Текст книги "Люба-Любовь. Потомку о моей жизни"

Обучение в школе велось на русском языке, но изучались еще два языка – украинский и английский. На украинском учили стихи Тараса Шевченко, большие отрывки прозы.

Любочке запомнились оба учителя языков. Дора Ивановна была учителем украинского языка, который ни в Надворном, ни в Солотвино Любочка не изучала. Дора Ивановна сразу невзлюбила Любу. Дело в том, что Любе показалась смешной фраза на украинском языке:

– Именник – це такий вареник, злiзленный з тiста; йаго можно з’ести.

Она тут же, не задумываясь, пустила по рядам записку с этой фразой. Дора Ивановна выловила эту записку и с тех пор невзлюбила Любу. А поскольку Дора Ивановна была ещё и классным руководителем, придиркам было несть числа. В классе училось 22 школьника, и они себя называли: «22 шакала и одна ведьма». Ведьмой была Дора Ивановна.

А вот преподаватель английского языка был любимым учителем. И не потому что английский язык нравился, а потому что нравился сам преподаватель. Но вот, как зовут его, Любочка не помнит. Он был молодой, высокий и ходил в шортах, что было весьма необычно и непривычно. По-русски говорил с каким-то акцентом, но не с украинским. Был очень деликатен и на школьников не обижался. Им было по пути домой, и Любочка любила идти с ним из школы, разговаривая на «серьезные темы». Любочке было приятно, что с ней говорили, как со взрослой.

Но вот однажды кто-то на его уроке подсказал отвечающему у доски. Любочка часто подсказывала, но это ей сходило с рук. А тут подсказала не она, а учитель подумал на нее. И поставил ей за это двойку. Такую несправедливость Любочка вынести не могла. Не могла она и выдать того, кто подсказал, хотя и знала, кто это сделал.

Дальше было так. Когда учитель спрашивал класс, кто знает ответ на какой-либо его вопрос, в классе, как правило, никто не знал, кроме Любочки, и она поднимала руку. Учитель просил ее ответить, но она поднималась и говорила: «Не буду». И так бывало не один раз и не два. Это была месть за несправедливость. Учитель её не наказывал. Да и вместе из школы они продолжали ходить. А итоговая оценка у Любочки по английскому языку была «отлично».

В начале сентября 1947 г., когда Любочка начала учиться уже в 6-й классе, она осталась в школе-интернате, куда на время своей поездки с Володей в Ленинград, и Гомель ее определили родители. И вот тут Любочка проявила самостоятельность.

У неё была мечта – научиться играть на любом музыкальном инструменте.

– Ну купите мне любой инструмент, – хоть скрипку-четвертиночку, – не один раз умоляла своих родителей Любочка.

Мама даже зачем-то водила ее на прослушивание в музыкальную школу, и там сказали, что у этой девочки безусловно есть музыкальные способности, и, если она не будет заниматься музыкой, это будет очень плохо.

Мама ушла, удовлетворенная, но в школу Любочку так и не записала.

Теперь, когда Любочка была предоставлена себе самой, она решила осуществить свою мечту. В музыкальной школе, куда она пришла, ей сказали, что уже поздно, – прием был до 1 сентября, но, прослушав её снова и обнаружив наличие музыкального слуха, а, может быть, и подивившись её настойчивости, как же ребенок пришел сам записываться в школу, её взяли и даже бесплатно, – денег-то у неё не было.

Любочка ходила счастливая и только музыкой и занималась. Поскольку в школе-интернате пианино не было, она через весь город в любую погоду ходила в Дом культуры и часами разучивала детские фортепианные пьески. Так продолжалось два месяца.

Приехав домой, родители обнаружили ребенка, совершенно запустившего учёбу в обычной школе и нахватавшего там троек и даже двоек.

Они, к великой её печали, забрали её из музыкальной школы, и Любочка всю жизнь горевала об этом.

Любочка летом 1949 г.

Учиться музыке ей не пришлось больше никогда. А как она всю жизнь сожалела, что не умеет играть и не знает нотной грамоты!

Любочка впоследствии сочинила музыку к двум десяткам песен на слова её любимых поэтов:.33
  Записанные песни Любочки можно посмотреть на сайте http://proza.ru/2013/01/02/611.


[Закрыть]

Это удивительные песни, яркие, запоминающиеся. А сколько песен возникло в её голове, а потом забылось только потому, что она не смогла сразу записать их!

Сейчас осенью 2013 года по субботам к нам привозят с утра правнучку Дианочку. Она у нас занимается музыкой – она учится в музыкальной школе на фортепиано. Люба занимается с ней.

А в понедельник после школы Дианочку привозят к нам, и Люба отвозит её на урок в музыкальную школу. Теперь Люба решила и сама позаниматься, и она подсаживается к инструменту, играя гаммы и разучивая пьески, которые задали Дианочке.

Её детское желание заниматься музыкой сбылось на 80-м году жизни.

Самой близкой подругой у Любочки была Рита Коренец, с которой они вместе учились. Рита жила в центре города на ул. Ленина в большой квартире. Папа у нее был лётчиком, а все летчики получали в качестве усиленного питания шоколад.

– Он приносил его домой килограммами, – говорит Любочка.

Я не помню шоколада ни в военные голодные, ни в послевоенные полуголодные годы. Поэтому сейчас, когда я пишу эти строчки, не могу себе представить килограммы шоколада в обычном доме.

Представляю себе, какое впечатление эти килограммы произвели на Любочку.

После переезда с окраины города в центр Любочка проводила у Риты дома бóльшую часть времени. Они и занимались, и развлекались вместе.

В те годы время от времени дома обходили продавцы-разносчики орехов, яблок, груш, черешни, вишни. Товар лежал у них в больших заплечных корзинах. Ритина мама расстилала на полу простыню, и продавец рассыпал на неё продукты из своей корзины.

Любочка (справа) с друзьями

Любочка до сих пор помнит, как вкусно было есть, например, шоколад с грецкими орехами, которые в изобилии лежали на простыне.

И ещё одно воспоминание о семье Риты. Вечер. Все сидят на диване и смотрят какую-то передачу по появившемуся совсем недавно телевизору.

В те времена в домах стоял небольшой с черно-белым экраном телевизор «Рекорд». Других не выпускали. Перед диваном расстелена простыня. Все лузгают жареные семечки подсолнуха, сплёвывая шелуху на простыню.

Любочка рассказывает, что в кинотеатрах в Мукачево во время киносеанса все зрители тоже лузгали семечки, сплевывая их прямо на пол. Попкорн тоже был, но все предпочитали семечки. Потом после сеанса шелуху выметали в больших количествах. В кино тогда ходили часто, тем более, что в кинотеатрах шли замечательные «трофейные» фильмы, которые смотрели по многу раз.

Когда Любочка уходила из дома, она, как послушная девочка, всегда спрашивала у мамы разрешения.

– Хорошо, – говорила мама, – только возьми с собой Володю.

Двум подружкам Володя совсем не был нужен, хотя Любочка, несмотря на то, что страдала от его проделок, очень его любила и всё ему прощала. А вот заходившая за Любочкой Рита, когда Володя начинал канючить: «Я пойду с вами…», не выдерживала и, показывая ему скакалку, которую держала в руках, говорила:

– Не смей за нами идти, а то повешу на первой подворотне.

Володя все равно шёл сзади за ними, но на некотором отдалении.

В 1947 году Володя ещё не ходил в школу. У него было много друзей, но он все равно тянулся к Любочке, которая была для него второй мамой.

После окончания 7-го класса, вместо музыкального инструмента, о котором мечтала Любочка, папа купил ей велосипед, – большой красивый «Диамант» с белыми шинами, с ручным и ножным тормозом, со светом спереди и сзади. Очень дорогой. Ни у кого здесь такого не было.

Семья Штернов: Мать – Берта Абрамовна Штерн (Коган), отец – Николай Исаакович Штерн, Володя и Любочка. снимок сделан в Мукачево. Снимок вокруг велосипеда.

– Это полезнее для здоровья, – сказал папа.

Велосипед был замечательный, и Любочка каталась на нём с удовольствием, хотя он и не мог заменить ей музыкальный инструмент. Кстати, скрипочку можно было купить дешевле велосипеда.

Начиная с пятого класса, Любочка вела дневник. Многие школьницы в этом возрасте ведут дневники, записывая в них всякую чепуху: глупые стишки, важные события, кто на кого и как посмотрел.

Теперь уже мы никогда не узнаем, что было в дневнике у Любочки. Она говорит, что ничего интересного там не было. В чём я несколько сомневаюсь. У Любочки, как раз, могли быть интересные наблюдения и мысли.

И этот снимок сделан в Мукачево.

Уже в седьмом классе Любочка как-то услышала, как её семилетний брат Володя рассказывает своим приятелям о том, что написано в её дневнике: с кем Любочка встречалась, что она о ком-то думает, какие чувства испытывает, и бог знает, что ещё было записано у девочки-подростка.

Любочка думает, что дневник нашла её мама и тайно читала его. Скорее всего, она оставила его на время на виду, а Володя раскрыл и прочитал.

Обнаружив это, Любочка немедленно уничтожила свой дневник и до 1982 года дневников не вела. Пока Рита Яковлевна Райт-Ковалева, с которой она была дружна в последние 22 года жизни Риты Райт, не подвигла её снова начать делать записи в дневнике:

– Любочка, это так просто. Придите домой и запишите: «Сегодня я была у Риты Райт».

Любочка так и сделала. Пришла домой и записала:

– Сегодня я была у Риты Райт.

У Любочки сегодня обширные и очень интересные дневниковые записи. Некоторые из них она ввела в свой компьютер, но пока не публикует. Другие ждут своей очереди.

И это она, уже повзрослевшая

Паспорт

В марте 1950 года, когда Любочка училась уже в 8 классе, ей исполнилось 16 лет, и она получила паспорт. Фотография для паспорта сохранилась.

Любочка рассказывала мне, какие красивые просторные коттеджи были в Мукачево. В таких коттеджах она не только не жила никогда в жизни, но раньше даже их и не видела.

Любочка (спрапва) с подругами. Все три отличницы.

Но и их квартира в доме, построенном чехами, была великолепна. Дом был трехэтажный. Снаружи были жалюзи от солнца. Любочка запомнила, что в ней было 8 окон и 11 дверей. Запомнила, потому что ей приходилось их мыть. Пол был паркетный. В ванну было два входа – из коридора и из спальни. Кроме того, был еще один туалет в коридоре и несколько кладовок. Была даже комната для прислуги. Из кухни был выход на балкон.

Последнее фото Любочки в Мукачево – 25 мая 1950 года незадолго до отъезда на Сахалин.

Семья Штернов два раза переезжала с квартиры на квартиру, и под конец своего пребывания в Закарпатье они поселились в большой и солнечной квартире, в доме, построенном чехами во время их короткого владения этими землями.

Берта Абрамовна, уезжая на Сахалин, покидала эту квартиру с большим сожалением.

– Подумаешь, квартира. Там тоже дадут, – сказал ей Николай Исаакович.

Любочка очень хотела взять с собой велосипед.

– Где ты там на Сахалине будешь ездить? По тайге, что ли? – спросил папа. Велосипед они перед отъездом продали, и больше у Любочки велосипеда не было, хотя в Южно-Сахалинске он бы пригодился.

Глава 2. Юность

Люба Штерн, стоит слева (1950). В комитете комсомола школы на Сахалине: обучение пионервожатых.

Ну что тебе сказать про Сахалин?

На острове нормальная погода…

Михаил Танич

Любочка проучилась в девятом классе в Мукачево только месяц. В 1950 году Николая Исааковича перевели служить в пограничные войска на Сахалин. Но там граница была морская, и пограничники были моряками. На Николая Исааковича надели погоны, свидетельствующие, что он имеет отношение к морю, выдали морской китель и кортик, хотя его чин, по-прежнему, был не капитан третьего ранга, как у моряков, а майор. А звали его «капрангом».

Дорога от Мукачево до Сахалина была долгой и мучительной. Ехали на поезде до Владивостока, там ждали теплоход, и на красавце-теплоходе «Ломоносов» приплыли на остров. После Урала начали продавать кедровые орешки. Все их накупили и потом грызли всю оставшуюся дорогу. Проводник разрешил щелкать их прямо на пол и потом выметал груды шелухи. Орешки были вкусны, раньше Любочка их никогда не пробовала.

Запомнились тоннели. Когда проезжали тоннель, откладывали спичку, на втором коробке спичек сбились со счета. Поезд долго шел по самому берегу Байкала, часто останавливался, и люди высыпали из вагонов и любовались красотой этого удивительного озера.

Красавец-теплоход и само плавание по Японскому морю в октябре запомнилось Любочке на всю жизнь. Они плыли трое суток, и в первый же вечер закат солнца поразил Любочку своей красотой. И всем последующим закатам, и восходам она любовалась с самой первой минуты восхода, когда краешек солнца появлялся из воды и первые лучи вырывались из-за толщи вод, и до последней минуты заката, когда казалось, что огромный раскаленный шар садится в воду, и гас последний луч, уходя под воду.

Но не забыть Любочке и ожидания во Владивостоке, где толпы людей ожидали возможности сесть на какое-нибудь судно месяцами, писали письма во все инстанции и «лично товарищу Сталину».

Николаю Исааковичу, как майору-пограничнику, которому было необходимо прибыть на службу, и то пришлось десять дней ждать. А куда деваться, если нет пароходов.

Пароход, который, наконец, пришел, люди буквально осаждали. Для пассажиров на нем все грузовые трюмы были оборудованы спальными местами. Штернам достались места в твиндеке. Это задний грузовой трюм. Огромное помещение было забито людьми, лежащими на трехэтажных койках типа гамаков. В море качало, и многие пассажиры немедленно заболели морской болезнью и их вырывало тут же рядом, запах стоял невыносимый. Дышать в трюме было невозможно.

Берта Абрамовна всегда была чувствительна к качке, – даже в поезде и автомобиле ей становилось плохо и ее рвало. А тут рвота была непреходящей все трое суток, что они были на теплоходе. Любочку тоже рвало, но она все дневное время проводила на палубе. Свежий воздух обвевал ее, и было легче. Она глядела на океан и танцевала. Все же время от времени ее рвало, и тогда она склонялась над поручнями и крепко держалась за них, пока ее выворачивало наружу, прямо за борт. А потом снова танцевала.

Переезд занял целый месяц, так что Любочка начала учиться в 9-м классе только со второй четверти, сразу после ноябрьских праздников.

Во время нескончаемо длинной поездки с западной границы на восточную в жизни Любочки произошло одно чудесное событие.

О нем, как и обо всем остальном, я рассказываю с Любочкиных слов.

Когда я смотрю на Любочкины фотографии той поры, мне так и хочется сказать: не «Юная девушка» или «девочка», а другое, более подходящее слово – «девуленька». Такая у нее была ясная красота, такой ласковый доверчивый взгляд, такие от нее исходили волны чистоты и невинности, обаяния и нежности.

И вот у этого символа юной добродетели на правой руке – на тыльной стороне кисти и большом пальце многие годы красовались большие бородавки. Отнюдь не украшение для юной шестнадцатилетней девушки. Как и когда, а главное, почему они вдруг возникли? Или это было какое-то божье наказание?

– За что мне такое?! – думала Любочка!

Она стеснялась подавать руку, здороваясь с людьми, прятала руки за спину.

– А вдруг кто-нибудь захочет поцеловать ручку, – думала она, – и вдруг увидит эти безобразные бородавки!!

Было от чего переживать, если не отчаиваться.

И вот, по дороге на Сахалин в поезде одна женщина, увидев эти бородавки, сказала Любочке:

– От них можно легко избавиться. Пописай на них в полнолуние.

Конечно, с точки зрения здравого смысла верить в такие знахарские методы было глупо, а комсомолке, атеистке, какой она была в те далекие времена, даже стыдно. Но ведь никаких других способов избавиться от бородавок в природе не существовало. Поэтому в голове у Любочки эта мысль засела:

– А вдруг они исчезнут?

Через несколько дней, когда они плыли из Владивостока на Сахалин, как раз было полнолуние. И Любочка, сердясь на себя за проявление такого невежества, и не очень веря в чудо, но все же надеясь на него, пописала на руку при свете полной луны.

К ее глубокому удивлению, когда она взглянула через несколько дней на руку, бородавок там не было. На тех местах, где они сидели, остались только малозаметные следы. Это было чудо. Понимание того, что бородавок на руке больше нет, стало потрясением. Любочка была очень счастлива, но в то же время очень смущена тем, что стала, как ей показалось, невольной участницей какой-то мистификации. Даже вчера она рассказывала мне об этом с некоторым смущением.

Я эту историю впервые услышал от нее более 25 лет назад. По-моему, тогда она раздумывала, рассказать мне это или не рассказать. А вдруг я не поверю?

Оказывается, чудеса все-таки случаются в нашем мире.

Город Южно-Сахалинск в те времена был небольшим. От окраины до центра города, где была школа, идти пешком было полчаса. Двухэтажным тогда было всего одно здание в городе, все остальные дома были одноэтажными.

Южная часть Сахалина и Курильские острова были захвачены Японией в ходе Русско-японской войны в 1904 году. Они стали снова принадлежать Советскому Союзу лишь в 1945 году после победы над Японией. Семья Штернов приехала в Южный Сахалин, когда прошло только пять лет с окончания войны.

В южной части острова раньше жило много японцев и корейцев, но теперь уже японцев не было, да и корейцев жило немного, остались только дома-пагоды.

У города Южно-Сахалинска история небольшая. В 1882 году на месте, где сейчас находится город, было село Владимировка. Когда там появились японцы, они называли это селение Тоёхара.

Прошло уже 65 лет, но до сих пор Япония, с которой так и не заключен мирный договор по окончании войны, требует обратно Курильские острова, которые она считает захваченными у нее.

Семью Штернов поселили в военном городке на окраине города. Они не только не получили такой квартиры, как в Мукачево, они вообще не получили отдельной квартиры. Не было свободных квартир для офицеров в воинской части. Им предоставили маленькую комнатку, не больше 8 кв. м. Внизу под комнатой была прачечная, а в полу – щели, и все испарения проходили в жилую комнату, где порой и дышать было нечем.

Заниматься в такой комнате было трудно, и Любочка уходила делать уроки в офицерскую столовую. Молодые лейтенанты, выпускники училищ всегда были тут, как тут. Они садились напротив и, заглядывая в глаза, пытались заговаривать. Лучше всего было не отвечать. Любочка так и делала.

К Новому году жить стало легче – им дали отдельную квартиру в одноэтажном доме с отдельным входом. Хуже, конечно, чем в Мукачево, но лучше, чем было. Эта квартира тоже была на территории военного городка.

В школе на Сахалине Любочка училась два года – в девятом и десятом классах.

Вначале ее определили в 9-б класс. Она до сих пор вспоминает о ребятах и девочках этого класса с содроганием.

Мальчики с легкостью могли дать любой девочке пинка под зад, а девочки столь же легко могли дать такого же пинка мальчикам. Вот такие были «простецкие» отношения. Для Любочки это было совершенно неприемлемо. Она пристально глядела на мальчика, который только намеревался дать пинка не обязательно ей, но любой другой девочке, и под этим взглядом и мальчики, и девочки стеснялись это делать. Но стоило Любочке отвернуться, и эта «игра», которую правильней было бы назвать распущенностью, немедленно возобновлялась. За ее «чистоплюйство» Любочку осуждали.

Любочка приехала на Сахалин, будучи отличницей. Здесь же, пропустив первую четверть, попав в новый класс, не имея возможности полноценно заниматься дома, Любочка во вторую четверть нахватала троек. Иногда на уроках она начинала засыпать оттого, что дома могла готовиться только по ночам. А тут ее ещё, немедленно определили пионервожатой к младшеклассникам, и она отдавала им много времени.

Из военного городка в школу надо было идти минут 25—30. Этот путь Любочка проделывала вместе со своей подругой Инной Миниович, дочери папиного сослуживца, которая тоже жила в военном городке и училась в параллельном классе.

– Переходи к нам в класс, Любочка, – говорила ей Инна. – У нас в классе ничего такого нет. Нормальные ребята и нормальные девчонки. И Любочка решилась. Она пошла к директору и попросила перевести ее в 9-а класс.

– С какой это стати я должен тебя переводить? – спросил директор. – Все классы одинаковы.

Любочка не стала говорить ни о распущенности в классе, ни о плохом отношении к ней, а просто сказала:

– Я обещаю Вам, что тогда я буду учиться без троек.

С третьей четверти она уже училась в одном классе с Инной Миниович.