Текст книги "Факап"

То есть. Вместо подлинной дорожки с настоящими картинками, звуками и так далее в голове Левина были слова и обозначения. Типа «разговаривал с Яном». Или «писал рецензию». Когда Борису доводилось об этом вспоминать, воображение что-то ему подмалёвывало, так что никакого дискомфорта он не чувствовал.

Я решил проверить, помнит ли он по-настоящему наш разговор на даче в Комарове Оказалось, что нет, настоящих живых воспоминаний у него не осталось. В записи было что-то вроде «приезжал Яша Вандерхузе, пил, болтал о какой-то чепухе». Содержание разговора отсутствовало напрочь. Зато была специально проставлена эмоциональная метка, что Вандерхузе стал навязчив и много пьёт. Последнее меня как-то особенно задело – я-то помнил, что кушали мы Борькины настоечки нос в нос.

Однако возмущайся не возмущайся, но где-то ведь в Бориной голове лежала настоящая дорожка с воспоминаниями. И не одна. Потому что то же самое перекрытие памяти мы обнаружили и в других местах.

В конце концов мы что-то нашли. И я спросил Левина, как достать эти воспоминания. Желательно не причиняя ему вреда.

Он поднял на меня глаза – всё такие же собачьи – и сообщил мне, что, судя по ментоскопу, с данным оборудованием это сделать нельзя в принципе. Там такие блоки, что их могут снять разве что в Институте мозга. А так я могу только сжечь ему нейроны.

Но меня это не особенно выбило из колеи. Я только спросил, что именно нужно сделать, чтобы целиком и полностью снять все блокировки с его сознания, не нанося ему вреда. Чтобы он сказал мне это точно.

Борис тяжело задумался и в конце концов выдал несколько длинных непонятных фраз. Я попросил его сосредоточиться и повторить, чётко и ясно, каждый раз точно представляя, что именно он имеет в виду. Тот выполнил. В одном месте, правда, запнулся и стал говорить сначала. А я тем временем переговорил со своим маленьким треугольным другом. Настраивая его выключить то, о чём говорит человек перед нами, тем самым способом, о котором он говорит. Не нанося при этом его мозгу никакого вреда.

Лаксианский ключ задумался – впервые за всё время нашего знакомства. Я аж животом чувствовал, как он думает. А потом он понял, и я это тоже ощутил – что он понял.

И когда я дал ключу команду работать, лицо у Левина вдруг напряглось. Примерно как у человека, которому на плечи положили мешок с кирпичами. У нас в «трёшке» были такие упражнения на физподготовке. Кирпичи мало того что тяжёлые, так ещё и углами давят, больно, сука. А с ними нужно бежать на время, и это тоже не добавляет счастья.

Так вот, физиономия у него сделалась именно такая. Я даже испугался. А потом уже и очень сильно испугался. Потому что впечатление было, будто на него кладут мешок за мешком и он сейчас под ними рухнет. Он в какой-то момент аж синий стал, я реально застремался, что вот сейчас будет ещё один труп на моей совести.

И вдруг лицо у него разгладилось. Совсем. И взгляд стал очень спокойным. Хотя нет, неспокойным. Счастливым. Нет, не счастливым. Умиротворённым. Это вроде как ближе, но не совсем то. Ну как же объяснить-то? А, вот. Как у человека, который что-то очень давно потерял, уже не рассчитывал найти и вдруг нашёл. Держит и чувствует, что без этого ему было плохо, а теперь всё в порядке. Как-то так, что ли. Но вообще это так словами не расскажешь, это видеть надо.

Зато на экране ментоскопа всё замигало и стёрлось. И через пару секунд выскочило системное сообщение "Ошибка AA100F: потеря контакта с сознанием пациента. Рекомендуется перезагрузка системы".

Тут-то до меня и дошло, как я лажанулся. Потому что я попросил лаксианский ключ снять все блокировки, какие есть в его сознании. Все, блин, какие есть. Включая подавление воли ментоскопом. И сейчас он грохнет ещё и этот шлем, а потом на меня кинется. Как иначе-то?

Ну, естественно, я схватился за парализатор.

День 53

Уфф, холодно.

Чаша из пластыря всё-таки прогорела. Хорошо ещё, я вовремя заметил. Потому что потушить горящий пиропатрон невозможно. Я и так жутко рисковал. Больше не хочу.

Вопрос обогрева я всё-таки решил. Частично. Разобрал тостер и вытащил из него нагревательные элементы. Они там слабенькие, но всё лучше, чем ничего. Закрепил их на раме и обклеил с обеих сторон пластырем. Запитал от трансформатора кофейного автомата, выставив по минимуму. Очень боялся, что перемкнёт. Нет, вроде не перемкнуло. Но греет так себе, с панелью никакого сравнения. Просто тёпленько.

Я эту штуку положил на стул, а сверху накидал тряпок и теперь на всём этом сижу. Попа и ноги кое-как обогреваются, а до рук и лица тёплый воздух доходит по минимуму. Можно было бы форсировать, но боюсь, что всё-таки перемкнёт.

У меня технические познания на самом деле не очень. То есть матчасть я себе представляю – всякие там устройства, детали и их характеристики. Но это не совсем то, что мне сейчас нужно.

Ладно, как-нибудь перекантуюсь. Пока вроде пальцы шевелятся, и то хлеб. Хотя, конечно, решение временное, нужно что-то придумать.

Ну, продолжаю. Хотя нет, уже заканчиваю. Почти. Если, конечно, получится написать. Потому что момент очень уж стрёмный. Стрёмный и тёмный.

В общем, я схватился было за парализатор, но как-то растерялся. Потому что Левин не вскакивал, руками не махал, вообще ничего такого не делал. Он спокойно сидел и улыбался. Не скалился, не кривил губы – улыбался. По-доброму. Как счастливый человек, которому ровным счётом ничего не угрожает.

А потом он сказал – даже нет, выговорил, медленно так, будто слова на вкус пробовал:

– Не знаю, как у тебя это вышло, но… спасибо. Ты даже не представляешь, что ты сделал.

Я несколько оторопел. Потом спросил Левина, о чём это он.

– Понимаешь, – сообщил он тем же манером, – ты снял все барьеры в моей психике. Вообще все. В том числе так называемые естественные.

– И чего? – только и нашёлся я. Наверное, вид у меня был не самый умный. Во всяком случае, Борька снова разулыбался.

– И теперь я свободен, – наконец снизошёл он. – Скорее всего, я первый освобождённый. В этом тысячелетии, по крайней мере.

Я и не стал делать вид, что понимаю. Просто сел напротив. Не забывая про парализатор. Похоже, я ему что-то в голове повредил.

– Нет, – сказал Левин, как будто мои мысли видел. – Ты не нанёс мне никакого вреда. Наоборот. Ты принёс мне огромную пользу. Просто ты не понимаешь.

– Почему это вдруг? – меня такое заявление как-то задело. – Объясни. Может, пойму.

Борис посмотрел на меня как-то странно. С сочувствием, что ли. Нет, не так. С состраданием.

– Насколько я осознаю твои намерения, – говорить он стал быстрее, но так же ровно, – ты хотел убрать блоки, поставленные психокоррекцией. На самом деле блоки в сознании возможны потому, что само сознание может ставить блоки. Оно это и делает. Постоянно. Начиная с воспоминаний о первых секундах жизни. И кончая, допустим, желаниями, которых мы боимся. Всё это блокируется. Поэтому наше сознание как бы разгорожено стенками. Эту систему стенок мы и называем нашим «я». Мы и есть наша тюрьма. А её фундамент – тот барьер, который отделяет нашу сущность от основы существования… – и тут он замолчал. Весомо так замолчал. Со значением. Дескать, дальше всё.

– И как без стенок? – ничего умнее мне в голову не пришло. Левин посмотрел на меня и тихо засмеялся.

– Это очень хорошо, – наконец сказал он. – Это даже слишком хорошо. Так не бывает. Во всяком случае, здесь. Поэтому меня скоро здесь не будет. Оперирующий тэтан является причиной над жизнью. И на пути к развоплощению уничтожает постулированные им формы. Скоро я уйду туда, где их нет.

Что такое «тэтан», я не врубился, а вот насчёт «уйду» у меня были другие планы. Так что я не стал гадать, что да как, а включил парализатор.

То есть я так подумал, что я его включил. Вот только на Левина это не произвело ни малейшего впечатления. Как сидел, так и сидел.

И тут до меня дошло, что на самом деле я ничего не сделал. Даже рукой не двинул. Не знаю, как так вышло. Но тут же мне стало ясно – что бы я ни делал, будет то же самое. Мне покажется, что я делаю, а на самом деле ничего. Не знаю, как я это понял, но понял, что называется, очень определённо. Пузом, что называется, почуял. Как с лаксианским ключом. Только ещё яснее.

Я уж подумал – всё. Сейчас Борис встанет и уйдёт. Спокойненько так. Я ведь не могу и пальцем пошевелить. Но он сидел. Только устроился поудобнее.

– Ты не понял, – соизволил он наконец. – Я не собираюсь убегать. Я просто перестану здесь быть. Когда завершится реинтеграция энграмм, моё существование здесь прекратится. Меня не будет, как не было… – дальше он сказал что-то настолько заумное, чего я не смог не то что понять, а даже запомнить.

Но мне было важно не это. Пусть он стал внезапно крут, пожалуйста. Мне что, жалко? Мне нужна была вся имеющаяся у него информация по Надежде, Авроре, Сноубриджу, академику Улитнеру, а также по всем причастным к этой истории. Зря я, что ли, всё это затеял?

И я открыл было рот, чтобы всё это сказать, но Борис покачал головой, и я заткнулся.

– У нас мало времени, – сказал Левин. – Я отвечу на твои вопросы. Но сперва расскажи, каким образом ты смог меня освободить. Все подробности, пожалуйста.

Я потом думал – почему я его слушался. Но тогда было такое ощущение, что других вариантов нет вообще. Даже вопрос так не стоит – говорить или не говорить. Просто – показать лаксианский ключ и объяснить, что это такое и откуда. Что я и сделал.

И тут в какой-то момент лицо Бориса как будто изнутри осветилось. Никогда такого не видел, честно. Мне даже как-то страшновато стало.

– Не бойся, – сказал Левин, опять каким-то образом угадав. – Я радуюсь тому, что в вечности есть подобные мне. Я иду к ним. А теперь спрашивай.

– Ты помнишь Яна Сноубриджа? – решил я зайти в лоб.

– Да. Мне он нравился. Но я не смог ему помочь.

– В чём помочь? – я решил выяснять всё постепенно.

– Он умирал. Я корректировал его, но безуспешно.

– Отчего он умирал?

– Он был… – начал Левин и не закончил. Время кончилось.

День 55

Прекрасный день. Отоспался после вчерашнего, помылся, выкушал биологической смеси – с чипсами, между прочим. Могу себе позволить. Послушал Фрескобальди в бурмистровском исполнении, потом – «Пятницу» из штокхаузеновского цикла. Жаль только, не могу поглазеть в иллюминатор на звезду класса G и планету типа Юпитера. Начал по ним скучать. Увы, вот этого уже не вернуть – станция кувыркается, иллюминатор заклеен. Но мне и так неплохо.

И вот сижу за компом. При нормальной комнатной температуре. Потому что вчера я решил климатический вопрос.

Моя самодельная грелка, честно говоря, работала хреновато. И я задумался – а если попробовать найти тот самый аккумулятор, от которого тут всё штатно работало? Потратил на это уйму времени – очень мёрз. И ничего, естественно, не нашёл. Отправился отмокать в силовой узел. И там меня посетила наконец разумная мысль.

Я что подумал. Ведь наверняка где-то есть подробный план-схема станции со всеми коммуникациями. Ну да, он вообще-то в компе, а он заблокирован. Но ведь эта схема если зачем-то нужна, так это в случае факапа. А в случае факапа комп может и заблокироваться, и вообще как-нибудь повредиться. Что делать? А то, что где-то должен быть или какой-то резервный комп, или твёрдый носитель. Бумага или плёнка. Скорее всего, в силовом узле, потому что если уж с ним что случится, то вряд ли тут останется кто живой.

Снова перерыл силовой узел. Ничего не обнаружил. Даже отдалённо похожего. Зато под консолью регулятора – я туда раньше не заглядывал, очень уж мала щель, а тут с отчаяния и туда посветил фонариком – нашёл пакет с чипсами. Видимо, уборочная автоматика его оттуда не смогла достать. Как он туда попал – не знаю. Я его оттуда минут двадцать доставал – присох к полу. Чипсы зато оказались вполне годные. Хотя что с ними сделается, они могут, наверное, и полвека пролежать. А может, и век. Химия – она и есть химия.

Кстати. Опять же интересная тема. Я когда молодой был, не особо понимал, зачем нужно выпускать эту дрянь – чипсы, солёные орешки, сухарики. И это при том, что продовольственный вопрос решён пёс знает сколько времени назад, а при нынешних технологиях никакая еда вообще не проблема. Ну, допустим, не всякая. Малый спинной мозг тахорга можно попробовать только на Пандоре. И то если успеешь его вырезать в первые десять минут после смерти зверя, а потом он разлагается. Но все же понимают, что это такая игра. Если вдруг вокруг этого деликатеса возник бы серьёзный кипеш, его быстро синтезировали бы. Или что нас в лётном кормили тушняком и биологической смесью – это тоже понятно, это в основном ради воспитательного эффекта. Но так-то ведь каждый может хоть каждый день кушать седло барашка, неотличимое от натурального, и запивать это дело бургундским любого года, тоже от натурального неотличимым. А если вдруг вы его от натурального действительно отличите, то считайте, что вы нашли своё жизненное предназначение. Потому что попасть в элиту дегустаторов – это не всем дано. Зато уже если вы туда попали, то у вас будет собственная передача на федеральном канале, человеко-часы на балансе, юные поклонницы и всё такое прочее. Кроме, конечно, нормальной еды, потому что вкусовые сосочки нужно беречь. Я лично знаком с Масамити Ясуда, да-да, тем самым. Так он двадцать лет вообще из дому не выходил. И питался в основном кашей из проросшего зерна, без приправ, разумеется. Вот он может настоящее вино отличить от химического. Или мясо от телёнка и автоклавное. Говорит, что из автоклава лучше, вкус ровнее. Ну, я запомнил. Хотя я считаю, нормальному человеку всё равно, откуда мясо – от телёнка его отрезали или из автоклава вынули. То есть, конечно, лучше, если из автоклава, потому что телёнка жалко. Но с точки зрения едока – то же на то же.

И при всём при этом – эти самые чипсы выпускаются в каких-то совершенно неприличных количествах. И кто-то это всё ест! Вместо стейков.

Разъяснил мне это дело один старичок. Я тогда числился в действующем резерве и работал врачом на «Селене-9» (с которой, собственно, и начался пошибякинский Центр Трансцендентальных Исследований). Врач из меня был так себе, если честно. Но математики – люди тихие, аккуратные, так что ничего существеннее мелкого бытового травматизма не случалось. Это когда очередной гений задумается и налетит носом на стену. Такое бывало, да. А вообще-то моей задачей было приглядывать за двумя молодыми дарованиями, которые вот-вот должны были решить проблему Ефимова – Вайлда. Проблема в итоге оказалась неразрешимой. Но я не о том. Я про старичка. Формально он числился поваром. Кстати, готовил он неплохо. Но всю жизнь проработал именно на фастфудном производстве, а на «Селену» его сманил лично Пошибякин. Сманил специально, чтобы снабжать свой питомник талантов особенно качественной дрянью, подобранной индивидуально.

Дедушка объяснил мне вот что. Оказывается, некоторым людям всё время нужно что-то жевать. Ну вот нравится им двигать челюстями, это их успокаивает, развлекает и занимает внимание. Жевать они могут часами. При этом совсем уж безвкусное они жевать не хотят, слишком изысканное тоже будет не то. Им подавай какой-нибудь простой внятный вкус, один и тот же, чтобы на него сильно не отвлекаться. Ну и, разумеется, никому не нужен лишний вес, от которого потом приходится довольно долго лечиться. Так вот, для них-то вся эта дрянь и делается, причём это сложное искусство. Чтобы калорий там не было почти никаких, а вкус был именно такой, какой надо – ощутимый, но ненавязчивый. В идеале это можно для каждого человека подобрать. Дедушка делал солёный арахис для самого Ламондуа. Который предпочитал размышлять о нуль-физике в обнимку с пакетиком. По словам дедушки, этот арахис никто, кроме Ламондуа, есть не мог. А наш великий светоч жевал горстями и добавки просил.

Тут я старичку не поверил. А он так хитренько усмехнулся да и говорит – хотите, вам сделаю? Посмотрел на меня как гробовщик на больного, задал несколько вопросиков – довольно личных, надо сказать. И попросил доступ к медицинской карте. Ну и ушёл. Через день вручил мне пакет с какими-то сухими треугольничками. Я попробовал – ну, солёненькие. Не впечатлился. Потом сел за комп, что-то искал в БВИ и не заметил, как весь пакет смолотил. Как корова какая-нибудь. Честно говоря, сам от себя такого не ожидал. Испугался даже, что подсяду на эту дрянь. И второго пакета у старичка не попросил. Ну его.

Но это я как-то совсем уж отвлёкся. Извини, Лена.

Короче, чипсы я достал, а вот схему станции так и не обнаружил. И совсем уже пал духом, но подумал, что стоит ещё раз обыскать комнатку с компом.

Худо было то, что, уходя, я задел ногой провод и грелку тем самым отключил. Так что комната выморозилась ещё сильнее. Не то чтобы совсем принципиально, но мне не понравилось. Я уже подумывал всё-таки распаковать коллекционный гермокомбез, потому что ну сил не было терпеть. Но всё-таки вытерпел. Правда, уши страшно мёрзли и нос тоже. Жуть, короче. Как вспомню, так вздрогну.

План-схему я нашёл в ящике стола, на котором стоит комп. Он даже не заперт был. Просто я не заметил, что там ящик. Он, сука, гладенько так зашлифован заподлицо с поверхностью, ручки нет, а вместо неё выем внизу, за него нужно уцепиться и на себя потянуть. Причём достаточно сильно, чтобы ящик снялся с предохранителей. Ну, это правильно, кстати, сделано. Мало ли что со станцией случится – нельзя, чтобы ящик вывалился. Но вот маркировку какую-нибудь яркую могли бы и сделать. Потому что техники-то, конечно, знают, где что, а если техников нет? Хотя такой факап трудно себе представить, но всё когда-то бывает в первый раз. В общем, это недоработка. Жив буду – обязательно этот вопрос подниму.

Но, в общем, да, в ящике лежал пакет с планами, чертежами и инструкциями. Плюс контейнер для инфы – видимо, с тем же самым. Ну, он мне был без надобности, а вот пакет я забрал. Уполз в силовой узел, закрыл все двери, отогрелся и начал изучать.

Чтение оказалось очень занимательным. Особенно когда я дошёл до силовой разводки. Выяснилось, что все кабели многократно дублированы. Управляет ими, естественно, комп, а в случае, если он заблокирован или не работает – есть несколько вынесенных пультов. И ближайший – как раз в силовом узле, прямо под крышкой регулятора есть сдвижная крышка.

Ну, я её нашёл. Действительно, крышка. А под ней лампочки, рычажки и тумблеры. Дающие доступ ко всей системе. Кстати, и к питанию компа тоже – так что можно будет попробовать перезагрузить его ещё раз, вдруг преодолею блокировку на стадии загрузки. Но это я оставил на потом, а пока – нашёл альтернативный кабель к аккумулятору и его включил. И сел ждать результата.

Ждать пришлось не особо долго – уже через полчаса всё было в порядке. Комнатная температура, все дела.

Я прям как домой вернулся.

День 56

Слушал Орфа. Carmina Burana всё-таки попсовата, как я теперь понимаю, а вот De Temporum Fine Comoedia – очень круто.

Ну что ж. Надо всё-таки написать ещё немножко. Про Левина и все дела.

Когда время снова началось, я сидел на попе ровно. В том самом кресле, где ещё недавно сидел Левин. Шлем держал в руках. Сидел на мокром, неприятно. И ноги мёрзли – непонятно почему, температура вроде нормальная была. Но это снаружи, а внутри я весь озяб. Так, что хотелось в плед завернуться. В тёплый клетчатый плед.

А самое скверное – на шее у меня больше ничего не болталось. Ни цепочки, ни того, что на ней было. Лаксиане всё забрали и ушли к себе.

Я зажмурился и попробовал хоть что-нибудь вспомнить. Но вспоминался только золотой свет. Нет, не золотой. Медовый, что ли. И рука, выходящая из этого света. Даже не рука, формы у неё не было. Просто часть света. Которая стала такой, что может прикасаться к тьме. Никаких контуров, только где-то там, где должно быть запястье – какой-то знак, вроде клейма, вряд ли наколка. А может, и не было этого знака, или он был не такой, как я запомнил. Хотя я его не запомнил. Только ощущение. Трепет, что ли? Ну, в общем, да, трепет. Дурацкое какое слово.

Сейчас я сижу и думаю: а наш Семёныч из лётного, когда своему богу молился, он что-то такое ощущал? Если да, то зачем? Если разобраться, очень нездоровое чувство. Вроде и приятное, но подрывает. Что-то такое, чего подрывать ни в коем случае нельзя. Об этом и думать-то нежелательно. Так что я ничего говорить не буду, а то ведь что-нибудь скажу, а стереть не смогу. Не надо этого.

Короче, я сидел в этом кресле, и до меня постепенно так доходило, что мне вообще-то капец пришёл. Самый настоящий. И главное – заслуженный. Такая ситуация, что даже нулевую статью брать бесполезно. Полный абгемахт, как выражается Славин в таких случаях.

Ну вот посмотри, Лена. Как я собирался закончить дело с Левиным? Ну, я вроде бы уже говорил. Вытрясти из него всё, что он знал, потом почистить память насчёт себя и того, что я с ним делал. Если бы он мне чуть-чуть помог, имплантировал бы поверх какое-нибудь дурацкое воспоминание про пьянку. Возможно, Борис потом бы что-нибудь заподозрил, но вряд ли стал бы проверять. Он человек служебный, у него и так вся голова в заплатках. Ну а я отсиделся бы у себя на складах, дожидаясь Комова, а когда тот вернулся бы – отдал ему цепочку со всем содержимым. Ключ, естественно, перенаправив на него, пусть спокойно владеет. А дальше всё зависело бы от Геннадия Юрьевича. Покарает – значит, покарает, простит на радостях – ну, значит, простит. Я рассчитывал на второе: если у него и в самом деле проблемы с позицией, то своими людьми он бросаться не будет. Разве что Горби с Сикорски поднажмут, но это от меня не зависело… Короче, я понимал, что нарушаю всё что можно, но рассчитывал выкрутиться.

Но Левин исчез вместе с комовскими вещичками. И его довольно скоро начнут искать, так как он человек служебный. Если будут искать, то выйдут и на мою скромную персону. Первая же серьёзная проверка покажет кучу нарушений, а когда расковыряют дело о незаконном использовании комовского доступа, то нарушения превратятся в преступления. Которые венчают похищение человека и утрата ценнейших артефактов.

Так или иначе, с дальнейшей моей судьбой всё понятно. Даже не будь я комконовцем. А я комконовец. Я договор подписывал, там есть соответствующий пункт. Так что – всё, финита.

Нет, теоретически я могу ещё попрыгать. Пока они найдут кабину, через которую я ушёл на Тёмную Сторону, пройдёт какое-то время. Может, сутки, а может, и несколько. За это время я отсюда уйду. Лучше всего спрятаться где-нибудь в ближнем космосе, но в достаточно пыльном его углу. Не из тех, в которых я бывал: эти обыщут в первую очередь. В каком-то очень неожиданном месте, надо придумать в каком. И уже оттуда, максимально себя обезопасив – начать переговоры. С тем же Комовым, когда он вернётся. Выйти на него через БВИ, слить информацию, а там пускай думает, что со мной делать.

От таких мыслей я даже как-то оживился. Дескать, не всё потеряно, руки-ноги-голова ещё при мне, повоюем, типа. Теперь нужно без лишнего нытья и депрессухи делать отсюда ноги, наметить маршрут и всё такое.

И я уже было привстал, да вовремя посмотрел на экран ментоскопа.

А там, на экране, светилось сообщение: "Запущена программа: экспресс-имплантация СНВ. Ошибка АА100В: не установлен контакт с сознанием пациента. Рекомендуется установить контакт".

День 57

Ничего нового. Полчаса назад на комп пришло – ОМОВ. Что за «омов», к чему «омов»? А, всё равно. Теперь уже совсем всё равно.

Ну, ещё одно усилие. Совсем-совсем последнее, чтобы наконец к самой сути. Зря я, что ли, почти два месяца кропал этот опус?

Лена, если ты вдруг не знаешь. СНВ – это система наведённых воспоминаний. Штука чрезвычайно удобная, чтобы запихнуть в голову большой объём взаимосвязанных знаний. И чрезвычайно опасная, так как голова очень быстро привыкает к такому способу усвоения информации и по-другому уже хотеть перестаёт. Поэтому СНВ никогда не используется в целях обучения. В лётном, например, после экзаменов всех отличников проверяли на ментоскопе – на гипношпаргалки и на СНВ. Причём если за гипношпаргалки просто жучили и заставляли пересдавать, то за впиливание СНВ можно было вылететь. Официально – за использование запрещённой психокоррекции. Афактически – просто чтобы сохранить человеку то, что он называет своим мозгом. Потому что подсадка на впиливание – дело быстрое.

В «трёшке» нам, наоборот, впиливали довольно много. Потому что некоторые знания в принципе не передаются другим способом. То есть передаются, но это надо очень долго корячиться. Ну, например, как учат субаксу? Если приёмы словами объяснять, человек драться не научится. Надо, чтобы человек сам понял, мышцей. И тогда – либо гонять в спортзале до опупения, либо впиливать. Непосредственно из головы тренера. Или то же самое лётное мастерство. Там, правда, кроме чистой СНВ, ещё и объяснять нужно много чего. На самом деле, как меня потом Левин просветил, объяснялово можно было бы тоже впилить, но этого специально не делают, только навыки дают. Потому что самое опасное – когда впиливают слова и картинки, а не мышечное. И везде где только можно этого стараются избегать. И всё-таки каждый год у одного-двух курсантов выявляют лёгкий СНВ-синдром. Это когда молодой парень не то что книжки не читает, но даже и сериалы не смотрит, к девкам в другой корпус залезть не пытается, а лежит на коечке и считает время до очередной загрузки данных. Лечили это дело у нас, кстати, по старинке, сенсорной депривацией. Это когда у тела полностью отключают чувствительность, в попу вставляют шланг принудительного питания, в писю катетер и сажают в тёмную комнату на сколько надо. После такого мозг реагирует положительно на любые впечатления, даже самые убогие. Идёшь по солнечной улице, ешь мороженое и от счастья плачешь. Я сам помню – через сенсорную депривацию нас всех прогоняли, в порядке психподготовки. Выяснилось, что я к ней среднеустойчив. Правда, мне обещали, что с возрастом попривыкну. Видимо, правду сказали. Торчу же я здесь уже два месяца и с ума пока не сошёл. Хотелось бы надеяться, во всяком случае.

Но это в сторону. В общем, СНВ – штука опасная. Это понимает даже наша общественность, хотя, казалось бы, что она вообще понимает? Массового кипеша вокруг этой темы нет, все смирились, что знания приходится получать через глаза и уши. Хотя нытьё раздаётся регулярно, особенно от всякой фрондирующей публики – дескать, власть боится, что люди станут слишком умными, вот и запрещает прогрессивные методы обучения и заставляет корячиться как в Средневековье. А все разговоры о СНВ-синдроме – чушь. Вот же Ламондуа закачал в себя чуть ли не весь БВИ и ничего, в овощ не превратился. Значит, это безопасно.

Эти ссылки на Ламондуа меня особенно раздражают. Потому что я-то знаю, как там было на самом деле. Для начала – он действительно гений. Ламондуа начал закачивать в себя данные после факапа на Радуге, когда в Мировом Совете Горби проталкивал вопрос о запрете исследований вакуума ниже фундаментальной длины, то есть нуль-физики как таковой. При этом качал он данные осторожно – только те, которые касались теории возмущений пространства. И на него работала целая врачебная бригада из Института Мозга, которая следила за состоянием его драгоценных нейронов буквально поминутно, в режиме ручной коррекции. А когда он доказал предельную теорему о квантовании и сформулировал три условия нуль-перехода, то, не дожидаясь экспериментального подтверждения, отправился на Леониду лечиться. Так что на первом испытании нуль-портала он не присутствовал. Хотя это для него был триумф всей жизни.

Ну так вот. Если вы гений, у вас есть железная необходимость быстро получить необходимые знания, а также личная врачебная бригада и путёвка на Леониду – тогда дерзайте. И то бы я не советовал. А если всего этого нет – даже и не думайте.

Есть и другая засада. В момент имплантации СНВ ты превращаешься даже не в овощ, а в зубную пасту, тебя можно пальцем на бутерброд намазывать. Если тебе это делает хороший психокорректор, то ничего страшного. Но впиливать себе информблок в одиночку, без ничего – это реально стрёмно. Потому что если вдруг что-то пойдёт не так, то можно так и остаться зубной пастой. Что в моём положении означает – я тут так тихонько и скопычусь.

Однако тогда мне было на всё это наплевать. Мне было важно, что Левин меня всё-таки не совсем кинул. Понял каким-то образом, что мне нужно, и любопытство моё решил напоследок удовлетворить. Во всяком случае, я на это очень надеялся. Так что я вздохнул, надел шлем, приладил всё как надо, включил, протестировал режим и взялся за ручки ментоскопа.

На всё про всё ушло минут пять. Потом я заснул в кресле. Обычный эффект: имплант требует времени на встраивание.

А когда я наконец проснулся, я уже всё знал или почти всё знал. Не то чтобы понимал, но знать – знал. Овладел материалом, так сказать. Где-то даже с лихвой и передозом.

День 58

Как-то странно задремалось мне вчера перед экраном. Приснился Левин. То есть во сне я знал, что это он. Точнее – то, что от него осталось. Это было что-то вроде огромного квадрата, только не жёлтого, а тёмного, пустого. Я при этом знал, что на самом деле он золотой и сияющий, просто он как бы специально загородился, чтобы со мной пообщаться без проблем.

Левин говорил, что у меня всё будет хорошо. Что я рано или поздно выйду отсюда. Чтобы я ничего не боялся и ничему не удивлялся. И что я, к его великому сожалению, не смогу стать свободным в этой жизни. Но он постарается помочь мне в другом месте и в другое время.

Я, когда проснулся, даже посмеялся. Тут и проверяться не надо: всё по учебнику. Классический случай подсознательной компенсации осознанных страхов. Хотя, конечно, что-то внутри ёкает – а вдруг? а если? а что ежели как-то? Ну и тому подобная чушь. Самому противно. Взрослый вроде бы человек, а посидел два месяца в одиночестве – размяк до неприличия.

Ладно, раскрою все тайны. Только расскажу сначала, что я дальше делал.

После того как я проснулся с новыми знаниями в голове, мне понадобилось где-то часов десять, чтобы всё это утрясти. Со стороны это выглядело, наверное, странно. Ну представьте себе: сидит пожилой лысый человек, пялится в пространство. То ругается, то ржёт в голос, то рожа у него такая, будто он жабу проглотил. А это у него в голове простраиваются нейронные цепочки. То есть импортированные знания делаются частью личности.

Ну что тут сказать. Ощущения очень прикольные. Будто в голове открыли бутылку с шампанским, оттуда хлещет пена с миллионом пузырьков, но они у поверхности мозга не лопаются, а застывают как бы в узор. А тебе это нравится, как будто ты смотришь невероятно классный сериал и даже не один, а сто сразу, и как-то разом всё понимаешь. Или как будто раньше в тебя что-то вливалось тонкой струйкой, а тут наконец кран открыли на полную… Нет, всё не то. Ну не писатель я – прости, Лена. Не владею я этими, как их… метафорами.