Текст книги "Сын Петра. Том 2. Комбинация"

Глава 8

1699 год, сентябрь, 2. Москва

После разговора с патриархом Петр вышел сам не свой. Практически со сломавшимся миром и системой координат.

Всю свою юность и молодость проводя в Немецкой слободе, он проникался уважением к западноевропейской культуре. Не потому, что она так ему нравилась сама по себе. Нет. Просто Петр видел в ней отражение успеха западных стран. Их верфей и мануфактур. Их флотов, армий, каменных домов и многого иного.

Он воспринимал это все неразрывным целым, даже не пытаясь вычленять отдельно полезные компоненты. Нет. Петр стремился забрать все это единым комплексом. Под ключ, так сказать. В какой-то мере бездумно, но крайне упорно и очень энергично.

В оригинальной истории он сумел создать современный флот, и современную армию, и провести первую индустриализацию, и создать российскую научную базу. А также механизмы воспроизводства для всего этого дела. Чем предотвратил на том этапе превращение России в колонию. Но…

Он просто копировал.

Без применения к ландшафту. Без фильтрации. Без попытки осмысления.

Петр брал все, что есть, и внедрял, из-за чего породил фундаментальную проблему, идущую красной нитью через всю последующую историю России. Следствием его формата реформ образованный класс разошелся с остальным населением державы в разные углы ринга. По сути, сформировались две России, живущие каждая в своем измерении.

Одна – часть современной ей Европы.

Другая же находилась под сильнейшим влиянием турецкой и персидской культур, которые насаждались в Московской Руси с последней четверти XV века…

Это были два мира.

Два враждующих мира.

Потому как образованный класс, состоящий из дворянства и нарождающейся интеллигенции, противопоставлял себя остальной России. Ругал ее. Порицал. Высмеивал. Презирал. Стыдился. И всячески эксплуатировал, воспринимая туземцами, дикарями. Ему отвечали тем же, цепляясь все крепче за, казалось бы, совершенно не нужные традиции, также заимствованные несколько раньше из иного лагеря… выдавая их за исконные русские ценности в противовес пустым и чуждым европейским.

1917 год ничего, по сути, не изменил.

Скорее даже усугубил ситуацию. Потому что внутри одной державы теперь жили не две, а три враждующие промеж себя России. Ибо партийная номенклатура и ассоциированные с ней люди не относились ни к образованному классу, ни к остальному населению. Из-за чего получился «любовный треугольник» с, по сути, неразрешимыми противоречиями.

Алексей отчетливо понимал: Петр – молодец.

Просто умница.

Без него бы Россия к середине XVIII века, край – к началу XIX, стала бы такой же зависимой от Европы колонией, как Индия или Африка. Либо вовсе прекратила бы свое существование, оказавшись разделенной между великими державами и всякого рода «шакалами».

Но это – с одной стороны. А с другой – его бездумное копирование привело к фундаментальным проблемам, последствия которых ощущались даже в XXI веке. Не было в мире ни одной державы, в которой бы ее собственная интеллигенция так ненавидела и презирала свою страну. Что «органично дополнило» катастрофу поместной реформы, отбросившей Россию на столетия в прошлое похлеще любого степного завоевания…

При этом Петр Алексеевич желал своей державе только добра. Но иначе не мог. Такова была его психика. Увлекаясь идеей, он пытался внедрить ее в России как есть. Целиком. Без правки и осмысления. С бешеной энергией и страстью продвигая и насаждая. Подражая лучшим. В попытке повторить за ними. Стать такими, как они.

А тут такое дело…

Патриарх фактически указал ему на сына как на источник куда более успешных идей. Идей из будущего. Которые еще только предстояло придумать человечеству. И будучи, несмотря на некоторые свои специфические особенности, человеком неглупым, царь задумался.

Это все шутка?

Обман?

Ведь то, что произошло с сыном, – чудо. И оно произошло в лоне церкви. И… в общем, это выглядело крайне подозрительно. Ведь такая легенда играла на руку патриарху.

Или Адриан не соврал?

Однако если он сказал правду, то отчего же сам не пытается воспользоваться этими знаниями? Ведь убедить царя в том, что сын одержим, не было сложно. И, получив его в свои руки, в монастыре каком-нибудь можно было пытаться вытащить всякие знания о будущем…

Так или иначе, но Петр сразу не побежал разговаривать с сыном. А стал наблюдать за ним, выискивая то, на что указывал патриарх. И пытаясь вспомнить все то, что Алексей говорил ранее.

Наблюдал.

Думал.

Однако начать разговор не решался. Просто не был уверен в том, что все так, как Владыко ему и рассказал, опасаясь выпустить джина из бутылки. Ведь если эти слова вырвутся на свободу…

Параллельно Петр Алексеевич внимательно наблюдал за патриархом, чтобы понять – кто еще, кроме Адриана, может о том знать. И… у него откровенно чесались руки «решить вопрос» с теми, кто мог бы проболтаться. Останавливало только то, что патриарх вряд ли сам занимался этим расследованием и почти наверняка сохранились определенные записи. Разом все не изъять и не заткнуть…

Вот и тянулось все.

Вот и нервничал царь, не зная, как реагировать на деятельность царевича, не понимая – соврал патриарх или сказал правду.

Вот и изматывал Петр Ромодановского расспросами об Алексее и Адриане, пытаясь понять – что это за игра и куда его пытаются втянуть. А главное – зачем?

Дело решил случай.

Простой случай…

Алексей вошел к отцу, который возился с бумагами, чего он обычно делать не любил, но приходилось по крайней мере часть корреспонденции разбирать лично.

– Что-то случилось?

– Получилось! – воскликнул царевич радостно.

– Что получилось? – удивился царь.

– Я в мае сговорился со Львом Кирилловичем о том, чтобы он кое-что опробовал у себя на заводе. И у него получилось!

– Что же у него там получилось?

– Печь для быстрого передела чугуна в доброе железо. Теперь можно будет бо́льшую часть чугуна в него переделывать быстро, много и дешево.

– Погоди, – поднял руку царь. – Я правильно тебя понимаю? Ты в мае предложил Льву Кирилловичу новый способ переделки чугуна в железо. Быстрый и дешевый. Удуманный тобой. И он заработал?

– Да. Вот и письмо, – протянул листок царевич.

Царь принял его. Развернул. И начал читать.

Сын же фоном продолжал пояснять.

– В этом деле пока, правда, масса сложностей. И не каждый чугун можно переделать. Но опыты продолжаются. Я ему отписал, чтобы попробовал с футеровкой поиграть. Подобрать подходящую. Но и без этого Лев Кириллович уже заложил разом полсотни таких печей. А мне обещана десятая доля от всего произведенного в них железа. В металле или монетой. Ты говорил, что кирасы и шлемы – слишком большая нагрузка для казны. Вот я и хочу пустить свою долю в то, чтобы хотя бы лучшие полки оказались добрым образом снаряженные.

Петр молча дочитал письмо.

Отложил его.

И посмотрел на сына.

– Что-то не так? – спросил Алексей, для которого такое поведение отца выглядело странным.

– Сынок, зачем тебе это?

– Как зачем? Чтобы хотя бы старые полки одеть в доспехи.

– В Европе так не делают.

– Я слышал, что сие от жадности и глупости проистекает. Но мы же не Европа. Мы же лучше.

– Ты же понимаешь, что это звучит неубедительно?

– А что ты хочешь услышать? Ты же и без меня знаешь, что кираса и шлем много укрепляют солдата. Его становится сложнее поразить багинетом ли, шпагой ли, пикой ли и прочим. Существенно сложнее. Я могу понять – дорого. Но я нашел деньги. Почему же это звучит неубедительно? Ты не хочешь усилить самых преданных тебе людей?

Петр промолчал.

– Если я делаю что-то не так, то так и скажи, – нахмурившись, произнес Алексей.

Петр снова промолчал, смотря на сына задумчиво.

– Ну хорошо, – с раздражением выдавил из себя царевич.

Выдохнул сквозь зубы не то с шипением, не то со свистом каким-то.

Развернулся и пошел прочь. Не прощаясь. В кой-то веки он едва сдерживался от того, чтобы обложить матами царя. Что, очевидно, ничего хорошим бы не закончилось. Сдерживать иной раз порывы взрывные этого тела было сложно. Вот и сейчас его аж трясло всего. Прошлый Алексей явно не страдал сдержанностью. И даже обновленная личность не сильно помогала.

– Я все знаю, – тихо произнес Петр, когда Алексей уже взялся за ручку двери.

– Что все?! – с нескрываемым раздражением выкрикнул царевич.

Остановился.

Закрыл глаза.

И сделал несколько вдохов-выдохов.

– Я все знаю, – повторил царь.

– Хочешь, чтобы я покаялся в том, что ем мясо по ночам в пост? – не поворачиваясь, спросил Алексей.

– При чем тут это? – опешил Петр.

– Однажды один шутник разослал по столице европейской державы письма с одной строчкой: «Все вскрылось». Анонимно. Влиятельным людям. А потом с друзьями-приятелями веселился, глядя на то, как эти самые уважаемые люди разбегаются кто куда, словно тараканы из-под веника.

Петр несколько раз моргнул.

А потом хрюкнул, не сдержавшись, и засмеялся.

– Это я к чему. Ты скажи, что не так. Откуда я знаю, что тебе наплели и зачем?

– Я знаю, что тебе известно будущее.

– Будущее? – излишне нервно переспросил сын, поворачиваясь.

– Да. Будущее. Владыко сказал, что ты один из тех немногих, что прикоснулся к неведомому и видел грядущее.

– Владыко? – еще сильнее растерялся Алексей.

Причем это было отчетливо видно. Не скрыть. Пусть и ненадолго. Всего на несколько секунд он изменился в лице. Но царю хватило. Он успел заметить эту растерянность и даже какие-то нотки страха. Впрочем, почти сразу они ушли. Сын взял себя в руки. Это оказалось для царя лучшим доказательством.

– Да. Владыко.

– Интересные у него глупости в голове бродят.

– Это не глупости.

– Серьезно?

– Владыко сказал, что там, в Успенском соборе, было явлено чудо. Что Всевышний приоткрыл перед тобой грядущее. Оттого ты и повзрослел разумом.

– Хорошо, – нервно вздохнул Алексей, явно не готовый к такому разговору. – И почему же он так решил?

– Ты, бывает, оговариваешься, говоря о грядущем, так, словно оно уже случилось.

– Ой… ну язык заплетается, – отмахнулся сын.

А сам лихорадочно соображал, выдумывая линию поведения. Он как-то не предполагал, что его так легко раскусят. – Ты еще начни сказывать, что я одержим каким-то духом или дьявольскими силами.

– Это уже проверили.

– Что?! – опешил уже царевич.

– Над тобой провели тайно обряд изгнания одержимости.

– Скажи на милость… экие заботливые… – покачал головой Алексей. – И когда успели? А вдруг по недоразумению они бы из меня душу вынули? Как бы потом оправдывались? Дескать, преставился ради спасения души?

– Это безопасно.

– Я слышал, не каждый человек переживает эту безопасную процедуру. М-да… ну что за люди?

– Ответь – это правда?

– Так ты из-за этого к моим предложениям дурно относишься?

– Ответь, – повторил Петр.

– Ответить что?

– Ты знаешь грядущее?

– Если тебе кто-то скажет, что знает грядущее, – плюнь ему в лицо, – фыркнул Алексей. – Однажды один правитель, которого доставали всякого рода предсказатели и иные шарлатаны, приказал казнить тех из них, кто станет рваться к нему на прием. Ибо если бы они могли предсказать будущее, то не сунулись бы сами в петлю.

– Опять отшучиваешься?

– Сколько раз уже объявляли о конце света? Наступил хоть раз? Насколько мне известно, единственный способ познать конец света – это зажмуриться в темном чулане. Чтобы ни лучика тебе в глаза не проникало и даже не просвечивало веки.

– И все же. Что там в Успенском соборе ты увидел?

Алексей промолчал.

– Ответь, – с нажимом произнес Петр, вставая и нависая над сыном.

– Ты думаешь, что я испугаюсь и начну лепетать?

– Я думаю, что тебе пора уже открыться.

– Во все времена наказывали только за одно преступление – за то, что ты попался. И отягчающим вину обстоятельством было то, что ты признался.

– Ты попался. Ты выдал себя. Теперь я должен понять – могу ли я тебе доверять или лучше удалить в монастырь от греха подальше.

– Вот даже как…

– Да. Так. Решать тебе.

– Будущего никто знать не может. Оно еще не произошло. А потому в наших руках сделать его таким, какое оно нам нужно. Да, остается фактор случайности. Те самые кубики из игры. Но…

– Ты опять уходишь от ответа. Что ты там увидел? Что тебя так изменило?

Алексей поджал губы. Сжал кулаки. Насупился.

Но… через пару секунд расслабился и, отвернувшись, подошел к камину. На улице шел дождь. Который уже день. Было сыро и прохладно.

– Сейчас бы выпить…

– Налить?

– Не хочу здоровье портить. Не каждой страсти стоит потакать.

С этими словами царевич сел в кресло, уставившись на огонь. Это был один из первых каминов, сооруженный на скорую руку для Петра. Осенью крепко протапливать не требовалось. А вот так – почему нет? Смотреть на открытый огонь к тому же довольно приятно.

Царь, чуть помедлив, подсел рядом. И, вытянув ноги, стал их прогревать в теплом воздухе у камина. Пошел запах. Нет. Не горелого. А просто сохнущих чулок, которые носил взрослый мужчина.

Оба молчали.

– Что это было?

– Сон. Просто сон, после которого у меня сильно и долго болела голова.

– И ты его хорошо помнишь?

– Нет. Отдельные фрагменты. Словно вспышки – то тут, то там. Но так часто со снами бывает. Мы редко их можем вспомнить.

– Ты в этом сне видел будущее?

– Я не знаю, что я видел. Но иной раз прикоснусь к какому-то предмету или займусь каким-то делом – и всплывают воспоминания. Словно бы я что-то узнаю́. Словно бы я это уже знаю. Было ли это будущее? Возможно. Но точного ответа на этот вопрос нет.

– Ты поэтому про конницу так упорствуешь?

– Да.

– Ясно, – глухо произнес Петр.

Помолчали.

Царь переваривал услышанные слова, которые, по сути, подтвердили то, что говорил ему патриарх. Алексей же продолжал лихорадочно думать над тем, как выкрутиться из этой ситуации.

– Я слышал про учебу при печной мануфактуре, – нарушив тишину сказал царь. – Одобряю. Дело доброе. Но зачем ты им даришь книгу?

– Это должно подталкивать их стараться. Книга – хороший, дорогой подарок.

– А почему именно Евангелие?

– А что еще Адриан за свой счет печатать стал бы? – усмехнулся Алексей. – Я предлагал учебники простые делать. Но он отказался. Дескать, денег нет.

– А что за учебники?

– Я с Леонтием Филипповичем сделал ныне учебник по основам арифметики. Новой. Доброй. С арабским счетом и максимально простыми да доходчивыми разъяснениями, а также упражнениями для закрепления.

– Это которому я дал фамилию Магницкий? Знаю такого, – кивнул Петр. – Дельный человек.

– Кроме того, мыслю сделать азбуку. Сие учебник для начинающих – с картинками на каждую букву. Чтобы глянул, и объяснять не надо, как она читается, – первая в слове. И небольшое пособие для самого простого, начального чтения. И эти книги хочу издавать максимально дешевыми и большими тиражами. Чтобы они вошли в каждый дом. Сначала в Москве, потом по остальным городам. А далее и в село. Но это совсем далекое будущее. Едва ли мои внуки такое увидят.

– Так многим оно зачем? Не станут же покупать.

– Верно, не станут. Многим оно без надобности. Но есть способ. С одной стороны, надобно газет и журналов больше издавать. Разных. И поставить читальные избы, где с ними, пусть и не самыми свежими, можно будет ознакомиться. Возможно, еще с книгами какими. А с другой стороны, чтобы появилось рвение, потребуется налог ввести по городам. На безграмотность. Допустим, десять копеек в год за неумение читать, писать и считать арабской цифирью. Это с простых обывателей. С купцов же, дворян и прочих, конечно, больше.

Снова помолчали.

– Чтобы делать доспехи, мало одного железа дельного, – вновь после долгой паузы сказал Петр. – Я видел, как их делают. Нужно много добрых мастеров. У нас их нет. Старые, что еще отцу моему служили, умерли в большинстве. А новых не обучали, ибо без надобности было. Уже лет тридцать как.

– Я все придумал.

– В смысле?

– Я придумал, как обойти эту беду. Главное ведь что? Чтобы кирасы сели на бедра. Остальное можно ремнями подогнать. Для этого сначала нужно обмерить всех солдат в четырех старых солдатских полках. Чтобы обобщить их размеры и выделить три-четыре варианта роста, а также три-четыре обхвата. Что даст от девяти до шестнадцати стандартных кирас типового размера. Их можно обозначать двумя цифрами, первая – рост, вторая – обхват.

– И что это даст?

– Кроме упрощения снабжения?

– Снабжение снабжением, но разве это упростит их изготовление?

– Я сейчас как раз работаю над этим. Провожу опыты по пластической деформации металла. И вижу такой способ… Металл, что из новой печи достают, можно прокатывать на валках в небольшие листы. Потом сделать вручную каждую из кирас определенного образца. А с них уже форму для отливки чугунной формы под каждую половинку. Полученные отливки же использовать так. Нижнюю кладем на пресс. Сверху хорошо отожженный лист, тот самый, что получили на валках. Потом вторую часть формы. И быстро закручивать винт пресса. До упора. Возможно, потребуются промежуточные формы, чтобы листы не разрывало. Но опыты мои показывают – это должно работать. На выходе будут самым простым образом получатся заготовки для кирас. И мастерам придется вручную им только края загнуть, дырки под ремни пробить и так, чуть поправить по мелочи. Для этого особой квалификации не нужно.

– Они же будут железными. Слабыми.

– Я пообщался с мастерами и провел опыты. Если такую заготовку помещать в железный ящик с углем, без доступа воздуха, и прогревать несколько часов, то ее потом даже закаливать можно. Не бог весть что, конечно, но для защиты от багинета, штыка, рапиры или там сабли вполне достаточно. А может, и пулю али картечь на излете остановить. Тут проверять нужно. Но главное – если вложиться и поставить эти прессы, изготовив формы и все должным образом устроив, особой нужды во множестве добрых мастеров не будет. А самих кирас окажется много и по очень сходной цене. Мы их даже в Европу сможем продавать или еще куда.

– Шлемы ты собираешься делать так же?

– Да. Какие именно, я тебе уже показывал. И да, их тоже можно будет делать много, дешево и быстро. В том числе для поставок в Европу.

– Вряд ли там кто-то ими заинтересуется… – покачал головой царь.

– Но попробовать-то мы можем, – пожал плечами царевич. – В конце концов, совсем не обязательно их использовать в пехоте. Кирасирам они тоже пригодились бы. Тем более по цене вдвое или даже втрое дешевле, чем у местных мастеров.

Царь на него скосился.

Помолчал.

– Это все тоже из твоего сна?

– Отчасти.

– Почему же?

– Это упрощение того, что я видел. Под наши возможности.

– Хм… упрощение?

– Да. На самом деле далеко не все, что я делаю, связано с тем сном. Я ведь не непогрешимый и не всеведущий. Просто иногда приходят определенные подсказки. И нужно иной раз поломать голову над тем, как их применить.

– А… хм… вся эта история со шведами. Она ведь тоже как-то связана с твоим сном? Ты ведь не просто так вцепился в эту войну, не давая ее начать.

– Разбиты и бегут войска! Но встали насмерть три полка. Дан выбор: жить в позоре впредь или умереть! Ликуют воины короля. Разбита армия царя. Но кровью окропят снега Нарвы три полка…[17]17
  Здесь Алексей по памяти цитирует слова из песни «Гвардия Петр» от Radio Tapok.


[Закрыть]

Петр напряженно уставился на сына.

– А потом война на двадцать один год, по итогам которой Россия получила выход к Балтике, но утратила все завоевания на юге и до трети населения, доведенного поборами и голодом до отчаяния…

Петр нервно дернул подбородком.

– И если бы Карл XII не распылялся, то и этой победы бы не было, – закончил мысль Алексей.

– Это было в твоем… сне?

– Это было. Причем очень ярко, сочно и отчетливо. Но будущее… оно в наших руках. И любые предсказания, пусть даже самые точные, это всего лишь один из путей. Мы сами можем сделать то будущее, которое нам нужно…

Петр молча кивнул, принимая ответ.

Алексей встал.

Прошел несколько шагов. И, обернувшись, спросил:

– Так мне писать Льву Кирилловичу про прокат и доспехи?

– Пиши…

Добравшись до резиденции Натальи Кирилловны, Алексей с трудом сдержался от того, чтобы выпить. Очень хотелось. Аж руки потряхивало. Этот неприятный разговор был очень не к месту. Но… он случился. И теперь с ним нужно было как-то жить.

Зашла Арина.

– Что-то свежее есть? Если нет, я бы хотел полежать в тишине.

– Начали появляться разговоры о провале походов на Крым. Про Василия Голицына начали поминать. И о том, сколько людей впустую сгинуло.

– Долго они…

– Кто они?

– Османы. Я ожидал, что они начнут много раньше наводить тень на плетень.

– Мне что-то нужно делать?

– Да. Запускай второй пакет слухов.

– О том, что Людовик XIV – король Иерусалима, а в Константинополе султана кормят тушеными ежиками, ибо денег у него только на них хватает?

– Да. Эти. И остальные.

– Все сделаю, – кивнула Арина и, развернувшись, стала удаляться, но…

– И вот еще что, – произнес Алексей.

– Слушаю.

– Что у тебя с Герасимом?

– Он мне предложение сделал. Но я отказала.

– Отчего же?

– Мне нравится моя жизнь. Свобода. Служба тебе. А, выйдя замуж, я всего этого лишусь.

– А мужа и детей тебе разве не хочется?

– У меня еще десяток братьев и сестер.

– Понимаю. Но я спрашивал о другом. О естестве. Оно тебя не тревожит? Ты одна. Без мужчины. Не тяжело?

– Я… я нахожу утешение, – чуть помявшись, ответила Арина. – И семьи покамест не желаю.

– Воля твоя. Но гляди за тем, чтобы твое утешение не стало твоей бедой…