Текст книги "Сын Петра. Том 7. Поступь Империи"

Глава 7

1714, сентябрь, 5. Под Рязанью – Охотск – Москва

Пшеница с золотыми тяжелыми колосьями шла вдаль, словно море, зажатое между «рифами» лесопосадок. Она слегка колебалась от небольшого ветерка и создавала какую-то удивительную иллюзию или фьорда, или залива, или еще чего-то такого. Во всяком случае, Климу Дмитричу так казалось.

Председатель медленно катился на двуколке, объезжая посевы колхоза. И тихонько напевал себе под нос:

– По полям, по полям пьяный трактор едет к нам… тьфу ты, прости господи, синий…

Очень уж голова гудела после минувшей ночи. Ведь зарекался оставаться на ночевку у кума, зарекался… А все равно – туда же. Словно какой-то черт его за ногу тащил.

И тут – чу! – заметил дымы. Черные.

Свернул на развилке и через несколько минут заметил, как из-за лесопосадки выехал паровой комбайн. Один из первых. Здоровенная такая фыркающая и поскрипывающая да немного гудящая хреновина. Их колхоз был в этом плане экспериментальной площадкой. Одной из пяти на всю Россию, в которые направили по два комбайна и четыре трактора. Ну и механизаторов с подмастерьями, чтобы все это починять.

Знал ведь.

Знал.

И все равно удивился, не привыкнув к диковинной технике. Все ж таки черный дым на полях слишком пугает любого агрария. Особенно в период, когда зерновые созрели и подсохли, и в любой момент может случиться пожар.

Большой такой, на здоровенных колесах, паровой комбайн был весьма неповоротлив и медлителен, но рабочую скорость он выдерживал и вон какой зев жатки имел. Он один мог с лихвой заменить несколько конных аналогов, да еще и молотил колосья на ходу.

Следом выкатился трактор с колесным прицепом.

Тоже паровой.

Вот они в две трубы и дымили, работая на угле. Его перед началом уборки привезли откуда-то из-под Москвы. Там по прошлому году началась разработка не только торфа, но и бурого угля для местных нужд. Так что и колхозу немного перепало, хоть он и находился в стороне.

– Клим Дмитрич! – радостно воскликнул Дементий, подъехавший к нему на лошадке. Тот самый жизнерадостный и не по годам упитанный механизатор села, один из первых на всю Россию. – Приехал посмотреть?

– Да нет. Я же объезжать поля отправился. Заночевал в Селезневке у кума. Случайно вас встретил. Значит, решились?

– А чего не решиться-то? Матвей Семеныч сказал – пора, мы и пошли, – помянул он агронома.

– Это первое поле?

– Первое.

– Ох и тревожно… – покачал головой председатель. – А ну как все испортите?

– Так, если и испортим, велика ли беда?

– Урожай же загубите!

– Клим Дмитрич, – хохотнул Дементий, – так на то колхоз и выбран экспериментальной площадкой, чтобы все проверить. А все убытки, ежели они будут, из казны возместят.

– Но урожай-то не вернем.

– Проверить-то где-то надо, – развел руками механизатор. – Не сумневайся – справимся. Ежели в этот раз напортачим, то доработаем механизмы, и на будущий год все будет в лучшем виде.

Председатель что-то еще хотел сказать, но отвлекся. Комбайн достиг поля. Остановился. И начал готовиться.

Вокруг него забегал комбайнер. Тоже редкость великая. Так-то людей, умеющих работать с конными жатками, уже обучили в знатном количестве. А вот таких – для комбайнов – еще было очень мало. Что-то покрутил. Где-то какие-то рычаги подергал. Залез внутрь, запустив привод шнека подачи зерна. И махнул трактористу.

Тот подкатил поближе.

Встал параллельно, выдвинувшись чуть вперед.

Небольшая пауза.

И комбайнер дал ход, включая жатку. Секунда – и тронулся трактор, идущий параллельным курсом.

Клим Дмитрич как-то сжался и прищурился, глядя как здоровенная махина наезжает на зрелую ниву. Секунда. Другая. И комбайн вгрызся в посев, начав его бодро скашивать, затягивая куда-то внутрь.

Еще несколько секунд, и сзади посыпалась солома. Достаточно кучно и бойко.

– А зерно? – нервно спросил председатель, видя, что из трубы ничего не сыплется.

– Не спеши! – назидательно поднял палец вверх Дементий.

И верно.

Минуты через две, когда комбайн проехал почти четверть поля, посыпалось зерно. Бодро так. Словно желтоватая водица, ежели издалека смотреть.

– Отчего так?

– А вот так, – развел руками механизатор. – Там короб внутри стоит. Его на четверть часа молотьбы хватит. И комбайнер может включать по усмотрению своему сброс. Вот – проверяет. Сейчас должен выключить.

Так и произошло.

Раз – и все прекратилось.

Доехали до края поля. Повернули. Перекинули трубу подачи со шнеком на другую сторону. И снова тронулись…

Клим Дмитрич смотрел да охал и ахал. Переживал. А как эти машины удалились проходов на десять от края поля – полез проверять чистоту работы. «Бороды» там искать, нескошенные то есть участки. Просыпанные зерна. Браки молотьбы. И так далее.

Огрехи были. Их даже выискивать особо не потребовалось. Но умеренно.

– Столько зерна впустую, – покачал он головой.

– А сколько собрали? Видишь? Прицеп уже полон. Вон сейчас второй трактор подгонит. Сколько на лошадях за это время бы собрали урожая?

– Потерь было бы меньше.

– Меньше? – усмехнулся механизатор. – Ежели перестоит хлеб, разве меньше? Зерно-то осыпается. Тут все быстро надобно делать.

– Да, бывает, – нехотя согласился Клим Дмитрич. – Но ежели всем навалиться…

– Один комбайн это поле уберет до обеда. А после – еще одно. Спокойно и без спешки. Сколько бы убирали конными жатками? А если дождь? А если град? А если еще какая беда? Про уборку руками и не говорю.

– Неужто он нам нужен всего на несколько дней в году?

– А отчего нет? В остальное время он еды не просит. Зато, когда надо, выехал и быстро все собрал.

Так и пререкались.

Не сильно, впрочем.

– А вообще… Клим Дмитрич, чего ты бурчишь-то? – улыбнулся Дементий. – Мог бы ты еще двадцать лет назад о чем-то подобном помыслить? Ты же, как и я, из крестьян.

– Так-то да… – как-то нараспев ответил председатель.

Село действительно изменилось.

Эти относительно небольшие агропредприятия – колхозы – стремительно развивались, и продовольствия стало сильно больше за счет более совершенной агротехники, новых культур и прочего. И жизнь стала сытнее. А вкупе с системой государевых складов – еще и с голодом почти поборолись. Но главное – крепостных не осталось. Вообще. Ни одного. Клим Дмитрич еще по осени прошлого года прочитал в газете – кончились.

Сначала после бунта стрельцов в 1698 году царь наказал за попустительство церковь, забрав и угодья великие ее, и всех монастырских крестьян. Обратил оных в государственных – считай, вольных. Да, ежели кто посеял что по весне, то до сбора урожай – сиди на месте и трудись, особливо ежели ряд какой заключил. И лишь после страды уходи куда пожелаешь. А ежели по весне ничего не сажал, то и спроса никакого – каждый что вольная птица.

Потом же стал переводить помещиков на денежный оклад, кормовой да вещевой. Отчего буквально за десять лет в России не осталось ни одного помещика и поместного крепостного. Ну и наконец дожал к 1713 году крупных землевладельцев, вынудив и их освободить своих крестьян.

Да – не всех с землей.

Да – не всех на добрых условиях.

Но тем, кто желал, помогал переезжать на свободные земли. А там хочешь – сам живи, а хочешь – поступай на работу в колхозы, которых становилось все больше и больше. А можно и в артель какую податься или еще куда. Полная свобода действий.

Слуги и батраки, конечно, остались. Куда без них? Но все на вольном найме. Подневольных более не имелось.

Не всем, конечно, такое было по нутру. Особенно из числа высшей аристократии, но царь как-то это уладил. Точнее, царевич. Среди простого люда упорно ходили слухи, что это не Петр Алексеевич делал, а сынок его, Алексей Петрович. И будто бы его князья да бояре боялись как огня. Хотя Клим Дмитрич в то не верил. Как же сыну-то поперек отца идти? А значит, что? Правильно – и царь за то стоит. Алексей Петрович же лишь помогает ему в том.

– Да… – снова произнес председатель.

– А на зерно это просыпанное плюнь. Оно того стоит. Да и немного его… – добродушно подвел итог Дементий.

* * *

Бывший градоначальник Москвы мерно покачивался в вагоне. Первом вагоне в этих краях. Пассажирском. Его сюда привезли, чтобы работников возить из Охотска к разработке бурого угля. Все остальные вагоны в этом составе были грузовые.

Да и состав был один.

Всего один.

Он подъезжал на станцию.

Паровой экскаватор нагружал его добытым углем. Подчищали пути, чтобы уголь на рельсах не лежал. И он отправлялся обратно. Не так быстро, конечно, как хотелось бы. Но каждые два дня состав прибывал к Охотску и там разгружался. Борт отваливали и высыпали навалом. А потом трактором растаскивали.

Ну и по новой.

– Десять верст[8]8
  10 верст – это 25,4 км. Дистанция приблизительная.


[Закрыть]… Каких-то десять верст пути. А сколько они нам пота стоили… – тихо произнес бывший градоначальник Москвы.

– И сколько его еще пролить придется, – грустно произнес ехавший с ним инженер.

– Думаешь, каждый год ремонтировать?

– А как же? Места-то тут какие?

– А может, обойдется?

– Да кто его знает? Только месяц как запустили.

– Участок, что по прошлому году проложили, пока цел.

– Так-то да… – пожал плечами инженер. – Но ты сам видел, как порой тут дома́ корежит. И не только дома́.

– Корежит, да… – покивал воевода Охотска. – Слушай, а отчего?

– Оттаивает земля, а потом замерзает. Она же неглубоко оттаивает. Земля там сыростью напитывается. Вот по зиме ее и вспучивает.

– А ежели… как это… столбы вбивать?

– Какие столбы? Сваи?

– Да. Вот под пути их вбивать. Или лучше каменные. Чтобы они стояли на той земле, что не оттаивает? А поверх уже шпалы с рельсами класть. Слышал я, что так на плотинах сделали.

– Там-то да… – Инженер задумался. – Но там… хм…

– Что там?

– Дорога-то малая, короткая совсем. Там можно хоть все бетоном залить.

– А может, и нам?

– Откуда же нам столько бетона взять?

– Я в журнале читал, что от Москвы такую дорогу тянут к Нижнему Тагилу. Плитами ее бетонными выкладывают. А тут нам надо-то всего десять верст. Государь, чай, не откажет. Польза же великая.

– Здесь так не выйдет. Плиты толще потребуются. И на столбы укладывать балки надобно будет, чтобы распределить нагрузку… – задумчиво произнес инженер. – Сильно дороже будет.

– Всяко же лучше, чем каждый год ремонтировать. Мы, правда, не начали еще, но ежели начнем – беда.

– Черт его знает, – почесал затылок его собеседник. – Это прям очень сильно дороже. Пойдет государь на это али нет – не ясно. Тут посчитать нужно. Крепко посчитать…

– Так посчитай. Напиши. А хочешь, я напишу, приложив свое письмо?

– Не понимаю я тебя, Прохор Ильич. Ты же на будущий год в Москву поедешь. Ссылка твоя на исходе. Зачем тебе сие?

– Сам не знаю, – грустно улыбнулся воевода. – Прикипел я к этим местам. Там была жизнь. Но другая. Возня какая-то. А тут вон, считай, всем миром стараемся. По-другому многое видится.

– Так и оставайся тут.

– Там семья…

– Не хочешь, значит?

– Хочу, но…

– Алексей Петрович как-то мне сказал, что тот, кто хочет, ищет пути и способы, а кто не хочет – оправдания, – усмехнулся инженер.

Воевода нахмурился.

Промолчал, хотя было думал что-то ответить. Да только что? Он ведь действительно искал оправдания.

Всю оставшуюся дорогу молчали. Благо, было недалеко. Эти десять верст они проехали за час. Но так до самого вечера воевода и поглядывал хмуро на инженера. Тот это замечал, отвечая лишь вежливой, чуть насмешливой улыбкой. Словно бы дразня. А воевода никак не мог разобраться в своих чувствах.

Как какой-то инженер сумел его так зацепить? Ведь действительно стыдно стало. Словно бежит он отсюда. Словно бросает их. И на душе у него становилось так тошно от всех этих мыслей…

* * *

Царевич медленно прохаживался в большом ангаре вокруг новой поделки своего братца Кирилла. Тот, увлекшись делом, продолжал развивать конструкцию парового трактора, воплощая ее в разных формах.

Стандартный маленький огнетрубный котел, склепанный из толстых железных листов со сменными трубками. Он комбинировался с топкой под твердое топливо или жидкое с простенькими грубыми форсунками под нефть или даже мазут. Это выступало базой. Серийно выпускаемой базой. Ну а дальше – полет фантазии.

Изначально сделали гусеничный трактор. Медленный и совершенно неспособный разгоняться быстрее пары верст в час[9]9
  2 версты в час – это примерно 5 км/ч.


[Закрыть], но очень полезный на разработках, стройках и так далее. Ибо в силу особенностей паровой машины обладал удивительно высокой тяговитостью.

Потом Кирилл на его базе сделал несколько упрощенный и облегченный колесный вариант. Тот бегал уже побыстрее и тащил поменьше, но также оказался крайне востребованным. Далее, опираясь на эти наработки, сделал паровой каток и комбайн, собрав в последнем на одной подвижной платформе имеющиеся наработки. И вот теперь Алексей наслаждался видом парового автомобиля.

Если быть точным – скорее автобусом.

Единая несущая рама. Три пары колес, причем расположенные несколько необычно. Первая – поворотная, спереди. Вторая – сразу за кабиной, чтобы снять часть нагрузки с передних. Третья – в самом конце. Из-за чего поворачивал он медленно и с довольно большим радиусом, но… но… но… это был именно автобус.

Вон сзади мини-вагончик с сиденьями, окошками и прочим.

А главное – скорость.

Этот драндулет мог вполне уверенно держать скорость порядка десяти верст в час полный запас хода, если ехать по шоссированной дороге. Отчего был особенно удобным в разъездах. Пусть и большой, но все одно – более резвый, чем конные упряжки. Те-то такие скорости больше пары часов поддерживать не могли – лошади уставали. Особенно если карету защищать от покушений. Здесь же целый бронированный передвижной офис можно разместить. Или передвижную мини-казарму на взвод лейб-кирасир…

В Коломне для выпуска всего этого богатства даже маленький заводик поставили. По сути, большую мастерскую, которая в среднем выпускала по пять гусеничных тракторов, пятнадцать колесных, один каток. И по одному комбайну раз в квартал. Пока. Но его развивали, расширяли. И Кирилл там был главным инженером с удивительно громкой репутацией, выходящей уже далеко за пределы России.

– Сколько их сможешь делать? – наконец царевич спросил у брата.

– Если снимешь с плана три колесных трактора – по паре в месяц. Это ведь, считай, их увеличенная вариация.

– А если не снимать?

– По одному в квартал, наверное… – почесал затылок Кирилл.

– Эх… штучный товар…

– А как ты хочешь? Штучный. Мы же все вручную собираем. И людей нет.

– Я хотел бы, чтобы их выпуск шел на десятки, а лучше сотни машин в месяц. И тракторов, и вот таких автобусов. Ты даже не представляешь, как бы это подстегнуло развитие страны.

– Отчего не представляю? – улыбнулся Кирилл. – Я хоть с головой в механизмах погряз, но все ж изредка оглядываюсь по сторонам. Да и люди сюда едут. Поглазеть. Глазки-то как у иных горят! Ух!

– Ладно. Пойдем в кабинет. Подумаем над тем, как увеличить выпуск, – произнес царевич, уверенно зашагав на выход.

– Как что надо? Людей в первую очередь умелых… – начал на ходу тараторить Кирилл…

Глава 8

1714, октябрь, 28. Керчь – Молдавия – Москва

Керчь…

Старый город. Древний.

За последние полтора десятилетия он расцвел и преобразился невероятно. Мощная крепость, окруженная системой башенных фортов и прикрытая с моря двумя могучими овальными, казалась неприступной. Городская застройка обновилась и радовала глаз ровными рядами черепицы. В порту стояли корабли. Много кораблей. Да не на рейде, а у массивных каменных причалов. Набережная. Пляж. А в стороне шло строительство церкви – большой, высокой и красивой. На горе. Да и вообще весь вид этой местности навязчиво говорил, нет, прямо-таки вопил о поистине колоссальных деньгах, вложенных сюда.

Меншиков стоял на балконе своего дворца и улыбался, осматривая окрестности. Да, у него больше не оставалось ни наследников, ни возможности их завести. Но он как-то переборол в себе уныние и решил остаться в истории кем-то значимым. Кем-то узнаваемым. И старался оставить после себя нечто грандиозное.

Чуть в стороне начали строить мост на ту сторону пролива.

Здоровенный.

С массивными каменными быками и большими пролетами, перекрытыми железными фермами. И не абы какой, а разводной, чтобы корабли с высокими мачтами могли проходить дальше – в Азовское море. Долго. Дорого. Но у него к рукам после Бремен-Фердена прилипло СТОЛЬКО денег, что герцог Мекленбурга этого и не замечал…

– Александр Данилович, – произнес почти бесшумно вошедший слуга, – они пришли.

Его появление было настолько внезапным, что герцог даже невольно вздрогнул. Скосился на него. Выдавил из себя улыбку и ответил:

– Хорошо. Зови.

Где-то через минуту зашла депутация черкесов. Все подтянутые. Жилистые. Строгие, серьезные лица. Аккуратно подстриженные бороды, седые в основном. Сюда явились, конечно, не аксакалы, но весьма уважаемые в их среде люди. Специально выбранные для переговоров. Хотя парочка явно были в немалых годах. Однако горделивую выправку держали даже они.

– Проходите. Присаживайтесь, – сказал Меншиков. И направился к своему месту, постукивая деревянным протезом о красивую плитку пола. Изящную. Просто удивительную. Ему ее из Ирана по случаю привезли. Да и вообще дворец отделывали именно иранские мастера, что сказалось на убранстве, вызывая немалый диссонанс из-за сочетания с архитектурой, вполне обычной для Европы.

Черкесы пришли не просто так.

Алексей уже который год активно подтягивал их к разным выгодным проектам. Когда воевал с османами, именно черкесы наравне с казаками составляли костяк экипажей пиратских кораблей, выпущенных русским правительством. Каперских, если быть точным. Заработали на этом очень приличные деньги. Ведь правительство России выкупало их «улов». Тот, что им самим был не нужен. Так-то часть тканей и прочего они забрали домой.

Потом была война со шведами. И опять подтянули черкесов, которые вместе с союзными татарами выводили местное население из Ливонии. Со всем скарбом и движимым имуществом. Вдумчиво и тщательно. До такой степени, что уже через год в Ливонии вне городских стен найти человека было очень сложно.

И опять они хорошо заработали.

Очень хорошо.

Дальше вот так массово их никуда больше не приглашали, но с ними постоянно работали. И постоянно вербовали на всякие дела у, так сказать, дальних берегов. За хорошие деньги их набирали в отряды охранения всяких торговых факторий и прочее. Так что жить можно было. И неплохо жить.

Кроме того, царевич в общении с черкесами непрерывно подчеркивал: его род по матери – из них. А начальник его охраны и особо приближенный к нему человек – грозный Герасим – был женат на весьма родовитой черкешенке. Более того – в среде лейб-кирасир на 500 бойцов 62 были именно выходцами из черкесов.

И торговлю нормальную вели.

И вообще… работали. Спокойно, вдумчиво, рационально. Как и со многими другими малыми народами вроде калмыков, башкир и так далее. В том числе и в плане миссионерской деятельности. Там же был своего рода бардак в этом плане. Крещеные еще в период господства Византии, они сохраняли во многом свои традиционные обычаи с небольшим налетом христианства. А позже к этому налету добавились и элементы ислама. Так что старейшины вполне благодушно отнеслись к осторожному миссионерству. Особенно на фоне возросшего уровня жизни.

Вот по совокупности причин черкесы и дозрели. И пришли договариваться о переходе в подданство.

Предварительно.

К старшему чину государеву в этих краях – к Меншикову.

А тот и рад стараться.

Ведь если все срастется, то в памяти потомков он останется как человек, который привел большую область в подданство России. Интересную и полезную. И он прекрасно знал – остальные народы Северного Кавказа очень пристально смотрели на то, что происходит. Так что в перспективе вся серая зона от границ России до Кавказского хребта может добровольно перейти в подданство.

Придется попотеть, договариваясь.

Но почему нет?

Жажда оставить свой след в истории горела в герцоге особенно ярко. И толкала на дела, которыми бы в былые годы он пренебрег. Семье-то и наследникам от такого вряд ли стало бы сильно ладно. Теперь же мир поменялся. В первую очередь его собственный…

* * *

Австрийский разъезд на рысях продвигался вперед, прощупывая округу. По слухам, где-то тут, недалеко, должен находиться крупный отряд молдаван. И командование опасалось внезапного его появления на флангах или, упаси боже, в тылах. Крупные силы болгар австрийцы зажали у Дуная и теперь боялись ненужных осложнений. Вот и отправили разъезды вглубь.

Небольшой холм.

Мгновение.

И из-за него показались карабинеры. Русские карабинеры. Которые с ходу стали разворачиваться в боевой порядок.

Командир австрийского разъезда даже толком сообразить не успел и разобраться в ситуации. Вон – пятьсот шагов. И перед ним какие-то всадники, явно враждебно настроенные. Притом немного. Во всяком случае, не больше их самих или сопоставимо. Да, форма издали похожа на русскую. Но мало ли. Может, те поставили ее, или местные для устрашения пошили. Ну и вообще командир уже привык к тому, что местные при достаточно решительной атаке бегут, не имея должной выучки с дисциплиной.

Несколько коротких команд.

И австрийские драгуны ринулись в бой. Тем более что карабинеры не стали разгоняться для сшибки, а вроде как замешкались.

Секунда.

Вторая.

Третья.

Расстояние стремительно сокращалось.

Двести шагов.

И тут карабинеры открыли огонь из своих карабинов.

Казалось бы, очень далеко. Но результат…

Командир драгун аж опешил. То слева, то справа от него падали люди. Его люди. Как это было возможно? С ТАКОЙ дистанции!

И как же часто, как же много русские стреляли.

Быстро.

Слишком быстро.

Невероятно быстро.

Всего каких-то десять секунд спустя от разъезда в почти сотню человек не осталось и двух третей. Да и те, кто находился в седле, частью оказались ранены.

Карабинеры же, расстреляв барабаны своих нарезных карабинов, выхватили палаши и ринулись в атаку. Аккурат на совершенно деморализованных австрийцев. Сверкая на солнце не только сталью клинков, но и шлемов с легкими полукирасами.

Свалки не получилось.

Драгуны развернулись как один и дали стрекача. Причем командир внезапно для себя оказался лидером этого отступления.

Началось преследование.

Немного. Всего версту. Да и сильно не налегали, так, скорее прогоняли.

И тут за очередным поворотом вся эта кавалькада выскочила на полк улан. Самый обыкновенный. Человек в пятьсот. Который был выдвинут для прикрытия этого фланга.

Их командир сориентировался почти мгновенно и, видя бедственное положение своих, стал строить бойцов для атаки. Карабинеры же остановились. Подхватили карабины и принялись их перезаряжать.

Курок на полувзвод.

Скобу от себя.

Стопор повернуть за ушки до щелчка и выдвинуть.

Раз.

И барабан легко выскочил на ладонь.

Его закинули в подсумок. Взяли оттуда снаряженный. Поставили на место. Задвинули стопор, выступавший осью. Закрутили его. И потянули скобу на себя, приводя оружие в боевую готовность.

Уланы тем временем двинулись вперед.

Поначалу шагом.

Затем, пропустив своих драгун, перешли на легкую рысь, стараясь при всем этом сохранить равнение.

Двести шагов.

И вновь русские открыли огонь из своих карабинов. Куда более губительный, чем прежде, из-за большей плотности неприятеля. Промахнуться было сложнее.

Быстро отстрелялись, немало деморализовав улан и сбив их темп, но палашей не выхватывали. Вместо них потянулись за револьверами.

Отправленный сюда экспедиционный корпус был вооружен всем самым лучшим. Вся армия еще не перевооружилась даже близко. А эти, выступая своеобразной витриной России, оказались «упакованы» по полной программе, ради чего выгребли все подчистую.

Так вот.

Выхватили они револьверы и дали ходу, отвернув назад, и пришпорили коней. Натурально как в той знаменитой песне про восставшее еврейское казачество. Сделали при этом по паре выстрелов наобум в улан, когда те слишком приблизились. Но те окончательно сбились с атаки, рассеялись и особо не усердствовали в преследовании. Слишком уж жестко и неприятно по ним приложились из нарезных карабинов. Да и, положа руку на сердце, догнать карабинеров не могли – слишком уж хороший у них оказался конский состав.

Русские же, оторвавшись где-то на четыреста шагов, остановились и принялись снова свои «бабахи» перезаряжать. Быстро так. Ловко. Раз-раз – и готово. А потом, к пущему удивлению австрийцев, они пошли на них в атаку. Сблизились на рысях. Остановились шагах в двухстах. И вновь начали стрелять, только уже без спешки и суеты. Стараясь выцеливать улан.

Те отреагировали ожидаемо – сорвались и поскакали на обидчиков. Но карабинеры опять отвернули и, пришпорив коней, «откатились». Хороших таких коней. Отличных, можно сказать. Для австрийских улан – непостижимая роскошь.

Снова оторвались.

Снова перезарядились.

И снова пошли в атаку с карабинами в руках.

И тут уланы дрогнули, просто психологически не выдержав весьма существенных потерь и всей этой ситуации, безусловно дурной. И их можно было понять, ведь за несколько минут боя им из пятисот человек больше сотни условно ссадили с коней. И все парировать это не было технически возможно…

Вот и начали отступать.

Энергично.

Вслед за драгунами, наблюдавшими издалека за действом и давшими ход первыми.

У австрийских командиров все происходящее просто в голове не укладывалось. Один эскадрон русских сумел сначала их разогнать, а потом и с уланами подраться. И не только вышел победителем из схватки, но и вообще без потерь.

Это было странно.

Это было страшно.

Даже ужасно. Они ведь осознали, что, судя по выучке, вооружению и качеству конского состава, перед ними не переодетые местные, а регулярные войска России. Той самой, про которую уже с войны за Испанское наследство ходят слухи один дурнее другого. А уж после того, как она практически самолично разгромила и осман, и поляков, и подавно…

Впрочем, карабинеры не стали преследовать австрийцев слишком долго. Только так – немного, из вежливости. Как там сложится – неясно. А у них особо и стрелять нечем. Практически весь их стандартный боекомплект из четырех барабанов улетел. Теперь оставалось только садиться где-нибудь в тихой, спокойной обстановке и снаряжать стреляные барабаны…

– Русские? – хмуро переспросил генерал.

– Так точно. Эскадрон русских карабинеров.

– Всего эскадрон?! И вы с ним не справились?!

– У них новое оружие и отличные лошади. Их не догнать, и они много и метко стреляют. У нас огромные потери. Люди подавлены.

– Что за оружие? – еще сильнее нахмурился генерал.

– Мы не знаем. Но оно может сделать пять выстрелов очень быстро. Потом перезарядка. Достаточно быстрая. И снова могут стрелять. Судя по дальности и точности огня – оружие нарезное.

– Русские да еще с новым скорострельным нарезным оружием… Этого нам еще не хватало.

– К ним надо выслать людей на переговоры, – заметил его адъютант.

– Это еще зачем?

– Уверен, что это все просто недоразумение. Мы с Россией не воюем. И если из-за этой неприятности начнется война, император нас сурово покарает.

– Неприятности?! – вспылил командир улан. – Да только у меня полторы сотни убитыми и ранеными!

– Уверяю вас, если Россия вступит в войну, убитых и раненых будет намного больше, – холодно произнес адъютант.

Генерал что-то хотел ответить, но сдержался. Парень был из очень влиятельного рода и просто при нем проходил – как бы это мягче выразиться – практику. Порох нюхал издалека. Но еще полгода назад он находился в Вене и крутился на самом верху. Да и сейчас его родственники взяли корпус под свою опеку и помогали весьма существенно, так что игнорировать его слова, тем более в таком деле, было чревато…

* * *

В это же самое время недалеко от Москвы происходило маленькое чудо, на которое пришли поглазеть очень многие. Не полгорода, конечно, но тысяч десять здесь точно собралось. Включая гостей столицы из самых разных мест и стран. Вон в удалении стояли за ограждением из сотрудников полиции.

Совсем юный паренек выдохнул и, подпалив фитили, рычажком опустил кожух спиртовой горелки. Так, чтобы ветер на них не дул прямо, а воздух забирался снизу, усиливая тягу и интенсивность огня.

Большой купол тряпичного шара колыхался над ним, пугая и завораживая одновременно. Шелковая ткань. С ней нужно было обходиться очень осторожно, так как огня она боялась чрезвычайно. Именно поэтому первичный надув делали не горелкой, а специальной печкой вроде походной, только хитрее и крупнее. Боковые трубы булерьяна сверху сводились в одну с помощью насадки. А на нее уже надевали кожух для подачи горячего воздуха в шар.

Надували долго. Во всяком случае, для Саньки это время тянулось целую вечность.

Сначала ничего не происходило, но потом ткань стала легонько колебаться. Вспухать. Приподниматься. Печка, как воздушный насос, работала терпимо. Доработанная, разумеется. С большой интенсивностью горения и множеством труб, причем удлиненных снизу насадками так, чтобы забирали именно холодный воздух, игнорируя его прогрев у самой печи.

Наконец шар оторвался от земли под всеобщее ликование толпы.

Еще, в сущности, ничего не произошло, а они вон как взревели.

Продули его еще немного.

И теперь наступил черед паренька.

Минуту ничего не происходило. Две.

Наконец корзина, в которой Санька сидел, покачнулась. Еще раз. Еще. И оторвалась от земли. А дядька Федот отпустил стопор, позволив барабану с веревкой разматываться. Той, что воздушный шар был привязан к тяжелому фургону, чтобы ветром куда не снесло.

Десять минут.

Пятнадцать.

И корзину дернуло, а подъем прекратился. Вся длина веревки в шестьдесят саженей[10]10
  60 саженей – это примерно 152,4 м. На этой высоте до горизонта около 50 км.


[Закрыть] оказалась выбрана.

Снизу доносились крики.

Рев.

Ликование.

Санька же туда не смотрел. Он наслаждался видом, который перед ним открылся. Вся Москва и ее окрестности были как на ладони. Да и расположенный неподалеку Воробьевский дворец оказался ниже. Немного, но ниже…

– Славная штука вышла, – произнес глава Генштаба Яков Федорович Долгоруков. – Это же теперь, ежели у корпуса будет такая, он как далеко сможет обозревать округу?

– На неполных два дня пути обычным маршем, – произнес Алексей.

– И что, походные вышки теперь не нужны? Что же с ними делать? Зачем мы их столько сделали?

– Как не нужны? – удивился Алексей Алексеевич Головин, выступавший главой военной разведки. – Ты видел, сколько его готовить к запуску?

– Так с него вон как далеко видно. Вышки-то зачем?

– А если враг спрятался? В лесу там или еще где? А если туман? А если с шаром что станет? Нет. Вышки походные очень нужны. Да и как ты что разглядишь на таком расстоянии? Даже в зрительную трубу – мелкота одна.

– Ну если так… – пожал плечами Долгоруков.

– Именно так. Я бы на корпус по два таких шара ставил. Чтобы постоянно один в воздухе висел. Или даже три. В дополнение к уже имеющимся командам вышек. Слышал, как Талалаев с Цин воюет? Только этими вышками и спасается. Они же на него постоянные засады устраивают по лесам да оврагам. Как что заприметит – сразу разъезд высылает проверить.