Текст книги "Срок для адвоката"

В августе Марка направили в Киев на совещание комсоргов внутренних войск Украины и Молдавии. В парадной форме, с маленьким чемоданчиком, он сел в вагон начальника поезда, идущего в столицу Украины.

Войдя в своё купе, он увидел цыганку лет тридцати, в национальном наряде, с двумя детьми.

Мальчик лет десяти спал на верхней полке, она же с грудным ребёнком на руках сидела на нижней, напротив Марка.

Вечер. Мерный, неторопливый ход поезда. Монотонный стук колёс.

Глаза цыганки начинают слипаться, но она тут же раскрывает их, борется со сном. Молчат. Очередная остановка поезда. Проснулся и громко заплакал ребёнок.

Цыганка, полуотвернувшись от Марка, только приоткрыла грудь, чтобы покормить его, как дверь купе резко распахнулась и в него ввалился высокий, с приличным пузом, явно выпивший мужчина лет сорока, в футболке, спортивных штанах и со спортивной сумкой в руках.

– О, цыганский табор! Он что, в моём купе ехать будет? Слышь, чавэла, давай-ка быстро мотай в другое купе. И выводок забирай, – одухотворяя купе самогонным перегаром, прорычал «спортсмен».

Глаза цыганки округлились от испуга:

– Но ведь это наши места. Мы купили на них билеты… – пролепетала она.

– А мне наср…ть и на твои билеты, и на тебя. Мне западло с тобой в одном купе ехать! Ты поняла?

– А я никуда не пойду, – оправившись от первого испуга, уже более твёрдо ответила цыганка. – Если тебе не нравится, ты и иди в другое куп… – она не договорила, потому что в этот миг тяжёлая спортивная сумка вошедшего обрушилась на голову женщины так, что, коротко крикнув, она откинулась назад на полку, выронив ребёнка, которого упавший на колени Марк успел подхватить уже у самого пола.

Времени думать не было, и, стоя на коленях, с синеющим от крика младенцем на руках, Марк, подавшись сначала корпусом вправо, в противоположную сторону, резко что было силы ударил влево, впечатав свою голову в низ живота «спортсмена». Охнув, тот отлетел прямо в проём открытой двери купе и, зацепившись за порожек, грохнулся назад, в коридор, ударившись головой о стенку вагона ниже оконного стекла.

Не давая ему опомниться, вскочивший Марк вбил свой тяжёлый солдатский сапог в его пьяную рожу. Раз и другой. Кровь, хлынувшая ручьём из носа, прочертила алый путь на белой полосе ткани посреди коврика, проходящей через весь коридор вагона.

Упавший со стоном рывком перевернулся на живот, закрыв голову руками. Марк сорвал с себя солдатский ремень и уже намотал его на руку, но в этот миг крепкие руки схватили его и оттащили в сторону.

Это был начальник поезда вместе с двумя милиционерами, которые остановили драку. Почти час ушёл на написание протокола и взятие объяснений у Марка и цыганки.

На следующей остановке хулигана сняли с поезда, и до конца пути они ехали спокойно.

– Ой, солдатик, спасибо тебе, родной! Чем я тебя отблагодарю? Давай погадаю. Денег не надо. Я у тебя в долгу.

Конечно, ни в какие гадания Марк не верил, о чём мягко и вежливо ей сообщил.

Но цыганка оказалась настойчивой. И вот уже она держит его руку в своей, смотрит, проводит по линиям ладони пальцем, что-то шепчет про себя. Довольно долго. Отпускает руку.

– Что я тебе скажу, солдатик?

Бог тебя оберегает. Жить будешь долго.

Многих людей от беды спасёшь, а вот себя уберечь не сумеешь.

В деньгах нуждаться не будешь.

В женщинах счастлив не будешь.

Счастлив будешь в работе, детях, внуках и друзьях.

Детей будет много. Но не скоро. Заботиться будешь обо всех.

Как это всё разглядела цыганка по линиям солдатской ладони в вечернем поезде, неторопливо бегущем в столицу Украины? Загадка. В тот момент Марк не поверил ни одному её слову. Хотя в искренности и благодарности не сомневался.

…В нос неожиданно ударил тошнотворный запах камеры. Запах дыма, пота, боли и ещё чего-то, выворачивающего душу.

Лежать было невмоготу. Марк спустился вниз, а затем присел на лавку у стола рядом с мужиком, спросившим ранее, какая у него статья.

– Саня, – вальяжно первым назвался тот, – а тебя как кличут?

– Марк.

– Откуда сам?

– Из Николаева.

И в это время железная форточка в двери с грохотом распахнулась – принесли обед. Первыми подошли и протянули свои миски Саня и его команда – «семья» – как принято там называть. Потом остальные сокамерники.

Марк не спешил. А когда получил свою порцию жидкой баланды, иначе эту рыбную похлёбку со стойким тюремным запахом и не назовёшь, увидел, что места за столом больше нет.

– Марко, – вдруг услышал он окрик Сани, – ходи сюда. – Саня подвинулся, и Марк втиснулся в освободившееся пространство.

Рядом все с аппетитом шумно хлебали суп, но есть ему не хотелось, хотя не ел уже третьи сутки. Подвинул свой кусок хлеба Сане. Тот, уплетавший с супом огромный бутерброд с копчёной колбасой, вернул хлеб назад.

– Не переживай, Марко. Трудно только первые десять лет. Потом привыкаешь, – мрачно пошутил он.

В это время раздался металлический лязг. Дверь распахнулась, и вошедший контролёр прокричал:

– Рубин! На выход! С вещами!

Уже через пять минут Марк очутился в маленькой чистой тихой камере на четырёх человек. Двухъярусные нары. И всего один сокамерник – мужик лет пятидесяти, широкоплечий, небольшого роста блондин. Улыбнулся и, помогая Марку расстелить матрас, представился: «Николай».

Погрузившись в спасительную тишину, Марк вздохнул с таким огромным облегчением, будто вырвался из настоящего ада. По сути, в тот момент это так и было.

Видно, Бог услышал его мольбы и сжалился, переведя в тихое место и, кажется, к нормальному человеку. Только что покинутые джунгли показались дурным сном. Упав на нары, Марк мгновенно отключился. Сказались две бессонные ночи и напряжение предыдущих дней.

Проснулся резко, будто кто-то толкнул. Сердце охватила тревога, и оно застучало, засуетилось, будто ища выход из замкнутого пространства. Приходя в себя, он окинул взглядом своё новое жилище. Всё было на местах, всё как прежде. На нижней койке дремал Николай.

А Марку вдруг вспомнилось такое же тревожное пробуждение от резкого толчка в один из последних дней службы в армии.

…Несмотря на то что уже две итоговые проверки удалось сдать на отлично, очередным отпуском на родину что-то не пахло.

Зато в течение года дважды был награждён поездкой в свой далёкий азербайджанский аул его дружок Керим Гудьмамедов. Он дважды задержал нарушителей, пытавшихся днём проникнуть за колючую проволоку на территорию военного завода. И хотя оба «шпиона» были в полувменяемом состоянии, а под колючую проволоку полезли по пьянке, их передавали сотрудникам КГБ, а Керим получал отпуск.

На посты, где стоял Марк, к его глубокому сожалению, никто не лез. Задерживать было некого. Отпуск не положен. Зато незадолго до увольнения в запас произошёл фантастический и странный случай.

Тянулся уже третий час с того времени, когда Марк заступил на пост. Глухая ночь. Невыносимо тянет в сон. Слипаются глаза.

До этого он прогуливался туда-сюда по тропе наряда, осматривая контрольно-следовую полосу – взрыхлённый участок земли перед колючей проволокой. За ней – лес.

Над тропой наряда разбежались лампочки-светоточки, освещающие её, часового и деревянный зонтик-грибок, под которым можно спрятаться от дождя и на стволе которого укреплён телефон для срочной связи с караулом.

Снаружи, за колючей проволокой – темень: бархатный занавес тёплой летней ночи. Влажный запах леса. Тихо, ни ветерка. Марк стал под грибок, прислонился спиной и головой к столбу и, стоя, задремал.

И снился ему зелёный луг, весь в ярких пятнышках полевых цветов, по которому медленно уплывала от него зеленоглазая Оля. А он бежал к ней, мчался так быстро, что, казалось, протяни руку – и вот-вот коснётся её. Но нет, она была и рядом и… не догнать. Оборачивалась, манила взглядом и…

И вдруг он мгновенно проснулся. Проснулся от резкого и мощного толчка в правое плечо. Падая влево, услышал короткий шипящий свист и стук – удар в грибок рядом. Метательный нож – посланец смерти из тёмного леса – вонзился в столб и завибрировал в том месте, где только что стоял Марк.

Сердце сжалось. Не столько из-за страха, сколько из-за беспомощности перед невидимым врагом: «Он во тьме леса, а я на виду, под светом фонарей…» – мелькнула мысль.

Сорвав с плеча автомат, лёжа, без всяких предупредительных выстрелов, прошил автоматной очередью чёрный частокол деревьев за колючей проволокой.

Крик боли. Треск веток, быстро удалявшийся вглубь леса.

Позвонил в караул. Две тревожные группы, помчавшиеся на поиски, конечно, уже никого не нашли.

Зато нож, который вынули из ствола грибка, очень заинтересовал сотрудников КГБ. Это был настоящий немецкий метательный нож. Такой раздобыть не каждый сможет.

И главной загадкой осталось не само нападение – убийство часового открывало путь на секретный завод, – а вопрос: какая сила спасла Марка? Кто в неуловимый миг полёта смертоносного клинка толкнул его в сторону и тем самым спас ему жизнь? Кто?!

…Больше месяца Марк пробыл в этой камере.

Николай, осужденный на восемь лет за кражу краски в особо крупном размере, отсидел уже четыре года в колонии усиленного режима. А сейчас, по его словам, попал в следственный изолятор, будучи свидетелем по делу бывших коллег.

Он был нормальным мужиком, без всяких блатных закидонов, с решительным и твёрдым характером.

На воле Николая ждала семья: жена и три дочери. Общее несчастье сближает, и через короткое время они уже неторопливо, урывками делились своими переживаниями и рассказами о прошлой жизни.

Единственное, о чём Марк не хотел говорить правду, так это о своей работе.

Назвался учителем истории, так как раньше от бывших подзащитных слышал: в тюрьме или зоне не разбираются – прокурор ты или адвокат. Любой юрист – это «мент», а значит, враг. Таких там или «опускают», или даже убивают. Для таких есть отдельная зона. Только она далеко, за много тысяч километров.

Дни и ночи тянулись невыносимо долго. Как годы. Как десятилетия.

Ежеминутное ожидание неизвестности серной кислотой стекало в душу, разъедало её, доводя до отчаяния. С каждым днём, с каждым часом.

Сквозь решётку тюремного окна Марк с тоской следил за мерцающими светлячками звёзд на чёрном бархате вечернего южного неба, а сердце рвали сладкие звуки «Бонни Эм», долетавшие с танцплощадки городского парка, расположенного неподалеку от изолятора: «Sunny, thank you for the smile upon your face. Sunny, thank you for the gleam, that's shows it's grace…» («Санни, спасибо за улыбку на твоём лице. Санни, спасибо за проблеск надежды, показавшей свою милость…»)

Там, за чёрною шторкой неба, по ту сторону окна, сиял такой чудесный, полный удовольствий и радости мир, недоступность которого сводила с ума. Хотелось биться головой о стенку или заткнуть уши, чтобы ничего не слышать.

И в те минуты, когда страдания становились просто невыносимыми, он опускал себя по лесенке своей памяти в прошлое, возвращаясь в самые лучшие времена, которыми, конечно же, были студенческие годы.

Институт

Полтора с хвостом года службы растворились, будто их и не было, и неожиданно Марку был объявлен бессрочный отпуск: увольнение из армии – дембель!

А всё дело было в том, что его родители достигли пенсионного возраста. Марк – единственный сын, по закону служба прекращалась.

«Ур-ра! Домой!» – вприпрыжку побежал собирать чемодан, и вдруг его догоняет дневальный по роте:

– Рубин, дуй к начальнику политотдела части.

Подполковник Голиков встретил Марка не по уставу.

Пожав ему руку и усадив напротив, Голиков сказал:

– Слушай, у меня к тебе есть одна просьба, одно предложение и один совет. Я знаю, тебе можно ехать домой. Но ты же в курсе, что скоро смотр полка… Ты столько времени готовил концерт своей третьей роты, и будет жаль, если ты уедешь, а концерт сорвётся. Останься ещё на неделю.

Теперь предложение: у тебя ещё вся жизнь впереди. Смотри, сейчас есть уникальная возможность записать в твоём военном билете национальность – украинец. Значит, и в паспорте, который тебе выдадут, будет «украинец». И уж поверь мне, сынок, – это снимет кучу проблем: и при поступлении в университет, и при распределении на работу. Советую тебе, потому что понимаю: при твоих способностях и амбициях, если ты оставишь пятую графу как есть, хлебнёшь немало. Возможность уникальная, соглашайся. И ещё совет: если ты опять собираешься поступать в институт на журналистику, не советую. Писать тебя там не научат, а образование слабое: обо всем и ни о чём. Хочешь хорошее гуманитарное образование, иди на юридический или на философский. Что скажешь?

Задержаться на неделю – проблем не было.

А вот сменить национальность?..

Да, кроме генов, с нею Марка ничего не связывало. Отец не раз предлагал это сделать. Всё по тем же мотивам. Но именно отец почему-то в тот миг встал перед его глазами.

Показалось, что если он сейчас отречётся от своего рода, от своих предков, то всё-таки нанесёт незримую рану отцу, так бережно почитающему религию и хранящему традиции, в которых был воспитан. Он знал, в словах его будет одобрение, но в душе – огорчение. Огорчить отца Марк не мог. От предложения отказался.

А о будущей профессии надо было хорошенько подумать, но, скорее всего, подполковник прав. Юридический – неожиданно, но интересно.

Последняя ночь в армии. Сидят с Витей Белым и Лёвой – им ещё полгода служить. Молчат. Пьют чай. Ещё одна страничка жизни перевернулась. И закрылась…

Старенький автобус «пазик» сквозь пелену непрекращающегося дождя везёт его из армии в родной город.

«Странно, столько дней и ночей я мечтал об этом часе. И вот, когда он наступил, особой радости почему-то нет. Может, потому, что скверная погода…»

А позади остался кусок такой непростой и необычной жизни. Да, она временами была слишком тяжёлой, порой невыносимой. Но в то же время эти полтора солдатских года медленно, но неуклонно спрессовали глину души в кирпич. Ушёл юношей, вернулся мужиком.

Въехав в город и оглядывая с детства знакомые, родные места, явственно ощущал: он – другой. И по-иному воспринимает всё, что раньше его окружало.

Что-то важное, родное незаметно испарилось из души во время бесконечного стояния в карауле и в постоянной долбёжке солдатских наук. Душа стала жёстче, меньше романтики, жажды творчества. И это, конечно, радости не добавляло. Его «розовые очки» хоть и не до конца, но существенно побледнели.

И вот он уже звонит в дверь своей квартиры. Дверь отворяется, и Марк с головой окунается в необъятную радость родительской любви, только теперь осознав, как же он по ним соскучился.

На второй день, услышав от кого-то из знакомых, что на швейной фабрике, где они школьниками с таким успехом давали концерт в день Восьмого марта, нужен художественный руководитель, отправился туда. Познакомился и поговорил с директором, а уже на следующий день вышел на работу.

Вокруг – женское царство: от восемнадцати до пятидесяти лет. Новый худрук – событие. А ему надо выбрать лучших певуний для женского хора (мужики – наперечёт). Ходит по цехам в парадной солдатской форме. Красуется. Комплименты, шутки-прибаутки заканчиваются приглашением:

– Прошу всех сегодня на репетицию – мы с вами создаём лучший хор в городе, будем выезжать на областные, а может, и на республиканские концерты: Дубны, Полтава, Киев! Жду вас всех после работы в клубе фабрики.

Молодые и не очень женщины и девчонки перемигиваются:

– А солдатик-то ничего… Почему бы и не заглянуть к нему после работы? Может, кого-то и выберет… для хора… ха-ха-ха…

Работа закипела.

А в свободное время – подготовка к поступлению. Учитывая медаль за школу, его пропуском в юридический была отличная оценка по истории СССР.

Прочитав до армии уйму исторических книг, которые казались ему продолжением сказок, историю Марк знал неплохо. Но всё же решил, что на этот раз случайностей быть не должно, и поэтому договорился о частных уроках с Надеждой Ивановной, лучшей в городе учительницей истории.

События, даты, цари, вожди, партийные съезды долбил и долбил, перемешивая эпохи от древних времён до новейших по хронологии и обратно, пока они не уложились в памяти стройными рядами и достать их оттуда он мог в любой момент дня и ночи.

А уже в мае он радостно обнимался с Витей и Лёвой, вернувшимися из армии. Сообщил, что собирается поступать в Харьковский юридический. Витя же решил снова ехать в Минск, поступать на политэкономию.

Харьковский юридический институт считался лучшим на Украине и к тому же получал дотации Министерства внутренних дел: стипендия в два раза выше, чем в обычных институтах страны. Выпускников института расхватывали на работу в суды, прокуратуру и МВД мгновенно. И это – здорово.

А плохо то, что это был вуз закрытого типа: без направления обкома партии документы для поступления не принимались.

Первое собеседование в Дубенском горкоме.

Марк предъявил характеристику школы, серебряную медаль и характеристики политотдела воинской части с рекомендацией в юридический институт. Принимал его первый секретарь горкома партии, с дочерью которого они учились в одной школе. Долгое время молчал.

– Вы хорошо подумали о выборе института или, может быть, подумаете ещё? – наконец вымолвил он.

«И с чего бы такой вопрос?» – мелькнуло в голове.

– Хорошо подумал. И прошу дать мне направление именно в Харьковский юридический.

– Ладно, езжайте в область, но хочу предупредить: там собеседование будет посложнее.

На следующей неделе отправился в Полтаву. В обкоме партии его уже ждали. Комиссия из трёх человек. Марк не успел войти, как на него обрушился такой град вопросов по будущим экзаменам, что, если бы не многомесячная подготовка, ему пришлось бы несладко.

Потом они долго рассматривали его характеристики, рекомендацию политотдела части и ходатайство горкома партии. Придраться не к чему. Пошушукались между собой, двое встали и ушли.

Остался председатель комиссии. Чиновник лет шестидесяти. Сухой скрипучий голос, жёсткий взгляд непроницаемых глаз, чисто официальный тон в разговоре:

– Марк Захарович, формально у нас нет оснований не дать вам направление для поступления в Харьковский юридический институт.

Но верьте моему слову: вы никогда туда не поступите! И не потому, что знания плохие, вас просто туда не примут. Им нельзя этого делать! Почему – догадайтесь сами. Не мальчик уже, армия за плечами. Пора научиться принимать разумные решения, особенно если они определяют вашу судьбу.

Вот такое оптимистическое напутствие Марк получил в родной области.

Выйдя на улицу с направлением обкома на руках, с горечью подумал: «И в чём моя вина? В том, что родился? Национальность – клеймо? На всю жизнь?!»

Харьков встретил Марка громадами мрачно-серых зданий, отстроенных после войны пленными немцами, видно, под стать их тогдашнему настроению.

Юридический институт – красивое двухэтажное, белое с жёлтым здание с колоннами в классическом стиле, перед которым удобно расположились цветочные клумбы, а густые клёны и тополя дополняли окружающий ландшафт. Увидев его, учиться захотелось ещё больше.

Марку повезло: в Харькове жила его двоюродная сестра. Рита была почти на двадцать лет старше, замужем и уже давно работала учительницей в школе. Муж – учёный, кандидат наук. У них в квартире за две недели до начала экзаменов Марк и поселился, продолжая штудировать историю СССР.

Когда Рита и её муж услышали, что он сдал документы в юридический, они были в шоке. А потом дружно бросились уговаривать его пойти в другой вуз.

– Марик, все знают, что там на стационаре уже десять лет нет ни одного еврея. А после арабо-израильской войны 1967 года – вообще глухо. СССР-то поддерживал арабов. Поменяй институт, пока есть время. Упрямство – не упорство, до добра не доведёт.

Решение Марка осталось неизменным. Как-то через пару дней Рита вошла к нему в комнату с загадочным видом:

– Завтра вечером у нас встреча с одним из моих первых учеников Толиком Тищенко. Он – историк, преподаёт в юридическом и тоже будет принимать экзамены в этом году. Послушаем, что он скажет.

В семь вечера было ещё светло, и когда в парке Горького на тенистой аллее Марк с сестрой встретились с красивым молодым брюнетом, он тотчас же сразу бросился обниматься с Ритой. Его уважение и любовь к ней чувствовались моментально.

– Рита Михайловна! Как же я рад, что вы позвонили и что я вас вижу спустя столько лет. Ну, как вы, где вы, рассказывайте, – затараторил он.

Они присели на лавочку и минут тридцать говорили и не могли наговориться, позабыв о Марке, сидящем рядом. Наконец первый восторг постепенно растаял, и Анатолий повернулся к нему.

– Рита Михайловна по телефону предупредила меня о предмете нашего разговора. Вы, молодой человек, не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?

– Не возражаю.

Эти несколько вопросов по истории страны переросли в бесконечность. Ответил на все.

– Ну, теперь всё ясно, – резюмировал Анатолий, – значит, ситуация такая: я искренне уважаю вашу сестру, она моя первая и любимая учительница. Но даже если бы она на коленях умоляла меня поставить вам пятёрку, я бы не смог это сделать. Почему бы не смог? Читайте.

Оглянувшись несколько раз, как в шпионских фильмах, он медленно достал из внутреннего кармана пиджака сложенную вдвое бумагу и протянул Марку.

Это была копия закрытого письма Министерства образования республики лично ректору Харьковского юридического института.

На бумаге с гербом Украины вверху прямым текстом было написано: «Учитывая последовательно проводящуюся партией и правительством Украины политику национальных кадров, министерство строго рекомендует: избегать приёма на стационарную форму обучения абитуриентов следующих национальностей: евреев, цыган…»

Строчки поплыли перед глазами. Это был приговор. Окончательный. Обжалованию не подлежащий. Финиш, без старта.

Анатолий забрал письмо назад и, видя состояние Марка, дружески положил ему руку на плечо, перейдя на «ты».

– Марк, у тебя с историей СССР всё хорошо. Отнеси документы в университет на исторический факультет. Заведующий кафедрой истории СССР – мой приятель. Пятёрку тебе гарантирую, и получай свою порцию незабываемой студенческой жизни. Будешь хорошо учиться, оставят преподавать в университете. Понравится археология, пожалуйста, поедешь на раскопки: быть может, тебя ждут мировые открытия!

Это гораздо интересней, чем возиться с судебными бумагами или всю жизнь возиться с криминалом, отбросами общества.

Рита прямо засияла.

– Спасибо, Толик, не знаю даже, как тебя благодарить! Конечно, мы сделаем так, как ты советуешь. Отмечать его поступление будем вместе. В ресторане!

Они ещё с полчаса щебетали, не обращая на него внимания. А у Марка душа просто кипела от возмущения: «Ну уж нет! Я всё равно пойду только в этот "заколдованный" институт!»

Накануне экзамена тихий вечер вместе с траурным настроением опустился в квартиру сестры, будто Марк уже провалил экзамен. Поэтому он и постарался улечься спать пораньше, чтобы остановить поток её упрёков и пророчеств, которые оптимизма уж никак не добавляли.

Перед сном вспомнилась вчерашняя консультация по истории, которую проводил перед абитуриентами доцент Баймескулов.

Недюжинного ума, с высеченным из гранита волевым лицом и пронзительным горящим взглядом, он за час вогнал всю тысячную аудиторию в состояние такого ужаса, что единственной мыслью было: «Господи, пронеси! Только бы не к нему на экзамен! Этот завалит точно».