Текст книги "Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца"

Хелен в гостинице не оказалось, но Колесников и не удивился – в конце концов, она предупредила, что поедет к родителям. Да и, честно говоря, ему самому хотелось отлежаться. Зато на следующий день он подрулил прямо к редакции ее газеты и, произведя небольшой фурор, похитил смущенную девушку прямо из-за стола. Возражать, естественно, никто не осмелился.

– Машину водить умеешь? – весело спросил он уже на улице.

– Ну… да. Только своей пока нет, не заработала еще.

– Это-то я знаю. Такой, к примеру, нравится?

Вишневый «Мерседес» выглядел шикарно даже по меркам двадцатого века. Здесь же этот кабриолет с откинутой по случаю теплого дня крышей всю дорогу заставлял редких прохожих оборачиваться и с завистью провожать его взглядами. Девушка вздохнула:

– Замечательная машина.

– Ну так садись. Да не сзади – за руль. И не вздумай отказываться – от чистого сердца подарок.

Интересно, обратила ли она внимание на русский оборот про сердце? Пожалуй, что и нет, настолько была ошарашена. И отнекиваться начала только оказавшись за рулем. Видать, прикосновение к лакированному красному ободу привело ее в чувство. Пришлось скорчить зверскую рожу, пояснить, что от его подарков отказываться не стоит, а то он вот прямо сейчас возьмет, да разобьет всю эту красоту о ближайший фонарный столб. Подействовало. Однако главный шок для девушки был еще впереди.

Четверть часа (хвала Всевышнему, в эти годы об автомобильных пробках никто еще и слыхом не слыхивал), и вот они уже в Бабельсберге. Именно здесь, если верить советскому кинематографу, жил незабвенный Штирлиц. Интересно, может, по соседству и впрямь обитается какой-нибудь советский разведчик? Впрочем, неважно. Главное, доехали. В последнем за время поездки Колесников начал изрядно сомневаться. Водила машину Хелен, откровенно говоря, паршиво, что и неудивительно для человека, не имеющего практики. Ну да ладно, научится.

– Останови вот здесь. Замечательно. Ну а теперь пошли.

Дом, невысокий, двухэтажный, встретил их вначале шуршанием листвы старого сада, а потом сухим теплом. Внутри было чисто, но все равно заметно, что здесь уже давно не живут. Мебели почти не было, так, накрытый чехлами гарнитур в зале, и все. Девушка удивленно посмотрела вокруг и обернулась к Колесникову:

– Где это мы?

– Дома, – адмирал стянул перчатки, провел пальцем по столу, посмотрел на оставленную в пыли темную полоску. Поглядел на камин, сейчас холодный и пустой. – Принимай командование, хозяйка.

– То есть…

– Я часто бываю в Берлине, – терпеливо, как маленькой, объяснил Колесников. – И мне надоела гостиница. Поэтому я буду приезжать сюда, а ты соответственно жить здесь. Вот, – он аккуратно положил на стол пачку новеньких, в банковской упаковке, денег. – Это на то, чтобы закупить все необходимое, нанять прислугу, навести порядок. Дом записан на тебя. Мало ли что может со мной случиться. Война идет, а так моя совесть будет спокойна. И еще, если ты сейчас откажешься, я встану и уйду. И никогда с тобой больше не увижусь. Да, это шантаж. А разве с вами, женщинами, можно иначе?

В общем, убедил…

Средиземное море встретило Колесникова штормовым ветром. Хорошо еще, Курт сумел пробиться и посадить самолет на знакомом аэродроме под Тулоном. Даже мысль о том, чтобы приземлиться где-нибудь на запасном аэродроме и километров двести мотыляться по убогим французским дорогам, повергала адмирала в священный ужас. Но пилот справился, и «мессершмитт», едва не дав «козла», уверенно закатился на стоянку.

Кстати, по сравнению с прошлым разом здесь стало куда оживленнее. Самолетами было заставлено буквально все. В основном французскими, но попадались и немецкие машины. Сама полоса носила следы ремонта, а параллельно с ней строилась еще одна, длиннее и шире. Похоже, адмирал Жансуль обустраивался в этих местах всерьез и надолго. И, кстати, машину предупредительно выслал – не забыл еще, с кем имеет дело и кому обязан и нынешним положением, и, возможно, жизнью.

Надо сказать, с момента их последней встречи французский адмирал очень изменился. Если вначале это был потерянный человек, не знающий, куда себя приткнуть, а позже – лихорадочно-возбужденный авантюрист, с головой нырнувший в чужую игру с неясными перспективами, то сейчас перед Колесниковым сидел уверенный в себе адмирал. Даже некоторая французская спесь, которую просто обязан испытывать любой лягушатник в разговоре с бошем, опять начала вылезать. Пускай и непроизвольно, но все же начала, и это стоило учесть. Такое необходимо осаживать сразу и жестко, а то в будущем возникнут проблемы. Оно надо? Колесников усмехнулся про себя и откинулся в кресле. Обед, предложенный французом, оказался неплох, и сейчас живот ощутимо давил на ремень.

– С чем пожаловали, адмирал? – Жансуль смотрел вроде бы доброжелательно, однако чувствовалось, что появлением Лютьенса он недоволен. И Руге не было. Интересно, почему? Впрочем, оно и к лучшему.

– И как вы пьете эту кислятину? – Колесников покрутил в руке бокал с рубиново-красной жидкостью. Большим ценителем вин он не был ни в той жизни, ни в этой. Может, данный конкретный напиток и впрямь считался чем-то особо элитным, но это сейчас было неважно. А важно то, что собеседник на миг потерял нить разговора. – Доложите, в каком состоянии флот.

Вот так, сразу показать, кто здесь главный. И любую самодеятельность ломать на корню. А то вон, фрондируют. Нацепили новые знаки различия на французского образца мундиры и считают, что подчеркивают этим свою исключительность. Ага, щ-щас-с. Если уж шагнули в болото, не пытайтесь говорить, что сели в шоколад.

– Что вас интересует?

– Все. В настоящее время планируется серьезная операция, и мне надо знать, какими силами я буду располагать. Не по штабным рапортам, а на самом деле. И не кривитесь так, командовать поручено мне, соответствующие полномочия получены лично от фюрера.

На самом деле полномочия эти звучали довольно расплывчато, да и командовать Лютьенсу поручалось лишь своей частью операции. Впрочем, расплывчатость несложно было трактовать в свою пользу, а насчет кто и чем командует… Формально руководство операцией возложил на себя лично Гитлер. Похоже, он уверился в том, что там, где работает Лютьенс, будет успех, и потому не боялся уронить свой престиж, что было неминуемо в случае неудачи. Приятно, когда в тебя так верят, пускай и враги. Ну а заместителями его оказались, вполне закономерно, Гиммлер и Геринг. Первый по той же причине, что и шеф, а второму деваться было некуда. Должен же среди политиков присутствовать хоть один военный профессионал.

Хорошо еще, реально они не мешали. Гитлер ограничился парой общих фраз, и его роль должна будет проступить позже, когда придет время: или провозгласить победу, или деликатно замолчать поражение. В общем, впарить лохам… простите, немецкому народу то, что окажется наиболее соответствующим военно-политическому раскладу. Гиммлер вообще, по своему обыкновению, держался в тени, ни во что не лез, но руку с пульса не убирал, дабы не упустить, если повезет, возможность половить рыбку в мутной воде. Блюл свои интересы, в общем. Ну а Геринг, успевший сработаться с Лютьенсом и при этом не сильно разбирающийся в специфике морских, да, честно говоря, и наземных операций, занимался исключительно административными делами. В общем, молодым и наглым профессионалам не мешали, и они в кои-то веки резвились, как считали нужным.

Собственно армии, точнее, корпусу Роммеля, отводилась в предстоящем действе вспомогательная роль. Отвлекающий удар – давно ожидаемый противником бросок к Суэцкому каналу. Получится – значит, получится, нет – значит, нет. Роммель о своей задаче и о том, что имеет право невозбранно отступить, когда сочтет нужным, знал прекрасно. Зря, что ли, вчера весь день сидели с ним и обсуждали нюансы. Так долго, что вылетал обратно генерал уже ночью.

Авиацией командовать поручили подполковнику Коллеру. Этого бывшего полицейского и опытного летчика назначили и за профессионализм, и по протекции Мюллера, который неплохо относился к дважды коллеге. К тому же Геринг, похоже, натаскивал его и к чему-то готовил. Учитывая сложность операции и задействованные в ней силы, она могла стать сорокадвухлетнему офицеру неплохим трамплином. Тем не менее, Коллер в их триумвирате оказался младшим по званию, и в приватной беседе Геринг рекомендовал ему не пытаться играть самостоятельно, а оперативно подчиняться флоту. Неслыханное еще недавно дело, но в свете нынешних событий вполне оправданное. Коллер, судя по всему, понял, что рекомендация в данном случае равносильна приказу, и только каблуками щелкнул. Впрочем, обеспечивать его действия все равно частично приходилось Лютьенсу.

Основную же роль в планируемых событиях предстояло сыграть флоту. И не только кораблям, но и вновь создаваемому роду войск – морской пехоте. О формировании экспериментального подразделения по британскому образцу Лютьенс имел разговор с руководством рейха в лице Гиммлера еще весной. Откровенно говоря, о своей мимолетно проскочившей в разговоре идее он потом и думать забыл. А вот Гиммлер, как оказалось, нет. Все же мужик он был весьма башковитый и сообразил, что лишнее подразделение, ему, пусть и опосредственно, через Лютьенса, подчиняющееся, не помешает. Адмирал, который буквально три недели назад с удивлением узнал, что руководство свежеиспеченными вояками возлагается на него, долго ругался, но сдавать назад было уже поздно. Хотя подарочек, конечно, был тот еще.

Для эксперимента не отбирали солдат из элитных частей, да и из обычных, честно говоря, тоже. Единственно, придали инструкторов из десантных подразделений и горных стрелков. И десантники, и егеря хорошо знали свое дело, но с морем не были связаны никак. От слова «ващще», как говаривали в прошлом/будущем Колесникова. А вот их новые подчиненные…

Все же немцы всегда славились умением приспосабливать к делу что угодно. Сейчас, к примеру, они нашли применение уголовникам с тяжелыми статьями и длинными-длинными сроками, которым было предложено искупить вину… ну, или гнить в камерах дальше. И вот этот сброд в количестве двух тысяч человек, подвергнутый интенсивной дрессуре, Колесникову и передали. Хорошо еще, инструкторов не отняли. Оставили, правда, только добровольцев, но зато пообещали им офицерские погоны. Кое-кто согласился, а для усиления Лютьенсу передали из пехоты офицеров кадровых, но тоже проштрафившихся. Последних адмирал перебрал сам, оставив тех, кто попал в немилость за пьянку, вольнодумство или небрежение уставом, но инициативных и храбрых, начисто отсеяв проворовавшихся интендантов и просто никем не востребованных лентяев. И тех, и других в вермахте, как, впрочем, и в любой армии, тоже хватало, и от них многие пытались избавиться всеми силами.

И вот, три недели, практически забросив остальные дела, пришлось заниматься этими мокрозадыми орлами. Учить грести, плавать (не все, как оказалось, умели), высаживать десант… В общем, как вернулся из Берлина, так и впрягся. Хорошо еще, примерно представлял, что от морпехов будет требоваться. И наглухо вбил им в головы: обратной дороги нет. Или они победят, или умрут. Зато победители получат амнистию, повышенное денежное довольствие и вполне реальные воинские чины.

Все это он вынужден был лично продавливать – изначально морскую пехоту рассматривали как некий штрафбат. Только, в отличие от советских аналогов времен Отечественной войны, служить в качестве бесправного пушечного мяса предстояло до смерти. Однако же убедить в том, что солдат, имеющий сзади плетку, а перед глазами морковку, будет драться куда лучше, чем просто из-под палки, хоть и с трудом, но удалось. Кое-кто из новоиспеченных морпехов, правда, все же смалодушничал и предпочел вернуться в уютные камеры, но таких набралось чуть более десятка – народ собрался все же рисковый. И вот сейчас эту орду предстояло испытать в деле. Оставалось лишь надеяться, что Средиземное море, пускай и зимнее, окажется чуть потеплее Балтики.

Однако морская пехота – это, конечно, здорово, но без кораблей она значила немного. А корабли под рукой имелись только французские. Ну и итальянские, но макаронники воевать не жаждали, а вот французам, официально входящим в состав германского флота, можно было приказать. И оспорить прямой приказ командования Жансуль, как ни хотелось бы ему этого, не мог. Правда, он все же попытался намекнуть, что его корабли не совсем немецкие. Стоило бы определиться, имеет ли право Лютьенс командовать, и… Что «и», Колесников не стал даже слушать, просто сказал:

– Если вы не можете меня загрызть, то не стоит даже гавкать в мою сторону. Погоны оборву.

Нехитрая сентенция родом из двадцать первого века оказалась весьма к месту. Жансуль перед авторитетом любимчика фюрера скис, моментально поумерив амбиции, и дальше разговор протекал исключительно в позитивном ключе. Чего Колесников, собственно, и добивался.

Как оказалось, все было не то чтобы радужно, но и совсем неплохо. В полной боевой готовности находились «Бретань», «Прованс» и «Лоррэн». Последний, конечно, получил незначительные повреждения в Александрийском сражении, но их ликвидировали почти сразу, так что эти три старых и, к сожалению, тихоходных дредноута были в порядке и готовы к действию.

«Ришелье», которому в том сражении изрядно досталось, тоже успели привести в относительно приличное состояние. Правда, больше всего Лютьенсу хотелось расстрелять французских рабочих, занимавшихся ремонтом поврежденных кораблей. Еле шевелились, гады, так что по закону военного времени бы их, да в назидание другим… Увы, этих расстреляешь – где лучших возьмешь? Приходилось работать с тем, что есть. Да и потом, справились же как-то. В общем, «Ришелье» уже можно было считать полноценной боевой единицей. Увы, на этом успехи заканчивались.

«Жан Бар», к восстановлению которого так и не приступили, ржавел в порту Тулона, фактически покинутый командой. Впрочем, решение не загружать и без того невеликие мощности ремонтом этого корабля в чем-то можно было считать даже оправданным. Как ни крути, а ему было необходимо восемь пятнадцатидюймовых орудий, из которых в наличии имелось лишь одно, чудом уцелевшее в последнем бою. Одной башни не было вовсе, вторую серьезно повредили англичане, так что быстро восстановить линкор в любом случае не получалось. Не тонет – и ладно.

«Страсбург» все еще стоял в доке – повреждения он все же получил тяжелейшие. А в соседнем доке расположился «Дюнкерк», который в бою пострадал меньше, зато позже нарвался на мину, лишился хода и вообще чудом не затонул. Сейчас оба линейных крейсера неспешно латали, но вообще дело шло туго, не хватало запчастей и орудий, так что периодически возникала (и тут же торопливо хоронилась) идея о том, чтобы собрать из двух кораблей один, второй же… ну, как получится. В любом случае, в море они смогут выйти еще нескоро.

Британские трофеи тоже не представляли пока особой ценности. Сидящий на грунте «Куин Элизабет», кое-как подлатав, смогли превратить в стационарную батарею. И вряд ли этому кораблю светило еще когда-нибудь выйти в море – ремонтировать такие повреждения, да еще у физически и морально устаревшего корабля, было просто нерационально. Хорошо еще, он заметно усилил возможности береговой обороны Александрии. Теперь главное, чтобы французские артиллеристы, сидящие в этом новоявленном бронированном форте, не разбежались в случае реальной опасности. «Рэммилс» и «Резолюшн» ждали своей очереди на ремонт. Правда, эти корабли сразу укомплектовали немецкими моряками, чтобы, значит, осваивали технику, но ситуации это помогало мало. Все же «Рэммилс» с половиной артиллерии признать боеспособным никак не получалось, а кое-как залатанные подводные пробоины «Резолюшна» создавали опасность затопления этого корабля даже в небольшой шторм.

Фактически единственным крупным трофейным кораблем, восстановленным за это время (хотя там и восстанавливать-то было – тьфу), оказался «Арк Ройял», переименованный в «Манфред фон Рихтгофен». Люфтваффе в лице Геринга захотело увековечить память знаменитого Красного Барона, и Гитлер не стал им возражать в такой мелочи. Сейчас авианосец, укомплектованный авиагруппой, состоящей из немецких летчиков, успевших освоить трофейные самолеты, был полностью готов к походу, и впервые немецкие корабли имели возможность проводить операцию, надеясь иметь над головой хоть какой-то воздушный «зонтик».

Итак, четыре линкора, из которых только один современный, авианосец, ну и крейсера-эсминцы, разумеется. Меньше, чем хотелось бы, но лучше, чем могло быть. Пожалуй, британцам, несмотря на поражения, все еще чувствующим себя в Средиземном море хозяевами, стоило бы поменьше наглеть. И если задуманное Колесниковым удастся реализовать, то они скоро это поймут. Так что, озадачив Жансуля подготовкой к походу (узнав сроки, французский адмирал схватился за голову), Колесников снова отправился на аэродром – обеспечивать действия авиации. Надо было полностью использовать данный руководством Германии карт-бланш, чтобы потом не было мучительно больно за поражение. А значит, флотоводец обязан был уступить место дипломату, тем более, что из соображений секретности никого из профессиональных специалистов по плетению словесных кружев решили не задействовать.

«Над всей Испанией безоблачное небо», вертелась в голове с детства знакомая фраза. Надо сказать, действительности она сейчас соответствовала не очень – не лето все же, и туч хватало. Правда, не у самой земли, а на высоте километра три, но все равно. И тучи эти им весьма и весьма помогли, когда два истребителя с испанскими кругами на крыльях вдруг целеустремленно развернулись навстречу «мессершмитту».

Теоретически Испания рассматривалась Германией если не как союзное, то уж точно как дружественное государство. В конце концов, немцы сыграли не последнюю роль в местной гражданской войне и фактически позволили Франко прийти к власти. Но при этом сам испанский каудильо виртуозно лавировал между интересами крупных держав, избегая открытого союза либо конфронтации с кем-либо из них. Насколько помнил Колесников, эта тактика позволила ему усидеть на своем посту аж до начала семидесятых годов и избежать ужасов Второй мировой войны. Словом, человек незаурядный, опытный офицер – но очень скользкий тип, с которым стоило держать ухо востро. И потому, хотя о прибытии адмирала Лютьенса Франко оповестили заранее, от его самолетов следовало держаться подальше. Мало ли…

Курт тоже не хотел испытывать судьбу. В конце концов, он воевал в этой стране, заработал пулю в ногу, встретившись с русским И-16, и близко общаться с испанскими летчиками не жаждал. Поэтому он, не долго думая, начал забирать вверх. Испанцы последовали следом, но тяжелый, двухмоторный «мессершмитт» заметно превосходил их старье в скороподъемности. Набрав высоту, Курт бросил свою машину вниз, в пологом пикировании разогнавшись и разорвав дистанцию, после чего нырнул в облака. Все, теперь их можно было искать хоть до второго пришествия и безо всяких шансов на успех.

В Мадриде оказалось неожиданно прохладно. Колесников почему-то, наверное, по ассоциациям со стереотипами из прошлой жизни, ожидал жару, совершенно не подумав, что сейчас уже поздняя осень. Так что здесь была комфортная погода, а автомобиль прикатил сразу же. Точно так же моментально гостя повезли на загородную виллу диктатора, из чего Колесников заключил: Франко хочет как можно скорее отделаться от его общества.

В жизни, а не на фотографиях, невысокий, полноватый каудильо производил впечатление человека серого и неприметного. Такой легко растворится в любой толпе. К тому же его семитские корни видны были невооруженным глазом. То ли арабские, то ли и вовсе еврейские. И куда это Гитлер смотрел, пожимая ему руку, цинично подумал адмирал. Впрочем, когда того требовали интересы дела, вожди Третьего рейха могли быть небрезгливыми и космополитичными. Однако внешность внешностью, а дела делами, с таким следовало держать ухо востро, и Колесников внутренне напрягся. Последнее обстоятельство не укрылось от Франко.

– Адмирал, вы, я вижу, чем-то озабочены? – с таким искренним участием в голосе спросил он, что Колесников ему даже на секунду поверил. Ровно до того момента, как поймал цепкий, оценивающий взгляд диктатора.

– Устал, долго лететь пришлось, – брякнул он первое, что пришло на ум, и тут же, не давая разговору уйти в сторону, добавил: – Но это неважно, дело прежде всего.

– Да, дело, – каудильо задумчиво покивал. – В этом вы, немцы, похожи на американцев. Те тоже из-за лишней монеты готовы не есть и не спать.

Вот как… Похоже, с американцами-то якшается и даже не скрывает этого. Впрочем, не первый день живет, и пересечься с ними мог где угодно.

– У меня дело чуть более важное, чем пачка мятых банкнот, – сухо отозвался Колесников.

– Ничуть не сомневаюсь, ничуть. На Гибралтар нацелились, а?

– У вас хорошая разведка, – теперь в голосе адмирала лязгнула сталь.

– О, тут дело не в разведке, – каудильо лишь небрежно махнул рукой. Игры собеседника с интонациями, похоже, не произвели на него ни малейшего впечатления. – Просто ваш… фюрер не так давно озвучивал эту идею. Я ответил отказом.

– Вот как?

– Именно так, дорогой мой Гюнтер. Вы ведь позволите так себя называть? Скажу вам, как солдат солдату – не хочу, чтобы моя страна оказалась втянута в эту войну. Мы еще от собственного конфликта в себя прийти не можем. Поэтому мой ответ – нет.

– Окончательный? – Колесников прищурился.

– Ну разумеется. Более того, я весьма удивлен, что вы прилетели. Нет, ход мыслей моего… коллеги вполне понятен. Если не получилось договориться дипломатам, то, возможно, это получится у боевого генерала. Ну или, в вашем случае, адмирала. И я понимаю, что вы сейчас знамениты и облечены доверием, однако на сей раз он промахнулся.

– Нет, он попал в точку, – усмехнулся Колесников, всего пару дней назад имевший разговор с Гитлером как раз по этому поводу. Все же Гитлер был умен и адекватен, это через три года, после пары инсультов, у него поедет крыша, ну да русские иногда способны довести кого угодно. Но сейчас мозги у него пока что были на месте, и ситуацию с Испанией он прописал четко, равно как и предугадал кое-какие нюансы реакции Франко.

На лице диктатора не дрогнул ни один мускул.

– Поясните свою мысль, адмирал.

– Дорогой мой Франсиско… Вы ведь позволите себя так называть? – нарочито пародируя собеседника, протянул Колесников. – Говорите, как солдат солдату? Тогда уж как моряк – несостоявшемуся моряку, но не в этом суть. Хотите открытым текстом? Извольте. Вы слышали старый анекдот? Полюбил слон мартышку – тут-то она и лопнула…

– Не слышал, – ледяным тоном отозвался Франко.

– Это хорошо. Значит, сегодня вы узнали что-то новое. И, надеюсь, поняли, что ваша страна находится в положении той самой обезьяны. А вокруг слоны, слоны, слоны…

– Это угроза?

– Да нет, что вы. Всего лишь предупреждение. Пока предупреждение. Идет большая война. Неужели вы думаете, что сможете отсидеться в стороне? И у вас сейчас выбор: или продолжать балансировать между центрами сил, или встать на чью-либо сторону. В первом случае я вам не завидую. Хотя бы потому, что если вы не согласитесь на наши предложения, то я имею карт-бланш на любые действия, и мне в оперативное подчинение приданы четыре танковые дивизии. Как вы считаете, сколько времени продержится ваша кукольная армия? В прошлую войну она показала себя, откровенно говоря, не очень.

Колесников отчаянно блефовал – никто ему ничего не придавал, естественно. Однако проверить это у Франко не было возможности, а грозная репутация адмирала Лютьенса, наглого и непредсказуемого авантюриста, сама по себе значила много. Но держать удар испанец умел.

– А что вы предлагаете в качестве альтернативы? – спросил он небрежно. Колесников даже не почувствовал в его голосе фальши, без сомнения, во Франко умер талантливый актер.

– О, сущие пустяки. От вас не потребуется даже вступать в войну, и вы останетесь нейтральны… насколько это возможно в наше циничное время.

– А конкретнее?

– Конкретнее? Нам нужен Гибралтар, тут вы правы. И привлекать вашу армию мы не собираемся. Как говорят русские, – тут Колесников не смог удержаться от шпильки, – без сопливых обойдемся. Больше того, после войны мы передадим эту скалу вам, в качестве компенсации за потраченные нервы. А требуются нам от вас всего две вещи – свободный коридор для наших самолетов и, – тут адмирал подошел к очень кстати висящей на стене подробной карте Испании, – аэродромы. Вот здесь, здесь и здесь. В аренду, скажем, на месяц, с полной инфраструктурой и заранее завезенными топливом, бомбами, ну и прочим. Вот список.

– Я могу отказаться? – мрачно вздохнул каудильо. Адмирал посмотрел на него с некоторым удивлением, как на туповатого ученика, и пожал плечами:

– Нет.

Улетали они из Мадрида утром. Хотелось бы раньше, но пришлось согласиться на высказанное сквозь зубы предложение заночевать. Не потому, что так уж важно было его принять, а всего-то из нежелания лететь ночью. Все же сто десятый – это не аэробус на три сотни мест со спутниковой навигацией и миллионом систем безопасности. Ночной полет – риск, совершенно в данной ситуации не нужный, а Колесников, хотя его сейчас и считали самым рисковым адмиралом германского флота со времен Тирпица, отлично умел взвешивать шансы. Полет в чернильной темноте испанской ночи отнюдь не казался ему дорогой в светлое будущее. И вообще, не следовало забывать, что себе он не принадлежал, ему потом еще войну отменять.

Операция по захвату Гибралтара и установлению контроля над стратегически важным проливом началась с действа, совершенно вроде бы к ней не относящегося. Точнее, к проводке конвоя с подкреплением для корпуса Роммеля. Конвоя большого, а значит, требующего надежного прикрытия, для чего были задействованы линкоры «Ришелье», «Бретань» и «Прованс», авианосец и практически все имеющиеся под рукой эсминцы. Весьма солидное прикрытие – британцы в нынешней ситуации вряд ли рискнули бы с ним связываться. Даже в случае гипотетической победы (а французы недавно доказали, что драться умеют) потери оказались бы запредельными и на нынешнем этапе войны недопустимыми. Так что дойдут они до места, а «Лоррэн», базирующийся на Александрию, уже ждал их там. Несколько позже в море вышел крейсерский отряд численностью в четыре единицы с официальной задачей посетить Италию с дружественным визитом. Предлог насквозь надуманный и вроде бы абсолютно во время войны неуместный, но при этом вполне реальный.

Сам Колесников вышел в море на одном из крейсеров, и это обстоятельство, благо разведка островитян наверняка уже знала и о его прибытии в Тулон, и о том, что он уже как-то вел переговоры с дуче, просто обязано было натолкнуть противника на простую мысль: немцы опять собираются давить на союзников, чтобы заставить тех активизировать свои действия. Учитывая, сколько раз такие попытки заканчивались провалом, такие переговоры не должны были заставить Черчилля даже лишний раз почесаться. Если ему, конечно, вообще доложат о столь малозначимом эпизоде. Хотя нет, доложат. Колесников точно знал, что с недавнего времени обо всех случаях его выхода в море британская разведка докладывает на самый верх – слишком уж много нашумел германский адмирал за неполный год. Приятно, хотя, в свете гадких привычек британцев, довольно опасно.

Крейсера и впрямь прибыли в Геную, чтобы спустя двое суток, пополнив запасы топлива (Муссолини, скотина, своего не упустил, продав его втридорога), снова выйти в море. Ну а там уже состоялось рандеву с остальными силами. Те, проведя конвой до места назначения, после разгрузки вместе с «Лоррэном» вышли в обратный путь, но в полутора сутках пути от Тулона отделились от транспортов, чтобы соединиться с крейсерскими силами. Транспортные корабли в сопровождении эсминцев без происшествий добрались до базы, а армада из двух десятков вымпелов направилась к Гибралтару.

К тому моменту, когда стратегически важная скала появилась в окулярах биноклей, в Африке уже вовсю полыхали бои. Роммель, получив два свежих полка, а главное, почти четыре десятка танков, рвался к Суэцкому каналу, буквально сметая отчаянно сопротивляющихся британцев. Как только началась маневренная война, он оказался в своей стихии, и теперь, пользуясь хорошей подготовкой своих солдат, вел стремительное наступление, сбивая слабые заслоны и обходя сильные. Оборона британцев, наскоро выстроенная по очаговому принципу, в условиях, когда немцы не боялись в случае нужды прорываться непосредственно через пустыню, трещала по швам. Навстречу Роммелю срочно перебрасывались все имеющиеся в резерве сухопутные войска и авиация. Словом, даже если британцам удастся остановить лихого генерала, свою задачу тот уже выполнил, намертво связав их боями. А ведь Роммель, судя по всему, останавливаться не собирался, и шансы на то, что он все-таки сумеет перерезать канал, выглядели неплохими.

Первыми нанесли удар поднятые с авианосца самолеты. Торпедоносцы прорвались в спящий порт и сбросили груз прежде, чем англичане сумели проснуться. Зенитные орудия, правда, открыли огонь, частый и неприцельный, однако толку от него оказалось немного. Прямых попаданий им добиться не удалось, а многочисленные осколочные повреждения погоды не сделали. «Суордфиши», торпедоносцы по всем статьям устаревшие, обладали, тем не менее, одним серьезным преимуществом перед более современными машинами. Бипланы, не отличаясь значительными скоростями, имели довольно низкую нагрузку на крыло и в результате оставались в воздухе в ситуации, когда их более шустрые собратья буквально разваливались на куски. Многие из тех самолетов, что подобно беременным пингвинам тяжело плюхались на палубу «Рихтгофена», напоминали решето, а их крылья превратились в лохмотья, но до авианосца дотянули все, и потерь убитыми в этом налете не было.

Впрочем, и особыми успехами немецкие летчики похвастаться не смогли, хотя их вины в том не было. Они честно утопили все, что находилось в порту, просто кораблей там оказалось немного. Два крупных транспорта, три эсминца, судя по архаичным обводам, древность времен Первой мировой, и один такой же старый крейсер. Тем не менее, несмотря на мизерность результатов, Колесников во всеуслышание заявил: летчики герои, и каждый из них достоин награды. Зная характер адмирала и его привычку выбивать «для своих» что можно и что нельзя, его слова летуны восприняли с энтузиазмом.

А Гибралтар, меж тем, подвергался жесточайшей бомбардировке. Появление франко-немецкой эскадры застало англичан врасплох, и град фугасов, обрушившихся на их позиции, здорово портил им нервы. Приказ «Снарядов не жалеть» оказался как нельзя более кстати, и с вьющихся над головами британцев самолетов корректировщиков докладывали о значительном ущербе, который наносила бомбардировка, хотя настильная траектория выпущенных из морских орудий снарядов значительно снижала ее эффективность.