Текст книги "Последнее волшебство"

– Да, я подтверждаю. Я согласен со всем, о чем тогда толковал Гвил. Когда же ты отправляешься в Уэльс, чтобы привезти невесту в Каэрлеон?

– Я не смогу поехать сам. Мне через неделю надо отправляться на север. А за ней я посылаю Бедуира и с ним Герейнта и – чтобы оказать ей почести, раз я не смогу прибыть сам, – короля Мельваса из Летней страны.

Я кивнул, и разговор перешел на цели предстоящей ему поездки на север. Он ехал осматривать оборонительные сооружения на северо-востоке. Лотов родич Тидваль держал теперь Дунпелдир якобы от королевы Моргаузы и от Лотова первородного сына Гавейна, но на самом деле королева со своим семейством прочно обосновалась на Оркнеях и не собиралась их покидать.

– Что лично мне очень даже по душе, – равнодушно заключил Артур. – Однако из-за этого на северо-востоке возникли кое-какие затруднения.

Он объяснил мне, о чем идет речь. Все дело было в герцоге Агвизеле, владельце неприступного замка Бремениум, что расположен среди холмов Нортумбрии, где проходит, подымаясь к Чевиотским горам, Дерийский тракт. Пока на севере правил Лот, Агвизель готов был действовать под его началом, «как шакал», по презрительному замечанию Артура, заодно с Тидвалем и Уриеном.

– Но теперь, когда на место Лота сел Тидваль, – разъяснял Артур, – Агвизель считает, что он и сам ничем не хуже. До меня дошли слухи – правда, у меня нет доказательств, – что, когда в последний раз англы высадились в устье реки Алаунус, их там встретил Агвизель, и не с войной, а для переговоров с их главарем. Ну а куда он, туда и Уриен, два братца-шакала, строящие из себя львов. Они, может быть, думают, что я далеко и ничего не узнаю, но я их разуверю и явлюсь к ним в гости как снег на голову. Явлюсь якобы для того, чтобы осмотреть состояние Черного вала. Насколько я понимаю, Агвизеля необходимо под тем или иным предлогом лишить власти, но меры принимать надо осторожно, чтобы не возбудить противодействия со стороны Тидваля и Уриена. Покуда я еще не заручился союзом с западными саксами, допускать, чтобы отпали короли севера, никак нельзя. Если придется убирать Тидваля, это может привести к возвращению в Дунпелдир Моргаузы – мелочь, в общем-то, по сравнению с главным, однако день, когда она снова сядет в замке на большой земле, не будет для меня радостным днем.

– В таком случае лучше, чтобы он никогда не настал.

– Вот именно. И я постараюсь, чтобы так и было. – Он поднялся и осмотрелся в последний раз. – Приятно у тебя тут. Но боюсь, до отъезда я больше не успею с тобой повидаться, Мерлин.

– Пусть же пребудут с тобою боги, мой милый. В этой поездке и во время твоего бракосочетания. Ну а когда-нибудь, когда сможешь, приезжай ко мне опять.

Он вышел. Комната стала опять просторной, воздух в ней взволновался и снова наполнился покоем.

2

Покоем была исполнена вся та весна. Вскоре после отъезда Артура на север я побывал в Камелоте, посмотрел, как там продвигаются строительные работы, и, убедившись, что все идет хорошо, оставил их завершение на Дервена, а сам с радостью возвратился в свое новое убежище, словно к себе домой в Брин Мирддин. Остальное время до наступления лета я был занят своими делами, проводил посадки в саду, писал письма Блэзу и по мере зацветания трав собирал по окрестностям целебные растения.

Артура я до свадьбы больше не видел. Гонец принес мне однажды краткую, но благоприятную весть. Артур получил доказательства измены Агвизеля и напал на него в Бремениуме. Подробности не сообщались, но Артур завладел замком и казнил Агвизеля, однако так, что не возбудил против себя ни Тидваля, ни Уриена и никого из их родичей. Более того, Тидваль даже принимал участие вместе с Артуром в штурме Бремениума. Как Артуру удалось этого достигнуть, он не писал; но со смертью Агвизеля в мире стало чище, а поскольку наследников после Агвизеля не осталось, Артур мог посадить в замок, охраняющий Чевиотский перевал, человека по своему выбору. Он выбрал Бревина, на которого мог полностью положиться, и, довольный, возвратился в Каэрлеон.

В назначенное время прибыла в Каэрлеон леди Гвиневера в сопровождении королевского эскорта: Мельваса, Бедуира и отряда рыцарей Артура. Кей с ними не поехал, ему, как королевскому сенешалю, долг предписывал находиться в замке, где шли приготовления к пышному празднеству. Позднее мне рассказывали, что отец невесты предложил назначить свадьбу на начало мая, а Артур, мгновенье поколебавшись, ответил «нет», притом с такой решительностью, что все просто подняли брови. Только и всего. Других разногласий не возникло. Все остальное прошло без сучка без задоринки. Ясным солнечным днем в исходе мая молодые сочетались браком, и Артур второй раз возвел новобрачную на королевское ложе, только теперь в их распоряжении было вдоволь дней и ночей. Потом, в первые недели лета, они приехали в Камелот, и тогда я смог увидеть своими глазами вторую Гвиневеру.

Королева Гвиневера из Северного Уэльса обладала не только добрым здоровьем и чистым дыханьем; она была красавица. Чтобы описать ее, потребовалось бы позаимствовать у старых бардов все их древние обороты: волосы цвета спелой ржи, очи как летние небеса, кожа нежнее цветочного лепестка и гибкий стан. Ко всему этому надо еще прибавить живость нрава, щедро расточающего вокруг радость и веселье, – вот тогда можно представить себе ее особое очарованье. Ибо она была очаровательна. На пиру по случаю ее прибытия в Камелот я весь вечер следил и видел, что не один король, но и другие не в силах отвести от нее глаз. Это будет королева, которая станет властвовать не только над Артуром, но и над всеми его рыцарями. Кроме, пожалуй, Бедуира. Он один не пожирал ее глазами, а сидел еще задумчивее, чем обычно, погруженный, наверно, в свои грезы; что же до Гвиневеры, то она едва ли раз взглянула в его сторону. И мне подумалось, что уж не произошло ли промеж ними что-нибудь неладное на пути из Северного Уэльса? Вон Мельвас ловит каждое слово, слетающее с ее уст, и взирает на нее с тем же обожанием, что и остальные рыцари, хоть и превосходит их годами.

То было, помнится, особенно погожее лето. Сияло жаркое солнце, время от времени проливались благодатные дожди и дули теплые ветры, так что в полях созрел урожай, какого не припомнят старожилы; коровы и овцы нагуляли гладкие бока, и настала наконец пора жатвы. И хотя по воскресеньям благовестили колокола христианских храмов, а у дорог, где прежде были насыпаны груды камней или белели статуи богов, теперь стояли кресты, все равно крестьяне, радостно занимаясь своими трудами, возносили хвалу молодому королю не только за мир, который он им подарил, но также и за самый урожай, столь богатый и щедрый. Для них молодой властитель был источником благ и побед, как недужный Утер в последние годы своего правления был причиной бед и недорода по всей стране. И еще простые люди повсюду – как и придворные в Камелоте – нетерпеливо ждали оповещения о том, что молодая королева затяжелела наследником престола. Но лето склонилось к концу, наступила осень, и, хотя была собрана богатая жатва, королева что ни день скакала на лошади со своими дамами по лесам и лугам, по-прежнему стройная и гибкая, и никакого оповещения сделано не было.

В Камелоте больше уже никого не тревожила память о прежней королеве, которая сразу понесла и погибла в муках. Здесь все начиналось наново, все сверкало, строилось, создавалось. Королевский дворец был уже готов, приступили к работе золотильщики и камнерезы, трудились ткачихи и вышивальщицы, каждый день в новую столицу привозили дорогие товары: вазы, серебро, золото; на дорогах не было проезда от торгового люда. То был расцвет молодости и смеха, строительства и торжества; мрачные годы были забыты. А что до «белой тени» моих печальных предчувствий, то я начал склоняться к мысли, что это ранняя кончина той, первой, миловидной Гвиневеры упала тенью поперек света и до сих пор таится, как призрак, в глухих углах. Но мне Гвиневера нигде не являлась, а Артур если и вспоминал ее, то не обмолвился ни единым словом.

Так прошли четыре зимы; дворцовые башни блестели свежей позолотой, на границах сохранялось спокойствие, урожаи собирались щедрые, и люди привыкли к миру и процветанию. Артуру исполнилось двадцать пять лет. Он сделался молчаливее, чем прежде, чаще отлучался из дома и все дольше оставался в отлучке. Потом герцогиня Корнуэльская родила Кадору сына, и Артур отправился на юг, чтобы быть его восприемником, а королева Гвиневера осталась дома. Сначала все радостно зашептались, что-де, уж наверно, у королевы есть веская причина не пускаться в путешествие; однако король со свитой уехал и вернулся и снова уехал, морем, в Гвинедд, а королева в Камелоте все так же скакала на коне, смеялась, танцевала и устраивала приемы, изящная, как девушка, и по виду беззаботная, как птица.

Однажды ранней весной, в дождливый пасмурный день, когда уже начали сгущаться сумерки, к моим воротам подъехал всадник. Он принес известие о том, что король по-прежнему в отсутствии и назад его ждут не раньше чем через неделю. А королева Гвиневера исчезла.

Эту весть мне привез сенешаль Кей, названый Артуров брат, сын графа Эктора Галавского. Был он тремя годами старше Артура, высок и могуч – широкие плечи и во всю щеку румянец. Храбрый и умелый воин, он в отличие от Бедуира был неспособен вести за собой других, у него не хватало для этого душевной чуткости и воображения, и этот же изъян делал его бесстрашным в бою. Мечтатель и поэт, Бедуир страдал вдесятеро против него, он был тоньше и несравненно умнее.

Кей был тверд в исполнении своего долга и, поскольку королевский двор был оставлен на его попечение, явился ко мне собственной персоной, сопровождаемый одним-единственным слугой. И притом рука у него была на перевязи, вид обессиленный и при всей его обычной невозмутимости страшно озабоченный. Он рассказал мне о том, что произошло, сидя у горящего очага, от которого в стропилах потолка бились отблески света. Я угостил его нагретым вином с пряностями и настоял на том, чтобы он освободил из перевязи и дал мне осмотреть поврежденную руку.

– Меня прислал к тебе Бедуир. Я ранен, вот он и отослал меня. Нет, к врачу я не обращался, не до того было, разве ты не понимаешь? Без моего догляду мало ли что могло случиться. Ты погоди, сейчас я все расскажу… Ее нет дома с рассвета. Ты заметил, какое было славное, погожее утро? Она выехала со своими дамами в сопровождении одних только слуг и двух-трех телохранителей. Ну, как обычно, ты знаешь.

– Знаю.

Действительно, королеву в этих поездках иногда сопровождал кто-нибудь из рыцарей, но нередко случалось, что у них оказывались более важные дела, чем ее ежедневные прогулки. У нее была своя охрана и слуги, а времена были мирные, в окрестностях Камелота ей не грозило никакой опасности от дикого бродячего люда – бича одиноких путников во времена моей молодости. Так что Гвиневера в то погожее утро поднялась чуть свет, села на свою мышастую кобылку и с двумя дамами в сопровождении четырех мужчин, из которых двое были вооружены, поскакала по лесам и лугам. Путь их лежал через сухой верещатник, за которым вставал стеной густой лес. Справа лежало топкое болото, по которому среди высоких камышей извивалась, пробираясь к морю, река, а к востоку простиралась холмистая равнина с разбросанными по ней купами деревьев и, постепенно возвышаясь, переходила в дальнее нагорье. Дичи набили много, низкорослые гончие приносили ее со всех сторон, слуги, по словам Кея, во все глаза смотрели, чтобы не потерять собак. Между тем королева спустила своего сокола, поскакала за ним, преследуя зайца, и углубилась в лес.

Кей крякнул, когда мои пальцы нащупали поврежденный мускул.

– Ну? Я же говорил, что это пустяк, верно? Просто растяжение? А долго оно будет заживать? Да ладно, я не в этой руке держу меч. Так вот, королева поскакала в лес, а дамы остались на опушке. Ее камеристка плохо ездит верхом, а вторая, леди Мелисса, та уже немолода. Слуги свозили на седлах разбежавшихся гончих. Никому и в голову не приходило беспокоиться. Королева – отличная наездница, ты знаешь, она даже на белом скакуне Артура сумела прокатиться – и к тому же она не в первый раз вот так уносится на своей лошадке, дразнит спутников. Ну, они и в ус не дули, а двое телохранителей поехали вслед за ней.

Кей в двух словах досказал остальное. Королева действительно нередко уезжала одна вперед, и худа от этого не было, так что охрана не шпорила коней, а ехала за нею не спеша. Они слышали, как скачет по густому подлеску ее серая кобылка, как шелестят кусты и трещат сучья под копытами. Потом лес пошел погуще, всадники перешли на рысь, пригибаясь под ветвями вековых деревьев, еще качающимися после проезда королевы. Приходилось смотреть, куда едешь, обходить лесные завалы и ямы с водой – того и гляди, провалится конь вместе с всадником. Сердясь и посмеиваясь, пробирались они по опасному лесу, пока вдруг не спохватились, что больше не слышат скока королевиной кобылки. В спутанной чащобе не видно было следов проехавшей всадницы. Натянули удила, остановились. Слушают: в лесу тишина, лишь стрекочет где-то в отдалении сорока. Покричали – никакого ответа. Скорее раздосадованные, чем встревоженные, разъехались в разные стороны, один – на голос сороки, другой – глубже в чащу.

– Не буду донимать тебя подробностями, – заключил Кей. – Сам понимаешь. Съехались они снова, теперь уже в тревоге. Принялись снова кричать, их услышали слуги, стали искать вместе. Потом вдруг слышат: бежит серая кобыла. Скачет что есть духу и ржет на бегу. Они – в шпоры и за ней.

– Да? – Я уложил ему разбитую руку в перевязь, и он поблагодарил меня.

– Так-то лучше. Спасибо. Кобылу настигли оттуда милях в трех, она охромела, и за ней тянулись по земле оборванные поводья. Но королевы не было. Отослали они женщин с одним из слуг в замок, а сами продолжали поиски. Мы с Бедуиром вывели боевой отряд и до вечера прочесывали лес во всех направлениях, но тщетно. – Он вскинул здоровую руку. – Знаешь, что там за местность. Только кончается непроглядная чащоба, где и огнедышащему дракону не продраться, и тут же – трясина, всаднику на лошади с головкой. Да и в лесу канавы в человеческий рост глубиной и широкие, на коне не перепрыгнешь. Там-то я и пострадал. Еловые лапы были свалены над ямой, совсем как волчья ловушка, я в нее и угодил. Хорошо еще, жив. Коню брюхо пропороло. Бедная скотина, чего от него теперь ждать.

– А кобыла? – спросил я. – Не была перепачкана в болотной грязи?

– До глаз. Но это ни о чем не говорит. Она битый час носилась по трясинам и топям. Правда, чепрак был разорван. Похоже, что она падала. Только не верится, чтобы королева вылетела из седла, разве что нижним суком ее выбило. Но, поверь мне, мы перешарили в лесу каждый куст, каждую ложбинку. Лежит, должно быть, где-то без памяти – если не того хуже. И надо же было такому произойти, как раз когда король в отлучке!

– За ним, я надеюсь, послали?

– Бедуир отправил гонца перед тем, как мы выехали на поиски. Сейчас там полон лес народу. Оно, конечно, уже темно, но, если она придет в себя и позовет, кто-нибудь да услышит. Что еще можно бы предпринять? Бедуир отправил людей с бреднем, иные ямы очень глубоки, а в речке, что течет поблизости, сильное течение… – Он не договорил. Его простоватые голубые глаза, взирали на меня с мольбой о чуде. – После того как я упал, Бедуир послал меня за тобой. Мерлин, поедем с нами и покажи нам, где искать королеву!

Я опустил глаза, посмотрел на свои руки, потом в очаг, где язычки пламени, догорая, лизали почерневшую головню. Со времен битвы на горе Бадон я не испытывал своей силы. А до этого еще дольше не отваживался к ней прибегать – ни в пламени, ни в снах, ни во внутренности светлого кристалла или дождевой капле не было мне видений. Нет, не буду я докучать богу. Если он заговорит со мною, то заговорит сам. Заговорит тогда, когда найдет уместным, я же поступлю по воле его.

– А может быть, ты прямо сейчас мне скажешь? – Умоляющий голос Кея дрогнул.

Было же время, подумал я, когда стоило мне вот так посмотреть в пламя, вот так протянуть руку…

Маленькие язычки зашипели и взметнулись чуть не в человеческий рост, головня раскалилась, и непереносимый жар тронул кожу. Разлетелись искры, жаля, как пчелы, – знакомая, животворящая боль. Свет и пламя и весь живущий мир – все поплыло ввысь, сияние и мгла, огонь и дым и дрожащее видение, подхватившее с собою и меня.

Голос Кея вернул меня на землю. Кей стоял, отступя к стене от располыхавшегося очага. Сквозь багровые отсветы я увидел, как он бледен. По лицу его струился пот. С трудом, охрипшим голосом он произнес:

– Мерлин…

Он уже таял, тонул среди света и тьмы. Я услышал собственный голос:

– Ступай. Вели приготовить мою лошадь. И жди меня на дороге.

Как он вышел, я не слыхал. Я был уже далеко от этих освещенных пламенем очага стен, прохладная огненная река унесла меня и опустила, точно оторванный ветром лист, во тьму у врат Потустороннего мира.

Пещеры тянулись, переходя одна в другую, высокие своды терялись во мраке, на стенах дрожал странный подводный свет, оттеняя каждый край, каждый выступ. С каменных сводов свисали сталактиты, как бороды лишайников с древних стволов, им навстречу снизу поднимались соляные столпы. Слышался шум падающей воды, отдаваясь от каменных стен, и бегущие зайчики света, отражаясь, играли на камне.

Но вот вдали забрезжил луч; он падает из красивых открытых дверей с колоннами по обеим сторонам. Что-то – или кто-то – движется внутри. Я захотел увидеть поближе, подался вперед и без усилия перенесся туда, словно лист на ветру, словно призрак в бурной ночи.

За дверью – просторный зал, залитый светом, как на пиру. Того, кто двигался, здесь уже нет – лишь залитый светом королевский чертог, цветные плиты пола, золоченые колонны и полыхающие факелы на змеиных треножниках. Вдоль сверкающих стен увидел я златые кресла, меж ними – серебряные столы. На одном из них лежала раскрытая шахматная доска, по темным и светлым серебряным клеткам расставлены золоченые шахматы, словно игра была прервана на половине. А посреди чертога – трон из слоновой кости. Перед ним – другая шахматная доска, золотая, и на ней дюжина только что выточенных золотых фигур, одна, недоделанная, лежит на боку вместе с напильником и золотым стержнем, из которого ее вытачивали.

Я понял, что это не откровение о будущем, а сказочный чертог Ллуда-Нуаты, властителя Потустороннего мира. Сюда собираются все герои песен и сказаний. Здесь некогда покоился меч, здесь в свой срок объявится, быть может, видение копья и Грааля. Здесь Максен улицезрел свою возлюбленную, на которой в верхнем мире женился и породил с нею долгую династию правителей, последним отпрыском коей был Артур…

Как сон поутру, все растаяло. Но темная пещера осталась, посреди нее на троне восседал темный король и рядом с ним королева, полускрытая в тени. Где-то пел дрозд, и я видел, как королева оглянулась и вздохнула украдкой.

И я, глядя на все это, осознал, что я, Мерлин, на этот раз не пожелал увидеть правду. Уже зная ее, быть может, в глубине души, я возвел у себя перед глазами чертоги Ллуда, тронную залу Диса и его томящуюся в заточении Персефону. А за ними прячется правда, и я, как слуга бога и Артура, должен до нее добраться. Я стал смотреть снова.

Журчанье струй, поющий дрозд. Затемненные покои, но без высоких сводов, не заставленные золотом и серебром; окно занавешено, горят светильники, за инкрустированным столиком сидят мужчина и женщина и играют в шахматы. Она словно бы выигрывает; он хмурится и напряженно горбится над доской, обдумывая следующий ход. Она смеется. Вот он поднял руку, потянулся за фигурой, но задержал ее в нерешительности и, снова опустив, еще ниже склонил голову. Женщина что-то сказала, мужчина оглянулся, потом встал, чтобы поправить фитиль в одной из ламп; и, пока он глядел в сторону, женщина протянула руку и переставила на доске одну из фигур, проворно и ловко, как воришка на базаре. А когда он обернулся, она уже снова сидела паинькой, сложив руки в подоле. Мужчина посмотрел, изумился, потом расхохотался во весь голос и сделал ход. Его слон съел ее королеву. Она от неожиданности изящно всплеснула руками и принялась было снова расставлять шахматы на доске. Но он вдруг нетерпеливо вскочил, взял ее за обе руки и притянул к себе. При этом шахматы посыпались на пол и черный король лег подле белой королевы, а белый лицом вниз откатился в сторону. Живой король посмотрел под ноги, снова засмеялся и шепнул что-то ей на ухо. Он обнял ее и привлек к себе, и подол ее платья разметал по полу шахматы, а его нога наступила на белого короля – слоновая кость хрустнула, и фигурка распалась.

А с тем распалось и мое видение, растаяло в серых космах тьмы и расползлось по углам перед светом лампы в последних отблесках гаснущего очага.

Я тяжело поднялся на ноги. За порогом били копытами и бряцали сбруей кони, в саду пел дрозд. Я снял с крючка плащ, поплотнее в него завернулся и вышел. Кей в нетерпении топтался возле коней, кусая ногти. Он бросился мне навстречу.

– Ну, узнал?

– Кое-что. Она жива и невредима.

– А! Слава Христу за это. Где же она?

– Пока не знаю. Но буду знать. Минуту, Кей. Вы нашли сокола?

– Сокола?

– Да. Королевина сокола. Того, что она спустила и поскакала за ним следом в лес.

– Его никто не видел. А это могло бы помочь?

– Не знаю. Просто спросил. А теперь вези меня к Бедуиру.