Текст книги "Песнь о Вещем Олеге"

Усовершенствовать вьюк по причине простоты конструкции ему не удавалось, а вот изменения в методике дрессуры, приносило плоды. Правда, это относилось только к диверсионным собакам, используемых для подрыва эшелонов, небольших мостов и иных сооружений. Собаки-истребители танков по-прежнему подрывались вместе с бронетехникой, не успевая выскочить из-под днища боевой машины. К началу 1941 года Одиноков стал заместителем начальника Центрального учебно-опытного питомника – школы военных собак «Красная звезда». Для своих неполных сорока лет и отсутствия должного образования это считалось неплохим взлетом карьеры. Специализация Макара Ивановича в подготовке собак-диверсантов считалась наивысшей сложностью дрессуры. Эти собаки умели обнаруживать мины и проводить людей через минные поля, сбрасывать сумку с взрывчаткой и приводить в действие воспламенитель перед близко идущим железнодорожным составом, когда тот уже не успевал остановиться, обучались навыкам перемещаться, укрываясь от выстрелов противника. Предвидя приближение войны с гитлеровской Германией, Одинокова направили в Киевский военный округ, где он организовал необходимую работу на базе городского клуба собаководов.

Потребность в боевых четвероногих помощниках была велика. В годы Великой Отечественной Войны в армию мобилизовали около 68 тысяч собак, среди которых были не только овчарки, но и другие породы: например, крупные дворняжки, также полноценно помогали людям в борьбе с захватчиками. Переоценить применение братьев наших меньших трудно. Скажем, собаки-связисты доставили порядка 200 000 боевых донесений, протянули 7883 километра телефонных проводов. Хвостатые саперы принимали участие в разминировании более 30 крупнейших городов СССР и Европы, обнаружив свыше 4 000 000 единиц фугасов и мин. Собаки-санитары вывезли с поля боя, по разным оценкам, от 500 000 до 700 000 тяжелораненых бойцов Красной Армии. Оказывали помощь пострадавшим солдатам прямо на поле боя, когда люди под прицельным или шквальном огнем не могли и голову поднять. Подползали с медицинской сумкой к раненому, ждали, пока он себя перевяжет, и ползли к следующему. Если боец был без сознания, лизали ему лицо – чтобы тот очнулся. Грели раненых в морозы своим телом, вывозили их на специальных санях-волокушах с поля боя. Обнаруживали и раскапывали живых солдат, засыпанных землей от разрыва снарядов и бомб. Они безошибочно отличали живых от мертвых. По свидетельствам очевидцев собаки плакали над умершими бойцами. Наиболее известны псы, которые, обвешанные взрывчаткой, кидались под вражеские танки. Имеются свидетельства о случае под Сталинградом, когда немецкие танкисты, заметив выскочивших им навстречу из окопов собак, поворачивали назад. Хвостатые «камикадзе» представляли огромную проблему для гитлеровцев, ведь танковый пулемет располагался достаточно высоко и с трудом попадал в быстро перемещающегося у поверхности земли пса. Немецкое командование обязало каждого солдата пристреливать любую собаку, появляющуюся в поле зрения. Охотиться на них предписывалось даже лётчикам истребителей Люфтваффе⁷ – с самолётов.

Тяжелораненые собаки продолжали выполнять свои боевые задачи. Так, связной собаке «Альме» немецкий снайпер первым выстрелом прострелил оба уха, вторым – раздробил челюсть. И все же «Альма» донесла пакет с почтой по назначению. Знаменитая собака «Норка» за 1942-1943гг. доставила 2398 боевых донесений. Другой легендарный пес «Рекс» доставил 1649 донесений. Он был несколько раз ранен, трижды переплывал Днепр, но всегда добирался к своим. Знаменит и ленинградский колли «Дик». В его личном деле записано: «Призван на службу из Ленинграда, обучен минно-розыскному делу. За годы войны обнаружил более 12 тысяч мин, принимал участие в разминировании Сталинграда, Лисичанска, Праги и других городов». Отдельного упоминания достоин «Джульбарс» – овчарка, герой Великой Отечественной войны, боец 14-й штурмовой инженерно-саперной бригады, обнаруживший более 7000 мин и 150 снарядов, награжденный медалью «За боевые заслуги». В конце войны «Джульбарс» был ранен и не мог самостоятельно участвовать с другими собаками в Параде Победы в Москве. Об этом доложили маршалу Константину Рокоссовскому, который поставил в известность Иосифа Сталина. Сталин приказал нести этого пса по Красной площади на своём личном кителе. Так и сделали: на Параде Победы командир 37-го отдельного батальона разминирования майор Александр Мазовер строевым шагом пронёс боевого пса мимо трибуны с Верховным Главнокомандующим в колонне Центральной школы военного собаководства.

С умело подготовленным псом разведчики любили ходить в тыл врага. Четвероногий обходил немецкие засады, заминированные участки местности и приводил к удаленным пулеметным расчетам противника, где было удобно брать «языка».

Служебные собаки использовались в большинстве армий мира, немцы же признавали советскую школу военного собаководства лучшей. Среди вражеских солдат бытовала история о первых днях войны на участке одной из приграничных застав СССР. Когда горстка пограничников сдерживала танковые атаки захватчиков. При очередном массированном наступлении фашистов, русские поняли, что на этот раз их сомнут, спустили на фрицев служебных собак. Десятки вражеских солдат, были разорваны вживую. Ужасный рык слышался на поле боя не один час. Атака фашистов снова «захлебнулась». После минометного обстрела немцы вновь пошли в наступление. Русские овчарки находились около мертвых тел своих хозяев, никого к ним не подпуская. Противник не стал стрелять в собак, те так и умерли через несколько дней от голода рядом со своими хозяевами, можно сказать, боевыми друзьями. Так, всего лишь за скудную пайку и ласковое слово, собаки, не жалуясь, разделяли с людьми все невзгоды войны, бесстрашно исполняли свой долг и гибли преданные любимым хозяевам. Они словно понимали, что Родина в опасности и геройски защищали ее.

Таким образом, малоизвестная страничка великой войны, на самом деле, имела свои глубокие масштабы работы. Это не считая того, что в северных районах страны, где значительная часть лошадей была передана фронту, основным видом транспорта стали ездовые собаки. Здесь нет никакой статистики, но с учетом нескольких десятков тысяч саней в зимний период, можно представить себе количество используемых собак.

И к разговору о помощи, которую оказывали в ковке победы братья наши меньшие, доведу для читателя малоизвестную, но достоверную страничку истории Великой Отечественной Войны.

Летнее наступление фашистов в 1942 году на Сталинград сорвало уборку колхозных хлебов. Тысячами тонн обсыпалось зерно на корню. Возникшее изобилие в питании увеличило поголовье полевых мышей к зиме кратно. Их стало неимоверно много в этих местах. С наступлением холодов мелкие грызуны перебираются ближе к человеческому жилью, но война в Задонье порушила множество построек и люди, большей частью, бежали за Волгу. Но мыши нашли для себя вполне сносные жилища, ими стали немецкие танки. У командующего шестой армии Паулюса имелся резерв – 48-й танковый корпус. В состав этого соединения входили 14-я и 22-я немецкие танковые дивизии и а также румынская 1-я танковая дивизия «Великая Румыния». Технику в зимний период постоянно прогревали, что и нужно было грызунам. А потом гитлеровцы совершили очередную глупость – стали маскировать стоящие в капонирах танки соломой. Они не знали русской пословицы: «В прелом сене мыши сами собой заводятся». Поселившись в танках, полевки для обустройства своих жилищ облюбовали изоляцию электрических проводов, заодно перегрызая и сами жилки проводки. Началось генеральное наступление наших войск. В научной монографии «Сталинград» известный английский военный историк Энтони Бивор констатировал, что треть танков 22-й дивизии из-за поврежденной мышами электропроводки была обездвижена. «Только в 204-м полку, – писал он, – из ста четырех машин грызуны вывели из строя шестьдесят две единицы». В румынских танках наши мыши почему-то жить не стали. Только румынам повезло меньше, так как их бросили в сражение с советскими Т-34, и хваленая дивизия была наголову разгромлены в первом же бою. Такая же участь ждала остатки 14-й и 22-й немецких дивизий. Имеются авторитетные научные публикации, что если бы не данный случай, деблокировка войск Паулюса могла состояться. Кулак в сотню танков реально мог повлиять на ситуацию. Но сложилось так, как сложилось. Когда об этом узнал Сталин, то долго смеялся и сетовал о невозможности наградить этих мышек.

Словом, немецким захватчикам в нашей стране противостояло все – и флора и фауна. Даже наши вши кусали фашистов больнее.

В школе боевого собаководства Киева Одиноков умело развернул работу, привлек работников всех украинских клубов и питомников. Две большие группы готовили собак-подрывников для истребления танков и проведения диверсий. И меньшая часть участвовала в подготовке собак-минеров, связистов, санитаров и собак боевого охранения. Но большего создать не успел, так как война началась довольно скоро. В эти страшные дни он был в отпуске, гостил у родителей. Его мама работала инструктором в Моссовете, и имела определенные привилегии. В городском поселке Сокол, близ одноименной станции метрополитена Одиноковой и ряду других партийных работников выделили государственные дачи. Её сын, тогда еще не зная, что скоро будет откомандирован в Киев, держал на дачном участке девять собак из своей школы. Собаки болели, а школьный лазарет для четвероногих еще не достроили. Эти псы были полностью подготовлены к «работе». Они просто находились у Макара на домашнем карантине. За все время службы в Украине перед началом боевых действий Макар не успел вернуть собак в питомник и сильно волновался за них. Родители, разделяли пристрастие сына, они неплохо ухаживали за приболевшими собаками. Когда школу военных собак из Москвы эвакуировали, про девятерых больных забыли, так и остались собачки жить на даче.

Мужчина опять закурил и вновь провалился в воспоминания: «Еще была не догуляна добрая половина отпуска, но… Можно себе представить, сколько времени Макар добирался до Киева в первые дни войны. В город он прибыл только во второй половине июля. Следуя пешком к месту работы, Одиноков попал под авианалет. Бомба разорвалась от него далеко, но от разрушенного ею здания отлетели крупные куски стены, часть из которых попали в спину и голову Макара. В себя мужчина пришел в госпитале. Голова зажила быстро, а ушиб позвоночника оказался сильным. Пострадавший какое-то время даже не мог встать с койки. Как-то утром обитатели палаты услышали канонаду. Больше она не смолкала, а только усиливалась. Начался сентябрь. Могучий организм справился с травмой и, наконец, кинолог добрался до своего учебного центра, но его на месте не оказалось. Здание использовалось как госпиталь.

Из военкомата Одинокова направили в НКВД. Там с майором с забинтованной головой у него состоялся обстоятельный и серьезный разговор. Поначалу хозяин кабинета долго изучал документы вошедшего, потом запер на ключ кабинет, куда постоянно заходили сотрудники и посетители. Затем несколько минут читал какую-то папку, которую долго искал в сейфе. На входе в здание Одиноков видел, как много ящиков и просто мешков с документацией вывозились из помещений. У майора ничего к эвакуации готово не было.

– Меня зовут Аристарх Андреевич. Школа ваша автотранспортом эвакуирована в Брянск еще в прошлом месяце. Знаю, что добрались они удачно. Мы же пытались вас разыскать, безуспешно. Теперь слушайте меня очень внимательно и все запоминайте. У вас после ранения с памятью все в порядке?

– Да.

– Сейчас немец научился и успешно борется с нашими диверсантами, которые пытаются проникнуть в их тыл. Кстати, в этом им помогают немецкие служебные собаки. Так сказать, немецкие овчарки, – широко улыбнулся сотрудник НКВД. – Эшелоны подрывать стало непросто. Фашисты пускают и пешие дозоры, и специальные дрезины, под которыми срабатывает заряд. А составы проходят целыми. Тут-то ваши собачки незаменимы. Уже, конечно, появились взрыватели на радиоволнах. Но это пока штучные вещи. Ничего, со временем наладим производство.

– Хорошо бы. Их дозоры тоже иногда снабжены ищейками. Немцам тоже натаскать собачку на поиск взрывчатки несложно.

– Верно. Да и собаки друг друга учуют. Подходить к полотну всегда следует с подветренной стороны. Партизанам тоже нечасто удается пустить под откос эшелон, даже повредить рельсы не всегда выходит. Но все же им проще, чем диверсантам – нет риска по переходу линии фронта, плюс другие особенности. Учитывая изложенное, интересуюсь – можно ли готовить собак взрывников во вражеском тылу?

– Нет, пса необходимо приучать к шуму и виду идущего поезда. Тренировки нужны на железнодорожном полотне.

– Решено, будем их готовить здесь, потом переправлять во вражеский тыл. Я вам сейчас подготовлю определенный документик, и поезжайте в свою школу. Вы теперь, Макар Иванович, занимаетесь только диверсионными собаками, не отвлекаясь на истребителей танков, коих фронту тоже требуется много. Но от ваших польза посущественнее будет. Там, одна собачка – один танк, здесь, одна собачка – много танков.

Аристарх Андреевич уселся за печатную машинку, сложил лист бумаги вдвое, вставил между половинками бумаги копирку и напечатал мандат. Поставил на первом экземпляре гербовую печать, копию сунул в папку, которую до этого долго искал в сейфе. Покрутил ручку полевого телефонного аппарата:

– Татьяна, дай мне комендатуру вокзала.

Через недолгую паузу, разговор продолжился:

– Сазоныч, от меня еще один человек сейчас подойдет, его срочно отправь в Брянск…. Ты меня плохо понял, я сказал немедленно. Считай, что это указание самого, – он положил трубку. – Давай, Макар, дуй на вокзал к заму военкома, удачи тебе.

В прокуренном помещении военной комендатуры железнодорожного вокзала города Киев народу было на удивление мало, так как пройти туда было непросто. На пропускном пункте находился младший лейтенант с внутренним телефоном и часовой с новенькой винтовкой. Офицер доложил по связи о новом посетителе с документом из НКВД, его пропустили. На двери комнаты под номером три, куда ему велели проследовать, висела вывеска – «Заместитель военного коменданта вокзала г. Киев Горелов Ю. С.». В помещении кабинета находился еще один посетитель. Работник комендатуры с папиросой в зубах, не преставая ворчал, просматривая какие-то сведения:

– Это надо, из обкома меньше обращаются, чем этот Аристарх. За сегодня вы уже четвертые от НКВД. А я имею право отправлять людей только по спецразрешениям эвакуируемых предприятий и по броне партийных органов. Вот, – сказал он, потушив окурок в массивной мраморной пепельнице, – в два часа дня планируем отправить сорок третий на Москву. Через Чернигов уже не проехать. Так что едете до Орла, оттуда, друзья мои, сами до Брянска доберетесь. Идите на первый этаж, там Римма Львовна вам выпишет посадочные талоны, я ей сейчас выдам звоночек.

Посетитель встал со стула и вместе с Одиноковым они направились на первый этаж. Спутник Макара Ивановича так же был направлен в Брянск органами внутренних дел. Но о цели своей миссии мужчина не распространялся, он, вообще, был неразговорчив и представился довольно просто – Валентин.

Так Одиноков и его новый товарищ оказались в поезде Ковригина. Когда произошла бомбежка, Валентина сильно покалечило. Мощный Макар Иванович, перекинув без церемоний тело приятеля через плечо, стремглав несся под пулемётными очередями резвившихся немецких мотоциклистов к лесополосе. Когда он подбежал к первым деревьям еще одна очередь, пущенная фашистом, достигла своей цели – Валентин громко вскрикнул. Спустившись в неглубокую балку, Макар стал снимать с пострадавшего одежду для перевязки. Но тот остановил его.

– Макар, у меня мало времени. Тут уже не помочь. Сломаны ребра, обломки вошли в легкое. И пуля, кажется, попала в позвоночник. Руки не двигаются.

Одиноков машинально посмотрел на руки попутчика и только сейчас заметил, что от крушения поезда у того сломаны обе руки. Переломы были закрытые и множественные, от чего руки имели ужасные искривления.

– Дай мне из кармана папироску и прикури. Я имею медицинское образование. Без экстренной помощи, которая невозможна, я проживу от силы пару часов. Давай пока я не впал в беспамятство, запоминай все, что скажу, – прерывисто дыша, говорил Валентин, периодически сплевывая на землю кровь. – Немец приготовил жуткий кулак для Москвы и все, что им мешает, будет снесено. Брянск сможет сопротивляться не больше двух – трех недель. Город является крупным железнодорожным узлом, плюс портовые сооружения на реке Десна. Я направлен туда для организации подпольной работы. Сведения о поступающих и сквозных эшелонах, так же иных грузах очень важны для ставки. Запомни, Макар, адрес – Советская улица, дом тридцать шесть. Это частный сектор, там, в подполе укрыты десять радиостанций. Хозяин дома знает адреса оставленных органами радисток. Как дубль, про них еще осведомлена его племянница. Найдешь в городском управлении НКВД товарища Артемьева и сообщишь ему этот адрес. Расскажешь про меня, он знает, кем заменить. Сейчас под Брянском уже идут бои, но со стороны Орла в город попасть ещё можно. Если же ты не сможешь попасть в Брянск, дам тебе одну явку в райцентре Большое Полпино. Он тоже пока наш, но его займут со дня на день. Возможно, уже взяли. Запоминай адрес на всякий случай – Центральная усадьба, пятый дом от леса. Там живет церковный староста Уступов Семен. Сразу не суйся, если на окошках с девяти утра до трех дня висят занавески серого цвета – явка не провалена. Теперь пароль. Ты говоришь: «Я пионервожатый из Калиновичей. Отстал от отряда». Отзыв: «Какое мне дело до пионеров». Товарищи тебе помогут попасть в Брянск, в крайнем случае, отправят сообщение сами, у них есть рация и связные. Если тебя все же схватят, то, скорее всего полицаи. Солдатам – гражданские без надобности. Тогда постарайся добиться встречи с начальником полиции уезда Батькой Дымарским. Он сидит в управлении в селении Кострище. Скажи полицаям о наличии для батьки важных сведений. Пароль тот же, как для Уступова. Но это все на всякий случай, сначала постарайся попасть в город. Повтори все, что я тебе сказал.

Одиноков слушал раненого, открыв рот. Он тоже взял папиросу, жадно закурил и слово в слово повторил все адреса и пароли.

– Не вздумай ничего записывать. Меня брось и иди. Десять радиостанций и адреса радистов не шутка. Это основа будущего подполья города и области. Повторяю, Брянск важный узел, подполье там необходимо. Нинку срочно надо увозить.… Предай им гранаты и какой-нибудь еды, – Валентин впал в забытье. В себя он пришел довольно быстро. Макар успел донести его до леса.

– Все, дружище, меня оставь и поторапливайся. Не знаю, какие у тебя там дела, а то, что я сказал, делай в первую очередь.

– Я не могу тебя бросить.

– Скажи спасибо, что я не приказываю тебе придушить меня, а следовало бы. Наберись мужества и ступай. Я, все одно, не жилец. Тебе надо спешить.

Когда Одиноков, захватив вражеский мотоцикл, попал к партизанам, Большое Полпино уже заняли гитлеровцы. После долгой беседы с Большаковым, который был еще в сознании, Макару дали в качестве проводника деда Савелия и они направились в Брянск в обход линии фронта, как рекомендовано – со стороны города Орел. Но ничего не вышло, мужчины дважды были обстреляны немецкими сторожевыми дозорами. И партизаны решили идти в райцентр. Из леса, где укрывались Одиноков со стариком, была видна крыша пятого дома.

– Я Семку этого знаю. Он хоть человек и набожный, но любил по молодости в кулачных боях поучаствовать. И я, в свое время, грешил этим делом. Перед войной видел его в промтоварном магазине. Центральная усадьба есть центральная усадьба. Мы с тобой тут час сидим, два раза полицаи прошли, и мотоциклетки с немцами часто снуют. Полпино, почитай, пригород Брянска. Слышь, канонада, как грохочет, рядом совсем фронт, поэтому германца тут сейчас много. Пойду я. На старого человека внимания могут не обратить.

– Глянешь, какого цвета шторки и назад.

– Сдурел? Стану я скакать туда – сюда. Говори чего передать.

– Нельзя. Ладно, скажи ему, пусть сюда незаметно выйдет.

– Сразу видно городской житель. В деревнях ничего незаметно не бывает. В каждом сарайчике есть глаза и уши. Ты мужика не подставляй, он нужное дело делает.

– Схватят тебя, не выдержишь пыток и все. Провалить такое дело не имеем права.

– Эх ты, сопляк. Я немчуру ненавижу так, что до пыток дела не дойдет. Первым рвать их стану.

– Ладно, скажи пусть, когда стемнеет сюда подойдет.

– Остолоп. Какое право ты имеешь подвергать риску дело налаженное. Сказывай, что передать или я назад пойду. Не буду участвовать в твоих премудростях. Вон уже два часа, он скоро шторы сменит.

– Хорошо. Запоминай. Если занавески серые, заходишь в дом, говоришь ему: «Я пионервожатый из Калиновичей. Отстал от отряда». Обязательно выслушай отзыв: «Какое мне дело до пионеров». Только после этого говоришь, что пионервожатый Валентин погиб. В Брянске по адресу: Советская улица, дом тридцать шесть в подполе укрыты радиостанции для будущей работы подполья. Адреса радисток знает хозяин и его племянница. Лучше это сообщить товарищу Артемьеву в городское управление НКВД нарочным. В крайнем случае, следует отправить радиограмму. Если схватят тебя до визита, требуй встречи с начальником полиции.

– Дымарским?

– Да.

– Дела. Хорошо, что сказал. А то я его шлепнуть намеревался, думал – вражина.

– Скажи, информация для него у тебя имеется. Пароль такой же, как и для старосты. Все ему перескажешь. Повтори адрес и пароль с отзывом.

Дед повторил, оставив все вещи и перекрестившись, вышел на улицу. На этот раз партизанам повезло, старик беспрепятственно шмыгнул в нужный двор.

Одиноков ждал возвращения товарища долго, незаметно для себя он заснул. Разбудил его вернувшийся Савелий.

– Возвращаемся.

– Что скажешь?

– Все передал.

– А что так долго?

– Получал иные инструкции, но это не для твоих ушей.

– Скажите, пожалуйста.

– А какого хрена мы рисковали, что этот с Советской улицы не может дойти, куда следует и сообщить о рациях?

– Мне это не ведомо. Но полагаю, что у него свои инструкции. Во внутренних органах нынче гитлеровские разведчики тоже имеются.

Всю обратную дорогу Макар и Савелий молчали. В отряде дед докладывал Большакову:

– О существовании нашего отряда подпольщики не знали. Завтра в восемь вечера у Черного камня передадут нам взрывчатку и сведения об эшелоне, который надо подорвать.

– Добре, дед. Связь с подпольем, а, следовательно, с большой землей, очень важна для нас. А Макара кликни ко мне, хочу с ним поближе познакомиться.

Одиноков рассказал командиру о своем задании, показал мандат НКВД.

– Задача у тебя важная и нужная. Спасибо, что помог наладить нам связь с товарищами, – Большаков указал рукой в сторону, откуда раздавалась непрерывная канонада.

– В четверг я сам схожу к связному и доложу, что и как. Они для тебя обещали лекарства передать.

– Что лекарства? Мне операция необходима, пулю вытащить следует.

– Доктора у них пока нет.

Через неделю с «той стороны» поступили сведения о том, что грузовики со школой собаководства при эвакуации из Брянска попали под авианалет. До Калуги добрались всего шестнадцать животных и один инструктор. Макару велено оставаться в отряде и ждать дальнейшего решения о его дальнейшей переправки. Обстоятельства делали Одинокова беспомощным. Когда фашисты напали на Россию, он преданный своей Родине, высококлассный специалист в своем деле, пышущий здоровьем молодой мужчина был уверен, что вот именно сейчас и именно он принесет стране много пользы. Только все чаще приходилось просто курить, приглушая бессильную злобу. Мужчина не понимал тогда, что Ковригин и пытается вытравить чувство беспомощности в соратниках. Но не все сразу, не все».

От долгих воспоминаний и раздумий Одинокова отвлекла Мария:

– Макар Иванович, скажите, а оттуда, куда все уехали, скоро вернуться?

– Если все будет нормально, Машенька, послезавтра надо ждать. А чего ты вдруг запереживала?

Женщина почему-то зардела и быстро скрылась в темноте. Макар заулыбался, он догадался, о ком беспокоилась дама. Поликарп понравился Селезневой сразу, симпатия крепла день ото дня. А когда о командире стали повсеместно рассказывать, как о бесстрашном и, главное, гениальном стратеге, она, закаленная и уже свыкшаяся со своей не сложившейся личной жизнью женщина, втрескалась в Ковригина, что называется «по уши». Русские бабы даже в тяжелую годину имели потребность в заботе о ком-либо и любви. Это что-то на уровне хромосом, а в веке грядущем будет стремительно вырождаться.

Глава 5.

– Братцы, на эту подводу кладем четыре миномета и ящики с минами для них. На вторую подводу гранаты и динамит. Основное – винтовочные патроны, как можно больше – до треска оглоблей. А это, что такое? – Поликарп указал на два цинка с патронами для ППШ. Он глазами выискал Василия, тот нехотя отнес один назад.

– Второй я понесу на руках, – сказал он. – Еще вот, что нашел, – боец протянул два оптических прицела.

– То добре, – похвалил его Карп.

В это время раздался гул едущей автомашины.

– К бою,– скомандовал командир.

Все приготовились к стрельбе. К складу подъехала полуторка, за рулем которой сидел Артем Звягин из второго отделения отряда. Партизан был оставлен в боевом охранении на время погрузки и неподалеку заметил брошенную автомашину. Будучи, в недалёком прошлом лучшим механизатором колхоза, он завел грузовичок и подъехал к складу.

– Молодец, Артем, – обнял его Ковригин, – теперь увезем с хорошим запасом. Главное, чтобы обратно доехали также без приключений.

– Бензина мало,– посетовал Звягин, подкачивая ручным насосом колеса.

– Есть бензин, – крикнул радостный Василий, – я видел канистры в углу склада, штук сорок, – и парень кинулся снова назад за патронами для своего автомата.

– Половину кузова заполняем патронами, это самая расходная штука, – продолжал руководить Карп. – Заправьте машину, и канистры с горючкой про запас тоже в кузов кладем. Сюда еще немного гранат и три ящика с динамитом. Пашка, не сметь входить в склад с чинариком, немедленно затуши.

Когда погрузка закончилась, все тот же настырный Василий Ахромеев отыскал где-то в закутках склада десяток новеньких автоматов ППШ в смазке, командир сложил их в кабину автомашины.

– Тогда тащи еще патронов. Возьми четыре цинка, на второй подводе есть местечко, – и немного обождав, подал команду: – Становись, – пройдя перед партизанами, некоторые бойцы уже переоделись в новые теплые шинели и сменили обувку, обратился к строю:

– Кто умеет стрелять из миномета?

Все стояли, как вкопанные и молчали. Ковригин прохаживался вдоль строя. Картина была красочная – половина партизан была в фуфайках с повязками полицаев, вторая половина в полевой форме немецких солдат. А небольшая часть строя стояла в красноармейских шинелях. Гитлеровское обмундирование было предусмотрительно прихвачено бойцами еще в Поповке на немецком складе, но оно не было столь теплым как советское.

– Есть ли среди вас артиллеристы?

– Рядовой Раков, – сделал шаг вперед пожилой мужчина с пышными усами. – Я отслужил месяц заряжающим в расчете противотанковой пушки

– Как зовут?

– Петром. Петр Иннокентьевич.

– Будете, Петр Иннокентьевич стрелять из миномета. Еще, пожалуйста, четыре добровольца.

– Зачем же еще четверо, если всего берем четыре миномета? Один лишний, – высказал Сенин.

– Не лишний, а запасной. Давайте, мужики, поактивней. В обратный путь пора, а мне вас еще учить стрелять из орудий. Тренироваться будем прямо тут, чтобы не расходовать ценные мины, которые увезем с собой.

Шаг вперед сделали двое. Еще двоих командир назначил в приказном прядке. Минометы на складе были пятидесяти миллиметрового калибра, усовершенствованные (модель оружейника Шамарина). Они имели довольно кучные результаты стрельбы, но дальность выстрела была всего на восемьсот метров. На тот период времени эти системы являлись передовыми и широко применялись в РККА⁸. Сам Ковригин когда-то стрелял из этих орудий превосходно. После теории, новые минометчики клали мины в радиусе менее десяти метров от заданной цели, что было вполне прилично для первого раза. Но в целях безопасности из-за шума разрывов уже следовало покидать место склада. Тренировки прервались, партизаны, побросав в машину сверху еще несколько легковесных коробок с шапками-ушанками из цигейки и связки валенок на предстоящую зиму, отправились назад. Поликарп велел всем быть в форме фашистов:

– Отечественные теплые вещи убрать. Лучше перетерпеть холод и остаться живыми, чем наоборот, – и оказался прав.

Проехав, порядка, сорока километров отряд увидел около дороги пленных русских солдат, которые валили лес, тут же обрубали сучки, готовые бревна складывали на сдвоенные подводы. Бывших красноармейцев было человек двадцать. Охраняли военнопленных пятеро румынских солдат, вооруженных винтовками. Румыны поприветствовали проезжавших союзников. Ковригин так же помахал им рукой и прошептал своим:

– Сюда скоро вернемся и освободим товарищей. А пока надо довезти груз.

Больше встреч с неприятелем не было, бойцы успешно вернулись в лагерь. Полуторку с грузом припрятали поодаль, намереваясь разгрузить ее этим же днем. После разгрузки и двойной порции щей весь личный состав во главе с Поликарпом усилено стал помогать Иллариону копать землянки, кои было решено строить вместо срубов. Вечером знаменитый в округе плотник подошел к командиру:

– Слушай, Поликарп Данилыч, вы давеча ходили в Поповку. Что ж не взяли меня. В моем доме имеется все для работы. Рубанки, разные ножовки, топоры, молотки, гвозди. Да чего говорить, тут одним топориком много не наработаешь.

– Ты прав дед, мне вот тоже кое-какой слесарный инструмент понадобится.

– А я о чем говорю.

Утром на построении Ковригин давал задания:

– Великанов завтра рано утром выдвигаетесь освобождать наших пленных. Идете вдесятером, румын в плен не брать.… Ни к чему они нам. Оттащите трупы поглубже в лес, и под видом полицаев конвоируете наших товарищей сюда. Да не всех, а только тех, кто добровольно согласен с нами, скажем, в не совсем комфортабельных условиях, бить врага. Думаю, что уже завтра наш отряд прибавит в численности. А сегодня вечерком вновь поедем навестить оберлейтенанта по прежнему сценарию. Идем все, берем с собой минометы. И ты дед собирайся, – обратился командир к Ларику, – нам в твоем хозяйстве не разобраться.