Текст книги "Огонь в ночи"

Глава двадцать первая

Временная потеря рассудка обошлась мне довольно дорого. Я попала в трясину, о которой однажды говорил Родерик, и обнаружила, что не имею представления, как далеко зашла и откуда бежала. Снова страх распростер свои крылья летучей мыши. Я упрямо качала головой, словно это могло отогнать его, стояла, не шевелясь, старалась не замечать зловещего качания почвы и услышать звуки реки.

Но это было бесполезно. Чем больше напрягался слух, тем беспорядочнее звуки клубились и вертелись в тумане. Приглушенное бормотание текущей воды, казалось, доносится сразу со всех сторон. Заглушая его, безостановочно шептала и клокотала невидимая жизнь болота – тихое бормотание, всасывание, миллион маленьких хлопающих пузырьков, тревожные вздохи.

Ноги погружались в грязь. С почти физическим усилием я собрала последние крохи самоконтроля, затем осторожно переместилась на пучок вереска за несколько ярдов. Ощущение упругих прочных стеблей под ногами очень даже успокаивало, но тело бесконтрольно тряслось и стучали зубы. Я стояла на холмике вереска, напрасно вглядываясь во все стороны. Несколько футов болотистой зелени колыхалось и раскачивалось под предательским туманом.

Но необходимо двигаться, покинуть маленькую безопасную кочку и идти в каком-нибудь направлении – в любом. Я сказала себе, что болото вряд ли действительно опасно, но доводы разума не помогали. Думаю, именно то, что я ничего не могла разглядеть, вызывало такую сильную панику. Если бы видеть хоть на четыре ярда перед собой, видеть, куда принесут ноги через четыре или пять шагов, было бы уже не так плохо. Но придется двигаться вслепую по отвратительному, колышущемуся болоту, не зная реальной опасности, чтобы очутиться, возможно, еще в худшем месте…

Я сжала руки в ледяные узелки, повернула туда, где, казалось, находилась река, и медленно пошла вперед.

Было так безумно трудно заставлять себя двигаться медленно, что, мягко говоря, я не могла думать больше ни о чем. Хотелось бежать, милый Боже, как хотелось бежать! Но я заставляла себя проверять каждый шаг. Однажды я опрометчиво ступила на кочку более светлой зелени и провалилась в черную грязь по колени. И к тому времени, как я обошла светлое пятно, шагая устало с одной кочки мха на другую, я снова полностью потеряла чувство направления, так что, когда из тумана выплыло очертание призрачного скелета, все мое тело вздрогнуло от страха, как у марионетки. Это было только бледное очертание молодой березки, которая лежала и гнила на болоте, крошилась и разрушалась. Но она выглядела твердой, высокий темный камыш рядом обещал безопасность.

И я вздохнула с надеждой. Силуэт, который казался таким нереальным, был мне уже знаком. Конечно, мы с Родериком проходили очень близко от сваленной березы в первый вечер. Она лежала слева, не слишком далеко, между нами и рекой. Если вспомнить, как она расположена по отношению к дороге, можно безотлагательно пройти в безопасное место.

Я устало приблизилась к березе, стараясь мысленно увидеть ее со стороны. Вполне возможно, это было другое дерево, но в лишающем рассудка водовороте тумана даже этот намек на спасение был, как столб огня в пустыне.

Береза лежала, если грубо прикинуть, с севера на юг. В этом я уверена. И конечно, я все еще нахожусь на стороне реки. В таком случае, безопасная почва за ней, ярдов на тридцать сзади. Если выбраться туда, рано или поздно обнаружится овечья тропа вниз в долину и будет слышно море. Или можно найти ручей, и он безошибочно приведет к реке и отелю.

Черный призрак вынырнул из тумана и понесся, кружась, в невидимость. Куропатка. Я ругнула ее, задыхаясь, и еще раз успокоила частый пульс, затем осторожно перешагнула через березу и стала вглядываться в туман.

И только тогда я почувствовала что-то, что какое-то время привлекало мое внимание. Почва качалась. Я стояла совершенно тихо, но почва качалась.

Погрузившись в новый страх, я совсем забыла, что где-то в глухом мире убийца ждет меня с ножом. И вот он тихо двигается по чавкающему болоту. Я легла лицом вниз за скелетом березы. Ветви ее были толстыми и высокими. Подо мной почва дрожала и дышала. Я лежала без страха, окаменевшая, ледяная, глухая. Даже нож, сверкнувший в тумане, не смог бы сдвинуть меня с места.

«Джианетта…» Слабый шепот, не больше, чем резкий выдох. Должно быть, это дыхание болота, выделение болотного газа миллионами мельчайших пузырей. «Джианетта…» Теперь ближе. «Джианетта…» Ветер шелестит моим именем. Оно плывет маленькими сухими шепотами, словно падающие листья, слегка кружится, чтобы отдохнуть на качающейся почве.

Он медленно двигался. Под собой я чувствовала мерные вибрации его поступи. Очевидно, его руки были вытянуты, и он нащупывал меня. Его шепот зондировал тишину и протягивался, чтобы поймать меня в ловушку…

Я узнала его, конечно. О да, я знала его теперь, без сомнений. Моя несчастливая догадка совершенно правильна. Вот почему инспектор жалел меня. И Алистер две ночи назад бросил взгляд невыразимого сострадания.

«Джианетта…» Снова это имя, которым больше никто меня не называл… Имя, которое я услышала в темноте рядом с погребальным костром Рональда Бигла. Голос плыл сквозь туман, сейчас немного слабее, словно он повернул голову. «Джианетта, где ты? Ради Бога, где ты?»

Родерик, конечно, тоже угадал. Я удивлялась, прижимаясь еще сильнее к сырой земле, почему он так уверен, что мне единственной из всех в «Камасунари» ничего не грозит.

«Ты там, Джианетта? Не бойся же…»

Не думаю, что я боялась теперь, когда знала наверняка, что это Николас. И не потому, что соглашалась с Родериком, что во имя прошлого Николас ни за что не тронет меня. Просто, как только этот ужасный шепот подтвердил подозрения и превратил их в реальность, стало все равно… Меня уже ничто не волновало.

«Джианетта… Джианетта… Джианетта…» Слова стучали сквозь туман фантастическим грохочущим контрапунктом. Я приложила холодную щеку к сырой траве и тихо заплакала, а туман колыхал и шептал мое имя, призрачными серыми пальцами вдавливал меня в болото.

И затем он ушел. Ищущий голос затихал, повторялся эхом и снова затихал. Чавканье болота прекратилось. Молча сорвалась какая-то птица и благополучно полетела над травой. Он ушел.

Я, задыхаясь, встала и пошла, как привидение, бессмысленно поплелась, не думая, куда, через болото, прочь от последнего издевательского эха его голоса.

И почти сразу я очутилась на твердой почве среди камней и высокого вереска. Я инстинктивно ускорила шаги. Местность равномерно поднималась вверх, туман перемещался и рассеивался. Я пошла по склону все быстрее, так как могла видеть намного дальше. Сзади туман редел, отступал и убывал.

Быстро, как выныривает сквозь пену волны пловец, чтобы вздохнуть, я вырвалась из последнего клуба тумана на яркий солнечный свет.

Глава двадцать вторая

Облегчение было настолько сильным, шанс настолько невероятным, что я едва стояла, мигая в ярком свете солнца. Глазам, ослепленным туманом и слезами, потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к свету. А затем я увидела, где нахожусь. На нижнем склоне Блейвена в том месте, где высокая скалистая стена разрезает осыпь, идет в гору, будто подпирая верхние отвесные скалы.

Начало стены прятал туман, низины все еще скрывались под его бледным покровом. Сама долина, озеро, длинный залив Атлантики, все утонуло в спокойном бледном озере тумана, которое раскинулось от Блейвена до Сгар на Стри, от Гарсвена до Марско. А из него вздымались горы, голубые, пурпурные и зелено-золотые в солнечном свете, проплывали, как мифические острова. Ниже слепой ужас все еще бродил в удушающей серости. Здесь, наверху, был новый и золотой мир. Будто я оказалась одна на рассвете времен, при рождении первых гор из облаков хаоса…

Но я была не одна.

Едва глаза приспособились к сверкающей безграничности нового мира над облаками, как я почувствовала кого-то ярдах в пятидесяти от себя. Он меня не видел, стоял у подножия скалистой стены, смотрел мимо нее, мимо меня на открытый горизонт на юго-западе. Родерик Грант. Я видела в солнечном сиянии темно-золотой блеск его волос.

Я позвала: «Родерик!» – и поразилась неприятному хрипу из моего сухого горла.

Он не двинулся. Мои колени дрожали. Неуверенными шагами, с трудом, я направилась к нему по каменистой почве.

Я снова позвала его по имени: «Родерик!»

Тогда он услышал. Повернулся и сказал: «Да? – а затем: – Джанет!» Его голос звучал холодно и потрясенно, но это меня вряд ли могло удивить. Бог знает, как я выглядела, смертельно бледная и трясущаяся, мокрая и грязная, с выражением ужаса и отчаяния во взгляде.

Он сделал два быстрых шага навстречу и схватил меня за руку, иначе бы я упала. С силой посадил на плоский камень спиной к теплой скале. Я закрыла глаза, сквозь веки проникли круги солнечного света, красного, золотого и фиолетового. Тепло омывало меня воскрешающими волнами, я ослабела в нем и стала дышать спокойнее. Затем, наконец, я открыла глаза и взглянула на Родерика.

Он стоял передо мной, наблюдал, и в голубых глазах я снова увидела ужасное сострадание. Теперь я знала, что это значит, и не могла ответить на взгляд. Я отвернулась и занялась тем, что снимала промокшие ботинки и расстегивала пальто. Оно сползло с плеч и легло мокрой грудой. Блузка промокла мало, и благодатное тепло проходило сквозь нее на плечи.

Тогда он заговорил: «Вы не знали? – Я кивнула. Он сказал медленно, со странной ноткой в голосе: – Я вам говорил, что вам не причинят вреда. Мне не следовало это говорить. Это было…»

«Едва ли это имеет значение, – сказала я устало. – Хотя не знаю, почему вы думали, что после всего, чему подверг меня Николас при разводе, у него сохранились какие-то сантименты насчет меня. – Моя левая рука лежала на горячей скале. На среднем пальце отчетливо вырисовывался белый след обручального кольца. Я сказала все еще с тоской, которая давила меня: – Было ошибкой пытаться защищать его. Я ведь подозревала, кто он. Теперь я это вижу. Никогда нельзя считать людей главнее принципов. И особенно, если они… люди вне закона».

Грант отвернулся, его взгляд направился на отдаленные холмы Куиллина, блуждал над туманным озером. «Зачем вы это делали?»

Я глупо моргала глазами. «Зачем я делала что?»

«Защищали… его». В его голосе появился странный оттенок легкомыслия. Или облегчения.

Я задумалась, а потом решительно сказала: «Потому что я его жена».

Он резко повернул голову. «Разведенная».

«О да. Но… в некоторых случаях нет разницы. Я имею в виду, когда верна…»

Он грубо сказал: "Верность? Зачем говорить о верности, когда вы подразумеваете любовь? – Я не ответила. – Разве не так?

«Думаю, да».

Он молчал, затем внезапно произнес: «Что случилось внизу? Как вы узнали?»

«Он искал меня в тумане. Звал. Узнала голос».

'Так он звал вас? Но, наверное…"

«Я была с Даугалом Макре на рыбалке, когда опустился туман. Даугал пошел за удочкой. Я слышала борьбу, и Даугал, должно быть, упал, затем он – Николас – стал искать меня. Только Даугал пришел в себя и бросился за ним. Они исчезли, а я заблудилась. А затем… затем…»

«Да?»

«Я услышала, что он идет по болоту и зовет меня. Шепчет. Полагаю, он ускользнул от мистера Макре и запутывал след, чтобы отыскать меня. И он не осмеливался звать громко, чтобы его не услышал Даугал».

«Должно быть, он знал, что вы угадали, кто… кем… он является».

Меня передернуло. «Да».

Родерик всматривался в густую завесу над долиной. «Итак, Драри там, в болоте?»

«Да».

«И как далеко?»

«Не знаю. Полагаю, это было только несколько минут назад, когда…»

Родерик так неожиданно повернулся, что я почти вздрогнула. «Пошли, – сказал он почти грубо. – Необходимо отсюда выбраться. Наденьте ботинки». Он схватил меня за запястье и потянул, чтобы я встала на ноги.

«Вниз туда? – с сомнением спросила я. – Разве мы не подождем, пока немного прояснится? У него…»

«Вниз? Конечно, нет. Мы пойдем вверх».

«Что, ради Бога, вы имеете в виду?»

Он рассмеялся почти весело.

«Я подниму глаза на холмы… – Он схватил мое пальто со скалы и встряхнул его. Что-то звякнуло о гальку и покатилось, сверкая. – Не задавайте вопросов, Джанет. Делайте, как я говорю. Что это?»

«Ой! – крикнула я и наклонилась. – Это брошь Гезы».

«Брошь Гезы?» – Его голос звучал небрежно, настолько небрежно, что я с удивлением посмотрела на него.

«Да. Я нашла ее вчера под этим ужасным выступом. Я думала, что это брошь Роберты, но Даугал сказал… – Еще раз мой голос притих и замолк. Я встала с брошью в руке и посмотрела ему в глаза. – В первый вечер вы рассказали об убийстве. Говорили об украшениях, которые нашли на выступе. Вы сказали – браслет, брошь и… другие вещи. Но броши ведь не было на выступе, когда нашли Гезу. И так как ее подарили ей в тот день на день рождения, вы не могли знать о ней, если сами не видели. Если сами не положили ее на эту стопку на выступе рядом с погребальным костром».

Вверху пел жаворонок. Над туманом спокойно плыли горы. Родерик Грант улыбнулся. Глаза его были очень голубыми и светлыми. «Да, – сказал он нежно. – Конечно. Но как жаль, что вы вспомнили, не так ли?»

Глава двадцать третья

Итак, мы смотрели в глаза друг другу на необитаемой земле, вдвоем над молчаливым миром, на горе, где убийца уже предал смерти трех человек.

Он все еще улыбался, и снова на его лице появилось сожаление, смысл которого я сейчас поняла. Я ему нравилась, но он собирался убить меня. Ему было жаль, но он собирался меня убить.

Но, на какой-то момент, даже это знание вытеснила великолепная волна хорошего настроения. Молчаливый заоблачный мир заливали свет солнца, песня жаворонка и знание, что я преступно, глупо, жестоко ошибалась насчет Николаса. Думаю, добрых две минуты я смотрела в безумные голубые глаза и думала не о том, что нахожусь наедине с маньяком-убийцей.

Это был не Николас, это был не Николас!

Родерик сказал с сожалением: «Так жаль, Джанет, знаете, действительно жаль. Я знал, когда услышал ваш разговор с Даугалом у реки, что рано или поздно вы вспомните. Право, я не собирался, но, конечно, теперь придется вас убить».

Как ни странно, мой голос был совершенно спокойным. Я сказала: «Если вы меня убьете, вам это не поможет. Инспектор знает».

Он нахмурился. «Не верю».

«Он так сказал. Он сказал, что только ждет информации из Лондона, которая подтвердит то, что он знает. И, конечно, есть еще Роберта».

Его лицо помрачнело. «Да, Роберта». Живые глаза потемнели от размышлений. Хотела бы я знать, он убил Даугала, или Даугал с Николасом все еще охотятся в тумане внизу… в дорогом спасительном тумане не так далеко от нас внизу.

«Не пытайтесь убежать, – сказал Родерик. – Мне придется привести вас обратно. Не кричите, потому что тогда придется задушить вас, а я… – Он кротко улыбнулся. – Я всегда перерезаю горло, если могу. Это самый лучший способ».

Я прислонилась к отвесной скале. Она была твердой и теплой, под руками в расселинах прятались маленькие пучки камнеломки. Реальные. Нормальные. Я заставила свои одеревенелые губы улыбнуться Родерику. Любой ценой нужно заставить его говорить. Держать в этом безумном добром настроении. Поддерживать беседу спокойно и тихо. Если я опять запаникую, мой страх, возможно, будет искрой, которая изменит безумный ход мыслей убийцы. Поэтому я улыбнулась. «Почему вы вообще это делаете, Родерик? Почему вы убили Гезу Макре?»

Он удивленно посмотрел на меня. «Они этого хотели».

«Они?»

«Горы. – Он сделал странно красивый жест. – Все эти годы, столетия они ждали, плавали над облаками, наблюдали за зеленой жизнью долин. Когда-то давно люди вознаграждали их культом, зажигали для них костры, приносили ежегодные жертвы жизни, но сейчас… – его голос стал отсутствующим и задумчивым, – сейчас они должны брать для себя то, что могут. Одна жизнь в год, вот что им нужно… Кровь, огонь и жертвы мая, которые люди приносили им, когда мир был молод и прост, и люди знали Богов, живущих в горах».

Он поглядел на меня. Жутко и ужасно смотреть в знакомое лицо, слушать знакомый голос и видеть совершенно чужого в его глазах. «Она помогала носить древесину и торф. Вместе мы собрали девять сортов дерева и дикий пластинчатый гриб, и дуб, чтобы развести огонь нужды. Она зажгла костер, а затем я перерезал ей горло и…»

Пришлось остановить его. Я внезапно спросила: «А почему вы убили Марион Бредфорд?»

Его лицо потемнело от гнева. «Эти женщины! Вы слушали меньшую, Роберту… в ту ночь. Слышали, как она святотатственно говорила о том, чтобы покорить, именно покорить, горы. – Снова плывущий жест, охвативший мечтательные вершины. – А другая… мисс Бредфорд. Она была такая же. – Вдруг он рассмеялся, и сразу его речь приобрела нормальную и очаровательную манеру. – Это было очень легко. Старшая, эта ужасная, глупая женщина, думаю, немного влюбилась в меня. Была довольна и польщена, когда я встретил их в горах и предложил показать, как перебраться через Спутан Дгу».

«Полагаю, вы думали, что они обе мертвы, когда бросили их?»

«Должны были. Правда, не повезло?»

«Весьма», – сказала я сухо. Мои глаза пристально разглядывали край тумана. Никого. Ничего.

Он нахмурился на сорванную ветку вереска. "Этот выступ, где вы нашли Роберту… Я уже был в этом проклятом месте три раза, но ни разу не ходил дальше угла, когда видел, что выступ пустой. Конечно, я хотел найти ее первым ".

«Конечно». Жаворонок прекратил петь. В золотисто-голубом небе не было ни звука, кроме нелепой переклички наших приятных вежливых голосов, беседующих об убийстве.

«Но нашли ее вы. – Он крайне по-идиотски изогнул брови. – И вы почти… приблизительно почти… Дали мне шанс, который был нужен, Джанет».

Я забыла о том, что нужно быть спокойной и мирной. Я крикнула: «Когда вы посылали меня за фляжкой! Вы собирались убить ее!»

Он кивнул. «Собирался убить ее. Немного сдавить горло и… – На этот раз жест был ужасен. – Но вы тогда вернулись, Джанет».

Я облизала губы. «Когда она открыла глаза, – сказала я хрипло, – она увидела именно вас. Вас за моей спиной».

«Конечно, – засмеялся он. – Вы думали, что Драри, не так ли? Так вы решили, что Драри убил Рональда Бигла?»

«Зачем вы это сделали?»

Он задумался, в голубых глазах появилось наивное удивление. «Поверите, точно не знаю, Джанет. Конечно, я очень долго его ненавидел, потому что знал, что, по его мнению, горы – это просто много вершин, на которые нужно взобраться, имен, которые нужно запомнить. И затем в ту ночь он пришел с нами на гору и говорил так неуважительно об Эвересте… Эверест покорен, неприкосновенные снега осквернены и затоптаны. Там, где ни один человек не ступал святотатственной ногой… Именно это ваши слова, Джанет. Помните? Однажды вы говорили об этом, и поэтому я думал, что не причиню вам вреда. Но Бигл… Я шел за ним с горы, схватил сзади и убил. – Он искренне смотрел мне в глаза. – Думаю, я слегка сошел с ума».

Я не ответила, наблюдала за кромкой тумана, где он клубился вдоль пустого горного ландшафта.

«А теперь, – сказал Родерик, засунув руку в карман, – где мой нож? – Он тщательно обыскивал карманы, как любой мужчина, забывший, куда дел трубку. Солнце сияло на темно-золотых волосах. – Кажется, его нет… Ах да, теперь вспомнил. Я его точил… Я его где-то обронил… – Он улыбнулся и стал тщательно искать в вереске. – Вы не видите его, Джанет, дорогая?»

К горлу подкатывались спазмы истерики. Пальцы качали и царапали скалу за спиной. Я постаралась собраться и указала рукой на землю сзади него. «Вон, Родерик! Вот он!»

Он обернулся, вглядываясь. Я не могла проскочить мимо него вниз в туман, придется идти вверх. Кралась вдоль скалы, как кошка, как ящерица, находящая дыры там, где их нет, цепляясь за грубые скалы ногами в чулках и пальцами, которые, казалось, приобрели сверхъестественную силу.

Я услышала, как он закричал: «Джанет!»

Крик подействовал на меня, как удар хлыста на норовистую кобылу. Я поднялась на десять футов по скале одним невероятным рывком, как орел с распростертыми крыльями, на гребень скалистой стены. Она протянулась далеко вперед, до высоких утесов. Сверху, куда я взобралась, она была шириной футов в восемь и простиралась вверх под головокружительным углом гигантскими ходами и зубцами, как огромнейшая разрушенная лестница. Мне повезло, я забралась на нижнюю ступень и бросилась безумно к следующей, как раз когда стук ботинок по скале дал знать, что Грант устремился за мной.

Как я поднялась на двадцатифутовую отвесную скалу, понятия не имею. Но безумный импульс все еще подгонял меня, прижимал к камням, засовывал руки в трещины и ставил ноги на безопасные выступы. Он толкал меня вверх так бездумно и благополучно, словно я стала мухой, которая разгуливает по стене.

Рывком я добралась до выступа пошире – вторая ступень. Очередную отвесную преграду разрезала от вершины до подножия вертикальная расщелина, как труба в камине. Я бросилась туда, но очень быстро пришлось остановиться. Я увидела, что стою на глыбе, сброшенной с главной опоры, а между мной и следующей ступенью зияет щель с обрывистыми вертикальными стенами до самой осыпи. Щель шириной фута в четыре. А на другой стороне, на стене – небольшой треугольный выступ, над которым глубокая расщелина удерживает полосу тени.

Там есть за что ухватиться, и выступ для ног, только бы перебраться через эту ужасную щель… Но я почти погибала и знала это. Я дышала болезненными рывками, поранила ногу, на руках показалась кровь.

Я застыла на краю обрыва. Сзади шорох гальки, очень близко. Обернулась, напуганное существо, загнанное в угол. Глаза искали другой путь, хотя бы вниз. Слева, справа отвесный спуск в тридцать футов к осыпи. Впереди – пропасть. Рука Родерика ухватилась за край площадки, на которой я стояла. За ней поднялась красно-золотая голова. Безумные голубые глаза, лишенные всего человеческого, уставились на меня.

Я повернулась и прыгнула через ущелье, не раздумывая ни секунды. Попала на небольшой выступ, ударилась коленом о скалу, но едва это почувствовала. Руки, дико ощупывая все вокруг, нашли безопасное место в расщелине над головой. Затем мое колено уже было в расщелине. Напряглась, прогнулась, подтянула тело и очутилась в «трубе», достаточно узкой, чтобы растопыриться между стенами, ухватиться с одной стороны и лихорадочно искать опору с другой. Я карабкалась, как ученик трубочиста, под которым развели огонь.

Затем моя рука скользнула в глубокую канавку. Я подтянулась и последним усилием, одним последним рывком выбралась из расщелины на глубокий выступ, над которым нависала скала.

И на этот раз я уж точно загнана в угол. Я знала это. Даже если вскарабкаться на скалу, которая выдавалась надо мной. Импульс кончился, я вернулась в естественное состояние. Пришел конец. Я оказалась на выступе примерно четыре на десять футов, заваленном мелкой галькой и сверкающем колокольчиками вереска. Я проползла среди благоухающих цветов и посмотрела вниз.

Родерик стоял на двадцать футов ниже на краю ущелья. Его лицо, передернутое конвульсиями, поднялось ко мне. Прерывистое и страшное дыхание. Капли пота сверкают на красных скулах и суставах пальцев, сжимающих нож…

Тогда я завизжала. Звук расплескался по скале миллионом дребезжащих неистовых обрывков, которые повторило эхо. Тишина разлетелась в клочья. Ворон взмыл ввысь с испуганным карканьем.

Что-то со свистом сверкнуло у моей щеки, как кнут, обдуло ее ветром. Нож Родерика ударился о скалу сзади и зазвенел сотней пронзительных нот, которые закружило эхо внизу. Я снова пронзительно закричала.

Пустая скала отбросила мой ужас, глухой, отдающийся, отскакивающий от преград. Ворон завопил в пустом голубом воздухе. Далеко на западе еще в большей пустоте безразлично спал Куиллин. Я припала к земле в своем орлином гнезде высоко над морем облаков, ничтожное насекомое, прильнувшее к трещине в стене.

Родерик грубо выругался, и его теперь пустые руки поднялись. Пальцы скрючились, как когти. «Я поднимаюсь», – сказал он свирепым, задыхающимся голосом. Ноги согнулись в коленях для прыжка через ущелье.

Мои пальцы заскребли вереск, схватили большой острый камень и подтянули к краю выступа. «Назад! – Не голос, а карканье. – Оставайтесь на месте, или я размозжу вам голову!»

Он снова скользнул по мне взглядом и отступил на полшага. Затем засмеялся и преобразился еще более безумно, ибо смех был непритворным и полным веселья. Жестокость ушла с поднятого вверх лица, оно выражало знакомую живость, очарование и… симпатию. Он сказал: «Я сломал нож, Джанет. Разрешите подойти».

Я старалась удержать остатки разума. «Нет! Оставайтесь на месте, или я брошу в вас камень».

Он отбросил волосы с глаз. «Дорогая Джанет! Вы этого не сделаете». Перескочил ущелье как олень.

Он стоит на маленьком треугольном выступе подо мной, ухватившись рукой за трещину. Напряглись его мускулы, он приготовился подняться в расщелину. Откинул голову, следит за мной глазами. «Вы не можете так поступить, не так ли?»

И, помоги мне Бог, я не смогла. Пальцы сжали зазубренный валун. Я подняла его, чтобы бросить… но что-то удержало меня. Представление, как ударит камень по телу, сокрушит кости, глаза, волосы в размозженную массу… И я не смогла этого сделать. Я почувствовала тошноту, и у меня закружилась голова. Булыжник выскользнул из ладони и упал в цветы.

– Нет, – сказала я и протянула обе руки, словно отталкивая насилие, которого не смогла совершить. – Нет… Не могу.

Он снова засмеялся, суставы его левой руки побелели из-за того, что он подтягивался. Затем что-то разбилось о скалу дюймах в шести от его головы. Прогремел выстрел и отозвался эхом. Грохот был такой, словно экспресс вырвался из тоннеля.

– Не беспокойся, Джианетта, зато я могу, – сказал жестоко Николас и выстрелил снова.