Текст книги "«Третий ангел вострубил...» (сборник)"

Глава 7

На утреннем построении комбриг представил солдатам московского гостя ― генерал― майора, заместителя начальника главного политического управления. Тот взобрался на трибуну. Солдаты поставили около него несколько картонных коробок.

– Я постараюсь быть краток, ― обратился он к собравшимся. ― Родина высоко ценит ваши заслуги и вашу самоотверженность! Мне поручено сейчас, на этом месте вручить партийный билет тем из вас, кто захочет вступить в ряды нашей партии. Мы решили пойти на этот шаг, не требуя необходимых рекомендаций трех коммунистов и обязательного полугодового прохождения кандидатского стажа. Ваш подвиг здесь говорит убедительнее любых рекомендаций и полтора месяца, проведенные здесь, достойнее любого стажа! Прошу всех, кто хочет примкнуть к славным рядам нашей партии, сделать два шага вперед!

Легкий ветерок колыхал рукава рубашек и лацканы воротников четырех тысяч человек, многие из которых еще недавно почтили бы за честь принять такое предложение. Членство в партии открывало дорогу для карьерного роста, облегчало выезд в туристические поездки за границу, делало тебя гражданином первого сорта.

Никто не шелохнулся.

После томительной паузы солдаты, прибывшие с генералом, спешно собрали картонные коробки и удалились, а не пожелавшие стать коммунистами погрузились на грузовики и поехали на станцию. Начинался обычный рабочий день.

На станции лейтенант получил задание: с группой дозиметристов обследовать верхний отсек третьего энергоблока. Этот отсек располагался под крышей реактора, проломленной в нескольких местах мешками с песком, свинцом и доломитом. Эти мешки сбрасывали в первые дни после аварии на кратер четвертого энергоблока в надежде снизить температуру бушующего ядерного костра.

Радиационная разведка заняла не более десяти минут, но сразу после окончания дозиметрии один из солдат серьезно подвернул ногу. В поисках подручного средства, пригодного для наложения шины, внимание лейтенанта привлекла табличка на двери одного из помещений. На табличке было написано: «Травмпункт. Неотложная помощь». «Это очень кстати», ― подумал Михаил и легко толкнул дверь. Она оказалась не запертой.

В навесной полке за стеклянной дверцей кроме необходимых доктору лестничной шины и бинтов были и другие предметы. Там находились банка со стерильными хирургическими иглами и свитками стерильных шелковых ниток, а также одноразовый скальпель, упакованный в полиэтилен.

Стеклянная дверца при открывании раскололась и, острым краем осколка глубоко поранила мизинец лейтенанта. Толстой алой струйкой брызнула кровь. Согнув и разогнув раненый палец, Михаил убедился, что сухожилия не задеты, но кровотечение было сильным. Видимо была повреждена одна из пальцевых артерий. Недолго думая, доктор вынул из склянки иглу, зарядил в нее нить и вставил в иглодержатель. Приходилось работать не доминантной левой рукой, лишь немного помогая ей правой. Превозмогая боль, он прошил иглой кожу собственного пальца, завязал узел, держа концы нити между иглодержателем и зубами. Кровотечение прекратилось. Наскоро замотав палец бинтом, лейтенант вышел из травмпункта, прихватив с собой найденную шину, и поспешил оказывать помощь пострадавшему.

Когда солдаты бригады вернулись со станции, их ждал сюрприз. Оказалось, что утренняя попытка массового приема в партию не была единственной миссией генерал-майора. За время отсутствия бригады в лагере перед расположением каждого батальона были установлены телевизоры, подключенные к бригадной мобильной динамо-машине. Нужно заметить, что в Советской Армии обязанностью каждого солдата было не только изучение армейского устава и техники применения оружия, но и ежевечерний просмотр информационно-агитационной программы «Время». В отсутствие сиюминутных боевых действий в 21-00 каждый военнослужащий обязан был находиться напротив экрана телевизора. Генерал-майор решил ввести эту «традицию» так же и на территории лагеря.

Сразу после ужина солдаты были построены побатальонно на небольших площадках, покрытых гравием. Включили телевизоры. На экранах появились знакомые лица дикторов. Представитель правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии докладывал обстановку:

– Ситуация на Чернобыльской атомной станции нормализуется с каждым днем. Уже практически нет выбросов и радиационный фон на станции и в прилегающей тридцатикилометровой зоне приближается к до аварийному уровню. Работа всех военных и гражданских служб на станции выполняется слаженно и строго по графику. Тщательно контролируется безопасность работ…

Эта откровенная ложь, звучавшая с экранов телевизоров, воспринималась как издевательство. Неожиданно в телевизоры полетели камни. Уставшие от вранья сорокалетние мужчины более не в силах были себя сдерживать. Звон разбитого стекла смешался с громкой бранью и выкриками командиров, пытавшихся навести порядок. С трудом успокоив и распустив возмущенных солдат, штабные команды под руководством политруков батальонов спешно демонтировали редкие уцелевшие телевизоры.

Поздно вечером, сидя у своей палатки с завязанным пальцем, Михаил пытался осмыслить значение всех событий прошедшего дня. Формально «зона» переставала быть советской. Люди не проявляли должного уважения к партийным лидерам, не желали иметь ничего общего с Коммунистической Партией. Это не было похоже на резкий выброс недовольства рабочих на расстрелянной властями демонстрации в Новочеркасске. Тогда второго июня 1962 года возмущенные повышением цен и фактическим снижением заработной платы, рабочие города Новочеркасска Ростовской области вышли на мирную демонстрацию. Они были встречены огнем пулеметов подразделения внутренних войск. 22 человека были убиты и 87 ранены. Трое из раненных впоследствии скончались. В городе был введен комендантский час, а трупы тайно захоронены на кладбищах других городов Ростовской области. Семеро из демонстрантов были позднее расстреляны по приговору суда. Сотни участников были приговорены к срокам заключения от десяти до пятнадцати лет.

Но происходившее здесь, в Чернобыльской зоне, не было выражением той общей, царившей в стране последние десятилетия, апатии. Росло единодушное и массовое неприятие того, что было так незыблемо почти семьдесят лет!

Глава 8

Информация с сайта «Припять.ком., Хронология событий»: 23 мая 1986 года в кабельных туннелях и шахтах опускных трубопроводов четвертого аварийного энергоблока вследствие короткого замыкания в силовом кабеле возник пожар, продолжавшийся около семи часов. Работы по ликвидации были затруднены из-за высоких уровней радиоактивного излучения. Участие в тушении пожара приняли 268 пожарных, получивших значительные дозы облучения.

Утро застало Михаила врасплох. Выработанная за последние недели привычка вставать ровно в пять ноль-ноль сегодня подвела, не сработал «биологический будильник». Он проснулся вместе со всем лагерем в шесть по сигналу подъема. Впопыхах натянув брюки и надев гимнастерку, он забыл поменять накладные погоны с медицинских на химические (что делал каждое утро) и остался лейтенантом медицинской службы. Терзаемый угрызениями совести, что не успел присутствовать при закладке продуктов в котлы, он не пошел в столовую, а отправился сразу на построение. Как установилось в последние недели, под его командование был предоставлен взвод солдат ― тридцать человек, которых он никогда раньше не видел, и они, взобравшись на крытый брезентом грузовик, поехали на станцию.

Работа в этот день продвигалась на удивление быстро. Вовремя подвезли бетон. Ребята трудились слаженно и дело спорилось. За час до полудня задание было выполнено. Оставалось около трех часов до посадки на грузовики и медленной дороги обратно в лагерь.

Михаил часто слышал от других офицеров хорошие отзывы о местной столовой, но до сих пор никак не удавалось посетить ее. Сегодня он решил восполнить этот пробел. Назначив сержанта старшим по группе, он отправил солдат на санобработку в душевые, а сам поспешил в это заведение.

Столовая располагалась в полуподвальном помещении второго блока. В небольшом зале было накурено, душно и не было кондиционеров, а вентиляция работала плохо. Продукты были почти те же, что и в лагере, но здесь давали консервы морской капусты, содержащие йод, и порции консервированной гречневой или рисовой каши с тушенкой были значительно больше. Шла уже вторая половина июня, а на станции все еще рекомендовали употреблять йод, как в виде пилюль, так и в виде морской капусты. По слухам выбросы радиоактивного йода прекратились еще в начале месяца. Поэтому употребления в пищу обычного йода, который препятствовал бы поглощению щитовидной железой радиоактивного, становилось бессмысленным.

Лейтенант еще не успел доесть свою кашу, когда к нему подошел высокий, худой, средних лет мужчина в белом костюме работника станции. Он поздоровался и обратился к Михаилу:

– Я, инженер со второго блока, увидел ваши медицинские погоны и хотел задать вам несколько личных вопросов, если вы не против, ― произнес он.

– Конечно, ради Бога! Мне как раз нечем заняться в ближайшие два часа, только разве что надо успеть в душевые до отъезда.

– Тогда давайте пройдемте ко мне: у меня тут на втором этаже небольшой кабинет. Там нам никто не помешает. Я вас долго не задержу.

Они поднялись по достаточно крутой лестнице на второй этаж огромного белого здания административного корпуса и вошли в маленькую комнату, в которой с трудом умещались небольшой шкаф, письменный стол и три стула. Стол был завален папками с какими-то бумагами и документами. На потолке мертвенно светила длинная лампа дневного света.

– Григорий Васильевич, ― представился новый знакомый. ― Можете звать меня просто Гришей. Присаживайтесь, пожалуйста. Я работаю здесь уже больше трех лет и в ту злополучную ночь находился на работе, на втором блоке. Когда раздались взрывы, мы выбежали из здания. Картина, представшая нашим взорам, потрясла всех: желто-оранжевая шапка зарева, поднявшаяся над крышей четвертого энергоблока, гигантским костром освещала черное небо. От второго блока до четвертого расстояние почти с километр и движимые скорее любопытством, чем желанием действовать, мы ― несколько непосредственно не занятых у пульта управления нашим блоком сотрудников смены ― подошли ближе. Тогда никто не думал, что активная зона реактора может быть открыта, и только позже мы узнали, что уже тогда получили достаточно высокие дозы облучения. Тех, которые страдали от рвоты и сильной слабости, уже на следующий день отправили автобусами в Киев, а затем самолетом ― в московскую клинику. Мне удалось уговорить руководство оставить меня на станции. В последовавшие за аварией напряженные дни я, как и весь остальной персонал, были в центре событий. Индивидуальной дозиметрии не проводилось, и того, сколько каждый из нас хватанул радиации, мы никогда не узнаем. Мне понятно только, что доза, полученная мной, не гарантирует долгой и счастливой жизни. Судя по всему, мне недолго осталось коптить небо. Поэтому я и решил продолжать работать здесь, пока хватит сил. Страхового полиса у меня нет, а здесь платят тройную зарплату. Так что все, что успею заработать, достанется моей семье, когда меня уже не будет в живых. Я вот что хотел спросить, доктор: что нужно делать и какие лекарства принимать, чтобы уменьшить влияние радиации, и как можно на более длительный период сохранить силы? Как вы сами понимаете, я бы не хотел обращаться с этими вопросами в официальные медицинские инстанции.

– Я вас понимаю, но, честно говоря, затрудняюсь ответить на ваш вопрос. Наверное, надо пить больше жидкости, чтобы выводить свободные радикалы и, тем самым, предотвращать их вредное действие на ткани организма. Для поддержания сил существуют различные биостимуляторы, такие как настойка корня женьшеня, например. Если хотите, я могу попросить ребят, которые выезжают в Киев, чтобы они привезли вам. Что касается стронция и прочей гадости, то вывести ее из организма практически невозможно: все это прочно сидит в костях и период распада их около двухсот лет. Но сиюминутного катастрофического действия на нас это не оказывает, возможно также, что и в ближайшей перспективе это относительно безвредно.

– А что насчет приема алкоголя в малых дозах? Я слышал, что это?..

– Не думаю, что это что-то меняет. Скорее успокаивает и отвлекает от дурных мыслей.

Они несколько минут помолчали, каждый думая о своем и об одном и том же, после чего Михаил сказал:

– Григорий Васильевич, я, пользуясь случаем, тоже хотел бы вас кое о чем спросить. Мы здесь в тридцатикилометровой зоне живем больше слухами, а они, как известно, не всегда отражают действительность. Скажите, как вы думаете, почему случилась эта авария?

– Пока нельзя наверняка утверждать, но причиной, скорее всего, было сочетание конструктивных недостатков реактора и человеческой безалаберности, халатности, основанной на принципе «авось сойдет». Тогда, в конце апреля, реактор типа РБМК (реактор большой мощности канальный) готовили к плановой остановке. Для этого опускали внутрь активной зоны стержни из графита ― вытеснителя воды, и карбида бора ― мощного поглотителя нейтронов. На этапе, когда стержни были введены наполовину, поступила команда временно отложить остановку реактора из-за нехватки электричества в единой энергосистеме страны, и тогда часть стержней была вновь поднята. Возобновили опускание стержней только через несколько часов, когда реактивность реактора достигла уже критического уровня. К сожалению, вовремя не успели отреагировать, в то время как аварийную систему остановки реактора отключили еще перед началом его плановой остановки. Спросите «почему»? Тогда собирались проводить эксперимент, связанный с работой турбины на холостом ходу, и система аварийного отключения могла помешать этому эксперименту. Когда же ситуация стала проясняться и была отдана команда форсировано опускать стержни, то слишком быстрое опускание стержней привело к быстрому вытеснению воды из каналов в условиях запредельной реактивности, что привело к экспоненциальному ее повышению и, как следствие, к взрыву. Реактор, к сожалению, не был защищен колпаком, и поэтому развороченная активная зона в сто девяносто тонн диоксида урана оказалась под открытым небом…

– Скажите, Григорий, почему в начале мая военное руководство нашей части было в состоянии такого, не свойственного ему, возбуждения?

– На то были серьезные основания. До сегодняшнего дня из реактора наружу вышли не более пяти процентов его активности. Когда в первых числах мая впервые удалось измерить температуру внутри реактора, она составляла две тысячи градусов. Две тысячи пятьсот градусов ― это температура плавления таблеточек из двуокиси урана, а основная активность сидит внутри этих таблеточек. Если бы температура достигла двух тысяч пятьсот градусов, то тогда не пять процентов активности вышли бы наружу, а все сто. То есть площадь загрязнения и ее интенсивность возросли бы в двадцать раз по сравнению с тем, что произошло, а на самом деле еще больше, потому что плохие бы изотопы пошли, гораздо более тяжелые, чем вырвавшиеся наружу йод, плутоний, цезий и стронций. Поэтому на реактор вертолетами с воздуха были сброшены сотни тонн карбида бора, песка, свинца и доломита, поглощающие нейтронный поток и снижающие температуру. В результате этого в течение недели удалось снизить температуру до трехсот градусов, а затем и до шестидесяти.

За разговором время пролетело быстро. Наскоро попрощавшись со своим новым знакомым, Михаил почти бегом направился в душевые. Там уже почти никого не было. Солдаты помылись, переоделись во все новое и ждали наверху грузовиков. Лейтенант, до упора отвернув кран душа, стоял под режущими потоками прохладной воды и переваривал недавно полученную информацию. «Все мы были на волосок от гибели, ― думал он, ― как мелки все остальные проблемы и вся эта суета сует по сравнению с главным вопросом: быть или не быть?»

Вечером в лагере к нему в палатку вновь заглянул Семен Шмулевич.

– Ну, как дела? ― в тоне Семена сквозила явная заинтересованность. ― Какие новые подвиги совершил?

– Да так, никаких ― серые будни.

– А я вот письмо получил из дома.

– Все в порядке?

– Да, слава Богу, все здоровы. Меня ждут. Кстати, жена описывает интересную историю, связанную с этим местом. Не знаю, где она ее выискала.

– Ну и что за история?

– Речь идет о событиях очень давних. Триста двадцать лет назад здесь возникло еврейское местечко. На том месте, где сейчас город Припять, построили шикарную синагогу. И все было бы хорошо, не появись в этих краях в середине семнадцатого века гетман Богдан Хмельницкий. Он уж очень не жаловал жидов. Короче, собрал он все население местечка в молельню и синагогу поджег. Из здания, объятого пламенем, кроме молитв возносились к небу проклятия мучителям и всему этому месту. Ну так вот, через триста лет будто бы именно на этом проклятом месте построили атомную электростанцию.

– Я думаю, что все это байки. Как будто евреев не сжигали в других местах на Украине, да и по всему миру!

– Не помню, рассказывал ли я тебе, но я где-то читал, что в Чернобыле в начале двадцатого века евреи составляли две трети населения, а в конце восемнадцатого века ― Чернобыль был один из крупнейших центров хасидизма. Общину сильно потрепали в тысяча девятьсот пятом и тысяча девятьсот девятнадцатом годах черносотенцы, вырезав до половины ее состава. Дело уничтожения евреев в этом городе завершил Гитлер сорок пять лет назад…

– Где ты находил такую литературу? Как мне кажется, после десятилетий борьбы с сионизмом вся информация подобного рода была или уничтожена, или надежно спрятана.

– Кто ищет, всегда найдет! Кстати, ты обратил внимание, что с тех пор, как мы сюда приехали, ни разу не было дождей. А ведь это самое дождливое время года на Украине: май-июнь. Генерал, который приезжал из Москвы, рассказывал, что по поручению правительства специальные самолеты расстреливают грозовые облака, чтобы проливались дождем вдалеке от нашей зоны. Так меньше вероятности, что радиоактивная пыль попадет в грунтовые воды.

«…имя сей звезде полынь…» ― всплыли в памяти доктора Векслера заклинания полусумасшедшей старухи из оставленной деревни.

– Кстати, я слышал в штабе бригады разговоры о скорой смене состава части: нас отправят домой, а сюда привезут новеньких. Тех, кто больше облучился, будут менять в первую очередь. Так что, если вернешься в Кинешму раньше меня, передавай привет моим домочадцам. А встретимся ― отпразднуем!

Глава 9

Во второй половине июня, когда радиационная обстановка в зоне отчуждения и на станции более или менее стабилизировалась, в лагере стали появляться гости.

Сначала прибывали с однодневным визитом отдельные высокие военные чины, которые, по примеру Суворова, хотели разделить с простыми военнослужащими общую опасность. Позднее появились и деятели искусства.

Для высоких гостей по приказу командира бригады была смонтирована из блоков, полученных из России, деревянная сауна. Гости, совмещая в ней приятное с полезным, проходили санитарную обработку перед тем, как покинуть зону. Обслуживание сауны также вменили в обязанность медицинских пунктов батальонов.

Теплым украинским вечером в палатку к лейтенанту Векслеру ворвался взволнованный фельдшер Коля, который в этот день был дежурным по сауне.

– Товарищ лейтенант, подойдите, пожалуйста, к нашему дезактивационному пункту санитарной обработки люкс (так солдаты именовали сауну). Там один сумасшедший клиент уговаривает меня уничтожить его парадную генеральскую форму со всеми орденами и медалями.

– Хорошо, Коля, я сейчас подойду.

В предбаннике сауны в одних трусах стоял полный невысокого роста пожилой человек и держал в руках полиэтиленовый пакет с военной формой.

– Здравия желаю, товарищ генерал! ― обратился к нему доктор Векслер. ― Почему вы решили расстаться со своими орденами и медалями?

– Они были вместе со мной в зоне радиоактивного заражения и могут представлять опасность не только для меня, но и для членов моей семьи!

– Но ведь вы были здесь всего один день. Если вы опасаетесь радиоактивной пыли, то ордена можно помыть.

– Я ничего не боюсь, товарищ лейтенант! Выполняйте приказ и делайте, что я сказал! В Москве мне выдадут дубликаты этих наград.

Ошарашенный Векслер забрал у него пакет и передал Николаю.

– Принесите товарищу генералу комплект гражданской одежды переодеться, ― глядя в сторону, сказал он.

В задумчивости лейтенант вернулся в свой медпункт. Машинально включил тумблер на дозиметре ДП-5: фон в палатке немного повысился. «Надо попросить ребят помыть пол», ― пронеслось у него в голове.

В палатку опять просунулась голова Коли.

– Товарищ лейтенант, по непроверенным слухам, завтра приедет первый сменщик к командиру мед. службы третьего батальона лейтенанту Горчавкину. Следующая очередь ― ваша!

– Дай-то Бог! ― выдохнул Михаил. ― Пора бы уж!

Он вышел из палатки и побрел по гравиевой дорожке в направлении леса.

Гравий шуршал и скрипел под сапогами. Темнота была абсолютной, хотя высоко в небе ― желтым пятном на матовой сфере ― маячила полная луна. Он впервые думал о том времени, когда он покинет это проклятое место и вернется домой. За это время он получил уже три письма от родителей. Папа советовал ему реже ездить на станцию. Как будто это зависело от него! Прошло всего два месяца, а казалось, будто пролетели годы. Что там с его больными? Что ждет его в том мире без пиканья дозиметров и без натыканных вдоль дорог знаков радиационной опасности?

Прошло еще несколько дней. Лейтенант набрал свои положенные двадцать пять рентген, и его больше не посылали на станцию. Он вернулся к лечебной деятельности. Вокруг появлялись новые люди ― исчезали старые: проводилась планомерная замена личного состава.

Вечером на оперативном заседании ему вручили грамоту «За мужество и героизм, проявленные при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС» и сообщили, что завтра прибывает его сменщик.

– Передадите ему дела и, когда он подпишет все необходимые бумаги, можете возвращаться домой, ― информировал его комбат.

Наутро появился долгожданный приемник ― сутулый и очень худой, он смотрел на Михаила испуганными глазами из-за больших линз очков в старомодной роговой оправе. Вновь прибывшего звали Борис. Ему недавно исполнилось сорок, и повестка из военкомата, как и для большинства, была для него полной неожиданностью. Векслер показал ему столовую и объяснил обязанности по медицинскому контролю. Он подробно рассказал, что и где находится в палатке медпункта, познакомил с личным составом и показал сауну. Целый день они ходили вместе, а вечером на просьбу подписать документы о передаче дела сменщик ответил решительным отказом:

– Я еще ничего не запомнил и не усвоил. Предоставьте мне еще хотя бы пару дней практики под вашим началом…

Та же история повторилась в последующие три дня. Доведенный до отчаяния Михаил обратился за помощью к своему приятелю Владимиру Ивановичу Соколову.

Толстый рентгенолог, сидя на своем походном стульчике, выслушал его в полной задумчивости.

– У меня есть идея! ― неожиданно воскликнул Соколов. ― Ты ведь сменщика еще со мной не познакомил. Давай приведи его вечером ко мне. Все обсудим. Только не забудь захватить необходимые бумаги.

Вечером в полутемной палатке бригадного медицинского пункта Соколов встречал гостей. Помещение освещалось бледной лампочкой, питаемой от мобильной динамо-машины. На операционно-перевязочном столе одиноко стояли две консервные банки каши с тушенкой и банка с солеными огурцами. Когда гости расположились у стола, Соколов задал Борису несколько вопросов о маме-папе, а затем ловким движением фокусника извлек из-под кровати заранее припрятанную бутылку водки. Разлив содержимое бутылки в стаканы, Владимир Иванович предложил выпить за здоровье гостя, а также за успешное выполнение возложенной на него почетной миссии с наименьшим ущербом для здоровья. Борис хотел было отказаться от участия в распитии запрещенного напитка, сославшись на слабое здоровье и сухой закон в зоне, но Соколов резко оборвал его:

– Нельзя нарушать традиции, а то заболеешь и умрешь ― это же за здоровье! Потом, ты еще новенький и не знаком с местными законами. Одно дело, что декларируется наружу, а другое ― что есть на самом деле.

Немного поломавшись, Борис все же пригубил из стакана, а дальше с соколовским талантом спаивать людей больших проблем в продолжении «тайной вечери» уже не возникало. Через час солидно накаченный сменщик подписал все требуемые документы, и торжествующий Векслер, горячо поблагодарив Владимира Ивановича, унес их в свою палатку.

Пробудившийся под утро в палатке Соколова, Борис пытался опротестовать происшедшее вечером, на что Владимир Иванович резонно заметил, что сам факт, что доктор выпил в зоне, где действует сухой закон, является преступным, и поэтому не может быть использован в качестве аргумента.

После завтрака Михаил отнес бумаги в штаб и начал готовиться к отъезду. Он зашел попрощаться со Шмулевичем, но не застал его в палатке. Личные вещи с собой брать запрещалось, кроме специального комплекта одежды, который надевали непосредственно перед отъездом, и военного билета с вкладышем записанных доз. Соколов обещал утром подбросить его на медицинском УАЗике до Иванкова, а там придется добираться самому.