Текст книги "Сын Петра. Том 7. Поступь Империи"

– А шар, думаешь, ему не помог бы?

– Помог. Сильно бы помог. Но не позволил бы все засады обнаружить.

– А как с этим наблюдателем общаться? – чуть помедлив, поинтересовался Долгоруков?

– Флажками. Или в футлярах скидывать записки. Но, я думаю, лучше флажками. Или выдать ему фонарь со шторками. Пускай двоичным кодом передает сообщения и так же их принимает, – выдал заготовку царевич.

– А та беспроводная связь, о которой ты, Алексей Петрович, сказывал, она тут не пригодится?

– Нет. Увы. Ее и нет пока, а когда будет – здоровая получится, тяжелая. Опыты пока идут неплохие. Обнадеживающие. Но надежной связи добиться не удается. Впрочем, даже если все сложится, то меньше чем на два фургона все оборудование не погрузить. И ставить его… побыстрее, да. Там только вышку собирать да поднимать с антенной муторно. Остальное как есть, с колес можно будет по задумке использовать. Однако полчаса минимум.

– Так, может, к шару антенну и цеплять? Его подняли и ее заодно, – подал идею Голицын.

– Надо проверить. Сегодня же отпишу, чтобы посмотрели: получится или нет.

– А дальность у той связи какая выходит?

– А бог его знает. По идее и на двадцать, и на сорок верст можно передавать. И на сто. Да хоть на другой конец земного шара. Но на практике все не так-то и просто. Увы…

– Сейчас сколько?

– Пять верст.

– Мало…

– Очень мало. Но там с механизмом пока беда. Одну проблему решим – две новые вылезает. Поначалу, казалось, все очень просто. Но… – развел руками царевич.

Глава 9

1714, ноябрь, 17. Новгород – Москва – Париж – Вена

Поезд медленно подкатывался к Новгороду, фыркая парами.

Как там было в песне? В семь сорок он приходит? Нет. Тут не сложилось. Замешкался из-за мелкой поломки и явился в девять утра. Впрочем, это мало на что повлияло. Трафик-то пока был небольшой. Разве что встречающие лишние полтора часа простояли в ожидании.

Многочисленные встречающие.

Все ж таки не каждый день и не каждый даже год в твой город прибывает агитационный поезд, забитый под завязку деятелями искусства. Писатели, поэты, художники и прочие.

И сюда еще не все влезли.

Для Новгорода такое нашествие выглядело натуральным потрясением. О нем ведь объявили заранее. Готовились.

Ничего особенного не планировалось.

Все просто и банально.

Встречи с жителями и беседы, беседы, беседы. Местами выступления. Ну и само собой, определенного толка культпросвет, в рамках которого дарили книг с подписями авторов и прочие плоды творчества.

Все за счет казны.

Так что каждая подаренная и подписанная в рамках мероприятий книга или картина оплачивалась как проданная. По прейскуранту. Посему старались, воспринимая это все в формате дополнительного источника дохода. Ну и славы. Как в здешних местах о них узнали бы? Несмотря на все усилия царевича, основная культурная жизнь пока кипела в столице. Вот и организовывал он выезды.

А в планах были намечены визиты московского театра с гастролями, цирка и прочих увеселительных заведений. По определенному графику. Но это – с будущего года. Еще не успели подготовиться на местах.

Для местных жителей, которые были в изрядной степени придавлены серостью трудовых будней, такие визиты воспринимались как праздник. Как что-то яркое и необычное.

И они шли.

Большим потоком шли на встречи.

Даже из удаленных населенных пунктов, кто мог, приезжали.

Алексей не выдумывал в этом плане ничего нового. Просто попытался реализовать старую, прекрасно себя зарекомендовавшую советскую практику, не только расширяя таким образом внутренний рынок для продукции деятелей искусства, но и повышая связность державы. Все ж таки каждый уголок жил своей жизнью. И было очень важно как-то этих всех людей переплести в единое культурное пространство.

Небыстро.

Непросто.

Но с большими делами всегда так. Заодно можно будет набрать дополнительных материалов на персон, отсеивая слишком невменяемых. Даже жертвуя в этом плане отдельными талантами. В конце концов, стране требовались не отдельные шедевры никому не понятных и склочных творцов, а просто много крепкой, добротной книги, хороших картин, скульптур и прочих поделок. И лучшее в данном случае выступало врагом хорошего. Тем более что он отлично понимал, насколько сильно все расшатывают проблемные люди. В сущности, ведь даже один потерявший берега деятель искусство может легко отравить весь коллектив своими настроениями. Не говоря уже о его творчестве, которое «внезапно» могло оказаться с антироссийскими или еще какими разрушительными… хм… нотками.

Не всем такой подход приходился по душе. Но Алексей Петрович на подобные вещи плевал. В конце концов, он свои дела старался вести честно. А тут что было? Правильно.

Казна платила.

Казна и музыку заказывала…

Впрочем, за, так сказать, «свободным» творчеством тоже шел пригляд. От греха подальше. Чтобы «наши западные партнеры» в их обыкновении не стали финансово заинтересовывать отдельных персон в какой-нибудь деструктивной деятельности. Миндальничать в таких делах царевич также не собирался.

В широком смысле это не было цензурой.

Никто не корпел над книгами, вычеркивая лишнее. Нет.

Просто… хм… дружеский пригляд. С вызовом на разъяснительные беседы, если где-то что-то начинало приобретать нехороший аромат. И началом разработки особо непонятливых персон. Ведь первейшее и законнейшее право любого государства – это право на защиту…

* * *

В это время в Москве Алексей сидел в своем дворце, в спальне на предпоследнем этаже, и читал книгу, развалившись в удобном кресле. Несмотря на загруженность, он старался не забывать про самообразование и читал. Хотя бы час-два перед сном.

Сегодня он взял «Записки о Галльской войне» на латыни, которой царевич овладел на достаточном уровне как для относительно свободного общения, так и для чтения книг, лишенных сильной витиеватости. Давно хотел именно это произведение изучить. Еще в прошлой жизни. Да только руки не доходили.

Тишина.

Покой.

Свежий ночной воздух с легкой ноткой прохлады.

Достаточно яркая электрическая лампа над плечом в полированном отражателе освещала неплохо книгу и не вынуждала ломать глаза. Их пока выпускали штучно для внутренних нужд самого Алексея и опытов. Слишком уж муторно и ресурс крошечный. Но он себе в таком удобстве не отказывал и сразу же применил, как появилась возможность.

В смежной комнате приводила себя в порядок супруга. Просторная ванная, способная вместить с десяток человек. Душевая кабина. Умывальник. Ватерклозет. Биде. Ну и какие-то шкафчики с принадлежностями, полотенцами и прочим. По тем временам, может, и не самый пышный санузел, но, без всякого сомнения, наиболее оснащенный в мире и комфортный.

Наконец открылась дверь.

Алексей скосился на звук и невольно улыбнулся.

В дверном проеме стояла его супруга. Во всеоружии.

Волосы уложены просто и со вкусом. Немного украшений на обнаженном теле. И все. А ее пластика движений, когда она медленно пошла к нему, завораживала так, что царевич невольно сглотнул. Немедленно отложив книгу, он встал. И из его головы вылетели все пустые мысли, оставив только те, что сейчас требовались.

Он был весьма немолод душой. Но Серафима умела распалить не только тело, но и всю его сущность. Да и выглядела так, что дух захватывало, даже несмотря на двух рожденных ему детей. Особенно в таких вот приватных обстоятельствах, где молодая женщина раскрывалась по полной программе. Все-таки гаремное воспитание давало ей невероятные, просто сногсшибательные бонусы. Без которых их супружеская жизнь вряд ли наполнялась бы такими яркими, страстными моментами…

* * *

Небо над Парижем было свинцово-черным. Громыхала гроза. Да и лило как из ведра.

Мужчина сидел мрачный возле камина и пил вино.

Рядом с ним на столике лежали два заряженных пистолетов. Он последние несколько недель с ними не расставался.

После того как русские демонстративно сожгли Кольбера, наступило некоторое затишье, из-за чего многие причастные к проказам в России и особенно покушениям на высокопоставленных лиц расслабились. А зря, очень зря…

Он скосился на листки, лежащие беспорядочно на столе. Имена. Имена. Много имен. Они все были исписаны – считай, без чистого места. И почти все перечеркнуто… почти все. В верхнем листке оставалось чистым только одно имя – его.

– Еще вина? – спросила молоденькая служанка. Хорошенькая, он ее за это себе в свое время и взял, но сейчас она не вызывала в нем никаких эмоций.

Сначала стали пропадать рядовые исполнители. Не все. Отнюдь не все. Только те, которые так или иначе оказались причастны к делам в России и Мекленбурге.

Исчезали они чисто.

Аккуратно.

Ни одного свидетельства.

Словно корова языком слизывала.

Вот вчера видели, а сегодня уже нет. И следов взлома в жилище нет.

Он тогда напрягся.

Когда же стали исчезать кураторы этих бойцов, он попытался отрезать ниточки, ведущие к нему. Но не успел.

Пытался.

Спешил.

Но не только он один испугался происходящего. Многие его подчиненные попытались скрыться. Может, кто-то и выжил. Кто знает? Если хорошо схоронился. Однако попытка обрезать ниточки явно не удалась. Не так давно пошли пропажи особо приближенных людей.

Тех, кем он жертвовать не мог.

Тех, на ком базировались его могущество и влияние. Его положение правой руки Кольбера, а теперь и Дюбуа…

И вот они все кончились.

Или попрятались, забившись куда под камень, или погибли – тут ведь не узнать. А то, что русские лейб-егеря убивают причастных к покушениям на царевича и герцога, он не сомневался. В Речи Посполитой они уже ясно продемонстрировали свои подходы и методы.

– Жанна! Вина! – крикнул он, когда допил красную жидкость и с раздражением уставился на дно бокала.

Послышались шаги.

Другие.

Это была не Жанна.

Мужчина резко обернулся, пытаясь схватить пистолет, но замер в нерешительности. Перед ним стояли несколько человек. На первый взгляд обычная одежда, неприметная. Только на головах какие-то вязаные чулки с прорезями для глаз и рта, а на руках тонкие кожаные перчатки. И что еще хуже – какое-то огнестрельное оружие. У всех. В этой полутьме плохо освещенного помещения было толком не разглядеть. Да и не требовалось. Даже будь у них простые пистолеты – он погиб бы быстрее, чем схватил хотя бы один из своих стволов.

– Что вам нужно?

Молчание.

– Кто вы такие?

– Ты знаешь, – ответила выступившая из тени Жанна с какой-то странной усмешкой.

– Что? Я не понимаю! Это розыгрыш какой-то?

– Спасибо за список, – кивнула она на стол. – Мы боялись кого-то упустить.

– Жанна… – опешил мужчина.

– Ты сам себя выдал. И их всех тоже, – вежливо улыбнулась она. – У тебя есть последнее желание? Алексей Петрович просил нас быть вежливыми. По возможности.

Он нервно сглотнул.

– Я… вы… я хочу жить.

– Исключено.

– Я… я заплачу!

– Тебе не хватит денег, – улыбнулась молодая женщина.

– Я отработаю!

– Не интересует. Все?

– Нет! Нет! – воскликнул мужчина, ринулся к пистолету и тут же прозвучал выстрел. – А-а-а-а! – закричал он, баюкая простреленную кисть.

Жанна же молча сделала несколько непонятных жестов. И бойцы, ловко подхватив это человека, поволокли на кухню. Он пытался кричать, но пара коротких, жестких ударов куда-то в район живота заставили его заткнуться, лишь сдавленно постанывая.

Зашли.

Кухарки и поварята сидели в дальнем углу связанные, с кляпами во рту и повязками на глазах. Как, впрочем, и все слуги в доме.

Человека подтащили к ведру с помоями. Ловко перевернули и погрузили головой в эти отходы…

Когда тело перестало дергаться, бойцы сделали контроль. И быстро удалились. Все. А с ними и Жанна. Бывшему сподвижнику Кольбера, организовавшему массу диверсий против России, наступил конец. А перед тем всем его подчиненным, вовлеченным в эти дела…

* * *

– Думаете, уже все кончено? – тихо спросил Филипп, герцог Орлеанский, с некой опаской поглядывая на страшные молнии за окном.

– Если и нет, то этой ночью, – произнес Дюбуа.

– Может быть, нам стоило вмешаться?

– И как вы себе это представляете? – грустно улыбнулся министр иностранных дел.

– Применили бы войска. Заманили бы их какой-то наживкой и взяли или перебили.

Дюбуа грустно вздохнул, а герцог сразу же добавил:

– Вы думаете, мы бы не справились?

– Войска занимают много места. Кроме того, они шумные. Их не скрыть. Так что будьте уверены, покушение бы просто отложили. На неделю. На месяц. На год. Неважно. Как показала ситуация, русские умеют ждать, все тщательно готовить и действовать наверняка.

– Вы давно знали?

– Конечно, давно. И видит Бог, пытался. Но… мы просто ничего не успевали. Поначалу нам показалось, что они идут от подчиненных к их кураторам, пытками выбивая сведения. Мы попробовали обрезать цепочки, но это ничего не дало. Они словно бы знали до начала ликвидации всех участников.

– Значит… Шпионы?

– Да. Без всякого сомнения. Судя по всему, они внедрили шпионов у всех старых сподвижников Кольбера и вычислили того, кто стоял за покушениями. Этим и объясняется слишком долгое время их бездействия. Русские просто искали виновных, не устраивая тотальный террор, хотя могли. Да и потом они работали деликатно – убивали только причастных. Остальных, если те случайно оказывались под ударом, на утро находили или связанными, или удивительно крепко спящими. Лейб-егерей видели. Но в тряпичных масках и обычных одеждах. Никаких примет. Ничего. Не опознать и не найти. Да и действовали они быстро.

– А почему вы считаете, что сегодня они закончат?

– Погода какая, поглядите. Хотя, может, я и ошибаюсь. Но в любом случае он покойник. Нам его никак не спасти. К тому же пропали кое-какие документы из архива Кольбера. Как раз те самые, в которых вскрывается их переписка с полным доказательством вины.

– Может быть, нам следует…

– Не следует, – перебил герцога Дюбуа. – Или вы хотите закончить так же? Русские соблюдают негласные правила игры. Но тех, кто их нарушает, карают без всякой жалости. Помните, что случилось с иезуитами в Речи Посполитой?

– И что, нам просто вот так это все стерпеть?

– Если мы хотим разойтись с ними миром – да. Поверьте, ТАКАЯ война вряд ли нам нужна. Хотя бы потому, что пока мы в состоянии максимум попробовать ударить встречно. Но это приведет только к тому, что они начнут охотиться на нас, а мы на них. Вы представляете, СКОЛЬКО высшей аристократии Франции поляжет в такой войне? Причем в очень сжатые сроки.

– А если они не остановятся?

– То там придется начинать встречные операции. У них ведь много крупных чиновников, которых они не в состоянии защитить. Равно как и у нас. Плохая война. Дрянная война. Вряд ли она кому-то в здравом уме нужна…

* * *

В то же самое время в Вене в своем особняке сидел другой человек. Тот самый, который в свое время организовал похищение Алексея под Уфой. Он тихо и спокойно работал с документами. И лишь опытный взгляд хорошо знающих его людей мог заметить какую-то нервозность.

Раздался стук в дверь.

– Войдите, – произнес он и откинулся на спинку кресла, положив руки на подлокотники.

Дверь едва заметно скрипнула, открывая вид на мужчину в маске и с револьвером.

– Проходите, – равнодушно произнес он. – Я уже думал, что вы до меня целую вечность добираться будете.

Гость вошел.

За ним еще, и еще, и еще.

– Вы позволите? – спросил мужчина, указав на ящик стола. – Я кое-какие бумаги собрал для Алексея Петровича.

Несколько непонятных жестов, и один из бойцов переместился так, чтобы контролировать ситуацию с ящиком. Потом кивнул. И уже немолодой мужчина открыл, прямо одним пальчиком, а потом так же деликатно извлек пухлую папку. Развязал завязки. И демонстративно приподнял листы, показывая, что внутри ничего нет.

– Что это? – тихо спросил один из незваных гостей.

– Все материалы по интересующему вас делу. Я уговаривал Леопольда не влезать во все это, но он меня не послушал. Здесь среди прочего наша переписка, – кивнул мужчина на пачку. – Он считал, что ваш принц обладает какими-то тайными знаниями, и непременно хотел его заполучить.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем ты готовил эту папку?

– Она очень поможет Алексею Петровичу разобраться в истории того похищения и массы последующих. Включая целый ряд связанных, но не очевидных событий.

– А тебе это зачем? Хочешь избежать смерти?

– Я уже немолод, – усмехнулся мужчина. – В мои годы от нее не бегают. Нет. Если это возможно, то я хотел бы поговорить с ним перед смертью. Если нет, то прошу – лицо не трогайте. Моим близким со мной еще прощаться, а у меня маленькая внучка. Не хочу, чтобы она меня таким запомнила.

Бойцы замерли, словно соображая.

Мужчина их не торопил.

Наконец послышались какие-то шаги, и в комнату вошел один из его слуг. Не самый доверенный, но он с ним был уже пару лет и ни разу не заставил его усомниться в себе. Боевики на него никак не реагировали, что вызвало усмешку у мужчины.

– И давно?

– Это неважно, – отмахнулся тот. – Твоя просьба услышана. Мы доставим тебя к царевичу. Если он пожелает – вы встретитесь. Если ты нам соврал – и в папке подлог, то твоя внучка получит твою засоленную голову. Изуродованную, но узнаваемую. А потом всю твою семью зачистят. Не передумал?

– Нет. Я не лгу вам. И мне нечего бояться.

– Полагаю, предупреждать тебя не нужно, что любая попытка сбежать или совершить еще что-то дурное – и ты будешь убит?

– Это очевидно.

– Тогда пойдем. Не будем терять время…

Глава 10

1714, декабрь, 21. Париж – Москва – Будапешт

Гийом Дюбуа стоял у окна и думал.

Убийства прекратились. Даже показалось, что русские вывезли свою агентуру. Во всяком случае, ту, которую засветили хотя бы косвенно. Министр тогда выдохнул, как и многие в руководстве Франции.

Та последовательность и неумолимость, с которой русские находили и наказывали виновных во всякого рода проказах на их территории, многих напугала. Из числа посвященных. Как-то от этого варварского государства никто не ожидал такого.

Многие в те дни переоценили свое отношение к Москве.

Боялись, ненавидели, презирали, но никто больше даже в шутку не воспринимал ее пренебрежительно. Прекрасно осознавая судьбу тех, кто забылся и пренебрег угрозой…

– А ведь он говорил… – тихо произнес Дюбуа.

– Что говорил? – переспросил герцог Орлеанский.

– Королева Анна, она ведь была русская.

– Вы про эту историю? – отмахнулся герцог. – Это было давно и неправда. Не думаю, что нужно судить по народам о делах, которые они творили семьсот лет назад или там полторы тысячи.

– Это верно, – согласился Дюбуа. – Но здесь дело в другом. Принц давал подсказку. Деликатно намекая. Впрочем, возможно, я стал последнее время мнительным.

– С этими событиями любой бы таким стал.

А события были действительно очень сочными.

Стачки.

Митинги.

Забастовки.

Удивительным образом начавшиеся единой волной.

Людовик XIV болел. Крепко болел. И ему было ни до чего. И со всем этим хаосом требовалось как-то разбираться его правительству. А Филипп не хотел.

Банально не желал.

Ведь чего требовали бастующие?

Трудового кодекса как в России. Казалось бы – дичь. Но он-то прекрасно понимал, какую великую пользу этот кодекс дал для ее промышленности. Более того – он уже в известной степени устал бодаться с крупными собственниками, стремящимися «собрать сметану на говне», если следовать весьма популярной в Европе пословице принца Алекса.

Было грустно и печально на все это смотреть. И продавить ситуацию Филипп не мог из-за пусть вялого, но противодействия Людовика, не желавшего ничего менять. В его понимании эти крупные изменения сломают баланс сил и обрекут страну на смуту.

Может быть.

Может, он был и прав.

Однако Филипп отчетливо видел то, насколько быстро развивалась Россия. И как топталась на месте Франция. Да чего уж там? Дошло до того, что для перевооружения армии ей пришлось закупать через третьи страны большие партии оружия у русских. Причем устаревшего, как показали недавние слухи. Выкупленная еще у Меншикова партия передового оружия в серию, конечно, не пошла. Но русские все равно ударно переходили на нарезное оружие. А французы – нет.

Хуже того – не могли.

Требовалось срочно модернизировать промышленность и поднимать производительность труда. Догонять. А не получалось. Почти все промышленные производства так или иначе контролировала высшая аристократия. Где-то напрямую, где-то через третьих лиц. И они даже слышать не хотели о том, что рабочий – это тоже человек, и, чтобы он хорошо работал, ему надобно сопоставимо жить. Не просто кушать, а в целом – жить.

И никакие доводы тут не помогали.

Никакая статистика.

Ничего.

В лучшем случае ему отвечали что-то в духе «это другое» или «это у варваров так, а мы же цивилизованные люди». В худшем – просто фыркали или смеялись.

И чем дальше, тем больше Филипп понимал, зачем принц Алекс устраивал весь тот тихий террор. Зачем топил в нужниках зарвавшихся аристократов. И вообще для чего в принципе ему требовался его туповатый, но грозный Герасим с лейб-кирасирами, лукавая тварь Миледи и прочий паноптикум, который он вокруг себя развел. Хуже того – оценки эти уходили. Еще года три назад он только так этих людей и оценивал. Сейчас же и Миледи выглядела не такой уж и тварью, а Герасим совсем не тупицей…

Так что он не лез и не мешал этим бунтарям – его правительство в лучшем случае имитировало борьбу с ними.

Вот и сейчас они с Дюбуа стояли у окна и наблюдали, как чуть в стороне на баррикадах выступал невысокий лысый мужчина, зажав свою треуголку в руке и активно ей жестикулируя. Словно бы пытаясь указать куда-то путь.

Филипп его прекрасно знал.

И даже пару раз общался в приватной обстановке.

Деятельный, амбициозный, из мелких дворян. Жаждущий власти и славы, но, в сущности, не имеющий никого за спиной. Разве что деньги. Чьи-то деньги. Пока так и не удалось выяснить – чьи. Их очень аккуратно ввозили в страну в саквояжах частные лица разными путями.

Пытались разобраться – кому это выгодно. Но снова тупик.

Да, он раскачивал ситуацию.

Да, мутил людей.

Но это только первый слой ситуации. Сам Филипп читал часть его переписки с неким «товарищем Маратом». Никто его никогда не видел и не слышал, однако тот, как оказалось, вел со многими во Франции активную переписку.

Ничего явно дурного и вредного там он не нашел. Марат призывал к величию Франции, к ее обновлению, к возрождению и промышленному развитию. Предлагая при этом весьма экстравагантные меры вроде стачек и забастовок с целью вынудить крупных собственников на уступки. Здравые и, безусловно, полезные уступки. Собственно, именно товарищ Марат и предложил равняться на русский трудовой кодекс как на ориентир и много всего про него рассказывал.

Филипп и общался со всеми этими бунтарями из-за того, что их интересы совпадали. Понятно, что далеко не все. Например, идеи свободы, равенства и братства его пугали. Но в целом он считал их просто популистской дичью. Ведь тот же оратор, который сейчас выступал на баррикаде, совсем не к этому стремился. А людей герцог умел читать.

Ему требовалась власть.

Его власть.

Личная.

Что, конечно же, выводило все эти красивые лозунги за скобки уравнения. Превращая оные в досужую болтовню для наивных горожан. В инструмент удержания их внимания и интереса. В способ получения их поддержки.

В армии, кстати, тоже шло определенное брожение.

Да, Филипп мог найти полки, которые смогли бы выступить для подавления беспорядков. Таких хватало. Но не спешил.

Вместо этого он кошмарил промышленников и высшую аристократию, рассказывая о том, как все плохо. И что Франция на грани гражданской войны. А все из-за их жадности и слепоты.

И они слушали.

У страха ведь глаза велики. Особенно когда фоном приходит осознание бессилия…

– Опасную игру мы ведем, – тихо произнес Дюбуа, проводив взглядом женщину, которая несла поднос с печеньем для восставших. Явно кто-то из гильдии кондитеров.

– Почему?

– А если они, – кивнул Дюбуа, – возьмут слишком много власти?

– Мы с тобой знаем, что делать в этом случае.

– Знаем, – кивнул министр иностранных дел. – Если только верные вам войска не утратят стойкости духа.

– Париж не сможет долго бунтовать. Людям нужно что-то есть, а для этого требуется работать.

– Для этого им потребуются деньги. И в скором времени начнутся грабежи.

– И мы подскажем, какие особняки в этом особенно нуждаются, не так ли?

– Подскажем, – кивнул Дюбуа. – Но собака, вкусившая человеческой крови, становится опасной. Ведь от собаки до волка не так уж и далеко.

– Ты знаешь, как преодолеть этот кризис без риска? – грустно улыбнулся Филипп, наблюдая за тем, как к бунтующим проследовала еще одна женщина с явно дорогим печеньем на лотке.

– А они сибариты, как я погляжу, – не сдержался Дюбуа. – Печенье на баррикадах жрать. Они издеваются?

* * *

Алексей тем временем работал с бумагами.

Настроения не было совершенно. На носу было Рождество и связанные с ним торжества праздничной недели. И он мысленно уже находился далеко от дел. Все ж таки столько лет пахать как папа Карло. Любого может утомить. Впрочем, он держался. По сути, на морально-волевых, как говорится. И работал, подбивая дела за год. А их хватало. Одна административная реформа чего стоила.

Обстоятельства вынудили увеличить количество губерний и, как следствие, военных округов. И теперь Россия делилась на десять полных губерний и столько же особых[11]11
  Полные губернии: Московская, Новгородская, Рижская (Ливонская), Смоленская, Киевская, Крымская, Азовская, Ярославская, Казанская и Ферденская; особые: Астраханская (Степная), Архангельская, Тюменская (куда перенесли столицу из Тобольска), Томская, Иркутская, Нерчинская, Охотская, Новоархангельская, Карлоградская и Южная.


[Закрыть]. Потребовалось трансформировать и военную организацию, ставя в каждый округ по полноценному армейскому корпусу. Местами и с усилением, как, например, в столице. А там еще реформа кавалерии и артиллерии, начатые по прошлому году, перевооружение и многое другое…

Хотя, конечно, на первый взгляд все эти изменения носили незначительный характер. По сути, масштабирование и доводка отработанной системы.

Совокупно полные округа могли теперь выставить одиннадцать армейских корпусов, собранных организационно в четыре армии на постоянной основе. Это был главный ударный кулак России. Сто сорок тысяч стрелков да сорок четыре тысячи кавалеристов при 704 3,5-дюймовых нарезных пушках[12]12
  6-дюймовые гаубицы вывели в тяжелые артиллерийские полки, придавая их как средства усиления по надобности.


[Закрыть].

Немного.

Но весь личный состав пехоты уже перешел на нарезные винтовки. Пока дульнозарядные, капсюльные. Что превращало все это воинство в поистине непреодолимую силу для любых противников в текущих реалиях. Завоевать всю Европу, конечно же, их бы не хватило. В гарнизоны-то кого-то ставить нужно, а людей ограниченное количество. Однако отразить они могли любое вторжение. Вообще любое. И точечные операции проводить, локальные.

Хотелось, конечно, это все увеличить и раздуть.

Очень хотелось.

Хотя бы до миллиона штыков. Однако Алексею хватало здравомыслия не пороть горячку. Надрывать экономику страны он не собирался. Он даже это войско считал некоторым перебором.

Это ведь полевая армия.

А имелись в штате еще и гарнизоны, флот да малые формации по прочим регионам. Совокупно 427 тысяч человек. И так перебор. Ведь все эти люди – здоровые молодые мужчины – были изъяты из народного хозяйства. Россия с ее неполными 15 миллионами населения даже такую армию держала с трудом.

– Может, спать пораньше ляжешь? – спросила Серафима.

Она частенько заходила к мужу по вечерам и, если он был занят, делала ему легкий, расслабляющий массаж шеи, плеч и головы. Не без некоторого умысла. Алексей прекрасно знал, что в такие моменты она подсматривала в документы, с которыми он работал.

Без злого умысла.

Просто из любопытства.

И потом, если что-то замечала странное на ее взгляд, затевала обсуждение. Небесполезное, как правило. Она не сильно разбиралась во всех этих делах, но свежий взгляд и достаточно непривычный угол зрения иной раз позволяли высвечивать не вполне очевидные проблемы.

Вот и сейчас ее нежные руки аккуратно массировали его воротниковую зону, а любопытная мордочка чуть подалась вперед. Чтобы лучше видеть текст. Алексей специально поставил небольшое зеркальце в неприметном месте, чтобы отслеживать ее любопытство и мимику.

– А дела? – спросил царевич

– У тебя есть что-то срочное?

– Они все срочные.

– Но ты уже который час корпишь над бумагами. Не боишься упустить что-то важное? Столько деталей. Мне кажется, что они ими сыплют, чтобы тебя запутать.

– Дьявол кроется в мелочах, – улыбнулся Алексей. – Я не сильно на них обращаю внимание. Обычно. Голова-то у меня не казенная, чтобы все и за всеми перепроверять. Но выборочно считаю и смотрю, как что сходится. А если что-то кажется странным или подозрительным, именно эти детали и позволяют ухватиться за вероятную ошибку или того хуже – проказу какую.

– Очковтирательство?

– Ты запомнила? – улыбнулся царевич.

– Такое необычное слово? Конечно.

– Да… чиновники любят это. Им ведь главное – отчитаться, а дальше – трава не расти.

– Знакомо, – улыбнулась Серафима. – Моя тетя тоже жаловалась на то, что врут. Слишком много врут.

– Вот я от них и прошу конкретики. Деталей. Чтобы было сложнее врать.

– Все равно же врут, – произнесла жена, начав мягко массировать ему голову.

– Все равно. Такова жизнь… – развел руками Алексей, вставая. Жена была права, пора бы и отдохнуть. Действительно, стал перечитывать фрагменты документов, не с первого раза понимая написанное.

* * *

А в это время где-то в Венгрии проходило тихое и, казалось бы, совершенно неприметное собрание.

– Не нравится мне все это, – произнес хмурый мужчина с пышной растительностью на лице.

– Ситуация самая что ни на есть благоприятная.

– В последний раз мы тоже так думали.

– Габсбурги завязли в войне с османами. Теперь еще и полномасштабное восстание болгар с молдаванами и валахами. Говорят, что эллины тоже готовятся восстать.

– Кто говорит?

– Одна хорошо известная нам персона. Он говорит, что не так давно доставлял груз оружия. Принял в Гамбурге. Отгрузил в Афинах. Частным лицам.

– Интересно… – произнес третий собеседник.

– А не обернется ли для нас это бедой? – не унимался бородатый.

– Русские ведут войну. Своеобразную, но войну. Сами в бой не рвутся, но активно помогают тем, кто готов побороться за себя и свои интересы.

– Используют их.

– Используют. Как без этого? Но взаимовыгодно же.

– Не знаю… Мне все это совершенно не нравится. Вена сейчас раздражена и очень болезненно реагирует на многое. Вряд ли они окажутся снисходительными в случае провала восстания.

– О! Это да. Вы слышали, что там недавно случилось?

– У них там постоянно что-то происходит.

– Пропал один очень влиятельный чиновник. Вы его хорошо знаете. Даже слишком хорошо, если между нами. Понимаете, о ком я?

– Я с ним не сотрудничал! – взвился излишне заросший бородой и усами мужчина. – Мы провели несколько бесед. Нейтральных. И… Как пропал?

– Ходят слухи, его убили русские или выкрали.

– Русские? Им-то он зачем?

– Опять же, по слухам, он был как-то причастен к похищению принца Алекса.

– Мы с вами живем в разных Венгриях. Почему я таких слухов не слышу?