Текст книги "Скорлупы. Кубики"

Степан спустился на пол, неслышный, подкрался к капкану. Крысы не учуяли его. Они копошились, стараясь успеть отхватить себе кусок живого мяса. Степан приложил щуп к парализованной части крысы. Тот показал агонию – по выделяемой энергии она была куда сильнее безмятежного кормления из сучьего соска. Предсмертные токи подзарядили Степана агрессивной воинской силой.

В этот момент какая-то крыса случайно прихватила зубом щуп-присоску. Конечно, она не могла по-настоящему повредить энергетическую плоть, но Степан заорал от резкой боли. Крик его был не услышан, а почуян другими крысами. На него бросилась ближняя – серый гигант. Она не видела Степана, но сразу ощутила его как плотный объём – и впилась.

Степан, накинув петлю пуповины на крысиную шею, душил опасного врага. Со стороны могло показаться, что крыса грызёт пустоту. Острые зубы наносили болезненные раны, ибо зыбкое тело Степана было подвержено любым страданиям, как и обычное человеческое. Возможно, попав в огонь, Степан, не умирая, горел бы очень долгое время, как грешник в христианском аду.

Степан сражался, мужественно стиснув зубы. Подхваченная энергия крысиной агонии утроила его силы. От укусов Степан только свирепел и потуже затягивал пуповину. Крыса сомлела, Степан оттолкнул её от себя и откатился в сторону, глядя, как стая бросилась рвать на части новую добычу.

Утомлённый схваткой, Степан вскарабкался на полку и уже оттуда недолго понаблюдал за кровавым пиршеством. Он был доволен своим боевым крещением и вскоре забылся сном воина, завернувшись в плодный пузырь.

Когда он проснулся, крысы ушли. Степан спустился вниз. На месте ночной битвы фактически не осталось мясных и костяных останков, но зато во множестве имелись энергетические клочки. Степан плотно перекусил, после чего выбрался из подвала.

Бомж Серёга лежал там же, где его бросил Степан. После недолгих понуканий бомж поднялся и побежал. Степан долго гонял его по незнакомым улицам, пока не разобрался, где находится. Тогда он пришпорил бомжа и быстро домчал к собственному дому. Отпустив вконец измождённого Серёгу на волю, он по пожарной лестнице взобрался на третий этаж и проник в квартиру через балкон. Мать была в плачевном состоянии.

Вечером, в отсутствие сына, Никанорова смотрела телевизор и каждые полчаса меняла подмокающую вату. Потом она переползла в кровать и заснула. Ночью Никаноровой показалось, что она обмочилась во сне, но то была хлынувшая кровь. Когда нагулявшийся Степан на заре вернулся домой после похождений, Никанорова уже звонила по телефону – вызывала скорую помощь. Она дождалась врачей, открыла дверь и только потом потеряла сознание. Степан сел в машину вместе с матерью.

Никанорова уже пять лет не появлялась в больнице, поскольку не беременела. Её направили к завотделением Марьяновой, у которой она обычно делала аборты. В операционной Никанорова на миг пришла в себя и прошептала давней своей приятельнице: “Что-то у меня разладилось по-женски”, – и снова лишилась чувств.

Степан из любопытства приложил щуп к Марьяновой, и в мозгу его вдруг вспыхнули чудовищные палаческие картины – секущее лезвие кюретки, кровь, раны, немыслимые муки. Он всё вспомнил и заорал от гнева и торжества.

Подскочив к Марьяновой, он сунул руку ей под юбку и так прихватил за промежность, что Марьянова охнула и даже присела от резкой боли. Степан огляделся. На кафельном полу кабинета во множестве валялись энергетические гниющие куски давно абортированных зародышей, сочащиеся эфирным трупным ядом. Степан скрутил какой-то огрызок, вскарабкался на Марьянову и запихнул ей в ухо смертельную турунду. Марьянова ощутила, как по щеке мазнуло что-то шершавое и тёплое. На миг она даже увидела прозрачное, жутко уродливое детское личико, точно рассечённое на несколько кусков, а потом заново сшитое, и похожие на битое стекло зубки.

В испуге Марьянова отшатнулась, решив, что кошмар померещился ей от усталости. А уже минут через пять у неё вдруг отнялся слух, разболелась голова и подскочила температура. Оперировать она не могла. К вечеру врачи констатировали у своей коллеги воспаление мозга. Марьянову увезли в инфекционное отделение, и некому было заняться Никаноровой. Ей кое-как приостановили кровотечение и перевезли в общую палату.

Степан, как опытный диагност, приложил к матери щуп и понял, что она не жилец. Причём умирать ей пришлось бы в мучениях – у Никаноровой давно зрела жестокая запущенная болезнь.

Вспомнив лик божества с настроечной таблицы, Степан вдруг испытал некое подобие сострадания. Он отправился на поиски и вскоре нашёл лучистую отраву – сложный извод крысида, которым давно испражнилась издохшая крыса. Он смешал его с каким-то снотворным отбросом. Щуп подсказал и дозировку, и пропорции, необходимые для безболезненной эвтаназии. Степан сунул во влагалище матери невидимую свечу. Средство подействовало молниеносно.

Лишённый понятия морали, Степан напоследок совокупился с Никаноровой через её бесчувственный рот, сложенный обиженной гузкой. Когда он кончил матери на губы, последний её вздох выдул из невидимой спермы Степана лёгкий прозрачный пузырёк. Незаслуженно тихая смерть пришла к Никаноровой во сне.

Домой Степан решил не возвращаться. Его влекла жажда странствий и приключений. Простившись с холодеющей матерью, он выбежал из больницы. Щуп подсказал, что где-то неподалёку под землёй пролегла огромная канализационная река, гнилая сантехническая Обь.

Степан внимательно обследовал окрестности больничного комплекса. Наконец он нашёл глубокую канаву. По широкому, покрытому ржавчиной жёлобу текла быстрая мелкая вода. Это был один из бесчисленных стоков подземной реки, уводящий в подземелье.

Прощальный минет с матерью, а точнее, пузырёк на её губах вдохновил Степана на оригинальную идею. Степан от восторга даже затянул ультразвуком народную песню про Стеньку Разина. Он понял, каким бесценным подарком оказался плодный пузырь. Да, у Степана не было “острогрудого челна”, но у него имелся собственный батискаф, в котором можно было преодолевать любые водные преграды.

Возле канавы Степан облачился в плодный пузырь и стал его надувать. Вскоре он оказался внутри прозрачного шара, наполненного воздухом. Степан качнул туловищем, сфера покатилась и слетела в жёлоб. Водяной поток увлёк Степана в трубу.

А Никанорову кремировали через два дня. На окраинном кладбище урну замуровали в одной из тех нищих ячеек посмертных бетонных сот – где-то в четвёртом ряду, таком высоком, что нужно было задирать голову, чтобы прочесть, чей, собственно, прах покоится. Спустя полгода в однокомнатной квартирке Никаноровой поселилась её разведённая сестра с двумя детьми.

Завотделением Марьянова чудом выжила, но от воспаления мозга полностью обезумела. Её отправили на пенсию по инвалидности. Ещё много лет Марьянова неопрятной юродивой приходила в родную больницу – просто по привычке. Подолгу стояла у входа в гинекологическое отделение. Бездетная, она баюкала собственные руки как призрачную двойню, пела им колыбельные, разговаривала. Глядя на свои сжатые кулаки, она видела детские головки. Иногда нейтрально грудничковые лица близнецов вдруг делались так же уродливы, как то последнее прозрачное видение, посетившее её в нормальном состоянии. Марьянова вскрикивала в ужасе и пыталась бросить руки на землю.

От мозгового воспаления Марьянова обрела особое потустороннее зрение. Дети мерещились Марьяновой повсюду – крошечные, размером с жуков. Они ползали по ней, верещали, покрывали её тело мелкими болезненными укусами. “Вот, вот, опять дети!” – кричала Марьянова, смущая идущих на приём беременных женщин.

Искажённым умом бывшая завотделением понимала, что все эти мстительные человечки – погубленные ею зародыши. Она пыталась их задобрить, покупала конфеты, помня, что у зародышей нет зубов, растирала сладости в кашицу – так что вокруг Марьяновой летом всегда кружились жалящие её слепни и осы.

Особенно бесили Марьянову женщины, идущие на аборт. Она нутром чувствовала, что именно из-за таких вот гадин лишилась разума и работы. Марьянова грозила им кулаками-младенцами и шипела вслед:

– Скорлу́пы, скорлу́пы же плодите, суки!..

Но чокнутую врачиху никто не слушал.

Санёк

Big Rip. Пролог

Отец взорвался. Хотя никакого взрыва не было. Big Bang – весьма поздняя формулировка, из разряда “лишь бы как-то назвать”. Отец, что ли, приблизился к Большому Взрыву, но остановился у самого его края – примерно за 10^-27 секунды до… А потом Отец… Да только и не Отец вовсе. Очередная притянутая за уши условность. Если претит столь масштабная космоморфическая персонификация, то, допустим, порвался находящийся за пределами всех категорий и измерений Мешок с “Небытие-ничем” (которое можно с большой натяжкой понимать как сингулярное состояние). Метафорически содержимое Мешка или Чрева Отца, (компромиссный вариант Мирового Яйца – вдруг кому-то больше по душе такое сравнение) не имел(о) геометрических размеров, обладал(о) бесконечной плотностью энергии или бесконечной температурой.

Отец (Мешок) порвался. Совершил тотальный Big Rip, произошедший одновременно (синхронно, ибо времени не было) во всех точках пространства (которого, впрочем, тоже не было). Поэтому нельзя указать на конкретный центр Большого Разрыва – он произошёл сразу и всюду.

Или так. Мировое Яйцо (про “мировую курицу” и что было раньше – курица-или-яйцо, лучше вообще не задумываться), в общем, Мировое Яйцо оказалось в надмировой микроволновке и за микросекунду до Большого “Упс” брызнуло во все стороны кварк-глюоновым желтком, белком и осколками скорлупы (да попросту не связанной с Отцовской реальностью протоматерией). Образовавшиеся Брызги, Лоскуты и Осколки бросились врассыпную со сверхсветовыми скоростями (либо стремительно уменьшались в размерах), и каждый превращался в самостоятельный мир, ничего не помнящий о своём до-Отцовском прошлом.

Явление Санька

До Большого Разрыва Санёк мирно предсуществовал в несуществующем, так сказать, находился в дорождённом Небытии Отца. А потом типа “проснулся” – хотя никакого “сна” не было, да и просыпаться тоже было некому. В общем, Санёк возник. Но увы – не сам по себе, а в вынужденном тандеме.

Дело в том, что Санька короткий период (время до возникновения времени) окружали, пока не разлетелись кто куда, “братья” и “сёстры” – содержимое Отца-Мешка-Яйца. Траектория полёта Санька совпала с Осколком, который в социальном аспекте поздних антропоморфных порождений (тот же Терентьич) мог бы назваться Феминоидом – в силу своей не-огненной паразитической природы, отличной от Санька. То есть если Санёк был “желтком”, то Феминоид – осколком “скорлупы”, что обуславливало будущую природу материи Феминоида.

Поначалу ничто не предвещало Беды – глобальных эволюционных процессов, запустивших превращения неорганического в органическое. Феминоид, осознав (сразу оговоримся, никакого сознания не было), что Объём его уменьшается, породил (выплеснул) некий прафеномен безликой Чувственности. Его можно очень условно охарактеризовать как Эмоциональную ткань или Тёмную материю, фундаментом которой был непроявленный Ужас, увлёкший в свою губительную воронку Санька, который вообще не при делах – просто мимо пролетал. Но Феминоид дал Бытие, Ничто соединилось с ним. И как между двумя электрическими полюсами (+) и (-) зажигается искра, так между Ужасом Смысла и Ужасом Бессмыслицы возник (вспыхнул) Санёк.

До встречи с Феминоидом Санёк был ни живым и ни мёртвым. Если бы у него имелся выбор, то он продолжал бы не-быть – однозначный ответ на до-гамлетовский извечный вопрос. Однако был принуждён к Со-Житию с Феминоидом.

Что есть Санёк

Расхожее мнение, что Санёк – это неоформленное Бытие, в основе которого находится не Сущность, а Существование, создающее само для себя Сущность. То есть Санёк – разновидность Бытия-ничем (Бытие-в-качестве-ничто), обретающая субстанциональность по собственному запросу.

По Марксу, Санёк существовал всегда, только не в разумной форме. А вот Шеллинг, постулируя тождество материи и Санька, писал, что материя представляется лишь угасающим Саньком, но и Санька уместно рассматривать в качестве становящейся материи.

Можно утверждать, что “реальный мир” – порождение “санькования”, духовный, абсолютно бестелесный акт, который Декарт приписывал особой нематериальной мыслящей субстанции – Мировому Саньку. Это говорит в пользу того, что Санёк имеет над-человеческую идеальную природу.

У того же Гуссерля вообще нет субъекта, а лишь Санёк, “выглядывающий из каждого ебла” (как сказал бы доморощенный философ Терентьич). У каждого есть свой Санёк, и все мы есть у Санька. Нет того, кто думает, кто сомневается, только “жизненный Санёк” думает о “жизненном Саньке” – Санёк санькует.

Хотя это никак не отменяет гипотезы, что Санёк и Сущее – одно и то же. Поэтому когда Санёк мочится на старую кирпичную стену гаража, то самозабвенно орёт: “Я ссущий!” – мстительно направляя пенистую лужицу к новеньким сандалетам Терентьича, сидящего поодаль на ящике с бутылкой пива.

Где Санёк, там и бытие. И наоборот: если есть бытие, то присутствует и Санёк. А кто сомневается, тоже в некотором роде “санькует”. Санёк, кроме прочего, единственная форма бытия, способная критиковать самоё себя. Что он и делает, к примеру, борясь поутру с чудовищным похмельем: “Высший Разум, блять!.. Альфа– и Омега-самец, конец и начало!..”

Гегель полагал, что весь мир есть Санёк. Человек – это Санёк. Бог – тоже Санёк. И Санёк постигает себя, воплощаясь в конкретности реального мира.

– Ага… – язвит Терентьич, – и, главное, в просвещённую прусскую монархию. А оттуда и до Гитлера рукой подать!

– Пошёл нахуй! – искренне обижается Санёк. – При чём тут Гитлер?!

Материя-в-Саньке

Чем пытаться объяснить, как мёртвая материя смогла породить живую, проще допустить, что такое качество материи, как “витальность” или “сознание”, существовало всегда [В. Вернадский]. Можно предположить, что Санёк – необязательная, частная форма проявления материи, возникшая в результате развития материи (в данному случае уместно рассматривать материю не как материю вообще, а исключительно в отношении к факту возникновения Санька – Материю-для-Санька).

И снова: курица-или-яйцо? Феминоид ли создал материю, отличную от материи Вселенной, и поэтому в ней стал возможен Санёк? Или момент возникновения Санька изменяет само породившее его основание – материю Феминоида? А уже материя Феминоида, породившая Санька и Саньком изменённая, порождает особую Материю-в-Саньке, которая не сводится, не редуцируется до материи Феминоида или до материи вообще? При этом не стоит забывать, что материя Феминоида и материя за его пределами – разные.

Материя-в-Саньке – связь чувственной ткани и смысла, объективированного в ноуменах: вещах мира, словах, предметах и образах. То есть Материя-в-Саньке имеет своим основанием не что иное, как материальный мир.

Или “обратная” трансгрессия

Санёк – “божественная” мертвечина, которую принудили жить. Можно представить возникновение Санька как “каскадный процесс” деградации неорганического в органическое, трансгрессией Смерти в Жизнь.

Санёк из Небытия-ничем (Небытия-в-Ничто) обрушился в Бытие, осознал факт своего существования и что санькует только ради себя. Поэтому Санёк есть Любовь (к самому себе).

Любовь – то, что удерживает Санька в модусе “быть”. Ибо “быть” (творить себя) – творческое усилие, которое самоистощение и жертва.

В православной мистической традиции трансгрессия Санька – это Его отеческая милость, обращённая вовне ad extra, суть энергия или Свет [Св. Григорий Палама]. Будучи отличной от сущности (сущность Санька непознаваема, а Санёк не тождественен своей сущности), энергия в то же время неотделима от неё, и в каждом её проявлении присутствует весь Санёк, единый и неделимый. И это единственная (не пантеистическая) возможность объяснить выход Санька из своей трансцендентности. В противном случае нельзя было бы в принципе говорить о Саньке. Поэтому, как справедливо отмечал Палама, “если бы непознаваемая сущность не обладала бы отличной от него энергией, она вовсе не существовала бы и была бы лишь порождением ума”.

Платон выделяет три вида сущностей: объект-субъект в Саньке, мыслимое-мыслящее в Саньке и Санёк-в-Мысли. В который раз прослеживается триединство Санька-Слова, Санька-Логоса и Санька-в-Натуре.

В (аполлоническом) модусе “Санька-Oтца” (плероме) – присутствует Вечность; это мир вневременных логосов, которые, по словам Дионисия Ареопагита, предшествуют в Саньке, определяют и создают всё сущее. Модус “Cанька-Сына” (дионисийский) – мир времени, икон и ноуменов, которые лишь отблески Отцовского Логоса и ad extra триипостасного Санька. “Санёк-Отец” трансцендентен, “Санёк-Cын” транцендентно-имманентен. Если в Логосе Санька-Отца Вечность – это несотворённая идея, то в Логосе Санька-Сына Время – пародия вечности.

Трансгрессия Санька в материю порождает Материю-в-Саньке – кибелический модус, где ничего сакрального, а лишь имманентное, телесное и чувственное.

Гностическая космогония (Валентин, Василид) понимает трансгрессию Санька как обратную иерархическую эманацию (грехопадение) “эонов”, то есть ряд последовательных воплощений Санька от Плеромы (Мешка-Яйца) до Феминоида (материального эона Софии, порождающей Санька-в-Материи, демиурга и т. д.).

– Космогонево, бля! – брызжет пивной слюной со своего ящика Терентьич. – Гностицизм – это ж феноменология говнища! Ведь кто такой гностик? Мудак, охуевший от собственных гениталий. Понятно, что гностика колбасит: “Материя – зло!” А не надо на яйца свои потные смотреть! Ты на звёзды, скотина, смотри! В глаза любимой женщины!..

– Пошёл нахуй! – оскорбляется Санёк. – Отдавай сюда пиво! Я покупал!

– Да хер тебе!..

Вначале был Санёк

Упомянутая выше Эмоциональная Ткань (Тёмная материя) означает чувственную квинтэссенцию Смысла, словесно объективированного в Саньке. В начале было Слово, и Слово было у Санька. Ничто соединилось с Бытием и проявилось в Слове.

Санёк не осуществляется вне Языка, образующего автономную от материи реальность. Можно сказать, что Слово-в-Саньке её онтологизирует. Реальность материи равна реальности языка. Перефразируя Парменида: “Одно и то же, Санёк и санькование”. При этом Слово-в-Саньке, препятствуя Мысли-в-Саньке, объективизирует её. “Мысль изречённая есть ложь” [Ф. Тютчев]. Санёк-в-Слове создаёт барьер для познания в виде иллюзии понимания. Но это и поддерживает огонёк Бытия-в-Саньке – “искру” между Ужасом Смысла и Ужасом Бессмыслицы.

Санёк-Кадмон

Феминоид (или, как острит Терентьич, “Кибелоид”) был безвиден и пуст, и не было ни “темпоральности”, ни “протяжённости”.

Конкретно Темпоральность и Протяжённость становятся атрибутами материи исключительно в восприятии человека. По Аристотелю, Санёк живёт в материи, а не сам по себе, и на этом основана философская топология учения о месте. По Канту, человек уже рождается с Временем и Пространством. И, наоборот, Время и Пространство появляются вместе с человеком.

Любой материальный предмет может быть воспринят как Вещь-в-себе только как целое, образуемое им с Идеальным Сущим. Так возникает Санёк-Кадмон, а с ним ноумены и Бытие-в-Саньке. То есть Санёк выступает квазиразумной формой человеческого бытия.

Всякий пребывает в Саньке-Кадмоне, растворяется в нём, в принципе, за его пределы никто не в силах вырваться, не перестав быть человеком. Разобранный на детали телевизор утрачивает свои свойства электроприбора. Так и человек перестаёт быть (человеком) вне Санька.

Время и Санёк

Формы отношений, предшествующие Саньку и Материи-в-Саньке, называют архи-ископаемыми. Время до возникновения времени, доантропоморфная Эра Брызгов, Лоскутов и Скорлуп, когда Санёк не был проявлен ни в одной области Вселенной, а (не-)был в Небытии-ничем (точнее, Небытием-в-качестве-Ничто). Время до мифа – Время до Санька.

Санёк возникает вместе со Временем и одновременно создаёт его. В материальном ничто возникает допущение, что первое предшествует последнему: 1, 2, 3… и так до бесконечности. Отсюда и гипотеза о метаэмпирическом Сверхсуществе, ответственном за всё сразу. А это просто Санёк на весь космос начинает бормотать (произносить творческие слова): “Один, два, три…” – и так возникает порядок и счёт.

Первый объект, который возникает в проявленном мире, – Время. В основе любых материальных манифестаций мира лежит субстанциональность Времени, благодаря чему Время-в-Саньке становится источником всего сущего.

Санёк и Время не распространяются, а проступают сразу и всюду, они как бы растворены в пространстве. Так память не локализуется в конкретных участках головной коры, а распределена по всему мозгу как единое целое [К. Прибрам].

Импульс времени, проходя через точку настоящего, превращается в пространство и вещество. Пространство – это загустевшее Время.

Санёк, как нулевая хронооболочка, представляет собой сферу, центр которой – везде, а окружность – нигде [Б. Паскаль]. И в центре этой хронооболочки формируется особая точка, которая в свою очередь становится новым уровнем квантования. Так реализуется фрактальный (сиферотический) принцип Мироздания, определяющий уровни (не-)бытийной иерархии. Самым важным для каждого уровня является понятие нижнего предела квантования.

Квантование Санька (эманация, трансгрессия) происходит следующим образом. Первая производная по Времени-в-Саньке переводит Санька-объекта из области небытия в область бытия или в непроявленное состояние; вторая производная по Времени-в-Саньке переводит Санька-объекта из области бытия в область существования (в Санька-субъекта) или из непроявленного состояния в проявленное. В обратном порядке получается Смерть.

Смерть Санька

В мире феноменов всё существует во Времени: рождение, жизнь, смерть. Санёк возникает в результате развёртывания материи. Но более того, и погибнуть он может вместе с материей и только в материи.

Есть мнение, что Смерть пришла из Лопнувшего Мешка вместе с Саньком, то есть она рудимент иного, реликтового мира [И. Лурия]. Её Сверхнебытие много старше Санькового Сверхбытия.

Итак, Санёк как самоорганизованная хронооболочка обладает собственным циклом развития, в котором можно выделить следующие стадии: рождение, развитие, старение, смерть, – и всё это со скоростью Времени, то есть скоростью преобразования причины в следствие.

Смерть феноменологическая, связанная с сознанием, разделившим когда-то Нечто (Бытие-ничем) на живое-мёртвое, смертна Саньковой Смертью. Санёк, мыслящий Смерть, – бессмертен. Санёк, мыслящий Санька, также бессмертен, ибо санькует. Но при этом Санёк смертен, поскольку есть. В мире феноменов бессмертная мысль осознаёт смерть и поднимается над ней. Но она бессмертна у смертного существа.

Человеческая смерть включена в смерть разума. Но когда умрёт земной алкаш Санёк, вселенское санькование лишится всей трансценденции и имманентности. Увы, суть его природы в том, что оно мыслит самоё себя – Санёк санькует Санька.

После Саньковой Смерти не будет даже мысли, которая поймёт, что пришла смерть.

Смерть Санька – Глобальная и Тотальная. В отличие от ядерного взрыва, она не оставит даже опустошённого человеческого мира. Ядерный коллапс предусматривает опосредованное наличие Человека, хоть бы и мёртвого. Если имеет место Смерть Санька, значит, нет мысли и Материи-в-Саньке.

Погаснет искра между Ужасом Смысла и Ужасом Бессмыслицы, погрузив космос в состояние абсолютной тьмы. Сгинут все следы разумности безотносительно их физической основы.

Санёк впустил в мир Смерть. С ним она и уйдёт. После того как лишится смысла, который придает ей Санёк-Кадмон.

Предчувствуя скорый конец, Санёк в минуты слабости истерично орёт:

– Я сдохну, и вы все подохнете! Без меня вашему мышлению пизда! Свету, блять, разума пизда!..

– Ой как ссыкотно! – криво ухмыляется Терентьич, укрепляя пластырем дужку на стареньких, с жуткими диоптриями очках.

Всё мертво в перспективе Саньковой Смерти.

Только осознанное зрение есть действительное зрение, диапазон которого целиком зависит от мышления. Близорукий крот Терентьич “видит” куда больше, чем ребёнок или австралийский абориген. Но при этом не понимает, что “видит” (мыслит), только пока жив (сказал бы “собутыльник”, да слово нынче такое двусмысленное), пока жив приятель Санёк.

Санёк как Когнитом

Санёк имеет идеальную природу, но основой идеального (диалектически) оказывается материальное. Феминоид (он же “Утроба Лилит”, неодухотворённая Матерь-Материя, Кибелоид) был безвиден и пуст, но пустота его была полой, как Чаша (Могила-Лоно). Точнее, не полой, а пористой, напоминающей соты (или фрактальные лабиринты-пустоты), где каждая ячейка покрыта гладью Вод – разумеется, не бинарным неорганическим соединением “гидроксид водорода”, а Неводными Водами (Небытийным Маревом). В общем, эту чувственную субстанцию проще называть “Воды”.

Воды не сотворены Саньком или санькованием, поэтому Вода и Ино-небытие – одно и то же. Ино-небытие, соответственно, существует до-и-помимо Санька.

Феминоид, покрытый Водами (небытийной питательной средой), напоминал космического масштаба адамову голову со снятым сводом – Череп, парящий в Мироздании, с обесточенным мозгом наружу: Ловушка Ужаса для Санька, покрытая для приманки Океаном Вод.

Если Коннектом, грубо говоря, электроприбор, допустим “телевизор” (по которому изредка тоскует бомжара Терентьич), то Когнитом – электрические сигналы в нём.

Из слияния (кстати, базовый миф о браке Неба и Земли) Санька и Феминоида (Коннектома) возникает Материя-в-Саньке и Когнитом – биологическая когнитивная гиперсеть, обеспечивающяя механизмы санькования.

Феминоид – это материальная часть или Коннектом, глобальные системы (соты, пустоты, лабиринты). Санёк – идеальное, системный слой Когнитома и прочие когнитивные архитектуры, Творец и Творение.

Сон Санька

Санёк смотрит бесконечный сон (сложнейший эфирно-электро-метаболический процесс) о Саньке, и на поверхности Вод (нейросети Океана Феминоида) возникают Образы незапамятных миров, пришедшие ещё из Отцовского Мешка (Санькового до-небытия).

Визуально это напоминает заставку на стареньком Windows ХР медиаплеере, пылающем плазменным калейдоскопом узоров. Гремит Музыка Сфер, в такт ей пульсируют, извиваются щупальца гигантского Кракена, мерцает беспорядочным нагромождением световых шаров Космический Полуразумный Планктон, сотрясается Антропоморфная Водоросль, роняет слизь из пасти, шевелит птерами Туманная Облакоподобная Масса… Это всё Великие Алогичные. Или Великие Бесформенные. Они, в свою очередь, творят на безбрежной поверхности Вод завораживающие планетарные миражи. Астральные цивилизационные химеры первых Порождений вздымаются стеклистыми, медленными как клей, безумными хребтами, затем оседают на дно Океана. Порождения и Эманации засыпают вечным сном, прорастая тентаклями протобытия в материальность, тревожат в земных снах чувствительных особей материального мира…

Короче, если Терентьич с похмелюги ссытся под себя во сне и Тамарочка с позором гонит его из кровати и квартиры – это ему сто пудов привиделся огромный Кракен или Антропоморфная Водоросль.

Терентьич:

– Лавкрафт, ёпт! И кто это, бля, ссытся?

Санёк:

– Ты и ссышься! Пошёл нахуй!..

Санёк – Макро-Ког

В реальном (физическом) мире “ког” представляет собой упорядоченный набор электрических сигналов в нейронах головной коры. Когнитом – нейросеть, состоящая из когов различной специализации (к примеру, оперонов, квалонов, холонов), обеспечивающих (обслуживающих) психические процессы в мозгу.

Если ког, условно говоря, единица Когнитома, то Санёк (имеется в виду выход Слова из своей трансцендентности и воплощение в Логосе и Духе – модусы санькования ad extra) – это Макро-Ког (Перво-Ког), единый и неделимый, состоящий при этом из трёх фундаментальных операций (функций) санькования: соединение (единица), разделение (двойка) и удержание (тройка) – сакральное множество.

Единая Воля (творческая энергия) возникает в Первопричине – Коге-Отце, проходит через Кога-Сына и проявляется в Коге-Духе. Триединый Макро-Ког предстаёт как Единица-Квалон (Дионисий Ареопагит: каждая операция разделяется на три, и три операции соединяются в одну), Двойка-Оперон – первое разделение [Лк. 12:51–53] и “посредник” между Логосом и человеком [1 Тимофею 2:5], и Тройка-Холон – удерживание Единицы Квалона и Двойки Оперона в Коге-Духе [Ин. 15:26].

Бл. Августин одним из первых сопоставляет ипостаси Троицы с санькованием, понимаемым как серия ментальных (феноменальных) операций памяти (memoria – anamnesis), понимания (intelligentia) и воли (voluntas).

Коги – зафиксированные мысли Санька: логосы, образы, знаки, парадигмы, коды, “перфокарты”, существующие в трёх видах Саньковой Памяти (Вечности).

В альтернативной терминологии: Xи-коги – процедурная память Санька; Пси-коги – семантическая память Санька; Фи-коги – эпизодическая память Санька.

Всё Творение – виртуальный проект, придуманный Саньком и записанный на Океане Памяти. Всё разумное Бытие живо только в нём – Саньке-Спасителе. Хотя уместней его называть всё ж не Спаситель, а Санёк-Хранитель. Или даже Санёк-Носитель.

Творение

Санёк намысливает (лепит) Вещи нетварного и тварного мира из духовного “материала” веры – три части “глины” воображения и одна часть “глины” (понимай, материи) Феминоида. Поэтому Творение на три четверти чувственно (проще говоря, виртуально).

Мир Санька и его Когов – симулятор, картинка на мониторе мироздания. Язык, на котором создаётся операционная система Вселенной, в целом подобен языку программирования, с той разницей, что вместо “железа” у нас Феминоид, а вместо цифр и символов – духовные формы нетрёхмерной допространственной сверхжизни, то есть Коги (Великие Звери и Птицы, орнизооморфные существа, Орёл-Телец-Лев, Арх-Ангелы, Стражи Четырёх Углов Престола Господа и Десяти Пределов Рая) – как бы зафиксированные мысли Санька (каноны, законы красоты), созданные его фантазией и Волей.

Вещи мира существуют только в момент Настоящего, когда эфирно-электрический Свет Санька зажигает “Ретину Макбука Бытия”. За одну секунду кванты появляются и исчезают с частотой 10^-43 степени. Вспыхивает “Ретина”, и возникает весь материальный мир: люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звёзды и те, которых нельзя было видеть глазом [А. Чехов]. И заодно пиздабол Терентьич.

– Ретина для кретина! А чего не девять в минус сорок четвёртой степени? Откуда вообще такие цифры?! Заебись, что сказать! Вместо Бога-часовщика – Бог-сисадмин!

– Пошёл нахуй!