий смерть.

Но потом среди молодых раздались недоверчивые, даже насмешливые речи. Это было не удивительно. Рассказов о моих прошлых подвигах ходило много, а ведь иные из этих рассказов были откровенными измышлениями поэтов, и все успели войти в песни, оказались расцвечены в пестрые цвета легенд. Последний раз я прорицал под Лугуваллиумом, перед тем как Артур поднял заповедный меч; мои недоверчивые слушатели были тогда малыми детьми. Они знали меня только как строителя и врача и как тихого советника короля, к чьему мнению он прислушивался.

Ропот поднялся вокруг меня, словно ветер в древесных кронах:

– Никто не видел сигнальных огней, о чем же он толкует? Неужто Верховному королю собираться в поход по одному его неподтвержденному слову? Ишь какие страсти наговорил. Разве мало Артур сделал, и мы с ним? Мир прочен, это ясно всякому. Бадон? Где это – Бадон? А-а, саксы теперь оттуда нипочем не нападут… М-да, если они двинутся туда, встретить их будет некому, в этом он прав… Да нет, вздор, просто старик опять ума лишился. Помните, тогда, в лесу, на кого он был похож? Совсем помешался, одно слово… Вот и теперь опять, видно, прежняя болезнь к нему вернулась.

Артур не сводил с меня глаз. А шепотки у него за спиной не стихали. Кто-то предложил послать за лекарем. Люди приходили, уходили. Но король ни на кого не обращал внимания. Мы с ним были словно одни. Вот он протянул руку и сжал мне запястье. Сквозь головную боль я ощутил его молодую силу, он бережно усадил меня в кресло. А ведь я и не заметил, как встал. Затем он вытянул другую руку, и кто-то вложил в нее кубок с вином. Он поднес вино к моим губам.

Но я отвернул голову.

– Нет. Оставь меня. Теперь ступай. Верь мне.

– Клянусь всеми богами на свете, – хрипло произнес он, – я тебе верю. – Он резко обернулся: – Ты, ты и ты, отдайте приказы. Мы выезжаем немедленно. Распорядитесь. – А потом снова обратился ко мне, но проговорил так, чтобы слышали все: – Ты сказал – победа?

– Победа. Неужели ты сомневаешься?

На миг, сквозь головную боль, я увидел его лицо – лицо мальчика, по слову моему протянувшего руку в белое пламя и поднявшего волшебный меч.

– Я ни в чем не сомневаюсь, – произнес Артур.

И, со смехом наклонясь, поцеловал меня в щеку и в сопровождении своих рыцарей быстро вышел вон.

Боль как рукой сняло. Я опять мог дышать и смотреть. Встав с кресла, я пошел следом за ним на воздух. Те, кто еще оставались в зале, сторонились, пропуская меня. Ни один не осмелился окликнуть, задать вопрос. Я взошел на стену и посмотрел вдаль. Дозорный при виде меня удалился, пятясь задом и вытаращив глаза. Слухи уже разошлись по всей крепости. Я поплотнее закутался в плащ и огляделся.

Они уже скакали по дороге – маленький отряд, который должен был противостоять саксонской силе в последней, решающей битве за Британию. Дробный стук копыт постепенно замер в ночи. К северу в этой непроглядной тьме высилась невидимая гора Тор. Ни огонька, ни отблеска на ее вершине. И за ней, до самого горизонта, тоже ни огня, ни отблеска. И к востоку не видно огней, и к югу – нигде не полыхают сигнальные костры. Один только знак беды – мое слово.

И вдруг из ветреной темноты донеслись какие-то звуки. Поначалу мне почудилось, что это эхо отдаленного галопа; потом, слыша словно бы клики и лязги битвы, я подумал, что ко мне вернулось давешнее видение. Но голова моя была ясна, и ночь вокруг, полная теней и звуков, оставалась земной ночью.

А звуки приближались и вот уже пронеслись в черном воздухе прямо над головой. То была стая диких гусей – свора небесных псов. Бешеная охота бога Ллуда, владыки Потустороннего мира, которая носится по небу во время войн и бурь. Они снялись с озера и летели со стороны Тора, рассекая ночную тьму, описали дугу над Каэр Кэмелом и устремились обратно, оставляя позади спящий остров, и дальше, дальше, покуда их трубные клики и гремящие крылья не смолкли за пределами ночи в той стороне, где находится гора Бадон.

А перед зарей по всей британской земле вспыхнули сигнальные костры. Предводитель саксов, чье имя еще оставалось неизвестно, едва успел ступить на окровавленную сушу, как из сумрака ночи быстрее, чем летят птицы в поднебесье, быстрее, чем бегут от горы к горе огненные сигналы, прискакал Верховный король Артур со своими избранными рыцарями и разгромил их, уничтожил варварские силы, так что во все время, покуда жил он и его присные, не ведала более саксонской угрозы британская земля.

Так мой бог снова явился мне, слуге своему Мерлину. Назавтра я оставил Каэр Кэмел и поехал искать укромное место, чтобы построить там себе дом.

КНИГА ТРЕТЬЯ.
ЯБЛОНЕВЫЙ САД

1

К востоку от Каэр Кэмела тянутся лесистые зеленые холмы, и кое-где на их вершинах, в зарослях папоротников и кустов, прячутся остатки жилищ и укреплений, сохранившиеся от прежних времен.

Одно такое место я давно приметил, и теперь, блуждая по холмам и долинам, я забрел туда опять и нашел, что оно мне вполне подходит. В укромном углублении между двумя травянистыми склонами бил ключ, маленький ручеек бойко сбегал вниз на дно долины, где протекала речка. Когда-то в незапамятные времена здесь было поселение людей, еще и теперь, когда низкое солнце косо освещало землю, под ней угадывались сглаженные очертания стен. Поселение это давным-давно исчезло, но потом, в более трудные времена, здесь обосновались другие люди и построили себе башню, нижняя половина которой стояла и по сию пору. Сложена была башня из римского камня, взятого с холма Кэмел. Ровно стесанные каменные грани проглядывали из-под корней молодых деревьев и в гуще язвящих призраков, неизменно заступающих место ушедшего человека, – в зарослях крапивы. Но и крапива была здесь нелишняя: будучи высушена и подмешана к другим травам, она помогает от многих недугов, а я был намерен, устроив себе жилище, разбить сад и заняться выращиванием целебных трав, этим высшим из искусств мирного времени.

Ибо у нас наконец настало мирное время. Не успел я еще померить шагами основание моего будущего дома, как пришло известие о победе на горе Бадон. Из подробного письма Артура явствовало, что это было действительно решающее сражение, теперь Верховный король мог диктовать свои условия, и прежде всего установить окончательно границы своего королевства. В обозримом будущем ожидать новых набегов и даже простого сопротивления со стороны врага не приходилось, писал Артур. Хоть я и не присутствовал на поле боя, но я и сам знал, что знал, и приготовился строить себе мирный дом, где я смогу жить в одиночестве, которого мне все это время так не хватало, и в то же время невдалеке от шумного города, где будет находиться Артур.

Пока еще не началось большое строительство в городе, можно было и мне воспользоваться услугами Артуровых каменщиков и плотников. Я созвал мастеров, они выслушали мои пожелания, покачали головами и бодро принялись за дело.

А задумал я небольшой, можно сказать – деревенский, дом в распадке между двумя холмами, окнами на юг и на запад, так чтобы открывался вид на дальние взгорья. С севера и востока его ограждали склоны холмов, а небольшой пригорок прятал от редких путников, которые двигались вниз по дороге. Я восстановил башню и пристроил к ней одноэтажное здание с квадратным внутренним двориком на римский лад. В одном его углу, образованном жилым строением и кухней, возвышалась башня, напротив стояли мастерская, кладовые и амбары. С северной стороны двор загораживала каменная стена с черепичным навершьем, у этой стены я намеревался посадить самые нежные мои растения. У меня давно было задумано то, что теперь, покачивая головами, осуществили каменщики: стену выложили внутри полую, туда по глиняным трубкам будет подниматься из подклети дома теплый воздух, так что даже зимой винограду и персикам можно не опасаться холода, да и по всему саду распространится тепло, не говоря уж о солнечных лучах, которые тоже будут нагревать северную стену. Это был первый известный мне опыт такого рода в строительстве, но позднее так строили в Камелоте и в другом дворце Артура – в Каэрлеоне. Маленький акведук отводил воду из ручья в бассейн посреди двора.

Строители, которым прискучило столько лет возводить одни военные сооружения, работали весело и споро. Зима в тот год стояла мягкая. Я съездил в Брин Мирддин, проследил за отправкой моих книг и наиболее ценных лечебных запасов, потом провел Рождество с Артуром в Камелоте. После Нового года в мой новый дом пришли столяры, и к весне все было готово, мастера освободились и могли приступить к большим строительным работам в городе.

У меня до сих пор не было своего слуги, и теперь я начал искать себе подходящего помощника – задача не из легких, мало кто приспособлен для моего затворнического, необычного образа жизни. Я ложусь и встаю не тогда, когда другие хозяева, ем и сплю мало и подолгу пребываю в молчании. Можно было бы, конечно, купить раба, который поневоле терпел бы все мои прихоти, но я никогда не любил купленной преданности. И снова, как прежде, на помощь пришла удача. У одного из местных каменщиков оказался дядя садовник; услышав рассказ про стену с подогревом, он неодобрительно покачал головой и пробурчал что-то про новомодную иноземную чушь, однако с тех пор всегда с живейшим интересом расспрашивал о ходе строительства. Имя его было Варро. Он с радостью поступит ко мне в услужение, сообщил его племянник, да еще приведет с собой дочку, чтобы было кому убирать и стряпать.

На том и порешили. Варро не медля приступил к расчистке земли и вскапыванию гряд, его дочь Мора принялась мыть и проветривать, и вот, в один прекрасный погожий день ранней весной, когда под зазеленевшими кустами боярышника только-только проглянули светло-желтые первоцветы, а в ложбинках, окруженных золотистым дроком, жались под теплый бок маток новорожденные ягнята, – в такой славный денек я привязал под навесом своего коня, распаковал большую арфу – и поселился у себя дома.

* * *

А вскоре меня навестил Артур. Я сидел на скамье между колоннами моей маленькой галереи и в ярком свете солнца сортировал семена, которые собрал прошлым летом и хранил в пергаментных пакетиках. Вдруг снаружи послышался конский топот и звон доспехов; однако ко мне король вошел один, без свиты. Варро, выпучив глаза и кланяясь, попятился, прижав к груди лопату; я встал, а Артур приветственно вскинул руку.

– Совсем маленький, – были его первые слова, после того как он огляделся.

– Ничего. Ведь он только для меня.

– Только! – Король засмеялся и еще раз обернулся вокруг. – М-да, если кому нравятся собачьи конурки, а это, по-видимому, твой вкус, то надо признать, он очень мил. А там – твоя знаменитая стена? Я слышал о ней от каменщиков. Что ты возле нее посадишь?

Я ответил и провел его по всему саду. Артур, смысливший в садах не больше, чем я в битвах, но ко всему новому относившийся с неизменным интересом, смотрел, расспрашивал, трогал, надолго задержался у стены с обогревом, вникал в устройство маленького акведука, проводившего воду в бассейн посреди двора.

– «Вербена», «Ромашка», «Окопник», «Календула», – читал он, перебирая пакетики с семенами на скамье. – Помню, Друзилла выращивала календулу. И заваривала ее для меня, когда у меня болели зубы. – Он еще раз огляделся вокруг. – А знаешь, тут уже чувствуется покой, точно в Галаве. Не знаю, как для тебя, а для меня очень хорошо, что ты не поселился в Камелоте. Я буду знать, что всегда смогу, устав, найти здесь тихое убежище.

– Надеюсь. Ну, вот пока и весь сад. Здесь я разобью цветник, а снаружи насажу фруктовые деревья. Там сохранилось несколько старых яблонь, они неплохо плодоносят. Не хочешь ли теперь войти и осмотреть дом?

– Душевно рад, – ответил он с неожиданной галантностью; я удивленно посмотрел на него: его любезный тон, оказывается, предназначался не мне, а Море, которая вышла на порог, чтобы вытрясти на ветру какое-то полотнище. Ветер обтянул платье вокруг ее ног и живописно разметал ее золотистые волосы. Она перестала трясти полотнище, подняла руку, чтобы отвести их от лица, но, увидев Артура, зарделась, хихикнула и бросилась обратно в дом. Из-за двери блеснул влажный глаз, но тут она заметила меня и пропала. Дверь затворилась. Девушка, конечно, даже не подозревала, кто этот заглядевшийся на нее молодой человек.

Он усмехнулся.

– Через месяц я женюсь, – сказал он мне. – Так что перестань меня сторожить. Я буду идеальным мужем.

– Не сомневаюсь. Разве я тебя сторожил? Это не мое дело, я только должен предупредить тебя, что садовник, которого ты видел, ее отец.

– И дюжий малый, сдается мне. Ну хорошо, постараюсь сдержать свой пыл до начала мая. Свидетель бог, я уже натерпелся бед из-за своей пылкости и еще небось натерплюсь.

– Как идеальный муж?

– Я о прошлом. Ты же сам предрек, что оно дотянется за мною в будущее. – Он говорил шутя, чувствовалось, что прошлое от него сейчас далеко. Едва ли воспоминания о Моргаузе мешали ему теперь спокойно спать. Он последовал за мною в дом и, пока я доставал вино и наполнял кубки, и здесь обследовал все углы.

В моем доме было только две комнаты. Большая двухсветная комната занимала две трети от длины дома и всю его ширину, окна выходили во внутренний двор и на холмы. Дверь из нее открывалась под своды маленькой галереи. Сегодня дверь впервые была распахнута по случаю теплой погоды, и солнечный квадрат лежал на терракотовых плитах пола. В дальнем конце комнаты был расположен очаг, над ним широкий дымоход. В Британии нельзя обойтись обогреваемыми полами, нужны еще и печи в доме. Очаг в этой комнате был выложен плитами серого сланца, а на стенах из тесаного камня висели дорогие ковры, привезенные мною с Востока. Стол и скамьи были дубовые, из одного ствола, а большое кресло, как и сундук под окном, содержащий все мои книги, – из вяза. Низкая дверь вела в просто убранную спальню, где стояла лишь кровать да шкаф для платья. За окном, побуждаемый, быть может, смутными воспоминаниями детства, я посадил одинокое грушевое дерево.

Все это я показал Артуру, а потом повел его в башню. Вход в нее был со двора, в углу галереи. В нижнем ярусе находилась рабочая комната, она же кладовая, где я сушил травы и готовил снадобья. Здесь стоял только большой стол, табуреты и шкафы, а в углу была сложенная из камня плита с духовкой и печью для обжига углей. Каменная лестница у стены вела на верхний ярус. Я предполагал оборудовать себе здесь кабинет для занятий. Пока же в голых стенах было пусто – только письменный стол, одно кресло и ящики с таблицами и астрономическими инструментами, которые я привез из Антиохии. В углу – жаровня на треноге. Я распорядился пробить в стене башни окно на юг, и оно было не забрано роговой пластиной и не занавешено: я не очень-то чувствителен к холоду.

Артур обошел круглую комнату, пригибался, повсюду заглядывал, приоткрывал ящики и шкафы, высунулся боком из узкого оконца – он наполнял тесное помещение своей неукротимой жизненной силой, так что даже мощные, римской кладки стены, казалось, не в силах были сдержать его напора.

Когда мы возвратились вниз, он поднял кубок с вином и обратился ко мне:

– За твое новое жилище. Как ты его назовешь?

– Яблоневый сад.

– Мне нравится. Подходящее название. Так за Яблоневый сад и за то, чтобы ты жил в нем долго-долго.

– Спасибо. И за моего первого гостя.

– Вот как? Значит, я у тебя первый? Пусть же их будет еще много, и пусть они все приходят с миром. – Он поставил на стол пустой кубок и опять огляделся. – Здесь уже царит покой. Да, мне понятен твой выбор… Но уверен ли ты, что сверх этого тебе ничего не надо? Ты знаешь, как знаю и я, что все мое королевство по праву принадлежит тебе, половину я отдам тебе сразу, только молви слово, клянусь?

– Да нет уж, пока не надо. У меня и так с этим королевством было слишком много хлопот, чтобы еще зариться на место монарха. Ты можешь побыть здесь немного? Не хочешь ли поесть? С Морой со страху случится припадок, ведь она, уж конечно, успела сбегать к отцу и узнать, что за молодой гость к нам заехал, но не сомневаюсь, у нее что-нибудь найдется.

– Нет, спасибо, я не голоден. У тебя что же, только эти двое слуг? А кто же тебе стряпает?

– Мора.

– И как, хорошо ли?

– Что? Ах да, неплохо.

– Как я понимаю, ты просто не заметил. Ну, знаешь ли! Позволь, я пришлю тебе повара. Мне неприятно думать, что ты тут живешь на крестьянской пище.

– Прошу тебя, не надо. Общество двоих в течение целого дня – это самое большее, что я способен выдержать. По счастью, они уходят на ночь к себе. И все получается как нельзя лучше, поверь.

– Что ж, ладно. Но позволь мне сделать для тебя что-нибудь, преподнести тебе какой-нибудь подарок.

– Когда у меня возникнет в чем-нибудь нужда, я непременно обращусь к тебе с просьбой, обещаю. А теперь расскажи, как продвигается строительство. Боюсь, я был тут слишком поглощен своей собачьей конурой и ничего не знаю. Успеют ли кончить работы к свадьбе?

Он покачал головой.

– Разве что к лету можно будет привезти туда королеву. А на свадебные торжества я поеду в Каэрлеон. Они назначены на май. Ты приедешь?

– Если я тебе там не буду нужен, я предпочел бы не ездить. Мне слишком много пришлось путешествовать в последние годы, и это начало сказываться на моих силах.

– Воля твоя. Нет, больше вина не надо, благодарю. Еще одну вещь я хотел у тебя спросить. Помнишь, когда зашла речь о моей женитьбе – о моей первой женитьбе, – ты как-то сомневался. Насколько я понял, у тебя тогда было предчувствие несчастья. Если так, оно оправдалось. Скажи мне, а теперь, на этот раз, ты не испытываешь сомнений?

Мне говорили, что, если я захочу, лицо мое становится непроницаемым. Я посмотрел ему прямо в глаза и ответил:

– Ни малейших. А почему ты спрашиваешь? Ты что, сам сомневаешься?

– Нисколько. – Быстрая улыбка. – Пока, во всяком случае. Ведь мне сообщают, что она – само совершенство. Все рассказывают, что она хороша, словно майское утро, все наперебой твердят то, се, пятое и десятое. Это уж как заведено. Однако довольно будет, если у нее чистое дыханье и покладистый нрав… Ах да, и приятный голос. Мне, знаешь ли, нравятся благозвучные голоса. И коли так, мне не найти себе лучшей пары. Как валлиец, Мерлин, ты должен это подтвердить.