Текст книги "Скорлупы. Кубики"

Естествоиспытатель

Сам о себе Шеврыгин говорит, что он яркий сангвиник и неисправимый реалист. Если Шеврыгина спросить о прошлом, он в нескольких предложениях расскажет: в школе учился хорошо, был скромным и застенчивым, любил читать, мечтал поступить в институт, чтобы всего себя без остатка посвятить науке. В семилетнем возрасте был одержим идеей всеобщего реформаторства, разрабатывал проекты искоренения преступности, выносил манифесты о новом человеческом обществе, где люди делятся на справедливых и несправедливых.

– Между прочим, очень здравые мысли высказывал, – улыбается детству Шеврыгин. – Ну а со средних классов основательно взялся за литературу: Линней, Кювье, Ламарк, Дарвин – это что касается вопросов жизни. Кант, Фейербах, Гегель – это о смерти хотел узнать. Такая была у меня философская интоксикация.

Шеврыгин считает, что возродил в своём лице позабытую специальность “естествоиспытателя”. С пятнадцати лет Шеврыгин испытывает своё естество тем, что употребляет в пищу мышей, крыс, насекомых, лягушек, дождевых червей, личинки и прочую дрянь, причём в сыром виде. Помогает ему в исследованиях абсолютное отсутствие брезгливости. Через полгода первых опытов Шеврыгин приходит к выводу, что насекомые и земноводные не только вкусны, но и полезны. Он чувствует, как закалился и окреп его организм. Ему не страшны ни грипп, ни прочие вирусные инфекции. Возросли выносливость и физическая сила.

После школы Шеврыгин сдаёт экзамены в университет на биолого-почвенный, но не проходит по конкурсу на дневной факультет и его оставляют на вечернем. Шеврыгин устраивается в зоопарк рабочим по уходу за животными.

Со второго курса Шеврыгина призывают в армию. Во время службы он продолжает свои опыты по употреблению в пищу насекомых и мелких животных. Его новое открытие – несвежее мясо. Шеврыгин пришёл к выводу, что тухлое мясо полезнее свежего – оно легче усваивается, очень калорийно, и именно с тухлым мясом Шеврыгин связывает причину долголетия австралийских аборигенов. Шеврыгин пишет в “Науку и жизнь” статью, где заявляет, что современный человек уподобился безграмотному матросу легендарного броненосца “Потёмкин”, отказываясь принимать в пищу правильное несвежее мясо. Статью, разумеется, не публикуют.

В течение двух лет Шеврыгин пытается найти единомышленников, но встречает непонимание и насмешки. До рукоприкладства дело не доходит, Шеврыгина побаиваются. Он практикует особую “животную гимнастику” – часами болтается на турнике, и хватка у него железная, как у гориллы. В остальном Шеврыгин вполне исправно несёт службу и не вызывает нареканий у комсостава.

После армии Шеврыгин возвращается в университет. Студенты считают его человеком с большими странностями, но не без эрудиции. Он успешно переходит с курса на курс, и только упрямство не даёт ему защититься: Шеврыгин собирается писать диплом о своих сомнительных открытиях – полезности гнилого мяса и насекомых, а преподавателей это не устраивает. Из протеста Шеврыгин оставляет учёбу, чтобы предпринять самостоятельную экспедицию на Алтай. Через несколько месяцев он привозит оттуда полный рюкзак камней и корень дерева, похожий на обезьяну. Шеврыгин считает, что это древнее скульптурное изображение детёныша снежного человека.

Шеврыгин по-прежнему работает в зоопарке и продолжает занятия наукой – в его понимании. Вскоре после экспедиции Шеврыгин по настоянию родителей женится. Через знакомых ему находят невесту из интеллигентной семьи. Внешне Шеврыгин производит благоприятное впечатление: молодой спортивный мужчина без вредных привычек. Родителям невесты его пытаются представить как своеобразную личность, молодого учёного, которого нужно чуть образумить, чтобы он получил диплом, поступил в аспирантуру и взялся за диссертацию.

Жену Шеврыгина зовут Валентина, она закончила педагогический и работает в школе учителем математики. Поначалу ей нравится Шеврыгин. В отличие от сверстников, он много прочёл и повидал, а потом, когда Валентина узнаёт его поближе, становится поздно – она беременна.

Жена в целом устраивает Шеврыгина – мила и хорошо заботится о ребёнке. Главный её недостаток в том, что в ней не удаётся пробудить и воспитать единомышленника. Валентину тошнит от исследований мужа. Поэтому Шеврыгин, если его спрашивают о браке, сухо говорит, что его супруга – “не жена декабриста”.

Шеврыгин повсюду излагает свои научно-философские взгляды, как он добавляет, “отличные от общепринятых”. Всякая ирония приводит его в ярость, спорить с Шеврыгиным не только невозможно, но и опасно. Несмотря на просьбы жены, он не ищет новую работу, а продолжает довольствоваться грошами в зоопарке и пишет книгу о пользе употребления в пищу насекомых, грызунов, а также несвежего мяса в целом. Труд пестрит многочисленными графиками, таблицами и отчётами о том, что и в каких количествах было съедено и как после этого чувствовал себя Шеврыгин.

Научные издания не желают публиковать Шеврыгина, и он всё чаще говорит о “заговоре консерваторов”. Ощущение травли негативно сказывается на душевном состоянии Шеврыгина. У него неожиданно открывается ещё одна эмоциональная брешь – Шеврыгин начинает ревновать жену. Вначале его раздражает сосед по лестничной клетке – тот излишне любезен, и жена, похоже, охотно принимает знаки внимания. В Шеврыгине зреют подозрения. Рабочий день у Шеврыгина короткий, и ему есть чем занять свой настороженный ум. Обычно в отсутствие Валентины Шеврыгину кажется, что она в этот момент находится у соседа. Шеврыгин звонит в дверь. Если сосед оказывается дома, Шеврыгин бесцеремонно заходит в чужую квартиру и под видом гостя осматривает комнаты – не спряталась ли где его жена. Если не открывают, Шеврыгин караулит у порога, пока не вернётся сосед или жена. Неизвестно, к чему бы это привело, но сосед продаёт квартиру и уезжает. Шеврыгин на некоторое время успокаивается.

Однажды подозрения вспыхивают с новой силой. Шеврыгину кажется, что околоподъездные старухи провожают его какими-то сочувственными взглядами. Мужчины при виде Шеврыгина замолкают, а когда он проходит мимо, шепчутся или тихо посмеиваются. Шеврыгин догадывается: соседи давно осведомлены об изменах его жены и потешаются над ним.

Шеврыгин подступает к жене с расспросами, требует “поговорить с ним откровенно”, во всём признаться, говорит, что они интеллигентные люди, что он не может работать в атмосфере лжи. Шеврыгин стыдит Валентину, что, пока он “отдаёт жизнь за науку и общество”, та ведёт себя недостойно, и окружающие все как один осуждают её. Жена на провокации не поддаётся и говорит, что Шеврыгин ненормальный.

У Шеврыгина преобладает мрачное настроение. Даже любимая “животная гимнастика” не отвлекает. Валентину угораздило купить себе дорогие духи. Шеврыгин сразу делает незамедлительный вывод: она просто завела богатого любовника. Шеврыгин активно шпионит за женой, но та явно набралась подлого опыта, чтобы обделывать свои преступления незаметно.

Дома Шеврыгин устраивает сцены, не даёт жене поцеловать дочь, мотивируя, что одному Богу известно, что Валентина делает своим ртом. Шеврыгин демонстративно отказывает жене в близости. Они спят в разных комнатах. Также Шеврыгин по-прежнему требует признаний, заявляет, что любовник жены специально нанят “консерваторами”, которые хотят его остановить, психологически сломать и подорвать его научную деятельность. Жена плачет и клянётся в верности, Шеврыгин отвечает, что готов поверить ей и простить, но она должна признать своё легкомыслие и невольное пособничество “консерваторам”.

Валентина, вопреки запретам Шеврыгина, всё-таки идёт на день рождения к подруге. Самого Шеврыгина в гости давно не приглашают – себе дороже. Шеврыгин звонит туда, проверяя присутствие жены, слышит мужские голоса и требует прекращения “оргии”.

Валентина приезжает на такси около двенадцати ночи. Шеврыгин не спит и встречает жену с часами в руке. Вначале он просто хотел показать ей временной размер опоздания, но вместо этого с размаху бросает часы об пол со словами:

– То же будет и с тобой!

Валентина говорит, что из-за Шеврыгина над ней за глаза все посмеиваются и что она подаёт на развод.

– Теперь не будут посмеиваться за глаза! – азартно вскрикивает Шеврыгин и своими цепкими обезьяньими пальцами вырывает жене сначала один, потом другой глаз. После этого он отмывает от крови руки и звонит в скорую помощь, в милицию и родителям Валентины. Всем он сообщает, что “сполна рассчитался, успокоил душу и теперь может спокойно заниматься наукой”.

За нанесение тяжких телесных повреждений Шеврыгина сажают на пять лет. Шеврыгин и в тюрьме продолжает заниматься привычной деятельностью: поедает червей, насекомых и подгнившее мясо. Над ним посмеиваются, но не трогают, считая не вполне нормальным. Шеврыгин легко приспосабливается к новой жизни. Он уверен, что заключение не помешает его духовному развитию, к тому же в тюрьме поменьше “консерваторов”. Одно из последних открытий Шеврыгина: живые муравьи бодрят куда лучше кофе. Теперь, чтобы почувствовать прилив сил, Шеврыгин употребляет в пищу муравьёв и говорит о заряде бодрости на весь день.

Ревность Шеврыгина полностью улеглась – во многом потому, как он сам признаётся, что жена без глаз будет уже не так привлекательна для мужского пола. К своим подозрениям насчёт её любовников он относится без должной критики, вздыхает: “Что было, то было” или со смехом добавляет: “Кто старое помянет”.

Шеврыгин часто пишет жене письма, во многих строчках называет её “милой Валюшей”, “родной Валечкой”, обещает по возвращении уход и заботу, просит прощения за увечье, настаивая, однако, что не он, а “слепая ревность” оставила её без глаз.

Нерж

1

Входная дверь обтянута коричневым дерматином. В стене справа ниша с электросчётчиком. Там же находятся несколько свечных огарков, спичечный коробок, моток синей изоленты, отвёртка, фонарик и конфетная жестянка с мелкими гвоздями. Над дверью самодельная антресоль из пяти пригнанных сосновых досок. На антресоли полпакета с цементом, заляпанное краской ведро, пластиковая бутылка с клеем ПВА, обрезки линолеума и плинтуса. Пол застелен полосатой ковровой дорожкой. У входа вместо половика – футболка с надписью “Montana”. В прихожей вешалка с плетёной спинкой, рядом ореховая тумбочка с выдвижными ящиками и табурет. На тумбе четвертинка тетрадного листа, сверху зелёными чернилами написано: “42-49-80 Олег”, с обратной стороны листка надпись карандашом в столбик: “хлеб, масло, огурцы, пельмени, яйца, сметана, молоко, чай, гречка”. На табурете коричневая женская сумка из кожзаменителя, внутри зонтик в чехле и рыхлый блокнот с розовой обложкой. Передний карман сумки набит полиэтиленовыми пакетами. Между прихожей и кухней коридор с туалетом и ванной. В туалете стены до середины выложены бирюзовой плиткой, выше – обычная побелка. На двери с внутренней стороны календарь на восемьдесят восьмой год с “Ладой” девятой модели. За бачком кладовка с фанерной дверцей, в кладовке баллончик освежителя воздуха и пирамида из шести рулонов туалетной бумаги. В ванной комнате плитка кофейного цвета. Над ванной натянуты две пластиковые струны для сушки белья. На раковине стакан с зубными щётками и раскрытая мыльница. В одной половине мыльницы хозяйственный обмылок, в другой – новый розовый брусок. На углу ванны флакон болгарского шампуня “Зелёное яблоко” и консервная крышка с окурками сигарет “Ту-134”. На полке подвесного зеркального шкафчика разобранный бритвенный станок, тройной одеколон, лосьон “Огуречный”, лак для волос “Прелесть” и тюбики с кремами для лица и рук, зубная паста “Жемчуг”. Дверь на кухню отсутствует. Вдоль стены друг за другом расположены стиральная машина, тумба с мойкой и газовая плита. Стиральная машина накрыта клеёнкой с орнаментом в виде цветов, сверху магнитофон “Весна 212”. Между плитой и стеной пустые бутылки с этикетками “Славянское белое”, “Портвейн красный” и “Жигулёвское”. На окне нет штор, только кружевные занавески, наколотые на шляпки вколоченных в раму гвоздей. Возле окна стул, на сиденье брошен белый махровый халат. Справа от дверного проёма обеденный стол, между тарелками раскрытая банка с кабачковой икрой, консервы сайры, нарезанный хлеб, блюдце с ломтиками сала, две наполненных рюмки, бутылка “Пшеничной”. Сразу за столом холодильник “Саратов”, бок холодильника украшен переводными картинками – автомобили начала века. На стене плоские кварцевые часы с позолоченным циферблатом и стрелками, над мойкой разделочные доски и набор деревянных ложек с хохломской росписью. В первой комнате, что рядом с кухней, находятся раскладной стол, четыре стула, “горка” с радиолой, трюмо, софа, два кресла, столик с телевизором “Рубин” и видеомагнитофон “Электроника”. На стене ходики с кукушкой и лакированное деревянное распятие. Окно с тюлевыми гардинами, по бокам фиолетовые портьеры. В конце коридора дверь направо ведёт во вторую комнату. Там платяной трёхстворчатый шкаф, раскладной диван, застеленный жёлтым шёлковым покрывалом, два кресла, журнальный столик, торшер на длинной латунной ноге с оранжевым абажуром. На стене и полу ковры – внизу комбинации ромбов, на стене узоры с цветами и стилизованными птицами. На окне шторы с ламбрекеном. В третьей комнате справа от входа двуспальная кровать с горой подушек, пуховое одеяло в синем пододеяльнике, за кроватью окно и балкон. Над окном проволочный карниз, гардина держится на канцелярских скрепках. У противоположной стены вишнёвый сервант с посудой и хрусталём, письменный стол, на стене книжные полки с глянцевыми томиками зарубежного детектива. В углу отключённый холодильник “Днепр”, на эмали холодильника красный смазанный след ладони. Недалеко от порога лужа крови с вязкими краями и подтёками по уклону пола под сервант. Рядом с лужей труп светловолосой женщины тридцати лет, голова прижата правой щекой к линолеуму, обращена к балкону.

Левая рука отведена от туловища, правая согнута в локтевом суставе, кисть на животе, ноги вытянуты. На женщине серо-голубой лифчик и белые трусы. В шестом межреберье по левой стороне две горизонтальных щелевидных раны с ровными краями размером три сантиметра. Раны не кровоточат. Других повреждений на теле нет. Рядом с трупом на линолеуме кухонный нож. На белой пластиковой ручке видны красные отпечатки пальцев. Лезвие длиной двадцать сантиметров, с подсохшими кровяными разводами. Возле рукояти клинка выбита надпись: “НЕРЖ” и “ц. 1 р. 50 коп.”.

2

Двенадцатого июля я договорился встретиться с Шеловановым Виталиком, позвонил с работы из гаража и сказал, что приду к нему после семи, но так получилось, освободился раньше и зашёл в пять часов, на всякий случай, вдруг он будет дома, но его не было, и я, чтоб убить время, в гастрономе угловом купил две “Столичных” по ноль пять, плавленых сырков четыре штуки, полкило любительской и батон и снова вернулся к Виталику, и это уже было без пятнадцати шесть вечера, но его всё ещё не было, и я сидел во дворе и покушал чуть батона с сыром и немного выпил из бутылки, но я сидел с другой стороны дома, а не с той, где видно, что идёт Виталик, просто там нет скамейки, и я снова Виталику в дверь позвонил, и никого у Виталика не было, и я тогда к себе, значит, пришёл, а Вика взяла у меня колбасу, сырки и бутылки и поставила в холодильник, будто я купил их как продукты в семью, но я не возражал, потому что не собирался закусывать, раз не собирался с Виталиком выпивать. Я картошки варёной поел с селёдкой и луком под сто грамм, и решил починить электробритву, и сидел её чинил около часа, и тут ко мне в дверь позвонил Виталик Шелованов, как я узнал, когда открыл и увидел его. Он пришёл и говорит: “Ну, где ты ходишь?” – он был уже в сильно пьяном виде, я сказал, что заходил к нему, но его не было. Он пригласил к себе и сказал, что Люда с малой на неделю к родителям умотала и у него бутылка водки и ещё ноль восемь “Славянского”. Я сказал Вике, что погуляю с Виталиком, она попросила: “Не напивайтесь”, – и я сказал, что хорошо, постараюсь, но я взял на всякий случай из холодильника початую водку, там было больше половины, и мы с Виталиком ушли. И по дороге к Виталику мы выпили мою водку, я побольше, он меньше, так как он был до этого уже прилично пьяным, и женщина какая-то пожилая нам сказала, что такие молодые, а уже нетрезвые, а Виталик ей пошутил, что не пьют только электрические столбы, потому что у них чашки перевёрнуты. Мы пришли, Виталик поставил яйца варить, хлеба порезал и сала, и мы закусывали яйцами и хлебом с салом и телевизор включили. Мы допили водку Виталика и выпили “Славянского”. А потом Виталик сказал, у него есть порнография, я говорю, почему бы нет, можно посмотреть, и Виталик принёс журнал иностранный, и мы стали листать картинки, мне одна очень понравилась, там такая светленькая раком стояла и пальцами с красно накрашенными ногтями себе булки раздвигала, а малофья текла ей вниз по анальному отверстию, а она улыбалась, что можно было подумать, будто ей очень от этого приятно. Я смотрел на фотку, а потом вдруг увидел, что Виталик почему-то разделся и остался в одной майке, я говорю: “Трусы-то хуле снял, надень обратно”, – а он заявляет: “Давай я тебя… ну, тоже, как на картинке, совершу с тобой половой акт в анальное отверстие”, – только он сказал это в очень нецензурной форме. Я, разумеется, обиделся на него и дал понять, что я недоволен его словами и предложением, а он продолжал настаивать на своём, давай, говорит, я тебя. Я говорю: “Всё, Виталик, ты набухался, я пошёл домой”, – а он: “Куда, оставайся, тебе же понравилась картинка”. Я отвечаю, что картинка – да, понравилась, но я не тёлка. А Виталик вдруг начинает мне угрожать, что он сейчас позвонит, и к нему придут какие-то пацаны, и тогда я не уйду. И в это же время раздаётся телефонный звонок, а Виталик в кресло садится и оттуда таким довольным тоном мне сообщает: “О, что я тебе сказал, это пацаны звонят, что уже идут”. Меня аж затмило от злости, а на столе нож с ручкой такой белой, которым Виталик сало резал и хлеб, я схватил нож и сказал: “А пусть приходят!” – и ударил Виталика раз в живот и раз в грудь. Он даже не закричал, а воскликнул так ненатурально: “Ой”, – и упал с кресла и пополз, а из него кровь полилась. Я взял журнал и сам не знаю зачем оторвал эту фотографию с тёлкой, у которой малофья по жопе, и ушёл. Перед этим оглянулся, а Виталик лежал скрючившись возле кресла, а нож куда-то подевался. Я понял по неподвижности Виталика, что он уже умер, и потому не стал вызывать скорую помощь. Прибежал домой и говорю жене: “Вика, всё, я зарезал Виталика Шелованова, за мной скоро приедет милиция и меня заберут”, – жена не поверила и сказала, что это глупости. Я: “Хочешь, поспорим, что приедут”, – и на самом деле приехала милиция. В РОВД меня попросили писать объяснительную, я всё в ней честно, как пришёл к Виталику, а он разделся и предложил мне такое, что я его только и смог, что зарезать, потому что он оказался пидарас. Я так открыто написал и отдал дяде Грише – это следователь в нашем РОВД, он меня знает хорошо, и Виталика он тоже знает, потому что дружит с его отцом. Он, когда меня привели, кричал, как же я мог убить Виталика, ведь мы же с ним друзья были и раньше не ссорились, что у Виталика дочка маленькая, ругал, короче, меня. А я сказал: “Дядя Гриша, я не хотел его убивать, он сам виноват и напросился, и в объяснительной я всё как было написал”. Дядя Гриша прочёл и говорит: “Я такую объяснительную принять не могу. Я тебе верю, но нам надо серьёзно поговорить. Не позорь, пожалуйста, Виталика, у него дочь маленькая, и отец Виталика – Шелованов Иван – мой кореш. Напиши, вы вместе выпивали, а потом подрались, и ты его случайно по пьянке убил, – иначе, мол, не по-людски выходит. Нельзя, – говорит, – чтобы Виталик умер для широкой общественности пидарасом. А родителям его я суть конфликта объясню, они тогда тебя в сердце простят”. Я отвечаю: “Хорошо, я подумаю”, – и написал объяснительную по-другому, будто мы просто выпивали, а потом стали ругаться, Виталик меня ударил по лицу, а я взял нож и его зарезал. Я так всё написал, дядя Гриша прочёл и сказал: “Молодец, ты хороший человек. Я за этот поступок тебе тоже помогу – сядешь всего на восемь лет, обещаю”.

А потом ко мне в изолятор даже приходил отец Виталика с женой Виталика – Людой, и я с ними говорил, и отец Виталика мне тоже спасибо сказал, что я по-другому написал, а я пообещал Люде, что, когда выйду, буду заботиться о дочке Виталика как о своей родной, и отец Виталика заплакал, а Люда даже руку мне поцеловала.

3

Леонид – угрюмый подозрительный юноша девятнадцати лет от роду, субтильный и длинноволосый. С детства родные считают его серьёзным, хотя серьёзность Леонида в первые годы жизни заключается лишь в том, что он боится радиопередач, картинок в книжках, закрытых дверей и узоров на обоях. Кроме того, он испытывает панический страх перед отцом, потому что одно присутствие отца делает обычные предметы необыкновенными, с иным значением. Ещё отец умеет подзывать Леонида мысленно, не открывая рта. Во всяком случае, когда Леонид приходит, он всегда по виду отца догадывается, что тот его звал. В школе у Леонида нет близких друзей, и учится он неважно.

С пятнадцати лет Леонид всё чаще говорит о своей способности к тонкому восприятию жизненных явлений, что проявляется в утомительной потребности анализировать поступки и поведение окружающих, так как люди, по мнению Леонида, ведут себя неразумно, то есть алогично. С некоторого времени у него возникло желание выработать свою философскую теорию человеческих конфликтов. С исследовательской целью Леонид пишет маленькие рассказы, так называемые басни в прозе, где неодушевлённые предметы, к примеру молоток или тучка, наделены человеческими характерами. Также Леонид изучает иностранные языки по разговорнику для официантов – там даются варианты фраз на нескольких языках, и Леонид полагает, что учит одновременно английский, французский и немецкий.

Отношения Леонида с женщинами строятся в зависимости от того, соответствует ли их поведение его теории человеческих конфликтов. Поэтому отношений с женщинами просто нет: всё ограничивается тем, что Леонид презрительно часами наблюдает за алогизмами в поведении женщин и девушек. Кроме прочего, Леонид стеснителен. С подросткового возраста у него на лице угревая сыпь. Леонид регулярно ухаживает за кожей, но протирки мало помогают. Леонид считает, что болен ещё неизвестным науке заболеванием, которое сам называет “второй стадией нарушения общего обмена”. Он говорит знакомым, что работы по изучению этой болезни только начались, поэтому лечение будет разработано через несколько лет, а до этого времени он должен поддерживать организм высококалорийным питанием и особым, наиболее сохраняющим энергию режимом – когда возникает необходимость, Леонид застывает в расслабленной позе и так экономит силы. Леонид маниакально брезглив и никогда не позволяет себе отпить из чужого стакана или бутылки. Он часто и подолгу моет руки с мылом, затем обтирает их спиртом. Укрепляет себя Леонид особой “интеллектуальной” гимнастикой: лёжа на кровати, он попеременно мысленно напрягает ту или иную мышцу.

После школы Леонид поступает в химико-технологический институт. К учёбе он равнодушен, его больше поглощает философская теория конфликтов и “закон логики человеческого поведения”. Если его расспросить подробнее, то Леонид, волнуясь, расскажет следующее:

– Мне кажется, природа есть жена человека. Вы понимаете, что есть жена человека? Ну, примерно как вам лучший друг, товарищ. Пояснить вам? Свет! Всё зародилось от света. Вернее говоря, всё с него началось, а началось с пустоты. А пустота – она, падая, светится. То есть мельчайшее тело в пустоте горит огнём, это понятно? Мне кажется, что в пустоте всё зародилось, точно я ещё не полностью продумал, конечно. Видите ли, всё начинается с нуля и кончается бесконечностью. И так обратно, и время между собой связано, и получается, что я – не случайность, а исторический выходец, в котором заключился весь комплект времён и совокупность кровей. Поняли, в чём дело? Материя проницаема мгновенно. Это как борьба за народ. Историю не повернёшь, и это не спонтанно, а совершенно справедливо, потому что я родной природе и живым людям. В людях нет согласованности, а когда нет единого мнения, то получается сопротивление, а сопротивление означает нервосокращение, которое и является причиной всех болезней и конфликтов!..

Большего из Леонида не вытянуть. Далее он только пускается в пространные объяснения о значении его теории для человечества. После того как Леонид одолел учебник экономики и права, он прибавляет, что благодаря его теории возможен переход от капитализма к социализму, и это будет третий путь, но не экономический, а духовный.

У Леонида в речи есть несколько поговорок-неологизмов: “на вату давать”, “правды не вытолковать” и “живи воздухом”. Когда Леонид смотрит на “алогичную” девушку, он кривится и говорит: “На вату даёт”. Дружеский совет Леонида заключается в фразе: “Живи воздухом”. Общее недовольство от мироустройства: “Правды не вытолковать”.

Леонид много и невнимательно читает, что сопровождается чувством рассеянности и головными болями. От этих состояний у Леонида появляется новое выражение: “Паутину нагоняют”. Леониду надоела учёба в техническом вузе, он мечтает о философском факультете, и вот уже полгода он в академическом отпуске.

Ещё с ранних лет у Леонида возникает ощущение, что отец ему не родной. Иногда Леонид забывает об этом, но когда получает новое подтверждение своего неродства, подозрения возвращаются. Кажется, отец насмешливо, по-птичьи смотрит на него, намекая этим на то, что Леонид чужой в семье. Разговоры отца всегда издевательские, он любыми способами стремится причинить Леониду вред. Во-первых, отец не поддерживает калорийную систему питания, ограничивая Леонида в средствах для покупки необходимых продуктов; во-вторых, он всячески стремится ухудшить психическое состояние Леонида, вызывая на ссору и расшатывая нервную систему тем, что мысленно зовёт среди ночи, от чего по телу Леонида идут судороги и начинает тлеть мозговая кора. Леонид студит пламенеющую голову холодной водой. Также отец умеет по-особому перебирать руками, и огонь из мозга перекидывается на всё тело. От жара, напущенного отцом, спасает только ледяной душ.

Однажды Леонида чуть не сбивает машина, он едва успевает отскочить. Машина проносится мимо, но Леонид готов поклясться, что за рулём находился отец. Так Леонид приходит к убеждению, что отец решил его уничтожить. На улице Леонид замечает за собой слежку, узнаёт в разных местах одних и тех же преследующих его людей. Он понимает, что это отец организовал за ним наблюдение. Одного из соглядатаев Леонид встречает чаще других. Леонида озаряет: лицо юного незнакомца как две капли воды повторяет отцовские черты. Леонид понимает, что это и есть родной сын его отца, который и является главным помощником в преследовании Леонида. Мотив понятен: отец хочет устранить приёмыша и вернуть в семью родного сына. Леонид часто видит “брата”, и хотя тот всегда маскируется, меняет цвет волос и выражение лица, но Леонид уже легко узнаёт его под различными личинами.

Случай с машиной доказал, что отец настроен серьёзно. Леонид готовится защищать свою жизнь. За пазухой у него завёрнутый в газету кухонный нож. Леонид тайком взял его из ящика серванта. Нож с длинным и туповатым клинком. Леонид за несколько терпеливых дней доводит нож до бритвенной остроты на точильном бруске. Также Леонид изучает атлас по анатомии человека и в одиночестве, как самурай, отрабатывает единственный защитный удар.

Больше Леонид ни с кем не общается. Он полагает, что отец всё опутал своей шпионской сетью, доверять никому нельзя, в том числе и матери. С отцом он подчёркнуто любезен и даже слащав, Леонид боится подтолкнуть его к действиям против себя.

Отчаявшись вызвать Леонида на ссору, отец начинает провоцировать Леонида мысленно. Он насылает на него негативные слова, чтобы внедрить в разум и преобразовать Леонида. В течение недели отец пытается мысленно сделать из Леонида то еврея, то баптиста. Леонид, применяя всю психическую энергию, заземляет враждебные слова и остаётся собой.

На улице Леонид сталкивается с “братом”. Тот настроен агрессивно, он вначале пристально изучает Леонида, потом идёт в его сторону. Леонид понимает, что отец, отчаявшись расправиться с Леонидом ментально, дал сигнал физической атаки. Леонид выхватывает из-за пазухи нож и наносит врагу отработанный защитный удар ножом в грудь. Брат и главный сообщник отца повержен.

Леонид разворачивается и бежит к дому. Леонид врывается в квартиру. В проёме двери появляется отец – он ужасен. Отец уже знает о гибели родного сына. Гнев окрашивает отца в ревущий огненный цвет. Он начинает уничтожать Леонида внушением слова “педераст”. Леонида охватывает панический страх, он видит в перевёрнутом времени отца, падающего на софу, себя, бегущего прочь от отца, свою руку с кухонным ножом и струю крови. Умирающий отец дополнительно к “педерасту” начинает внушать Леониду словосочетание “красные ворота”. Леонид слышит раненое сердце отца, шумное, как у собаки. Последним усилием воли Леонид, заземляя слово “педераст”, вскрывает кухонным ножом собственное горло и выходит из жизни через внушённые отцом “красные ворота”.

4

Чистякова Ивана я вот уже пятнадцать лет знаю, с того времени, когда моя сестра Лариса вышла за него замуж. И ничего плохого я о нём сказать не могу, в трезвом состоянии он золото, а не человек, но когда выпьет, становится неуправляемым. Если что не по нему – начинает рукоприкладствовать по малейшему поводу. Однажды побил табуреткой моего сожителя Шишкина Виктора, пятьдесят восьмого года рождения. Побил его на кухне у сестры Ларисы, а когда Шишкин упал, Иван бил об его голову тарелки, но тогда обошлось без серьёзного членовредительства и Шишкин Виктор просто ушёл. Я ему помогла уйти со мной.

А проблема случилась в воскресенье тридцатого августа. Мы отмечали у Чистяковых день рождения их дочери Мариши, то есть моей племянницы. Были ещё соседка Ларисы Галка Раткевич и её сожитель Кононенко, зовут Сашей. Отношения у сестры с соседкой Раткевич Галей непостоянные: то они ссорятся и не разговаривают, то чуть ли не в обнимку ходят и у них весьма дружеские отношения. Раткевич Галя, она, насколько я знаю, неразборчива в своих связях, у неё часто бывают посторонние мужчины. При мне был случай, она выбегала от сожителя на лестничную клетку голая. Спиртное она употребляет, как мне кажется, умеренно. Если одна, то вообще не пьёт, если в компании, то никогда не отказывается. Ей, правда, не много нужно, выпивает два стакана вина и сразу начинает приставать ко всем мужчинам подряд, тянуть их к себе, становится назойливая. Кононенко у неё новый очередной сожитель, и до вечера тридцатого августа я его не знала.