Текст книги "Антология народничества"

Из воспоминаний. Об идее создать революционную организацию в крестьянской среде

[…] Прошлогоднее хождение в народ повлияло также и на нашу программу. Если и тогда мы уже находили бесполезным разбрасывать наши силы по всей России и остановились при выборе места на Волге, Доне и Днепре, то теперь и этот район казался нам уже чересчур обширным. Мы решили сосредоточить все наши силы в одной небольшой местности. Таким местом мы определили юго-восточную часть Киевской губернии, или даже еще точнее, местечко Корсунь с окрестностями, так как рассказы крестьян о корсунском восстании[93]93
  Корсунское восстание – в марте 1861 г. в Корсуне (Каневский уезд Киевской губернии) протест крестьян в связи с введением уставных грамот, был подавлен военной силой.


[Закрыть], происходившем лет двадцать тому назад, давали основание предполагать, согласно нашим теориям, что там сохранилось больше, чем в других местах, революционных традиций. В 74 году неясно представлялось нам, во имя чего мы будем организовывать крестьян. Правда, мы предполагали вызывать как-то в народе мелкие бунты и стачки. Но каким образом их вызывать – мы не знали. Этот вопрос оставался для нас нерешенным. Теперь, в 1875 г., мы остановились на мысли провести организацию в народе во имя передела земли. Передел земли, по нашему мнению, должен был явиться тем знаменем, под которое могли собраться бунтовские силы народа. […]

В нашем представлении бунт являлся, таким образом, альфой и омегой всего; а бунт в народе возможно было организовать лишь от царского имени. Правда, нас шокировало подобное средство, но тут опять выручала нас из затруднения история. В то время мы часто прибегали к сравнению современной России с дореволюционной Францией. История французской революции была нашей настольной книгой. И вот, читая Тэна (Les origines de la Fгance contemporaine)[94]94
  Ипполит Тэн (Taine) (1828–1893) – французский историк. Его книга «Les origines de la France contemporaine» – «Истоки современной Франции» (т. 1–6, 1876–1894) направлена против Великой французской революции (1789–1794), якобинцев и якобинской диктатуры.


[Закрыть], мы находили там немало фактов, подкрепляющих нашу теорию. У него мы узнавали, что французские крестьяне начали бунтоваться еще за несколько десятков лет до революции. У него мы могли проследить, как эти бунты вспыхивали, росли, становились чаще и шире по району, и как, наконец, в момент революции вся Франция находилась в восстании. Тэн приводил примеры того, как крестьяне изливали свою злобу на чиновниках (акцизных, напр.), землевладельцах и совершали всевозможные бесчинства с криком: Vive lе Roi![95]95
  Vive lе Roi (фр.) – Да здравствует король!


[Закрыть] Но прошло несколько времени, и этому королю отрезали на площади голову. Весь этот рост революции, вся эта картина до того была заманчива для нас, и так, с другой стороны, в некоторых своих деталях напоминала нам нашу собственную историю, что не поддаться желанию проводить параллель до конца нам было очень трудно. И мы проводили эту параллель до конца. Как французский народ в прошлом столетии, рассуждали мы, совершая местные бунты во имя короля, совершил в конце концов революцию, так и мы теперь будем бунтовать наш народ от имени царя; ряд подобных бунтов приведет к революции, которая столкнет, наконец, народ лицом к лицу с царем, а тогда падет, между прочим, и царский авторитет. Наш бунт представлялся нам чем-то вроде того, как некогда для Лассаля[96]96
  Фердинанд Лассаль (Lassalle) (1825–1864) – немецкий социалист, организатор и руководитель Всеобщего германского рабочего союза (1863–1875), считал, что всеобщее избирательное право позволит использовать политическую власть для решения социальных проблем и приведет к освобождению трудящихся от гнета капитала.


[Закрыть] – всеобщее избирательное право, т. е. копьем, исцеляющим рану…

Как бы там ни было, но, по крайней мере, в теории мы мирились с этим обманом, который признавался нами за неизбежное зло, так как чем больше мы размышляли, тем больше укреплялись в той мысли, что в народе возможно было вызвать только авторитарное движение. Само по себе это было косвенное признание с нашей стороны того, что в народе не было почвы для непосредственной революционной деятельности. Любопытно следующее обстоятельство: наше бунтарство или, другими словами, бакунизм довел нас до признания подложных царских манифестов; между тем, когда мы сообщили о нашем плане самому Бакунину, желая узнать его мнение, – это было уже незадолго до его смерти (1876 г.), – то он отнесся к этому плану крайне неодобрительно. «Ложь всегда шита белыми нитками», говорил он лицу, служившему между нами посредником. Но мы в ту минуту двигались уже, так сказать, по инерции, – по известному строго начертанному пути, изменить который для нас решительно было невозможно. Надо было пережить все до конца.

Из подложной «царской грамоты» крестьянам, распространявшейся в Чигиринском уезде (1876 г.)[97]97
  Чигиринское дело – неудачная попытка бывших членов кружка «Южных бунтарей», примыкавшего к «Земле и воле» 1870-х гг., Я. В. Стефановича, Л. Г. Дейча и И. В. Бохановского поднять крестьянское восстание в Чигиринском уезде Киевской губернии с помощью подложной царской грамоты. Народники пытались использовать царистские иллюзии крестьян. Стефанович выступил в роли «царского уполномоченного», от имени крестьян была составлена жалоба к царю, а в конце 1876 г. Стефанович привез «ответ»: напечатанные в подпольной типографии «Высочайшую тайную грамоту», устав крестьянского общества «Тайная дружина» и текст «Обряда святой присяги», якобы утвержденные царем. К середине 1877 г. в «Тайной дружине» было около 2 тыс. крестьян, революционеры рассчитывали поднять восстание осенью 1877 г., но в июне организация была раскрыта, арестовано около тысячи крестьян. Суд по Чигиринскому делу состоялся в июне 1879 г., но главных организаторов на нем не было, т. к. в мае 1878 г. им удалось сбежать из тюрьмы; большинство крестьян, преданных суду, было оправдано.


[Закрыть]

Верные наши крестьяне! Со всех концов Государства нашего слышим мы жалобы дорогого нам крестьянства на тяжкие угнетения искони враждебных ему дворян. Между тем мы с самого вступления нашего на Престол Империи Российской старались улучшить положение ваше. Вопреки желанию всего дворянства, Высочайшим Манифестом 19 февраля 1861 г. мы освободили вас от крепостной зависимости и даровали вам всю землю без всякого за нее платежа, а также леса и сенокосы, несправедливо дотоле принадлежавшие одним дворянам. […]

Мы повелели оставить помещикам только усадьбы и такое же количество земли и леса, какое придется и всякому бывшему их крепостному по равному подушному разделу. Такова была воля наша, обнародованная в манифесте 19 февраля 1861 г. Но к величайшему огорчению Нашему, дворяне воспрепятствовали исполнению повелений наших. Они хитростью и обманом удержали за собой большую и лучшую часть земли, все леса и сенокосы и только самую худшую и ничтожную часть отвели вам, притом еще наложили за оную чрезмерные выкупные и оброчные платежи; многим из вас они не дали никакого надела, все промыслы обложили налогами, выдумали земские и другие повинности, кроме того, недостойный наследник[98]98
  Наследник – Александр Александрович, с 1881 г. император Александр III. Приведенные в «Грамоте» характеристики носят спекулятивный характер.


[Закрыть] Наш, несмотря на противодействие Наше, в угоду дворянам обременил вас тяжелою рекрутчиною, дабы вместе с ними иметь против вас силу и тем держать вас, как скотов, в темноте и нищете.

Вот, что хотели мы сделать для вас, но, к сожалению, воля Наша приведена в исполнение не была.

Непрестанная 20-летняя борьба Наша за вас с дворянством убедила вас, наконец, что мы единолично не в силах помочь вашему горю, и что только вы сами можете свергнуть с себя дворянское иго и освободиться от тяжелых угнетений и непосильных поборов, если единодушно с оружием в руках восстанете против ненавистных вам врагов и завладеете всей землею. Руководясь сим убеждением, всем вам крестьянам, а также и мещанам, верным нам, а не недостойному наследнику Нашему Александру Александровичу с его союзниками дворянами и Великими князьями, повелеваем: соединяйтесь в тайные общества, именуемые «Тайные Дружины» с тем, чтобы подготовиться к восстанию против дворян, чиновников и всех высших сословий. Всякий, кто готов положить жизнь свою за великое дело, обязан дать присягу на верность обществу Тайной Дружины. Сии общества должны держать себя в самой строгой тайне от дворянского начальства и попов, этих, по большей части, шпионов панских, а не достойных пастырей стада Божия. Изменников не должно щадить, и всякий, кто умертвит предателя, совершит доб рое и благородное дело. […]

Когда же священная борьба ваша с дворянами, этим хитрым, но слабым врагом вашим, – с Божией помощью увенчается для вас победой, – тогда вся земля, с лесами и сенокосами, станет таким же бесплатным достоянием вашим, как вода, свет солнечный и всякий другой дар Божий, созданный для человека; не будет ненавистного вам дворянского начальства, не знающего сострадания к вам, и воцарится тогда свобода и благоденствие на земле Русской.

Итак, осени себя крестным знамением, православный народ, и призови благоволение Божие на святое дело твое. Помни, како заповедь, сии слова, сказанные тебе царем – доброжелателем твоим! […]

Назначение общества Тайная Дружина:

I. Тайные крестьянские общества, именуемые Дружинами, имеют своим назначением подготовиться к восстанию против дворян и других высших сословий с тем, чтобы силою возвратить себе захваченную ими землю, уничтожить повинности и налоги, введенные дворянским начальством, и восстановить полную «Волю», как даровал ее Его Императорское Величество Император Александр Николаевич.

Дружина состоит под покровительством самого Государя Императора Александра Николаевича и пользуется от Его Величества поддержкою.

II. Всею Дружиною заправляет Совет Комиссаров, который состоит из лиц, облеченных в звание комиссара особенною грамотою, выданною из собственной Его Императорского Величества канцелярии за печатью Самого Государя Императора Александра Николаевича.

III. 1) Комиссар избирает из известных ему крестьян наиболее честных, твердых, трезвых, преданных Государю Императору Александру Николаевичу и враждебных дворянству, объявляет им волю Государя Императора и, если они заявят готовность служить святому народному делу, хотя бы пришлось умереть за него, тогда приводит их к присяге на верность делу. После сего первые дружинники немедленно приступают к вербовке новых членов.

2) Комиссар доносит Его Величеству о ходе дел Дружины.

3) Комиссар, как лицо, уполномоченное самим Государем Александром Николаевичем, издает дополнительные уставы, и таковые, утвержденные Советом Комиссаров, за печатью оного, обязательны для состоящей под его ведомством Дружины.

4) Комиссар вносит предложение о смертной казни неверных дружинников; а в случаях могущей немедленно произойти опасности от измены или неосторожности члена, произносит таковому смертный приговор сам.

IV. 25 дружинников составляют староство. Староство избирает старосту большинством голосов не менее 15 дружинников. Старосты вместе составляют старостскую раду; они имеют между собою общий пароль, который ими изменяется на каждом сходе Старостской рады. Старостская рада избирает из себя Атамана.

Обязанности каждого члена дружины:

1) Каждый крестьянин тогда только считается настоящим дружинником, когда он принесет присягу на верность делу всей дружины. К присяге же приводится в том случае, когда не менее двух знающих его дружинников поручатся за его благонадежность.

2) Каждый дружинник обязан непременно вербовать новых членов в дружину, делая сие осторожно и советуясь с другими дружинниками.

3) Дружинники должны жить в мире и согласии и всегда помогать друг другу в нуждах.

4) Каждый дружинник обязан сделать для себя пику или ратище и сохранять его втайне до времени восстания. […]

Речь на «процессе 50-ти»[100]100
  «Процесс 50-ти» (процесс «москвичей») – суд над членами т. н. «Всероссийской социально-революционной организацией», проходил в Петербурге, в Особом присутствии Сената 21 февраля – 14 марта 1877 г. Обвиняемые: С. И. Бардина, П. А. Алексеев, И. С. и О. С. Любатович и др. Приговор: 10 человек – каторга, 26 человек – ссылка в Сибирь, 10 человек – тюремное заключение, 1 – заключение в смирительном доме, 3 человека оправданы.


[Закрыть] (9 марта 1877 г.)

[…] Я, господа, принадлежу к разряду тех людей, которые между молодежью известны под именем мирных пропагандистов. Задача их – внести в сознание народа идеалы лучшего, справедливейшего общественного строя или же уяснить ему те идеалы, которые уже коренятся в нем бессознательно; указать ему недостатки настоящего строя, дабы в будущем не было тех же ошибок, но, когда наступит это будущее, мы не определяем и не можем определить, ибо конечное его осуществление от нас не зависит. Я полагаю, что от такого рода пропаганды до подстрекательства к бунту еще весьма далеко.

Обвинение говорит, что мы желаем уничтожить классы, и понимает это в таком смысле, что мы хотим вырезать поголовно всех помещиков, дворян, чиновников, купцов и всех богатых вообще. Но это опять-таки недоразумение. Мы стремимся уничтожить привилегии, обуславливающие деление людей на классы – на имущих и неимущих, но не самые личности, составляющие эти классы. Я полагаю, что нет даже физической возможности вырезать такую массу людей, если бы у нас и оказались такие свирепые наклонности. Мы не хотим также основать какое-то царство рабочего сословия, как сословия, которое в свою очередь стало бы угнетать другие сословия, как-то предполагает обвинение. Мы стремимся ко всеобщему счастью и равенству постольку, поскольку оно не зависит, конечно, от личных особенностей, от особенностей темперамента, пола, возраста и т. п. Это может показаться утопичным, но во всяком случае уж кровожадного-то и безнравственного здесь ничего нет. Hа Западе такого рода пропаганда ведется каждодневно и решительно никого не поражает своим радикализмом, не смущает умы и не волнует общество, может быть, потому, что там давно привыкли обсуждать все подобные вопросы главным образом публично […] Обвинение называет нас политическими революционерами; но если бы мы стремились произвести политический coup d'etat[101]101
  Coup d'etat' (фр.) – государственный переворот.


[Закрыть], то мы не так стали бы действовать: мы не пошли бы в народ, который еще нужно подготовлять да развивать, а стали бы искать и сплачивать недовольные элементы между образованными классами. Это было бы целесообразнее, но дело-то именно в том, что мы к такому coup d'etat' вовсе не стремимся.

Обвинение говорит еще, что мы хотим водворить анархию в обществе. Да, мы действительно стремимся к анархическому устройству общества, но дело в том, что это слово в том смысле, в каком его понимает современная литература и я лично, вовсе не означает беспорядка и произвола. Анархия, напротив, стремится водворить гармонию и порядок во всех общественных отношениях. Она не есть произвол личностей, ибо она признает, что свобода одного лица кончается там, где начинается свобода другого. Она есть только отрицание той утесняющей власти, которая подавляет всякое свободное развитие общества. […]

Преследуйте нас, как хотите, но я глубоко убеждена, что такое широкое движение, продолжающееся уже несколько лет сряду и вызванное, очевидно, самим духом времени, не может быть остановлено никакими репрессивными мерами…

Председатель суда сенатор Петерс[102]102
  Карл Карлович Петерс (1824–1896) – с 1863 г. сенатор, первоприсутствующий Особого присутствия Сената (т. е. председатель суда) на процессах по делам о Казанской демонстрации и «процессе 50-ти».


[Закрыть]: Нам совсем не нужно знать, в чем вы так убеждены.

Бардина: Оно может быть, пожалуй, подавлено на некоторое время, но тем с большей силой оно возродится снова, как это всегда бывает после всякой реакции подобного рода; и так будет продолжаться до тех пор, пока наши идеи не восторжествуют. Я убеждена еще в том, что наступит день, когда даже и наше сонное и ленивое общество проснется и стыдно ему станет, что оно так долго позволяло безнаказанно топтать себя ногами, вырывать у себя своих братьев, сестер и дочерей и губить их за одну только свободную исповедь своих убеждений! И тогда оно отомстит за нашу гибель… Преследуйте нас – за вами пока материальная сила, господа, но за нами сила нравственная, сила исторического прогресса, сила идеи, а идеи – увы! – на штыки не улавливаются!

Речь на «процессе 50-ти» (9 марта 1877 г.)

Мы, миллионы людей рабочего населения, чуть только станем сами ступать на ноги, бываем брошены отцами и матерями на произвол судьбы, не получая никакого воспитания, за неимением школ и времени от непосильного труда и скудного за это вознаграждения. Десяти лет – мальчишками нас стараются проводить с хлеба долой на заработки. Что же нас там ожидает? Понятно, продаемся капиталисту на сдельную работу из-за куска черного хлеба, поступаем под присмотр взрослых, которые розгами и пинками приучают нас к непосильному труду; питаемся кое-чем, задыхаемся от пыли и испорченного, зараженного разными нечистотами воздуха. Спим где попало – на полу, без всякой постели и подушки в головах, завернутые в какое-нибудь лохмотье и окруженные со всех сторон бесчисленным множеством разных паразитов… В таком положении некоторые навсегда затупляют свою умственную способность, и не развиваются нравственные понятия, усвоенные еще в детстве; остается все то, что только может выразить одна грубо воспитанная, всеми забитая, от всякой цивилизации изолированная, мускульным трудом зарабатывающая хлеб рабочая среда. […]

Я несколько знаком с рабочим вопросом наших собратьев-западников. Они во многом не походят на русских: там не преследуют, как у нас, тех рабочих, которые все свои свободные минуты и много бессонных ночей проводят за чтением книг; напротив, там этим гордятся, а об нас отзываются как о народе рабском, полудиком. Да как иначе о нас отзываться? Разве у нас есть свободное время для каких-нибудь занятий? Разве у нас учат с малолетства чему-нибудь бедняка? Разве у нас есть полезные и доступные книги для работника? Где и чему они могут научиться? А загляните в русскую народную литературу! Ничего не может быть разительнее того примера, что у нас издаются для народного чтения такие книги, как «Бова королевич», «Еруслан Лазаревич», «Ванька Каин», «Жених в чернилах и невеста во щах» и т. п. Оттого-то в нашем рабочем народе и сложились такие понятия о чтении: одно – забавное, другое – божественное. Я думаю, каждому известно, что у нас в России рабочие все еще не избавлены от преследований за чтение книг, а в особенности, если у него увидят книгу, в которой говорится о его положении, – тогда уж держись! Ему прямо говорят: «Ты, брат, не похож на рабочего, – ты читаешь книги». И страннее всего то, что и иронии не заметно в этих словах, что в России походить на рабочего то же, что походить на животное.

Господа! Неужели кто полагает, что мы, работники, ко всему настолько глухи, слепы, немы и глупы, что не слышим, как нас ругают дураками, лентяями, пьяницами? Что уж как будто и на самом деле работники заслуживают слыть в таких пороках? Неужели мы не видим, как вокруг нас все богатеют и веселятся за нашей спиной? Неужели мы не можем сообразить и понять, почему это мы так дешево ценимся и куда девается наш невыносимый труд? Отчего это другие роскошествуют, не трудясь, и откуда берется ихнее богатство? Неужели мы, работники, не чувствуем, как тяжело повисла на нас так называемая всесословная воинская повинность? Неужели мы не знаем, как медленно и нехотя решался вопрос о введении сельских школ для образования крестьян, и не видим, как сумели это поставить? Неужели нам не грустно и не больно было читать в газетах высказанное мнение о найме рабочего класса? Те люди, которые такого мнения о рабочем народе, что он не чувствителен и ничего не понимает, глубоко ошибаются. Рабочий же народ, хотя и остается в первобытном положении и до настоящего времени не получает никакого образования, смотрит на это как на временное зло, как и на самую правительственную власть, временно захваченную силою, и только для одного разнообразия ворочающую все с лица да наизнанку. Да больше и ждать от нее нечего!

Мы, рабочие, желали и ждали от правительства, что оно не будет делать тягостных для нас нововведений, не станет поддерживать рутины и обеспечит материально крестьянина, выведет его из первобытного положения и пойдет скорыми шагами вперед. Но, увы! Если оглянемся назад, то получаем полное разочарование, и если при этом вспомним незабвенный, предполагаемый день для русского народа, день, в который он с распростертыми руками, полный чувства радости и надежды обеспечить свою будущую судьбу, благодарил царя и правительство, – 19 февраля… И что же? И это для нас было только одной мечтой и сном!.. Эта крестьянская реформа 19 февраля 1861 г., реформа, «дарованная», хотя и необходимая, но не вызванная самим народом, не обеспечивает самые необходимые потребности крестьянина. Мы по-прежнему остались без куска хлеба с клочками никуда не годной земли и перешли в зависимость к капиталисту. Именно, если свидетель, приказчик фабрики Носовых, говорит, что у него за исключением праздничного дня все рабочие под строгим надзором, и не явившийся в назначенный срок на работу не остается безнаказанным, а окружающие ихнюю сотни подобных же фабрик набиты крестьянским народом, живущим при таких же условиях, значит, они все крепостные! Если мы, к сожалению, нередко бываем вынуждены просить повышения пониженной самим капиталистом заработной платы, нас обвиняют в стачке и ссылают в Сибирь – значит, мы крепостные! Если мы со стороны самого капиталиста вынуждены оставить фабрику и требовать расчета вследствие перемены доброты материала и притеснения от разных штрафов, нас обвивают в составлении бунта и прикладом солдатского ружья приневоливают продолжать у него работу, а некоторых как зачинщиков ссылают в дальние края – значит, мы крепостные! […] Из всего мною вышесказанного видно, что русскому рабочему народу остается только надеяться самим на себя и не от кого ожидать помощи, кроме от одной нашей интеллигентной молодежи…

Председатель (вскакивает и кричит): Молчите! Замолчите!..

Петр Алексеев (возвысив голос, продолжает): Она одна братски протянула нам свою руку. Она одна откликнулась, подала свой голос на все слышанные крестьянские стоны Российской империи. Она одна до глубины души прочувствовала, что значат и отчего это отовсюду слышны крестьянские стоны. Она одна не может холодно смотреть на этого изнуренного, стонущего под ярмом деспотизма угнетенного крестьянина. Она одна, как добрый друг, братски протянула к нам свою руку и от искреннего сердца желает вытащить нас из затягивающей пучины на благоприятный для всех стонущих путь. Она одна, не опуская рук, ведет нас, раскрывая все отрасли для выхода всех наших братьев из этой лукаво построенной ловушки до тех пор, пока не сделает нас самостоятельными проводниками к общему благу народа. И она одна неразлучно пойдет с нами до тех пор, пока (говорит, подняв руку) подымается мускулистая рука миллионов рабочего люда…

Председатель (волнуется и, вскочив, кричит): Молчать! Молчать!

Петр Алексеев (возвышая голос): …и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!..