Текст книги "Антология народничества"

Из письма С.М. Кравчинского В.И. Засулич* (24 июля 1878 г.)

Не знаю, виновата ли в этом краткость вашего письма […] или же краткость вашего свидания с Кропоткиным* вследствие чего вы не успели вполне его узнать, но только тот портрет, который нарисован в вашем письме, – не его портрет. Прежде всего, он решительно неспособен командовать и еще менее организовать кого-нибудь. Он человек идеи, но идеи бесплотной, абстрактной и кабинетной, а не облеченной в плоть и кровь практической жизни. Он совершенно лишен той гибкости, того умения применяться к человеку, к настроению минуты и обстоятельствам, которое дает человеку возможность вести множество людей к той цели, которой он хочет. Он, заметьте, не щадит никогда никого, совершенно не умеет убедить несогласного. Может только увеличить рознь между им и собою. У него всегда одно: интерес идей, убеждения, а вовсе не практический результат; о нем он совершенно не думает. Таким образом не создашь себе кружка, не организуешь партии. Но в нем есть зато огромные достоинства – это большая импульсивная сила: всякое свое убеждение он высказывает, как фанатик, теоретик, сжившийся, сроднившийся со всякой своей мыслью, связавший и сцепивший ее со всем своим миросозерцанием. Что до меня, то я решительно затруднился бы сказать, будет ли он играть роль в русском движении, т. е. большую, или нет. В нем столько противоположных качеств: великая сила убеждения и полная непрактичность, абстрактность, о которой я говорил.

Но это все не так важно. Я очень верю в ваше чутье; к тому же у вас был и оселок, о который вы могли испробовать твердость ваших представлений, – это Дмитрий[148]148
  Дмитрий – Д. А. Клеменц*.


[Закрыть], знающий его чуть ли не десяток лет. […]

Вы пишете, что взгляды его абсолютно тождественны со взглядами киевлян. Я думаю, что вы не точно выразились: с Кропоткиным я был и остаюсь совершенно несогласен, с киевлянами же не согласиться может только самый отчаянный резонер, буквоед и теоретик. Тяжелый опыт нескольких лет не мог убедить всякого трезвого человека в том, что «научный социализм», социализм западный совершенно отскакивает от русской массы, как горох от стены. Конечно, работа стольких людей, работа такая пламенная и страстная, не могла не дать плодов. Но ведь это крупицы. Много ли в рядах социальных революционеров крестьян и рабочих? Велико ли процентное отношение их к представителям элемента инициаторского, по преимуществу интеллигенции? Хорошо, если один на 10–20 найдется. И так 10–20 человек приобрели одного. А посмотрите: ведь народ тоже живет своею умственною жизнью. В нем тоже происходят свои умственные движения. Какой-нибудь отставной солдат, баба еле грамотная увлекают за собою толпы, проповедуя белиберду, от которой ему в сущности ни тепло, ни холодно. Мы же, представители самых жизненных интересов, носители всяких прогрессов, мы проходим не понятые, не услышанные. Нам только много, много, коли песчинки некоторые удается отковырять от громадной стены. Сама же она остается все так же толста, непроницаема, непреодолима. Понятно, что толпа бьющихся головою об стену, наконец, почувствовала изнеможение. Начинается новый, очень серьезный период в нашем движении. Все почувствовали, что таким путем, каким шли до сих пор, итти дальше нельзя. Необходимость приноровиться к местным условиям, прислушаться к голосу массы, войти в круг ее мировоззрения созналась всеми. Но тут-то и начинается разногласие: одни, книжники, довели это стремление до абсурда, до полного порабощения своей личности и своих стремлений миросозерцанию масс. Народ ждет благ от царя. Провозгласим царя, и пусть он ему даст то, что ему хочется. Народ ждет приказаний от царя. Дадим же ему во главу царя. Насколько это абсурдно, – говорить мне нечего.

Другие же, не теоретики, а практики, увидели, что дело не так еще отчаянно. Они нашли возможным провести в народ свои идеалы, свое миросозерцание, но только под формою, в одежде народной. Их уступка чисто формальная, внешняя. Элемент нелепый превращен в трансцендентальную фикцию, которая так же мало мешает принципам правдивым, настоящим, из него вытекающим, как не мешает, напр., совершенно абсурдная или, по крайней мере, метафизическая теория атомов и молекул научным выводам новейшей химии, как теория бесконечно малых не мешает дифференциальному исчислению. Понимаю: орудие обоюдоострое. Только в каждом данном случае можно решить: взята ли только одежда народная, или же в угоду ему вместо истинного бога дают для поклонения идолище поганое, как Аарон жидкам в пустыне.

Вы совершенно правы: дать ребенку или дурачку в руки такое оружие, – непременно сам себя поранит. Очень опасная эта вещь, нужно все силы направить, чтобы этот нож не попадал в неумелые руки. Для этого одно, конечно, не совершенно радикальное средство, это возможно широкий союз всех действующих сил. Это-то составляет теперь нашу и мою специальную цель. […]

Из писем Г.А. Лопатина П.Л. Лаврову* (11 и 28 августа 1878 г.)

[…] Мой приятель, как Вам известно, не принадлежит ни к какому кружку (почему им и пользуются все) и лишен собственной инициативы, но по личным отношениям и вкусам склоняется более к бунтарям[149]149
  Бунтари – см. гл. 2, прим. 3.


[Закрыть]. Он бешено нападал на «лавровистов», постоянно выделяя, впрочем, самого Лаврова. Из спора я схватил несколько странных вещей: 1) Большинство до сих пор не отделяет старо-впередовцев от ново-впередовцев[150]150
  Старо-впередовцы, ново-впередовцы – речь идет о журнале «Вперед» и газете «Вперед», в которых принимал участие П. Л. Лавров.


[Закрыть] и называет их безразлично «лавровистами». Употребляют иногда и термин социал-демократы (принятый и пущенный ими самими), но как равнозначащий и больше в насмешку, всерьез же говорят «лавровисты». Те, по-видимому, не протестуют против этого смешения. […] 2) Большинство совершенно не знает программ, о которых говорит, и путает их самым безнадежным образом. Один второстепенный лавровист, нападая на бунтарей, все упрекал их в «презрении к народу», в «навязывании ему своих мнений», в желании «насильно облагодетельствовать его» и вообще подсовывал им самые якобинские[151]151
  Якобинство – в русском революционном движении термин якобинство употреблялся как синоним заговорщиков.


[Закрыть] мнения и замашки. […] 3) Сильно заметно, люди совершенно равнодушны к «программам» и группируются по темпераментам. Меньшинство, более взрослое, более спокойное и осторожное, быть может, более образованное и развитое действительно толкует о необходимости «программы», ясных целей, обдуманных средств саморазвития, медленной, основательной пропаганды поштучно, от лица к лицу; становится под немецкое знамя[152]152
  Имеется в виду, что переходят на позиции марксизма.


[Закрыть] (на русской почве!) и фыркает на всякий революционный дебош и беспорядок. Большинство, более молодое и живое, хотя менее развитое и образованное, равнодушно к программам, спешит «сделать» хоть «что-нибудь», жаждет волнений и бессознательно стоит в сущности на политической почве. И те и другие забросили пока (?) пропаганду в народе. Одни рассуждают между собою, собираются издательствовать и, вероятно, вербуют исподволь интеллигенцию, в противность собственным заверениям. Другие поглощены освобождением товарищей, стрельбой по властям и т. п. затеями и демонстрациями. […]

* * *

Сомневаюсь я немного в удаче «Земли и Воли», ибо весь этот народ невольно притягивается последними актами насилия, которые очаровывают его и поглощают все его внимание. Правительство и кружок т. н. «террористов» соперничают между собою в крутости действий. […]

Убийство Мезенцова было при мне. У меня вечером этого дня потребовали бумаги. Хозяин просил меня не пугаться, когда ночью явятся ко мне с обыском, ибо обыскивают всех проезжих, подходящих под приметы, а мои усы, возраст, хорошее платье и серое пальто, дескать, соблазнительны. Однако ко мне не зашли, вероятно, потому, что хозяин заявил, что у меня накануне ночевала женщина и что в самый день убийства я вышел с нею со двора около 11 часов дня. СПБ-ская публика трусила препорядочно. В общественных местах избегают заговаривать об этом деле, точно ничего не случилось, или отделываются банальностями. Возмущения фактом, по-моему, нет или ужасно мало во всех слоях, с которыми я беседовал. Неизвестно, спасется ли и на этот раз конь, который делает уже третье успешное дело. Судя по местностям арестов, названным в газетах, мне сдается, что начальство на следу. Но частным образом я ничего не знаю. Несомненно одно: что при этом попадается «фуксом» (сиречь невзначай) немало народу этой категории, хотя и не прикосновенного в действительности к делу. Возможно, что и Сергею [Кравчинский] не сдобровать. Ведь они любят держаться кучками точно тараканы. […]

1878 г. (дополнительная редакция 1876 г.)

# 1. Организация имеет своею ближайшею целью осуществление народного восстания в возможно ближайшем будущем во имя народных желаний, каковы они есть в данную минуту […]

# 3. Безусловное принесение каждым членом на пользу организации всех своих сил, средств, связей, симпатий и антипатий и даже своей жизни.

# 4. Согласие каждого члена с общею программою практической деятельности и обязательство действовать в ее духе.

# 5. Отсутствие частной собственности среди членов основного кружка.

# 6. Соблюдение полнейшей тайны относительно всех внутренних дел организации.

# 7. Подчинение меньшинства большинству и члена кружку.

# 8. Так как организация имеет в виду сплочение всех полезных делу русских революционных сил, то во всех делах организации по возможности исключаются личные симпатии и антипатии к людям, как непременное условие совместной деятельности.

# 9. Цель оправдывает средства.

Примечание. Исключая тех случаев, когда употребленные средства могут подрывать авторитет организации.

Из письма А.Д. Михайлова основному кружку землевольцев (20 сентября 1878 г.)

В 1876 году в декабре месяце, мы, соединяясь, положили начало кружка. Задачи наши были, как известно публике, очень широкие, – настолько широкие, что почти каждый из нас должен был стать инициатором какой-либо функции. Очевидно было, что разнообразие этих функций разбросает большую часть из нас по лицу Земли Русской, разделит на неопределенное время. В то же время необходимо было, чтобы работа, подвигаясь во всех направлениях, объединяла и укрепляла союз людей, лично мало знакомых и известных друг другу более со стороны полезности. Необходимо было, чтобы работою руководили везде одни и те же принципы; чтобы везде кружок и его члены преследовали одни и те же организаторские цели; чтобы раз установившиеся взаимные отношения были постоянными (т. е. определенными), чтобы люди, вошедшие в кружок, приспособляли и вырабатывали себя сообразно с требованиями организационной деятельности; чтобы, наконец, выбором и принятием новых товарищей повсюду руководили одни и те же взгляды на члена организации, как на правоспособного деятеля. […]

При таком положении особенно интересно, чтобы устав, исправленный и дополненный перебывавшим в разное время в Питере большинством членов, чтобы этот устав, как выражение общей воли, был для каждого члена руководящей нитью. Уважение общей воли и подчинение ей – это важный залог нашего коллективного роста, нашего развития, как основного кружка будущей широкой организации.

В настоящее время выяснилось отсутствие у нас единства взглядов на практические задачи данного времени. Это печально, но, при разнообразии специальностей и при свободном выборе их, выносимо.

Но если у нас не будет единства взглядов на наши взаимные отношения – это будет невыносимо и пагубно. Я первый постараюсь разрушить такой шаткий, жалкий и бессильный союз, в надежде на создание лучшего, при более подходящем составе.

Теперь же я требую, ввиду высказанного некоторыми членами недоверия и пренебрежения, признания за уставом его обязательности для всех членов и серьезного к нему отношения.

Нам предстоит принятие новых товарищей. Они естественно первое время будут недостаточно знакомы с духом нашего союза и его ближайшими задачами, поэтому я настаиваю, чтобы проведение новых членов, по инициативе присоединяющихся к нам или при их участии, производилось на основании наших прежних определенных требований правоспособности и практической выработанности от всякого вступающего к нам и на основании указанных уставом правил. Если принятие будет совершаться на основании личных симпатий или при недостаточном знакомстве с человеком, то это заставит смотрящих серьезно на этот вопрос налагать свое veto на такие принятия, даже в том случае, если принимаемые лично неизвестны им. Это, конечно, поведет к раздорам. Серьезное отношение к кандидатам устранит неприятный разлад.

Я протестую против предложения предоставить большинству права отнимать голос у члена при решении вопроса о принятиях новых членов. Я вижу в этом нарушение основного права всякого члена, права свободного голоса, гарантированного при нашем соединении. Большинство и его интересы обеспечены уже тем, что они большинство подчиняющее.

Глава 4. Перелом

1. Из передовой статьи «Земли и Воли», № 1, 25 октября 1878 г. // Революционная журналистика семидесятых годов. Ростов н/Д.: Донская речь, 1906. С. 74–76.

2. Прокламация «Земли и Воли» «К обществу» по поводу студенческих волнений (конец ноября – начало декабря 1878 г.) // Революционное народничество 70-х годов. Т. II. 1876–1882. М.: Наука, 1965. С. 75–76.

3. Из письма Северного Союза русских рабочих в редакцию «Земли и Воли» (1879 г.) // Рабочее движение в России в XIX в. Т. 2. Ч. 2. 1875–1884. М.: Госполитиздат, 1950. С. 243–247.

4. Письмо с вызовом «деревенщиков» на помощь центру «Земли и Воли» (15 января 1879 г.) // Архив «Земли и Воли» и «Народной Воли». С. 97–99.

5. В. Н. Фигнер о ситуации накануне покушения А. К. Соловьева // Фигнер В. Н. Полное собрание сочинений. Т. 1. С. 133–134.

6. Покушение А. К. Соловьева на Александра II //Былое. 1918. № 1. С. 136–138.

7. Заявление Исполнительного Комитета по поводу возможности применения пытки к А. К. Соловьеву (6 апреля 1879 г.). – «Листок Земли и Воли», № 4, 6 апреля 1879 г. // Революционная журналистика семидесятых годов. С. 290.

8. Показания А. К. Соловьева на следствии (5–6 апреля 1879 г.) // Былое. 1918. № 1. С. 140–150.

9. А. Д. Михайлов о покушении А. К. Соловьева (из показаний на следствии, январь 1881 г.) // Прибылева-Корба А. Л., Фигнер В. Н. Народоволец А. Д. Михайлов. Л., 1925. С. 127–129.

10. А. И. Зунделевич о подготовке покушения А. К. Соловьева. (Из письма Л. Г. Дейчу) // Группа «Освобождение Труда». Сб. 3. М.; Л., 1925. С. 207.

11. Заметки А. А. Квятковского о кризисе партии (весна 1879 г.) // Архив «Земли и Воли» и «Народной Воли». С. 104.

12. Попов М. Р. «Земля и Воля» накануне Воронежского съезда // Былое. 1906. № 8. С. 20–22.

13. Н. А. Морозов о разногласиях в редакции «Земли и Воли» // Морозов Н. А. Повести моей жизни. Т. 2. М., 1961. С. 411–412.

14. Из письма М. К. Крыловой редакторам «Земли и Воли» (13 июня 1879 г.) // Архив «Земли и Воли» и «Народной Воли». C. l04.

15. Письмо В. А. Осинского (14 апреля 1879 г.). – «Листок Земли и Воли», № 6, 14 июня 1879 г. // Революционная журналистика семидесятых годов. С. 304–305.

16. От Исполнительного Комитета о казни А. К. Соловьева. – «Листок Земли и Воли». № 5. 8 июня 1879 г. // Революционная журналистика семидесятых годов. С. 296.

17. Из дневника П. А. Валуева (запись 3 июня 1879 г.) // Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870–1880-х годов. М., 1964. С. 91.

18. Резолюция Воронежского съезда «Земли и Воли» о борьбе с правительством (июнь 1879 г.) // Революционное народничество 70-х годов. Т. II. С. 42.

19. Л. А. Тихомиров о Липецком и Воронежском съездах – Тихомиров Л. А. К биографиям А. И. Желябова и С. Л. Перовской // Былое. 1906. № 8. С. 109–110, 112–115.

20. Н. А. Морозов о Липецком съезде // Морозов Н. А. Повести моей жизни. Т. 2. С. 424–425.

21. Из объяснения С. Г. Ширяева о Липецком съезде на судебном следствии (26 октября 1880 г.) // Революционное народничество 70-х годов. Т. II. С. 250–251.

«Земля и Воля» № 1, 25 октября 1878 г.[153]153
  «Земля и воля» (газета) – подпольная газета, печаталась в Петербурге, вышло 5 номеров (октябрь 1878 – апрель 1879), ред.: № 1 – С. М. Кравчинский* и А. Д. Оболешев, № 2 – Д. А. Клеменц*, № 3–5 – Г. В. Плеханов*, Н. А. Морозов*, Л. А. Тихомиров*.


[Закрыть]

[…] Грозно поднимается отовсюду могучая подземная сила. Какое лучшее зеркало для бойца, как не лицо его противника? Смотрите же, как исказилось оно у наших врагов, как мечутся они, обезумевшие от ужаса, не зная, что предпринять, чем спастись от таинственной, неуловимой, непобедимой силы, против которой бессильны все человеческие средства.

Что-нибудь действительно ужасное должно было совершиться, чтобы внушить такой страх нашим врагам.

Да, действительно, на наших глазах совершается явление поистине необыкновенное, быть может, единственное во всей истории: «горсть» смелых людей объявляет войну насмерть всемогущему правительству, со всеми его неизмеримыми силами; она одерживает над ним одну за другою несколько кровавых побед; во многих местах обуздывает дотоль ничем необузданный произвол и быстрыми шагами идет к победам, еще более блестящим и решительным.

«Чудовище», жившее до сих пор где-то под землею, занимаясь подкапыванием разных «основ», вдруг от времени до времени начинает высовывать наружу одну из своих лап, чтобы придушить то ту, то другую гадину, которая слишком надоест ему. И при каждом своем появлении на свет «чудовище» обнаруживает все большую и большую дерзость и беспощадность в исполнении своих кровавых замыслов и все большую и большую ловкость и быстроту в укрывании своих следов.

Ужас охватывает врагов. Он передается и зрителю. Что если, думает он, «чудовище», разлакомившись человеческим мясом и не находя более жертв перед собою, кинет свой свирепый взгляд на самих зрителей? Ему уже чудится, что налитые кровью глаза остановились на нем, с быстротою молнии вытягивается чья-то лапа… Зритель, успокойся!

Социализм – высшая форма всеобщего, всечеловеческого счастья, какая только когда-либо вырабатывалась человеческим разумом. Нет для него ни пола, ни возраста, ни религии, ни национальности, ни классов, ни сословий. Всех зовет он на чудный пир жизни, всем даст он мир, свободу, счастье, сколько каждый может взять! […]

Господа филистеры! Поверьте же, что для нас личность человека не менее священна, чем для вас, рукоплещущих бесцельному истреблению сотен тысяч людей из-за честолюбивых династических фантазий и допускающих гибель миллионов рабочего люда, чтобы только не поступиться некоторой долей своих скотских наслаждений.

Если мы прибегли к кинжалу, то значит, действительно, не оставалось других средств заставить уважать наши священные, человеческие права.

С той же минуты, как наша свобода и наша личность будут гарантированы от произвола, мы безусловно прекращаем ту систему самосуда и самозащиты, к которой вынуждены прибегать теперь. Признайте за нами наши человеческие права – и мы будем свято чтить ваши. Мы не прекратим нашей социально-революционной деятельности, т. е. борьбы за полное освобождение человека от всякого порабощения и прежде всего порабощения труда капиталу. Но тогда нашими противниками являются привилегированные сословия, как целое. Отдельные лица перестают иметь какое бы то ни было значение, и потому борьба принимает совершенно иной характер. […]

Вот смысл, цель и характер тех деяний, которые в последнее время так громко отозвались не только по всей России, но и по всей Европе, как факты, если не наиболее важные, то наиболее яркие в нашей деятельности.

Теперь по поводу них два слова уже нашим друзьям и товарищам.

Не ободрять, не звать их на продолжение начатой борьбы намерены мы: мы очень хорошо знаем, насколько излишни для них и ободрения и призывы. Мы, напротив того, хотим предостеречь их от слишком сильного увлечения этого рода борьбой, так как есть признаки, показывающие возможность такого рода увлечения.

Мы должны помнить, что не этим путем мы добьемся освобождения рабочих масс. С борьбой против основ существующего порядка терроризация не имеет ничего общего. Против класса может восстать только класс; разрушить систему может только сам народ. Поэтому главная масса наших сил должна работать в среде народа. Террористы – это не более как охранительный отряд, назначение которого – оберегать этих работников от предательских ударов врагов. Обратить все наши силы на борьбу с правительственною властью – значило бы оставить свою прямую, постоянную цель, чтобы погнаться за случайной, временной.

Такое направление нашей деятельности было бы великой ошибкой еще с другой стороны, со стороны тактики партии. Падение нашего современного политического строя не может подлежать ни малейшему сомнению. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать это. Вопрос только о дне и часе, когда это совершится. Самодержавие, поражаемое со всех сторон, падает, уступив место более современному, конституционному строю, который, как всякая конституция, выдвинет на первый план привилегированные сословия: помещиков, купцов и фабрикантов – всех владетелей капитала движимого и недвижимого, одним словом, буржуазию в экономическом смысле слова. В настоящее время они разрознены, и потому бессильны. Конституционная же свобода, как бы жалка она ни была, им-то во всяком случае даст возможность сорганизоваться в сильную партию, первым делом которой будет провозглашение крестового похода против нас, социалистов, как своих опаснейших врагов.

Направив все свои силы на борьбу с правительством, мы, конечно, сильно ускорим его падение. Но тогда, не имея никаких корней в народ, мы будем не в состоянии воспользоваться своей победой. Это будет победа Пирра, сказавшего после битвы при Гераклее: «Еще одна такая победа – и я без войска поплыву в Эпир». Ценою кровавой борьбы и, несомненно, тяжких жертв мы ничего не приобретем для своего дела. Разбитый, но никем не преследуемый враг будет иметь все нужное ему время, чтобы укрепиться на новой позиции, и нам снова придется брать ее открытым нападением под его усиленным огнем, преодолевая все воздвигнутые им препятствия. […]

Человек, преданный идее, решившийся посвятить ей всю свою жизнь, готовый принять за нее все муки, не страшащийся самой смерти, такой человек представляет силу поистине громадную. Не единицы и не десятки, а тысячи последователей увлекает он за собой. И не слабое воспоминание, а глубокий, неизгладимый след оставляет он за собой в истории. Если же при этом природа наделила его исключительными талантами, тогда из таких людей являются Иоанны Лейденские[154]154
  Иоанн Лейденский (Jan van Leiden) (ок. 1509–1536) – голландский анабаптист (сектантское движение, получило распространение в XVI в. в Германии, Голландии и др. странах), выступал против католической церкви, за насильственное свержение существующего строя и введение общности имущества; вождь Мюнстерской коммуны (1534–1535), в которой была осуществлена программа анабаптистов, в т. ч. уравнительное потребление; казнен.


[Закрыть], Мараты, Варлены[155]155
  Луи Эжен Варлен (Varlin) (1839–1871) – французский поэт, социалист, член I Интернационала, участник Парижской коммуны 1871 г.; казнен.


[Закрыть].

Ну, а разве между нами нет людей с исключительными талантами? Отчего же их деятельность в народе дала такие ограниченные результаты?

Посмотрите на Западную Европу. Несколько человек рабочих в 60-х годах, т. е. одновременно с нами, провозгласили необходимость народной революции для освобождения народа. Это были основатели Интернационала с его принципом: «освобождение рабочих должно быть делом рук самих рабочих».

Через 10 лет Интернационал насчитывал в своих рядах несколько сот тысяч членов.

Отчего же произошел их успех?

От большой ли энергии, преданности и самоотвержения пропагандистов народной революции на Западе?

Нет. Мы знаем большинство этих людей и можем смело сказать, что русские социалисты никому из них не уступают в этом отношении.