Текст книги "Помещик. Том 8. Мир-о-творец"

Аятолла вновь сделал паузу.

Переложил лист со своей речью, куда изредка подглядывал, чтобы не сбиться с общей канвы повествования и не увлечься.

Окинул взглядом аудиторию.

Оценил ее эмоциональную реакцию.

И продолжил:

– Всеблагому Богу такой человек точно не угоден. И Пророк в мудрости своей, видя то, сколь страдает от отсутствия по этому вопросу четких канонов христианство, спросил совета у Господа: как оградить от такого детей Аллаха? И было ему откровение, о Пяти столпах веры. Третьим из которых, серединным, уравновешивающим иные, является закят – налог, который идет на помощь ближнему, если тот попал в затруднение и нуждается в поддержке. С каким сердцем могущий дать его дает – не важно. Важно, что дает, если доходы позволяют. И без уплаты закята считать благополучного человека, не имеющего нужды, мусульманином нельзя! Это что касается Закона. Столпов, опоры нашей веры. А кроме него, есть всячески поддерживаемое и многократно благословленное понятие «садака». Сиречь бескорыстное, доброе дело ближнему во славу Господа! Многими сказано, что один садака, бывает лучше ста молитв! Спас попавшего под обвал – садака. Дал денег человеку, имеющему долг, у которого тати украли мошну, – садака. Построил мечеть – садака. Приютил больного – садака. Выучил бездомного отрока – садака! И так далее. Мы знаем, что доброе дело не пропадет впустую. И награда Небес за него будет непременно. Другое дело, что мы часто не можем понять воли Аллаха и воспринимаем нечто как разумеющееся. А это не так. Награда не только в том, что ты, совершив хорошее, нашел за это слиток золота. Нет. Ты ведь можешь и не понять, где Бог тебя поддержал. Не поехал по дороге, где сидят разбойники, излечился от хвори, вырастил достойных сыновей, благополучно родила жена, верный конь не захромал в пути… Все это может быть милостью, ниспосланной тебе на награду. А может и не быть. Но знай – награда будет. Ее не надо лишь искать, торгуясь с Создателем. Ибо это действительно нелепо. Потому я и мои собратья, от лица коих говорю, признаем: люди, отрицающие нужность, угодность Богу и важность доброго дела, не славящие Бога совершением добра, несущие это богопротивное учение дальше, есть слуги Извечного Врага! Любовь, и сострадание, соучастие были сотворены вместе с этим миром. И отрицание этого есть отрицание воли Творца. И попытка бороться с ней, прикрываясь подлыми уловками софизма. О чем мы доложим нашему господину и всем, кто имеет в исламе уважение, кто ведет за собой люд. Я сказал. А что решит Собор – не знаю. Но верю, что люди Книги примут верное решение…

С чем аятолла и завершил свою речь. На греческом языке, каковым в зале владели все. Откланялся и вернулся на свое место в составе шиитской делегации.

Но он был далеко не последний в плеяде выступающих.

Имели что сказать и богословы суннитов, и уважаемые раввины. Но они выступали уже следом, из-за чего выглядели как мателоты, идущие за головным линкором.

Православные и католики так жестко, конечно, не обличали протестантов. Да, определенная системная критика имелась. Однако они осторожничали, стараясь оставить определенные лазейки для маневра. Прежде всего себе, дабы в будущем при необходимости находить рабочие контакты с протестантами. А тут такой разворот. Повышение ставок, вынуждающее и христиан откорректировать свою позицию.

Андрей лично не присутствовал на этом Соборе, разве что на открытии. И демонстративно не вмешивался в его работу, исключая организационные моменты. Но его люди очень подробно, слово в слово, фиксировали выступления каждого делегата. И даже выкрики с места, буде они случатся. На всякий случай. Чтобы потом подбить все в один кодекс и запустить его в тираж в самые сжатые сроки. Тиражируя и распространяя для нужд всякого духовенства…

Глава 8

1560 год, 17 апреля, Ладога

Командующий шведской армией посмотрел на крепость Ладоги, что преграждала путь по Волхову к столь вожделенному Новгороду, и тяжело вздохнул. Орешек взять удалось бескровно. Здесь же вряд ли так же легко все сложится.

Ну как взять.

Там история получилась достаточно мутная. Главное, что в Стокгольм он позволил себе написать победную реляцию и запросить денег и дополнительного снабжения. Про запас, который, как известно, карман не тянет.

Суть-то в чем?

Где-то неделю в конце октября стояла мерзкая погода. Сырая и очень туманная. С берега крепость проглядывалась, но лишь силуэтом. В такой обстановке командующий выдвинул наблюдателей поближе, на случай появления каравана с продовольствием. С остальными же бойцами занялся обустройством быта, чтобы войско не свалилось от повальной простуды.

Воевода же крепости, воспользовавшись моментом, не только эвакуировал гарнизон. Но и вывез из крепости все орудия, оружие и припасы. Тихо. Аккуратно. Никто ничего даже не заметил. Да так, что потом еще две недели шведы, то есть нанятые ими германские наемники, сидели на берегу, ожидая капитуляции осажденных. Лишь решив уже наконец поговорить с упорным, но обреченным гарнизоном, они высадились на остров и… обнаружили крепость пустой. Разве что за воротами на каменной площадке лежала большая куча человеческих фекалий, оставленных уходящими бойцами в качестве обидного послания.

Стыдно и обидно.

Улизнули.

Так что крепость хоть и перешла в руки шведской армии, удовлетворения это не принесло. Да, бойцы сумели наконец-то укрыться за довольно высокими каменными стенами. Где и тепло лучше держалось, и ветер не так пронизывал. Но это была не военная победа, а скорее удача. Ибо, если бы не вороватый комендант, который приторговывал запасами продовольствия, зимовать бы им пришлось в лесу.

Теперь же перед ними открывался вид на еще одну каменную русскую крепость. Архитектурно очень близкую. И не требовалось иметь семи пядей во лбу, чтобы понять – гарнизон Орешка усилил местных защитников. Не только живой силой, но и артиллерией.

Да, Король Швеции, узнав о взятии Орешка, отправил сюда довольно-таки приличный штат орудий и еще подкрепления. Воодушевленный успехом. Но командир отряда германских наемников, глядя на оборудованное русскими предполье, не сильно раскатывал губу. Да и лес, мрачным массивом нависавший над узким полем, протянувшимся вдоль реки, не внушал покоя. Командир бы, будучи местным, обязательно попытался воспользоваться лесом для обходных вылазок. И вообще ситуация ему не нравилась. Совсем не нравилась…

– Ты, я вижу, не рад, – произнес, хлопнув командующего по плечу, его старинный приятель и помощник, с которым они уже много лет занимались этим опасным бизнесом.

– А ты радуешься? Чему же?

– Мы взяли Орешек. Теперь Ладога. А потом Новгород. И, судя по тому, что нас тут не встречает полевая армия, это будет сложным, но вполне посильным делом. Люблю побеждать.

– Не говори «гоп»…

– Андреас так и не вмешался. У Царя сил нет для того, чтобы с нами бодаться. Чего же переживать? Тем более что я слышал, будто аристократы Новгорода настроены сдать город нам при условии некоторых гарантий.

– Андреас не вмешался по осени. Но сейчас весна…

– И что? Он если и влезет, то на юге.

– Только мы чем дальше, тем сильнее влезаем в эту войну. Там, у Орешка, мы еще могли отступить. А здесь… Если честно, я не хочу брать эту крепость.

– Да что с тобой? Дружище! Ты сам не свой!

– Вместе с подкреплением мне передали и письма, что обещали наши друзья.

– И что же?

– Один из них присутствовал при штурме Антиохии. Укрепления там не в пример этим, – кивнул он в сторону Ладоги. – И Андреас выбил ворота. Взял с первого натиска баррикаду за ними. И… все это почти без потерь.

– Матерь Божья… – тихо буркнул визави и перекрестился.

– Вот и я не хочу сталкиваться с таким человеком. Сам понимаешь – без чародейства не обошлось. Его, кстати, короновали.

– Кого?

– Андреаса. Он теперь Император Римской империи Андреас I.

– Как это? – опешил собеседник.

– А вот так. И, судя по мнению наших друзей, он скоро двинется на север наводить порядок. Да не один. Хочешь с ним встретиться? Или ты думаешь, что Король Швеции не кинет нас тут подыхать в случае чего?

– Есть подозрения?

– Наш общий друг намекнул, что Густаву скоро станет не до нас. Что да как – не ведаю. Но сам понимаешь, весточка дурная. Даже если Андреас сам сюда не придет, то Царь сможет нас тут зажать и сморить голодом.

– Ты явно не выспался, дружище.

– Серьезно?

– Приступать к осаде пусть и не очень большой, но все же крепости с таким настроем – дурная мысль. Давай я займусь лагерем, а ты пойдешь в шатер и хорошенько отдохнешь. Ребятам не нужно видеть твоего кислого лица.

– Может, и так, – нехотя кивнул командующий шведской армии, – но ты все же подумай о том, как нам поступить. В случае если Андреас все-таки явится пред наши очи.

– У нас есть лодки и малые корабли, на которых мы сюда пришли.

– Всех они не вместят после прибытия подкрепления. Да и посмотри на эту реку. Если мы пройдем дальше, к Новгороду, то уйти так просто отсюда не получится. Здесь масса мест для засад. Да и местные, которых мы пощипали по твоему совету, очень злы. Не удивлюсь, если они постараются нас встретить на отходе…

* * *

Смоленская дорога.

Иван Шереметьев чувствовал себя побитой собакой.

Царь всю осень, зиму и часть весны готовил этот поход. И вот те раз – такая боль.

Выступив еще по замерзшей земле, Царь пытался упредить ляхов да литвинов. И осадить Смоленск до распутицы. Прямо в канун ее. Надеясь на то, что в самом городе войск не так много. Артиллерия же государева серьезна и может серьезно потрепать стены. А Сигизмунд, скованный распутицей, окажется неспособен быстро собрать войско.

Но, видно, завелся изменник…

Видно, кто-то о намерении том сообщил супостату…

Потому что маршевая колонна государева войска встретила на дороге недалеко от Смоленска швейцарскую баталию. Ту самую, что Сигизмунд II Август держал в найме. Она построилась так, чтобы по ширине как раз всю дорогу и занимала. И шла вперед, ощетинившись алебардами да пиками и укрывшись щитами да доброй броней.

Месте выбрано оказалось удачно.

Изгиб.

Холм.

Слева лес. Справа лес. Да с подтаявшим грунтом.

Сюрприз получался «замечательный».

Передовой полк ее заприметил, да было поздно.

Колонна шла нахрапом, стремясь смять и раздавить войско Государя Иоанна Васильевича. Легкая конница ничего не могла противопоставить этой кованой силе. Артиллерию не развернуть – на марше. Стрельцы же в этой давке не могли никак организоваться.

О да…

Давка вышла невероятная!

Помещики передового полка ринулись обратно и смешались с основной колонной. Породив толчею, в которую, твердо чеканя шаг, влетела колонна швейцарцев и начала рубить да колоть. Всех подряд. Не глядя.

И вот теперь разгромленное и полностью деморализованное войско брело к Москве. По распутице. А Царь, получивший в той битве ранение, был сер и мрачен.

Иван Шереметьев же смотрел на Иоанна Васильевича и хмурился. Он отчетливо помнил слова Андрея о проклятье. Это ведь надо? Подловили. И в общем-то небольшой отряд неприятеля сумел такого шороху навести.

А ведь у Царя имелось почти четыре тысячи стрельцов при пищалях. В том числе и старых, не только новобранцев. Одних их вполне хватило бы, чтобы добрым огнем эту колонну остановить. Да еще наряд сильный. Если бы тот развернулся – в лепешку бы размазал этих пешцев…

Иоанн Васильевич, видимо, думал о том же.

Вернувшаяся делегация все ему доложила. Чем вызвала очень странную реакцию. Про проклятье он тогда не подумал. Просто выдохнул с облегчением из-за того, что Андрей отказался. А вот сейчас, судя по всему, вспомнил. И не только он.

Ситуация складывалась как нельзя хуже.

К Новгороду продвигались шведы.

К Туле – крымчаки.

Царь же собрал в единый кулак все силы, до которых дотянулся. Только гарнизон Ладоги оголять не стал, Псков, что сидел в осаде с осени, да Тулу. В той хоть и велась активная подготовка стрельцов нового строя, но приближающиеся крымчаки выглядели не менее сокрушительной угрозой, нежели Сигизмунд. И Тула в этом плане смотрелась последней надеждой Москвы. Остальных же всех собрал из числа тех, кто мог выйти в поход. Оклад денежный за два года выдал. И поверстал людей, сколотив весьма великую рать – тысяч в двадцать. Хотя, конечно, кто их считал?..

И что теперь?

Сколько их сложило голову в той бойне?

Сколько их сгинет по распутице?

Боль и мрачность душевная. Вот что терзало Ивана Шереметьева, когда он, осознавая это, вспоминал разговор с Андреем. И тоска, помноженная на чувство бессилия и какого-то отчаяния, что ли…

* * *

Давлет-хан медленно выехал вперед.

Перед ним у противоположного берега небольшой речки стояли всадники местных детей Степи. В богатых доспехах и при добром вооружении. Причем единообразном…

Чуть впереди стоял с бунчуком Ахмет.

Его Хан помнил.

Смутно, но помнил.

– Ты заступил дорогу моему войску.

– Ты прав, Хан. Заступил, – кивнул Ахмет.

– Ты надеешься меня разбить?

– Нет. Мне приказано тебя задержать. Чтобы люди, служащие Белому Волку, успели укрыться за крепкими стенами. И ты не смог бы их угнать в полон.

– Мне нет дела до людей Белого Волка. Я иду к Москве.

– Твой путь лежит по землям Белого Волка. Мы оба знаем, во что они превратятся после прохода твоего войска. Когда же ты вернешься, то застанешь дома того, чьих людей обидел.

Хан скривился.

Слова Ахмета прозвучали очень неприятно, но резонно. Андрей действительно мог совершить набег на Крым и взять его столицу. После Азака, Антиохии и Константинополя у Давлет-хана не оставалось сомнений – этот чародей может взять любой город, каким бы крепким он ни был.

И хорошо, если он ограничится только разорением его столицы. Так-то он может и в Ор Капы засесть да «тепло» встретить войско на возврате. Отягощенное долгим походом и тяжелой добычей. Что станет катастрофой…

– Белый Волк занят, – наконец произнес Хан. – Ему не до этих людей.

Во всяком случае, Давлет-хан весь свой поход строил на этом допущении. Ожидая, что события вокруг Константинополя не позволят Андрею выступить в поход.

– Белый Волк уже поднимает стаю, чтобы навести порядок в этих землях.

– С чего ты это взял?

– Он супруге своей о том письмо прислал. И просил кое-что подготовить к его приходу.

Тишина.

Они оба молча глядели друг другу в глаза, прощупывая психологически.

– Почему ты служишь Белому Волку? – наконец после долгой паузы поинтересовался Давлет-хан.

– Потому что он Белый Волк.

– И все? Странный ответ.

– Великое небо ему явно благоволит, равно как и духи предков. Наших предков.

– Что ты несешь?!

– Помнишь, как он призвал духов воинов Чингисхана из древних курганов? И они откликнулись. И вышли. И подчинились. Почему?

– Это все глупости. Священники же порешили о том.

– Может, и глупости, – охотно кивнул Ахмет. – Но кое-кто из моих людей был там. И все видел. Это было страшно.

– Может быть, твои люди трусы?

– Они вышли против тебя, что имеет в несколько раз больше воинов. И ты смеешь называть их трусами?

Хан промолчал, но нахмурился.

– Я имел возможность жить рядом с Белым Волком. Наблюдать за ним. И так скажу – он не от мира сего. И ему подвластны такие вещи, о коих никто и не ведает. Я своими глазами видел, как он породил молнию. Молнию! Маленькую, но молнию. Или ты скажешь, что мои глаза врут мне?

Ахмет видел опыт с динамо-машиной. Но Андрей не стал вдаваться в подробности. И объяснил все предельно просто, сам того не ведая, какой шлейф последствий породил в головах у служащих ему степняков.

Хан же нахмурился еще сильнее.

Он видел – Ахмет не шутит и не врет.

И понимал – вторжение в земли Белого Волка дорого ему станет, поэтому лихорадочно соображал, пытаясь найти решение. Возвращаться ведь просто так – потеря авторитета, а его у Хана и так было не богато последнее время.

– Белый олк просил передать тебе, – все так же серьезно произнес Ахмет, – что заплатит по двадцать копеек за каждого человека или жинку, каковых ты доставишь ему из Литвы или Польши в Кафу. Где погрузишь на его корабли или корабли, служащие ему.

– Передал?

– Да. В письме жене написал. Твой поход был предсказуем.

Хан нервно улыбнулся.

Цена низкая, но сделка верная. Особенно если альтернативой будет полностью разоренный Крым.

– Белый Волк… – тихо произнес, выдохнув, сквозь зубы. – Он так далеко и так близок.

– Великий Хан вернулся, – все так же невозмутимо ответил Ахмет.

Давлет-хан кивнул, дернув щекой от едва сдерживаемого раздражения. И, попрощавшись, отвернул своего коня, направляя его на запад. В сложившейся ситуации синица в руках выглядела куда более предпочтительнее журавля в… хм… небе.

Глава 9

1560 год, 18 апреля, Константинополь

Андрей стоял в башне правосудия Императорского дворца и смотрел на пролив. Босфор. Для многих русских из XXI века он имел если не сакральное, то близкое к этому значение. Что-то вроде упущенной мечты или чего-то вроде этого. На форумах и различных публичных площадках регулярно всплывали диспуты о том, как было бы замечательно, если бы Российская империя или Союз сумели бы занять хотя бы этот пролив, не говоря уже о Дарданеллах.

О грезы!

Это ведь великий покой на Черном и Азовском морях, где можно было бы держать только легкие силы. И отсутствие в необходимости мощных приморских укреплений в ключевых местах. Да и флот как таковой для защиты Черного моря попросту становился больше не нужен. Достаточно по-настоящему мощных батарей в проливе. И все. На такой кинжальной дистанции даже в период гладкоствольных орудий проскочить чудо. А уж если поставить нарезные пушки – и подавно. Ну и так далее. Включая стабильный выход в Средиземное море со всеми вытекающими из этого экономическими последствиями…

И вот – Босфор в его руках.

Надолго ли? Неясно.

Но, глядя на его зеркальную гладь в этот безветренный день, хотелось думать о лучшем. Надеяться на него…

Вселенский Собор.

Он завершился.

Небо не упало на землю, а моря не вышли из берегов. Хотя Андрей и сам не верил, что получится нормально его провести. Да чего уж там. Он и собрать его не надеялся.

А тут все прошло в относительно рабочей обстановке.

Да, отдельные персонажи умудрились друг друга потаскать за бороду. Но в целом особых эксцессов не наблюдалось. Даже за бороды хватались больше для проформы, чем действительно пытаясь что-то кому-то доказать. Высшие же иерархи так и вообще вели себя весьма прилично. Добившись за это непродолжительное время очень многого. И, разъехавшись, оставили Андрея наедине с самим собой, а также повседневными проблемами… валом повседневных проблем…

В Константинополе шли ремонтно-восстановительные работы. Создавались городские склады с запасами продовольствия и воды на случай осады. Утверждалась пожарная служба, а корпус городской стражи упорно тренировался на плацу. В них вбивалась дисциплина и жесткий порядок.

Иными словами, дел хватало. Всяких. Но мыслями Андрей был далек от них всех. Текучка. Она иной раз недурно увлекала. Но все так же оставалась не более, чем текучкой. Это Император очень четко держал в голове, никогда не забывая.

С немалым трудом удалось навести шаткий порядок на Балканах и в Малой Азии. Дипломатическим путем. Через принятие вассальных присяг. Но Сенат пока он не утверждал, сформировав кое-как временное правительство. Чтобы по большому счету удержать лишь земли имперского домена во Фракии какое-то время, да и все.

Остальное – потом.

Не до того.

Самым опасным из вассалов оказалась Венеция. Демократический процесс там прошел в лучших традициях либерализма – с кровопусканием. Однако она приняла решение в пользу предложения Императора.

Старая Левантийская торговля ее стухла уже полвека как. Работорговля же, на которой держалась их нынешняя мощь, практически зачахла. С Руси да Кавказа рабов более практически не шло из-за деятельности Андрея вот уже пару лет. А африканские рабы ценности особой в Европе не обладали.

Посему лобби рабовладельцев, выступавших против Императора, ибо знали его взгляды на этот вопрос, оказалось попросту вырезано. Слишком уж оно непримиримо стояло на своем. Ну не все, конечно, погибли. Часть сбежали в ту же Геную. Но едва ли не в подштанниках, само собой, лишившись всего имущества…

Андрей ухмыльнулся, вспомнив об этом.

На текущий момент все его вассалы были в целом довольны. Ведь в их представлении Император строил классическое и, можно даже сказать, эталонное феодальное государство. Да, они все безоговорочно признавали действие имперских законов, которых еще не существовало. И полагали о том, что они в ближайшее время и не возникнут. Но это они так думали. Император же мыслил, решив свои текущие проблемы, заняться наведением порядка в этом пестром «дурдоме». И трансформировать формально феодальную структуру державы в фактически федеративную. С единой системой управления, сбора налогов, таможенного контроля и армией…

Вселенский Собор сумел наделать немало шума.

Не только самим фактом своего проведения, но и решениями, которые на нем приняли.

Ключевым, как считал сам Андрей, стало взаимное снятие анафемы между католиками и православными. Не объединение церкви. Нет. Просто примирение перед лицом общей угрозы. Да и то – со скрипом. С ОЧЕНЬ большим скрипом, потому что подвешивало в несколько неопределенном состоянии униатов. Но для Императора это было не так важно. Главное – формально католики и православные прекращали схизму, открывая новые возможности для сотрудничества. Для чего в Константинополе создавался постоянно действующий консультационный Совет, в который, кроме уже упомянутых конфессий, были включены и сунниты с шиитами да иудеями.

Но это для него было главным. Для священников же все обстояло совсем не так…

– Почему о Великий столь решительно возжелал бороться с протестантами? – как-то во время одной из бесед вне Собора поинтересовался аятолла у Императора.

– Потому что искренне вижу в них проявление Дьявола и не желаю, чтобы они стали на Земле доминирующей силой. – пожав плечами и слегка зевнув, пояснил Андрей.

– Проявление Дьявола? – удивился его визави.

– Вот скажи мне, знаток Законов. Каково наиболее емкое определение Шайтана в известных тебе учениях? С каким термином ты даже и спорить не станешь, приняв его сразу?

– Лжец. Отец Лжи. Это будет совершенно бесспорно, ибо искажение Истин Аллаха суть основное занятие его противника.

– Отлично. Я так же считаю. А теперь представь себе несколько крупных, сильных народов, которые душой и умом стали считать, что для спасения достаточно только веры. Без дел. Без усилий. Без доказательств. Чей приход станут приближать такие народы? А ведь они сумеют добиться очень многого! Это честный человек ограничен правдой. Лжец же может лгать все, что ему вздумается.

– Даджаля… – тихо произнес аятолла и скосился на главу ордена иезуитов, что также присутствовал при разговоре. – Они станут приближать приход Даджаля! Антихриста!

– Вот! – произнес Император, назидательно подняв палец…

К разговору подключился Игнатий де Лойола. И дело пошло намного бодрее. Что буквально через три дня породило неожиданную концепцию…

– Все мы согласны с тем, что приход Антихриста неизбежен, – говорил аятолла с трибуны Собора. – И с тем, что он поработит на какое-то время всех живущих на Земле, что станут славить его как Бога! Ложный это будет Бог, но люди, согнутые страхом и ослепленные ложью, не смогут противиться искушению!

Он сделал паузу чтобы глотнуть воды. И продолжил.

– Но может ли Даджаль явиться в мир, где для его прихода нет предпосылок? Где люди стараются жить по заветам людей Книги? Где добро творится во имя добра, а народы стараются быть людьми, не жаждущими лишь выгод мирских, но заботящимися о том, что они оставят после себя и с каким грузом предстанут перед Всевышним? Где не накопится, как лавина, масса подлецов и лгунов, достаточная для явления Антихриста – Отца Лжи? Почему я это говорю? Посмотрите на протестантов. Их учение лицемерно и порочно в сути своей, ибо оправдывает спасение милостью Господа. Просто так. Вне зависимости от дел и того, как человек прожил жизнь.

Аятолла вновь взял паузу. Перевел дыхание. Окинул взглядом слушателей и, заметив, что они заинтересованно и внимательно ему внемлют, продолжил со всем пылом и жаром душевным, на который только был способен:

– Истину вам говорю – при дальнейшем существовании их установится власть на Земле не от Бога. Власть, которая, дабы сохранить свое положение, станет хитрить, изворачиваться, лицемерить и открыто лгать. Отрицать очевидное и называть белое черным, а черное белым! Власть, которая поделит людей по признакам, нужным лишь ей, а не по делам их. И будет эта власть и страны, живущие ею, Большим Сатаной, погружающим народы во грех, убивающим несогласных и готовящим почву для прихода своего Господина – Антихриста. Цари же, короли и шахи этой власти могут и не быть слугами Иблиса прямо. Ибо не будет нужды в том! Но делами своими они будут славить только Отца Лжи, сеять ложь везде, где только можно, наслав туман на головы подданных! И долг каждого, кто не хочет потомкам своим участи такой, кто желает, чтобы откровение сие не сбылось, сдвинутое свободой волей человека, – искоренять тех, кто может стать ростками таких дел! И пусть Даджаль придет, ибо это предречено! Но придет он намного позже, и народы впадут в скверну по иным причинам!..

Концепция делегатам понравилась.

Где-то на идеологическом уровне. Где-то на практическом.

Главное – Собор ее принял.

Оформил.

И через нее фактически вывел протестантов не только за скобки христианства, но и вообще людей Книги. Более того – позволил квалифицировать как сатанистов, то есть тех людей, которые вольно или невольно выступают пособниками Отца Лжи.

Для XVI века концепция получилась довольно свежая. Во всяком случае, в таком формате она оформилась сама лишь во второй половине XX века в Иране. Под влиянием действия Великобритании и США. Но, подсказав идею и немного направив своих собеседников в нужное русло, Император сумел добиться желаемого результата здесь и сейчас.

Чем это грозило протестантам?

Сложно сказать. Но очевидно – ничем хорошим.

Впрочем, беседы в кулуарах Вселенского Собора велись не только духовные. Очень быстро и Папа, и Патриархи, и аятолла, и прочие поняли: Андрей, скорее всего, действительно побывал там, за кромкой. И очень стали любопытствовать по поводу разных вещей…

– А что же философский камень? – не унимался Пий IV. – Кто им владеет?

– Это метафора, – расплывшись в улыбке, ответил Андрей. – Настоящий философский камень есть у каждого из нас. И находится он вот здесь, – постучал он себя по черепу.

– И как это понимать?

– Человек был создан по образу и подобию Всевышнего. Но подобие не значит равенство. Мы с вами лишены изначального совершенства, но имеем способ его достигнуть. Через развитие и познание Вселенной, сотворенной Им, что действует по законам, установленным Им для всего сущего. Наш разум – вот истинный философский камень. И его настоящее назначение – найти дорогу в Рай через самосовершенствование. Разговоры же о превращении свинца в золото с помощью какого-то волшебного камешка не более чем нелепица.

– Так это невозможно?

– Почему? Возможно. Но у атома свинца ядро несколько тяжелее, чем у золота. Из-за чего для коррекции потребуется управляемая реакция распада для того, чтобы выбить несколько протонов… ну и откорректировать количество электронов на орбиталях. В ближайшие века это не осуществить. Да и потом будет дорого. Запредельно дорого и сложно. Золото таких усилий не стоит.

– У атома есть ядро? – удивился сидящий тут же Игнатий де Лойола. – Но атом же неделим!

– Так считал Демокрит. На самом деле это не так. Атом состоит из ядра и вращающихся вокруг него электронов. Само ядро состоит из протонов и нейтронов. А те, в свою очередь, из более элементарных частиц…

В общем, грузил он их иной раз по полной программе. Развлекаясь лекциями по КСЕ. Однажды, когда дело дошло до летоисчисления, он поведал им о том, что Земля – это шарик в некотором приближении, и ему 4,5 миллиарда лет. Вселенной же еще больше. А потом прочитал увлекательную лекцию по палеонтологии, насколько сам о ней хоть что-то помнил. В качестве любопытства в свое время смотрел ролики Упоротого Палеонтолога и прочий научно-популярный контент на тему. Ну и «отличился», поведав про вымирания, древних животных и так далее. Про странные кости вроде как из камня все из этих иерархов прекрасно знали. Теперь же узнали, откуда они взялись… Понятное дело – в камерной, не публичной обстановке, где им пришлось бы вступить с Андреем в спор…

А еще он раз за разом апеллировал к тому, что человек не совершенен. И кем бы он там ни вдохновлялся, способен отразить мир весьма убого, однобоко и примитивно. В том числе и потому, что мыслит на том или ином языке, на котором может попросту не существовать слов для правильного выражения идей откровения. Не говоря уже об упрощении, вызванном другими причинами.

Это все иерархам было слушать неприятно. Но возражать они не стремились. Да и зачем? Их просто сжигали любопытство и жажда заглянуть хоть немного за кромку. Что там? Как там? Андрей же постоянно уводил тему в сторону. И иной раз даже опыты показывал им по физике или химии, вызывающие немалое удивление. Но выводов не следовало. Ибо слова Императора в этих кулуарных, камерных встречах слишком сильно диссонировали с теми знаниями о мире, которыми его собеседники владели. И им требовалось время, чтобы осознать и осмыслить все те тезисы, что им озвучили.

Андрею же было сложно.

Очень сложно.

В первую очередь, конечно, сохранять спокойствие, объясняя совершенно обычные и очевидные для него вещи в понятном для собеседников ключе. Все-таки кругозор и уровень образования в XVI веке даже у самых продвинутых людей был не очень высок. И они многого из самых элементарных вопросов того же естествознания попросту не знали. А местами его слова вызывали даже резкое, жесткое и последовательное отторжение. Но Император не стремился войти с ними в системные противоречия, то есть не пытался отрицать религию или как-то уничижать ее значимость. Он просто не видел в этом никакого практического смысла. В сложившейся ситуации намного разумнее было стремиться к некой гармонизации нарождающейся науки с религией. Чтобы они впустую не ломали копья, а занимались каждый своим делом.

Но терпение…

Один Бог видит, чего ему стоили эти беседы. Ежедневные практически. То один, то второй, то третий. Тем более что приличная часть этих богословов являлись заодно и послами, как, например, тот же аятолла. Что накладывало определенный отпечаток…