Текст книги "Рыбари и виноградари. Книга 1. Королева принимает по субботам"

Проснулся в отличном расположении духа. Как и обещал дед, бабочка вылезла из кокона и теперь расправляла крылья.

У всех жизнь полна поворотов. Так уж устроено. Только что тебя почитали царём – и вдруг прибивают к кресту. И лишь у очень везучих людей зигзаги судьбы относительно плавные. Во всяком случае, их не выбрасывает на обочину с перспективой нескольких кувырков и безжалостного столкновения с массивной преградой.

У Максима такой поворот происходил в щадящем режиме. Вроде бы совсем ерунда – сначала изменились сны. Вместо бесконечной рыбалки стал сниться странный мир, где жил вроде бы он, но в то же время не совсем, а другой человек, которого тоже звали Максим. Это было трудно объяснить. Словно подглядывал за собой же, но живущим в потустороннем мире, населённом библейскими персонажами и ангелами. Другой Максим ходил на работу в загадочный офис, располагавшийся в огромном здании размерами с хорошую страну – сотни этажей вверх и сотни этажей вниз, под землю. Над входом висела огромная, в несколько этажей, вывеска – «Администрации управления мирами (А.У.М.)». Тысячи отделов (администраций) и миллионы сотрудников управляли реальностью нашей Земли, координировали движение истории, прогресса, войн и технических открытий.

«РАЙ», или «Руководство администраций», занималось общей стратегией. Его сотрудники доносили указания, поступающие «сверху», от кого-то Главного, до отделов, разработчиков реальных ситуаций. Главного никто не видел, но считалось, что это – Бог. «РАЙ» занимал верхние этажи бесконечного офиса, где руководил пророк Моисей, считавшийся у мужской части персонала либералом, а у женской – просто душкой. Работы было не много, и все мечтали попасть сюда.

«Аналитический департамент» – «АД» – занимался анализом событий в нашем мире. Для этого сотрудникам приходилось в режиме реального времени просматривать всё происходящее на Земле. Они были похожи на кинокритиков, бесконечно смотрящих в тёмном зале документальные ленты. Хотя некоторые, вуайеристы по характеру, были весьма довольны. Отдел был перегружен делами. В силу своей специфики, требующей тёмных помещений, он был расположен в нескольких сотнях подземных этажей. Начальник, Вельзевул, имел отвратительный характер, и по форме, и по сути был чистый дьявол. Поэтому в отделе было трудно работать.

В свободное время жили и развлекались как хотели. Это и являлось зарплатой. Небесный Максим, например, проживал в уединённом замке на скале над морем. Пил вино, читал книги. Здесь можно было выбрать не только изданные сочинения, но и все истории, рассказы или стихи, когда-либо просто придуманные людьми за много тысячелетий. Время от времени к нему в гости заходили красивые барышни из отдела дизайна реальности. Они занимались изысканным сексом и обычно оставались довольны друг другом.

Его приятель Фёдор, работавший в «АДу», любил весёлые компании, простых девчонок и выпивку. Вечера проводил в шумном баре, где всего этого было в избытке. Но «норму» знал и старался строго соблюдать – 330 грамм водки. До критической отметки был нормальный человек, но после Фёдор начинал читать стихи Бродского и Губермана, декламировал часами, громко, с выражением, иногда умудряясь всплакнуть от особенно удачной строчки. Затем от перевозбуждения падал и засыпал. Это происходило в диапазоне от 330 до 470 грамм. Далее была недопустимая красная зона. Максим лишь раз видел, что происходило за её загадочным порогом. Фёдор перешёл на стихи малоизвестного революционного пролетарского поэта Демьяна Бедного, требовал сдать зерно для голодающих Поволжья. Продразвёрстка закончилась некрасивой дракой, в которой Фёдору выбили два зуба.

О жизни руководства было известно мало, только слухи и сплетни. Говорили, что над руководством есть ещё много высших существ. О тех, от греха, даже и не сплетничали.

Утверждали, что когда-то сообщение между отделами было свободным, и все проводили большую часть времени, заходя друг к другу в гости, распивая чаи или просто болтали. Это сказывалось на качестве работы, и начальство установило запрет на бесцельное шатание. Каждый отдел получил коды, которые менялись ежедневно, и лифты поднимались на требуемый этаж только после введения трёх секретных цифр.

О своих сумасшедших снах Максим никому не рассказывал. Тем более что толку от этих снов не было никакого. Максим реальный и Максим из сна никак не взаимодействовали. Казалось, что он просто смотрит фантастический фильм.

Сотрудничество же с генералом развивалось.

Часто в институт приезжали молчаливые крепкие ребята и везли в подмосковный дом отдыха, охраняемый как военный объект. Там с Максимом беседовали вежливые люди в белых халатах, предлагали решить всевозможные задачи и тесты.

Постоянное отсутствие в рабочее время почему-то не замечалось. У него появился толковый помощник, Николай Владимирович, который отлично справлялся с производственными вопросами. Возможно, даже намного лучше.

Максиму нравилась такая двойная жизнь. Он воспринимал мир спецслужб как яркую романтическую сказку. Пусть, кроме доброй Василисы Премудрой, там водились Соловьи-разбойники и даже Кощей Бессмертный, но это-то и интересно.

19 августа 1991 года в СССР случился государственный переворот. В шесть часов утра средства массовой информации объявили о введении в стране чрезвычайного положения, о неспособности президента Горбачёва выполнять свои функции по состоянию здоровья и о переходе всей полноты власти в руки Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП).

Страна вздрогнула. Каждый решал для себя, что лучше: вампиры или зомби. Хрен редьки не слаще. Искуплённым кровью крови не жалко. Народ, имеющий пословицу «Бьёт – значит, любит», привычно ждал ночных арестов, грабежей и погромов, а совсем не демократии по западному образцу. Звуки балета «Лебединое озеро», появившиеся сразу после утренних новостей, действовали словно электрический сигнал на собаку Павлова. Все ждали открытия магазинов, чтобы броситься запасаться солью, спичками и крупой.

Утром Максиму позвонили. К этому моменту он уже успел напугать себя грядущим славным будущим.

Снимая трубку, искал глазами пакет, куда можно будет положить смену чистого белья, хлеба, чая и чего там у них ещё разрешено брать с собой в казённый дом. Официальный голос, явно из нерядового секретариата, предупредил: «Сейчас с вами будут говорить». На всякий случай Максим ждал стоя.

– Взвейтесь кострами, синие ночи, – по-отечески прозвучал низкий баритон Игнатия Петровича.

Максим живо представил костры с корчащимися телами еретиков. Папа Иннокентий III дал лучший рецепт ведения гражданской войны: «Убивайте всех, Господь отличит своих от чужих». Кровью омывали душу – душ для души. Тела жгли – пламя для плоти. Что было, то и сейчас есть. Возможно, поэт, большевик-ленинец, писавший этот пионерский гимн, имел в виду такие костры.

Генерал на другом конце провода словно услышал мысли Максима:

– Дрожишь? Зря. Ты пока не волнуйся. Специалисты вроде тебя нужны любой власти. Так что, как бы ситуация ни повернулась, тебя она не коснётся.

– Да я, в общем-то, ещё и не начал волноваться. Информации же пока толком нет, – начал было Максим.

– Ну и хорошо. Так что – выпей водки. Мы победим. Максим промолчал, решив не уточнять, кто такие «мы». Любопытство кошку сгубило, а жену Лота закатало в соль.

– Кстати, – продолжал баритон, – есть работа по специальности. Надо в этой суматохе выкинуть семёрку на кубике, даже если её там нет. Вот это я понимаю, прогнуть судьбу. Если финал будет успешным, получишь орден «За удачу на пожаре». Пригодится.

Максим молчал, прикидывая, что не слышал о таком ордене, но он не успевал за резвой мыслью генерала.

– Ты ведь не хочешь гражданской войны? И я не хочу. Но многие жаждут. Там человека надо одного привезти с юга. Я хочу посадить тебя в самолёт, чтобы в полёте ничего не случилось. Взрыва какого, вынужденной посадки и прочей незапланированной ситуации. Привези его в Москву в целости и сохранности. Пришлю за тобой комсомолку. Она даст все инструкции. Слушай её, девочка способная. Позвонит, скажет, что от «деда».

Максим ощущал, что безумие Игнатия Петровича заразительно. И в этом был его гений. Искусство лидера заключается в способности свить смерч из индивидуальных безумий участников команды. Тем самым сделав всех единосущными. Затем лишь остаётся направить получившуюся силу в требуемое место.

«Чужая воля мнёт мой разум. Да будет воля твоя», – Максим понимал, что собеседник не ждёт от него ни возражения, ни согласия.

Неистовый генерал продолжал:

– Самое время вписать себя в историю. Водки лучше потом выпей, когда вернёшься. Ну, давай, успехов. – На том конце повесили трубку.

«Его слова кусают, будто змей, который, желая погубить, обещал: будете как Боги…» Максим занервничал. Он понимал, что каким-то образом попал в переплетение сложных политических взаимосвязей, и любое неосторожное движение может толкнуть костяшку домино.

Ожидание звонка от таинственной комсомолки превратилось в пытку. Сначала убивал время, смотря путаные новости и транслируемый большую часть времени балет. Кликуши по телевизору пугали, требовали и честно признавали. «Гнать, держать, зависеть…» Другие обличали и звали до последней капли крови. «Видеть, слышать, ненавидеть…» И все дружно призывали: «А ещё страдать, терпеть…»

«Доколе?» – зло думал Максим.

Во всём происходящем была какая-то странная нелогичность. В Москву вошли войска. Танки толкали спешащие на работу «Жигули». У Белого дома простые москвичи по зову сердца и Егора Гайдара строили баррикады, несмотря на объявленное чрезвычайное положение и комендантский час. Им никто не мешал, не арестовывал. Армия и спецслужбы себя не проявляли, при том что все полагали: бойня вот-вот начнётся.

Московский быт приобрёл новую окраску. Жёны под музыку из балета «Щелкунчик» готовили ужин (котлеты с жареной картошкой), а мужья, истомлённые скукой брежневского застоя, тусовались на баррикадах у Белого дома. В этом была определённая тревожная романтика, вроде походов в горы и песен у ночных костров для шестидесятников.

Труднее всего приходилось политикам. В связи с полной неразберихой они путались в своих привязанностях и постоянно дрейфовали из лагеря в лагерь. Ни минуты покоя.

Сообщали, что президент Горбачёв находится в резиденции Форос в Крыму, где то ли отдыхает, то ли болеет. Эта информация показалась Максиму совсем нелепой: «С таким же успехом могли бы известить, что он улетел со стаей гусей на юг, подобно Нильсу». Несколько раз звонил телефон, но это были лишь взволнованные знакомые, пытавшиеся выяснить, что происходит и когда начнутся аресты. Тревожно позвонила мама, которая обнаружила, что очередная серия «Рабыни Изауры» не вышла в эфир. Как такое могло случиться? Они там что, совсем? Максим, как мог, успокоил.

На второй день томительного ожидания Макс выключил надоевший телевизор и принялся листать знакомую с детства книгу «Легенды и мифы древней Греции». Потом решил взяться за первоисточники и, начав с Гомера, отправился в путешествие с хитроумным Одиссеем. Почему-то древние греки успокаивали. Он заснул с томиком Аполлония Родосского, убаюканный изрядной долей коньяка и мерным плеском волн под вёслами аргонавтов.

Знакомый мир исчез, и его место заняла страшная потусторонняя галлюцинация. Он стоял привязанный к мачте плотными, царапающими тело канатами. Вокруг вились истошно вопящие сирены. Как назло, забыл вставить предусмотрительно заготовленные затычки для ушей и теперь безнадёжно держал их в крепко связанных руках. Корабль трясло и бросало, словно безумный великан взялся укачивать беспомощного малютку. Тело коченело под пронизывающим ветром и ледяными волнами. Вкрадчивый голос генерала Дмитриева прорёк из спустившегося к палубе иссиня-чёрного облака: «Привезёшь мне золотое руно – выйду за тебя замуж…»

Утро 21 августа выдалось паршивым. Кружилась голова, першило в горле.

«Похоже, подхватил грипп, – обречённо подумал Максим. – Не к добру был сон».

В чёрном списке лиц, которых не хотелось бы увидеть в сновидении, Игнатий Петрович стоял сразу после дьявола. Максим понимал, что больничный не поможет. Даже если он сейчас умрёт, загадочная комсомолка потащит хладный труп с собой.

Перетряхивая аптечку в поисках настойки календулы, которую мама считала лучшим средством от любой ангины, понял, что именно сейчас раздастся тот самый телефонный звонок. И поэтому совсем не удивился, услышав однообразную трель. Собрать рассыпанную горсть лекарств и одновременно поспешить к телефону удалось плохо. Уронил ртутный градусник и с ужасом смотрел на серебристую каплю, угрожающе шевелившуюся на полу.

Всё шло наперекосяк. В голове всплыли слова приятеля, работающего врачом на скорой помощи: «Ртуть – невероятно ядовитое вещество. У человека, вдыхающего её пары, вскоре откажет печень, почки и наступит мучительная смерть. Поэтому, если градусник разбился, надо немедленно покинуть помещение, а дом сжечь». Телефон трезвонил как сумасшедший. Мучительный спазм сжал виски. Что делать? Осторожно обойдя зловещую серебристую каплю, словно ядовитую кобру, Максим снял раскалённую трубку. Его «Алло» прозвучало хриплым, надтреснутым басом.

– Это Максим Михайлов? – осторожно спросил женский голос.

– Да… – интимным шёпотом ответил Максим, чувствуя, что воспалённое горло не позволяет говорить иначе.

– Пьёшь? – понимающе сказали на другом конце провода.

– Ангина. Собеседница задумалась.

– Я от деда, племянница из Ростова, – наконец пояснила она. – Через час заеду.

Час прошёл кошмарно. Максим осторожно собрал ртуть мокрой тряпкой, стараясь не делать вдохов и по возможности не дышать вообще. Затем трижды протёр пол бумажными салфетками. Заметил, что руки трясутся, и понял, что знобит. Похоже, поднялась температура, но измерить её было нечем. Он заставил себя сложить ядовитую тряпку и ошмётки салфеток в целлофановый пакет и отнести в мусорный контейнер на улицу. Вернувшись, долго тыкал ледяным ключом в окоченелый замок и, наконец, дрожащий от холода, лёг в кровать, накрывшись с головой ватным одеялом. Через минуту в дверь позвонили.

«Комсомолка» оказалась молодой, высокой, спортивной шатенкой и выглядела бы довольно симпатично, если бы перестала вибрировать, раздваиваться и зловеще скалить зубы, делаясь похожей на сирен из ночного кошмара. «Возможно, в её задании есть пункт пристрелить меня в финале», – устало подумал Макс, затем спрятал эту мысль в тёмном чулане своего подсознания. Дверь запер, ключ съел, поперхнувшись от боли. Горло саднило всё больше. Было так плохо, что он подумал, что теперь уже всё равно.

– Марина, – представилась она. – Паршиво выглядишь. – Приложила ладонь к его лбу. – Ого, тридцать девять, похоже, есть. Ничего, горе не беда. Сейчас тебя поправим. И канареечка снова запоёт.

Марина метнулась на кухню. Вернулась со стаканом воды и горстью незнакомых таблеток. Он послушно принял лекарство и тупо глядел на толпу деятельных Марин, скачущих по его квартире. Они вели себя так, словно знали его тысячу лет, и разговаривали голосом то ли матери, то ли жены, которая развелась с ним, чтобы усыновить. «Мать» нашла большую спортивную сумку и положила туда термос с горячим чаем, «жена» добавила несколько пар трусов, тёплые носки и кофту, закрыла окна на кухне и выключила газ.

– Далеко едем? На сколько дней? – прохрипел забытый в сторонке Максим, обращаясь к обеим дамам.

– Думаю, завтра вернёмся. Летим на юг, в Форос.

У Максима кружилась голова, перед глазами мелькало бушующее море, разорванные паруса, братья-аргонавты, бешеные сирены, грозные скалы. Загадочное греческое слово «Форос» будило в нём ассоциации с чем-то недавно увиденным или прочитанным.

– Экспедиция за золотым руном? – устало кивнул он, пытаясь прогнать навалившуюся на плечи тяжесть. Голова отказывалась работать.

Марина сочувственно посмотрела на вялого напарника:

– Ну, за руном, так за руном. Зевс приказал взять тебя как талисман. Вот твои документы.

Развернул непослушными пальцами протянутый ею паспорт и служебное удостоверение на имя Денисова Максима Михайловича, майора ГЭТУ КГБ.

«Неужели Ясон и аргонавты служили в КГБ? – бредил разум. – Вот и древние греки туда же… Денисов Максим – это же мой школьный псевдоним», – вдруг вспомнил он. Реальность путалась, вплеталась в воспалённое сознание.

Потом была поездка на обычных «Жигулях» по предвоенной Москве, мимо колонн бронетехники, мимо военных постов и заслонов. Голова немного прояснилась. Наверное, действовали таблетки. Погода для августа оказалась довольно холодная. Сквозь пелену то проглядывало унылое солнце, то принимался накрапывать ещё более унылый дождь. Всё вокруг виделось каким-то серым, словно сошедшим с чёрно-белой фотографии, пылившейся в старом шкафу. Бесцветными были лица солдат, плотно сидевших в грузовиках с брезентовыми крышами и с каким-то обречённым безразличием выглядывающих оттуда. Серыми были случайные прохожие. Мокрый асфальт, мрачные дома. Город затих и затаился, со страхом ожидая развития событий.

Машина выскочила на кольцевую, потом на Щёлковское шоссе. Марина вела уверенно, держа руль левой рукой. Вдоль дороги замелькали деревенские хибары. Максим прикорнул в уголке, стараясь согреться, но мороз проникал в него. Вновь появился озноб, тело трясло. Ледяные щупальца обвили ноги, пробрались к голове и затылку, проползли за воротник рубашки, отбирая последнее тепло у позвоночника. Он дрожал от их липких прикосновений; мышцы и кожа, ощерившаяся мерзкими мурашками, вибрировали, и не было возможности остановить эту тряску непослушного и словно чужого тела. Чтобы не лязгать зубами, пришлось крепко сжать челюсти.

На незнакомом аэродроме их ждали. Машина подъехала к небольшому самолёту, стоящему на лётном поле.

В мозгу Максима под сводами черепа, словно в амфитеатре, прочно обосновался древнегреческий поэт, заунывно декламировавший явную ахинею:

 
«Взошли герои на корабль,
сели по трое на каждую лавку.
Милость Афины, покровительство Геры были с Ясоном,
Но иные могучие боги смерти героям желали.
Чаша весов колебалась,
Боги взирали на них, словно чего ожидая…»
 

Максим почувствовал, что его усаживают, укутывая в невесть откуда взявшееся жёсткое и колючее шерстяное одеяло. На грани сознания виделись аргонавты, почему-то одетые в пятнистую камуфляжную форму цвета лишайника.

Он задремал, убаюканный стихами неуёмного поэта:

 
«Как птица, нёсся вперёд небесный корабль.
Сверкали волны облаков, будто море.
Розовым светом красил крылья его лучезарный Гелиос.
Внимали командам Марины герои,
словно стадо послушное – звукам свирели.
Если бы Ясона не было с ними,
Все бы уже утонули…»
 

Проснулся от сильного толчка, с которым «Арго» причалил к гавани. Ветер и волны смирили свой грозный рёв. Пахнуло свежестью травы и цветов – тем неповторимым и хорошо узнаваемым запахом, которым земля встречает мореходов. Местные жители в сопровождении нескольких шестируких великанов встречали прибывших в чёрных колесницах, куда Максим был бережно перенесён другом Гераклом. Вновь отправились в путь аргонавты.

В дороге случилось просветление. Сначала он обнаружил, что совершенно взмок от испарины. Озноб прошёл, теперь стало жарко. Он сидел в чёрном джипе зажатый между Мариной и хмурым спецназовцем. И вдруг сообразил, что такое «Форос». «Господи, куда же я вляпался!»

Истекающий потом Максим осознал, что желания всегда сбываются, хотя часто совсем не так, как хотелось. Да и не вовремя. Вот и сейчас: он едет освобождать президента и спасать мир. Всё как мечтал. Но какой-то шутник на небесах расплавил ему мозг высокой температурой, превратив тело в беспомощную тряпичную куклу. Поэтому и роль такая странная – талисман, вроде плюшевого мишки, которого Марина за лапу тащит по лестнице, а он бьётся башкой о ступеньки. Бух, бух, бух. Выдержал бы череп Джеймса Бонда такое испытание?

Последние пару километров ехали по дороге со свежеуложенным асфальтом и остановились у массивных ворот. Глядя на забор, увитый стальной колючкой, подумал, что древние греки до такого не догадались, а проволоку с шипами изобрели уже в Средневековье монахи, как аналог тернового венца. После недолгой проверки документов (всех чужестранцев здесь почитали бродягами) въехали на территорию. Мрамор, античные вазы, кипарисовая аллея, священная роща.

Здесь, в чудо-дворце, зачарованный празднествами и пирами, томится в пышных чертогах пленённый правитель, храня от недругов золотое руно. Максима вновь начало трясти. В разум грубо постучали, и после третьего удара дверь упала. Ворвался знакомый древнегреческий поэт, сменивший тогу на маскировочный халат. В воздетых руках он держал автомат и громко орал, так, что эхо металось внутри черепной коробки:

 
Но предчувствовала Марина-Медея опасность великую,
                                                     героям грозившую.
Не могла найти покоя и шептала тайные заклинания.
Так и есть. Явился страшный дракон, изрыгая пламя.
„Стоять!“ – приказал он голосом громогласным…»
 

На дорожке появилась группа неприятельских воинов в доспехах кевларовых, с автоматами.

«Угодили в засаду», – с ужасом понял Максим.

«Кулачный бой!» – вопил в мозгу поэт.

Призвала Марина могучего бога-покровителя в укреплённую на плече рацию. Герои схватились за оружие и выскочили из колесниц, разворачиваясь в цепь. Приготовились воины. Назревала схватка великая, кровавая, беспощадная.

«Сейчас кто-то первый ударит врага, и начнётся бойня, о которой напишет свою поэму летописец прикормленный», – с обречённым безразличием думал Максим.

Время застыло, словно рассматривая то, что ещё не произошло, и размышляя, какой из вариантов следующего мгновения оно примет.

 
«И замерли боги на высоком Олимпе.
Кто поможет героям?
Гибель грозит аргонавтам».
 

– Дай мне руку, – услышал Максим слова Марины.

 
«Взмолилась она о помощи.
Сжала неистово рукою трепещущей палец героя.
Словно дитя, ухватила за лапу своего медвежонка.
Внезапно чудо случилось:
Ветер поднялся от моря.
Голос раздался, топот.
Появился муж быстроногий и отдал короткий приказ.
Успокоились воины, опустили мечи.
Боги смирили сердца нападавших.
Узнали они, что с братьями чуть не схватились.
Радовались аргонавты, что избежали опасности страшной.
Но медлить было нельзя;
Как стрелы, мчались колесницы, минуя засаду.
Что за удача! Слава богам!»
 

– Нам повезло. Один-ноль в твою пользу, – улыбнулась Марина-Медея.

Максим бредил и спорил с Богом. Во рту стоял привкус крови – возможно, он прикусил губу.

«Господи! Почему люди так безжалостно истребляют друг друга и всегда готовы убить, причинить боль, унизить? Говорят, всё в руках Божьих, и мало кто осознаёт, что Ты действуешь нашими руками. Получается, что мы – Твоё самое страшное орудие. Может быть, Тебе нравятся убийства, и кровавые жертвенные ритуалы древности действительно ублажали Тебя? Ты постоянно ставишь человека в такую ситуацию, когда ему кажется, что кроме насилия нет иного выхода. Солдат обязан убивать. А маньяк, режущий в парке женщину? Ведь это Ты вскипятил его мозг до такого состояния! Муж убивает жену, с которой прожил десяток лет, религиозный фанатик взрывает себя на автобусной остановке. Они что, с детства мечтали о таком? Обычно в суде адвокат бьёт на жалость, объясняя, что подзащитного привело к черте трудное детство, плохое окружение, психическая болезнь, но ведь это всё по воле Твоей. Ты, управляя нашим разумом и телом, ставишь нас в ситуацию, когда убийство кажется единственным возможным логичным поступком. И при этом даёшь заповедь „Не убий“? Типичная подстава. Мы, созданные Тобой нервными и психически неустойчивыми, действуя по воле Твоей, оказываемся виноватыми перед Тобой же. Так в древности на флоте матросов в отсутствие скоропортящейся воды поили ромом, но наказывали за пьянство.

Взгляни на созданную Тобой вселенную. „Звериная жестокость“ – вот её главная характеристика. Животные без жалости поедают друг друга. Для многих из них нормально, когда родители жрут детёнышей, а те – родителей. Даже трава полевая войной завоёвывает чужие территории, уничтожая более слабые виды. А в космосе „чёрные дыры“, словно циничные рейдеры, захватывают ближайшие звёзды. Энтропия и смерть непрерывно сражаются с жизнью.

Если человек есть Твой образ и подобие, то почему Тебя считают добрым и милосердным? Разве мы такие? Есть какая-то несостыковка. Либо мы не образ и подобие, либо в Тебе присутствует любовь и ревность, злоба и доброта, жестокость и милосердие.

Ты говоришь людям: „Меняйтесь! Станьте лучше! Взрастите в своём сердце всепрощающую любовь!“ Начни с Себя! И вселенная изменится, ведь всё вокруг, включая нас, – и есть Ты…»

Занятый горячим диспутом, Максим пропустил момент, когда подъехали воины к широким ступеням, ведущим в величественный дворец Форосский. Самое время совершить подвиг, но парню было не до геройства. Перед глазами плыли вертикальные полосы тёмно-красного цвета. Они спускались со лба и неровными размытыми струями обтекали глаза, отчего окружающее казалось размытым. Туманная реальность вздрагивала, повинуясь тяжёлому ритму глухого барабана, методично ухающего где-то вдали.

«Это мой пульс», – прислушивался к ударам Максим, не замечая, как его выгружают из машины.

Он провёл остаток дня в закрытой комнате, похожей на обычный номер дешёвой гостиницы. Призрачная женщина в бесцветном халате сделала укол. Почти весь день спал, просыпаясь только чтобы выпить лекарство и сменить мокрую майку. Во сне он мужественно сражался с птицами, покрытыми медными перьями, потом ослепительно-сияющий небесный посланец запоздало доставил письменный ответ на его претензии Богу. Читать Максим не стал, к тому времени он пролез в смрадную пещеру, где в кромешной темноте срубил чью-то некстати подвернувшуюся голову.

Через несколько часов проснулся, чувствуя себя значительно лучше. Горло не болело, кровавый туман в голове рассеялся. Неистовый античный поэт собрал свои листки и нехотя убрался из разума.

Максим подошёл к единственному окну, за которым был виден парк с куском лестницы, обрамлённой белой балюстрадой. Кое-где стояли деревянные скамьи с чугунными ножками. Рядом виднелись странные тёмные, почти чёрные, вазы с мясистыми багровыми, словно облитыми кровью, цветами. Тени были ещё короткими, но полдень уже миновал, и темнота притаилась и ждала, когда слабеющее солнце покатится в тартарары, а она вырастет, напьётся силы и пойдёт на штурм дома и всех в нём живущих, чтобы потом слиться с громадой черноты, ведущей свою армию из-за гор. С улицы пахло терпким хвойным можжевёловым ароматом, заглушавшим даже запахи моря. Окно пришлось прикрыть, поскольку стремительно влетевший с улицы голодный комар впился в запястье. Механически поскрёб руку, где волдырём пух укус. От этого зуд усиливался, но хотелось чесать ещё больше, раздирая кожу ногтями. Удовольствие и страдание всегда рядом, не сразу отличишь одно от другого.

Телевизор не работал, по экрану бежала лишь белая рябь.

Вновь появившаяся медсестра сделала укол и напоила пряным горячим отваром.

Поздним вечером зашла Марина с затуманенными от забот очами, но в голосе звучало торжество.

– Выглядишь значительно лучше. Это хорошо. Всё идёт по плану. Скоро полетим обратно, – удовлетворённо сообщила она.

Внутри разума Максима царило полное единодушие: здравый смысл, отмороженная храбрость и отчаянная трусость сошлись во мнении, что домой следует лететь как можно скорее.

– Я у тебя посижу минуту, – сказала Марина. Она присела к столу, быстро пробежала глазами страничку с машинописным текстом. Сделала несколько правок.

– Летопись пишешь? – скорее для формы спросил Максим. Слова давались с трудом. Оказывается, для того, чтобы шевелить губами и языком, требуются силы.

– Вроде того. Текст речи… – задумчиво ответила та. – Всё неплохо…

С уходом Марины вновь пришло беспокойство. Вокруг дома зажглись фонари, высвечивая ближайшее пространство, но дальше под деревьями – сплошной мрак. Разум рождал чудовищ. Казалось, что в кромешной тьме кто-то затаился и вглядывается через прицел ружья на хорошо видимую в освещенной комнате цель.

Он задёрнул шторы и, повалившись в мокрую от пота кровать, задремал.

Во сне бухающий барабаном пульс вновь вернулся в мозг. С ним зашёл и знакомый поэт, с порога прорёкший:

 
«Негодным стал корабль „Арго“.
Чары на нём колдовские.
Надо Ясону запомнить:
Падёт корма корабля и похоронит в обломках героев».
 

Максим метался в постели. Коварные властители плели хитроумные заговоры. С грохотом рушился взорванный «Арго».

Громом ударила распахнувшаяся дверь, откуда появилась Марина в одеянии тёмном с волосами распущенными:

– Вставай со своего ложа. На сборы три минуты. Всё отлично. Летим домой.

Максим пытался понять, что он видит: сон или реальность. По ряду косвенных признаков решил, что проснулся. Его вновь знобило, хотя, конечно, всё было не так остро, как утром. Спешно собираясь, пытался вспомнить нечто очень важное. Воспоминание ускользало. Кипящий разум метался, выхватывал случайные мысли, спешно отбрасывал их в сторону, выбирал новые и с отчаянием понимал, что гора ненужного мусора уже давно похоронила то, что надо найти.

Некогда было медлить. Спешно расселись по чёрным машинам и одинокой колонной помчались по пустынному шоссе. Фары высекали тоннель в беспросветном мраке. Сбоку скалы прикрывали звёздное небо, отчего казалось ещё темнее.

Марина шепнула:

– Декорация идеально соответствует сюжету. Ночь. Освобождённый президент. Группа сподвижников. Впечатлительные барышни будут падать в обморок. Неплохо бы ещё погоню, но обойдёмся без неё. Целее будем. Взрывы и диверсии нам ни к чему.

Искомый фрагмент недавнего сна вспыхнул в мозгу Максима.

– Нам надо сменить самолёт, – быстро выпалил он. – Ни наш, ни президентский не годятся…

Марина очень внимательно посмотрела ему в глаза и, ничего не спрашивая, поднесла к губам рацию. После короткого разговора кивнула.

– Самолёт сменят.

Максим был рад, что девушка не стала ничего уточнять. Не объяснять же ей бред про греческого поэта. Тем более что теперь, после того как всё решилось, он не был уверен в своей правоте.

Через час они оказались в знакомом аэропорту. Его вместе с Мариной первыми отвели в заднюю часть обычного «ТУ-134», где отдыхали после подвигов братья-аргонавты. Марина опять превратилась в деятельный смерч и отдавала приказы, одновременно говоря с кем-то по рации. В иллюминатор он видел, как охранники помогали нескольким женщинам выйти из машины. За ними показались две девочки, лиц которых не было видно из-за широких мужских спин. Но Максим был уверен, что это семья президента. В отдельной машине подъехал сам Горбачёв. Он улыбался, словно видел вокруг что-то забавное.