Текст книги "Гончаров и его подзащитная"

– Уже представляю, – ответил я, осторожно отходя от опасной зоны. – Не хнычь, Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч. Мы с вами обязательно прорвемся. Главное – держать себя в руках. Если вдруг он появится раньше нас, то ведите себя с ним покладисто и соглашайтесь на все его условия, – открывая двери, напоследок инструктировал я. – Не стоит его злить.

– Это ты правильно сказал, – приподнимая меня за шиворот, кто-то прогудел сзади. – Злить меня опасно. Себе дороже будет.

– Вот и я о том говорю.

Изловчившись, я лягнул его ногой в пах и, пользуясь короткой передышкой, схватил стоящую у стены лопату. Орудуя ею как примкнутым штыком, я пошел в атаку, воинственно при этом тявкая. Он же только посмеивался, нехорошо и свинцово глядя мне в глаза. И все-таки пару раз его удалось звездануть, причем один удар пришелся по плечу, и по логике вещей его левая рука должна была повиснуть плетью. Но именно через эту руку я и полетел, сначала разглядывая хмурое февральское небо, а потом заснеженный бетон дворика. Бетон был корявый, и в одном месте в него вмерз прутик. Этот прутик почему-то приковал мое внимание. Я внимательно его разглядывал, ожидая, когда парень начнет делать из меня котлету.

– Ну, что разлегся, старый козел? – почему-то не желая продолжать истязание, спросил он. – Вставай! Ты, кажется, куда-то собрался? Куда? Говори, или отрежу уши, – пообещал он так обыденно и спокойно, что я сразу ему поверил.

– В город, куда же еще? – вытирая разбитое лицо, ответил я.

– Как ты здесь оказался?

– А куда бы пошел ты, если бы у тебя вырвали тачку прямо из-под задницы?

– Пригнал я твою тачку, за воротами стоит.

– Спасибо. Я могу быть свободен?

– Мог бы быть, если б не совал свои козлиные роги куда не просят.

– Я же не специально, – захныкал я, с удовлетворением понимая, что он принимает меня за случайно попавшего сюда дачника. – Сам же виноват, нечего чужую машину хватать.

– Заткнись, козел, угораздило же тебя сюда припереться. Что с тобой делать?

– Отпустить.

– Не смеши меня, дядя! Лопухнулся, так сиди и не вякай.

– Очень хорошо, сам виноват, а на других хочешь отыграться.

– Закрой крикушку и помалкивай. Если бы ты не знал, что эта дура здесь заминирована, то и разговоров бы не было, мотай на все четыре стороны, а теперь вопрос стоит по-другому. Свидетели мне не нужны. Придется мне тебя устранить.

– За что? – невольно воскликнул я, решительно протестуя против такого произвола.

– Кабы было за что, то вообще бы убил, – заржал дебил, довольный своим остроумием. – Ладно, пока поживи, я подумаю, – оценивающе на меня посмотрев, разрешил он. – Может быть, ты мне даже пригодишься. Пошел в парник, да смотри, не дергайся там.

Увидев мое бесславное возвращение, Татьяна загрустила и разревелась, чем вызвала у своего дружка вспышку необъяснимой ярости.

– Молчи, сука, добром тебя прошу. Если хочешь выбраться отсюда живой, сиди тише мыши. Тварь паскудная, и на этот раз хотела на чужом горбу в рай заехать. Не получилось. Принимай своего посыльного. – Свирепея, он свалил меня с ног в опасной близости от своей адской машины, если, конечно, таковая была. – Козел! Вставай! – последовала новая команда. Он прислонил меня к обогревательной батарее и тонким телефонным проводом связал руки. – Учти, в случае повреждения кабеля твои яйца окажутся на Марсе. Так что сиди, как индийский Будда. А я тем временем подкреплюсь и подумаю, что с тобой делать.

С этими словами он протащил конец провода куда-то под цветочный куст и, провозившись еще некоторое время, щелкнул тумблером.

– Ну, вот и порядок, теперь вы у меня под очень надежной охраной, теперь вы охраняете сами себя, а это самая верная гарантия.

– Дима, – из георгинов несмело пискнула Татьяна, – ты нашел Галину Григорьевну?

– Дозвонился, на операционном столе она.

– Как на столе, она уже… – чуть не выдала нашу тайну Русова.

– Вот так, на столе. Кто-то, дай Бог ему здоровья, ножичком ее почикал. Такая же, как и ты, шалава. В субботу еще пырнули, то-то я не мог дозвониться.

– А что же с ней? Как она? Боже мой, да что же это делается!

– Заглохни, у нее все нормально, говорят, просто внутренний шов разошелся. Теперь хочешь не хочешь, а придется ждать до завтра. Пока она оклемается. Ладно, отдыхайте, камикадзе. Пойду свой рыдван вытаскивать. Он мне еще может здорово пригодиться.

– Дим, – робко подала голос женщина, – я кушать хочу.

– Попроси у дяденьки, может, он тебя накормит. – Довольно заржав, парень закрыл дверь.

– Сволочь, какая сволочь! – бессильно завыла цветочница. – Мразь подколодная. А вы тоже хорош, не мужик, а одно название. Могли бы ему как следует врезать.

– Есть народная мудрость, которая рекомендует попавшему в дерьмо индивидууму не чирикать, – тихо и проникновенно ответил я. – Может быть, теперь в спокойной и теплой обстановке вы мне дорасскажете, что у вас с ним произошло?

– Какая теперь разница, Господи, не могу больше, уже всю задницу отсидела. Вот сейчас возьму и встану, и все проблемы будут решены.

– Не надо, – мягко попросил я. – Вы не одна и обязаны прислушиваться к мнению окружающих вас товарищей. Нет ничего хуже женского эгоизма. Так на чем мы там с вами остановились? Кажется, на том, что вас выпустили на свободу и вы на радостях сразу же позвонили своему миленку. Так?

– Дура потому что, – вздохнув, ответила Татьяна и продолжила грустные воспоминания: – Он прикатил за мной на своем драндулете, и мы поехали в баню «У лесного царя». Там я первым делом хорошенько помылась, немного отдохнула, ну а дальше сами понимаете.

– Понимаю, предались греху и блуду.

– Если вам угодно, то назовите это так. Радостно балдели и веселились до десяти вечера и уже совсем было собрались домой, но тут черт меня дернул рассказать ему кое о чем…

– Не стесняйтесь, я в курсе всех ваших дел, Галина тоже сообщила мне об эфемерных богатствах вашей тетушки.

– Вот как? – недовольно воскликнула жертва любовного разгула. – И что же она вам такого наплела? – изображая безразличие, спросила цветочница, и это заставило меня насторожиться.

– А еще она призналась, что вы обманным путем приватизировали теткину хату…

– Вот стерва, никогда у нее вода в заднице не держалась…

– А еще поведала, как вы сговорились, а потом и удавили Нину Антоновну.

– Что?! Она вам сказала, что мы задушили тетку?! – На несколько секунд Татьяна замолчала, как будто пытаясь понять сказанное. – Да что она, спятила, что ли… Тьфу, черт, как же я сразу не поняла! – вскипела она вдруг, и меня стала серьезно беспокоить перспектива нашей дальнейшей жизни. – Меня на понт брать не надо, мусор ты вонючий. А я-то уши распушила. Ну ведь точно дура дурой. Кто тебя сюда подослал, козерог менторогий?! – плюнула она на показную вежливость.

– Я пошутил, Танечка, пошутил, только ты не дергайся, милая, сиди себе спокойно. Сдуру я ляпнул, не подумавши. Ну с кем такого не бывает?

– Врешь ты все, не верю я тебе больше. Никакая Галка тебя не нанимала.

– А откуда, по-твоему, у меня появились ключи от ваших квартир и от оранжереи?

– Ну, отбирать ключи вашему брату не привыкать.

– Не веришь, ну и хрен с тобой, какая теперь разница. А хочешь, я тебе скажу, на какой ягодице у Кнопки родимое пятно и какой оно формы?

– Вот как? Это уже интересно. Я внимательно слушаю.

– На правой половине у нее запечатлена карта Италии.

– Поразительная осведомленность. Мне ничего другого не остается, как пожурить свою сестрицу за отсутствие вкуса и пожелать ей впредь подбирать себе партнеров с большей осторожностью.

– Ее сексуальные симпатии к делу не относятся, одно могу сказать точно: в мужиках она толк понимает, – сурово защитил я свою бывшую любовницу. – Она, в отличие от тебя, не позволила бы себе связь с уголовными элементами.

– Да уж конечно, она только и облизывалась на моего ублюдка.

– Оставим это на ее совести. Что там у вас было дальше?

– Ну, рассказала я ему о наших с Галкой подозрениях, о том, что в теткиной квартире мог быть спрятан клад. Он сразу же загорелся, говорит, поехали, я его с миноискателем в момент найду. Только, чур, моя четверть. Я, конечно, на попятную, объясняю ему, что квартира опечатана и у нас могут быть неприятности. Но он уперся, как баран, с места не сдвинешь. Ну куда, спрашиваю, сейчас ехать? Время десять, люди еще не спят. Подождем хоть до двенадцати.

Где-то около двенадцати ночи он усадил меня в машину, и мы поехали. Когда прибыли на место – осмотрелись. Вроде все тихо. Поднялись на этаж, и там он аккуратно отодрал бумажку с тем, чтобы потом можно было ее приклеить. Я открыла ему дверь своими ключами, а когда он зашел в квартиру, я его закрыла. На всякий случай. Так мы с ним заранее договорились. Временно подклеила скотчем полоску и спустилась вниз к машине. Оттуда я должна была ждать его сигнала, и, как только он давал отмашку, мне предстояло подняться и выпустить его.

Так я и стояла, минуты три, наверное, не больше. И вдруг вижу – с треском распахивается балконная дверь, и Димка, как горилла, скачет с балкона на балкон. Я поняла – случилось что-то ужасное, испугалась и побежала. Сама не своя от страха, заскочила в какой-то подъезд, чтобы чуть-чуть перевести дух. Там он меня и нашел. Молча скрутил, закинул в машину и привез сюда.

«Сука! – орал он, избивая меня. – Я так и знал, что ты меня хочешь подставить. Я давно твою породу раскусил, тварь поганая».

«Дима, объясни, в чем дело», – пыталась я его образумить, но только больше распаляла его больной мозг.

В конце концов он бы меня убил, тем более для него это пара пустяков как в физическом, так и в моральном аспекте. Остановила его какая-то мысль, тогда понятная ему одному. Теперь-то я знаю, что он решил восполнить свой моральный ущерб, который я ему якобы нанесла.

– И какие же претензии он предъявляет?

– Все те же – будто бы я его специально подставила. Врет подонок.

– Почему же он, интересно, выпрыгивал с балкона?

– Говорит, что кто-то хотел войти в квартиру, открывая замок своим ключом.

– А что на это ты скажешь?

– Да врет он все. Наверное, мышь заскреблась, а он от страха обделался и пошел по балконам, как обезьяна по лианам.

– А почему ты уверена, что он врет? Ведь с того места, где ты стояла под балконами, ты не могла видеть подъезда.

– Верно, и все равно это не дает ему права думать обо мне плохо, а тем более избивать. Ну какой мне был смысл его подставлять? Как работник, добросовестный и безотказный, он устраивал нас на все сто! Как любовник – неутомимый и сильный. Чего же мне еще от мужика надо?

– Не знаю. А что он требует в качестве компенсации?

– Пятнадцать тысяч баксов или триста пятьдесят тысяч рублей.

– А у вас с сеструхой есть такие деньги?

– О чем ты говоришь, конечно же нет.

– Вряд ли бы он просил то, что дать вы не в состоянии, – вслух подумал я.

– Конечно, поэтому он и хочет связаться с Галкой и потребовать переоформить на него одну из наших квартир. Естественно, в обмен на мою жизнь. Экспроприатор хренов. Мне бы только отсюда выбраться, а квартиру я ему устрою, как раз длиною в его рост. Он у меня еще кровавыми соплями умоется, подонок.

– Тогда пообещай ему все, что он просит, а потом поступай соответственно. Но только потом, когда он тебе поверит.

– Не такой уж он и дурак. Отсюда и от себя он меня не отпустит. Теперь я представляю для него живой товар, а кроме того, залог безопасности. Курить хочу.

– К сожалению, ничем помочь не могу. Сигареты лежат в кармане, но я боюсь и рукой пошевелить. Придется нам потерпеть. Послушай, Татьяна, а он не берет нас на понт? Уж очень он свободно здесь прогуливался.

– Не понимаю, ты о чем?

– Не блефует ли он? Может, никакой мины нет и в помине. Просто парень решил немножко над нами подшутить, а?

– К сожалению, это не так и его шутки обычно ничем хорошим не кончаются. Не далее как месяц назад он запросто сломал незнакомому парню руку только за то, что тот имел неосторожность подарить своей девушке цветы.

– Вот тогда и надо было сдать его в психушку.

– Да, но цветы тот парень решил стащить отсюда. Нет, Дима Рябинин не шутит, он вообще лишен чувства юмора. Ты еще не видел его во всей красе. Он натуральный зверь. Я уверена, что мы заминированы по-настоящему.

– Тогда почему сам он гуляет здесь, как по Нескучному саду?

– Привык, наверное, в своей Чечне. Жрать хочется неимоверно. За все время, начиная с субботней ночи, я не съела ни единой крошки хлеба. Вчера начала жевать георгины.

– Вкусно?

– Ничего, кушать можно, только быстро приедаются. Курить хочется. Давай рискнем?

– Не надо, курить я вам дам, – остановил наше безрассудство Рябинин. – Я даже дам вам пожрать, а потом мы перейдем к деловой части. Сейчас я отключу питание взрывного устройства и развяжу вам руки, только не дергайтесь и помните, что вас я сделаю и голыми руками ровно за шесть секунд ноль одну минуту.

Судя по тому, как жадно Татьяна набросилась на хлеб и колбасу, можно было поверить, что она на досуге и в самом деле схрумкала пару элитных георгин. Я от еды отказался, уступив свою долю в пользу голодной. Просто сидел и отстраненно курил, обдумывая, как сподручней и с одного раза вырубить этого лося, потому что второй попытки у меня не будет. В трех метрах от меня он сидел на корточках, с ухмылкой наблюдая за Татьяной. Он веселился, глядя, как грязными руками она судорожно пропихивает колбасу в свое изголодавшееся чрево. Ко мне он сидел вполоборота, а между нами лежал невостребованный пока трезубец рыхлителя. Веса в нем не больше трехсот граммов, зато зубья были достаточно остры, и если мне удастся загнать их ему в плечо, то наверняка от болевого шока он на некоторое время скиснет и окажется в моих руках, а дальше все зависит только от меня самого. Эх, была не была! Мгновенно напружинившись, я прыгнул к трезубцу и уже на лету, отброшенный его ногой, изменил траекторию и головой врезался в Татьянину грудь. Ойкнув, она опрокинулась на спину, и я протаранил ее повторно уже лежащую. Потом была мгновенная резкая боль в шее и полная темнота забвения.

– Ну что, мужичок-попрыгунчик? Отпрыгался? – донеслось до меня сквозь туман. – Сам ведь говорил, злить меня нельзя. Скажи спасибо, что понадобился ты мне, а то бы давно летал в облаках. Чего молчишь или гордый сильно? Так я эту твою гордость мигом вышибу – два удара восемь дыр. Хочешь попробовать?

– Нет, не хочу, я все понял.

– Свежо предание, а будет так, как я скажу.

– Говори, – понимая, что своими силами мне с ним не справиться, согласился я, сползая со стонущей Татьяны.

– Слушайте оба. И ты, вошь лобковая, тоже слушай. Два раза я повторять не стану. Короче, дело к ночи. Брюхо у твоей сеструхи, наверное, уже заштопали, поэтому ты – как там тебя зовут?

– Константин Иванович, – с некоторым запозданием представился я.

– Вот-вот, Константин Иванович, поедешь сейчас в город и доложишь ей все как есть. И еще скажешь, что, если она хочет видеть свою близняшку живой, – пусть немедленно готовит бабки.

– Как же она их приготовит? Она ведь в больнице.

– Меня не колышет. Это ее проблемы.

– Но Дима, – вмешалась Татьяна, – ты ведь хотел квартиру…

– Теперь уже не хочу. Я заберу бабки и слиняю из вашего долбаного города навсегда. Здесь у меня, как и во всем свете, никого нет. Так что меня ничего не держит. А играть с вами в квартирные игры я перехотел. Не на того нарвались. Найдите себе лоха подурнее. Вы же сдадите меня при первом удобном случае.

– Дима, но у нас нет такой налички, – заскулила Татьяна, преданно глядя ему в глаза. – А чтобы продать какую-нибудь недвижимость, нужно время.

– Сегодня вторник. Даю вам срок до пятницы. В пятницу в шестнадцать ноль-ноль и ни секундой позже я скручу тебе шею – об этом ты можешь сообщить своей сеструхе письменно. То же самое ты, Константин Иванович, скажешь ей на словах. Слушайте дальше. Если Галине Григорьевне вдруг взбредет в голову сделать ловкий финт через ментовку, то можете быть спокойны: Танькины кишки она будет сматывать с телеграфных проводов. И это не шутки, терять мне нечего, свою черту я переступил.

– Еще не поздно вернуться, – с жаром предложила любовница. – Ты даже не сомневайся, все будет нормально, я никому ничего не скажу.

– Заткнись, вша, уж кого-кого, а тебя-то я знаю, и разговор на этом окончен. Здесь нас можете не искать, мы поменяем месторасположение. Галке я буду звонить сам и тебе тоже, если у тебя есть телефон.

– Есть, запиши. Но может быть, ты чересчур круто загибаешь, парень? Назад дороги не будет. Подумай, еще не поздно все переиграть.

– Поздно. Для меня поздно. В случае чего я вместе с ней взорву и себя. Эта сука все решила в ту субботнюю ночь, когда хотела меня подставить.

– Может быть, она тут ни при чем? Возможно, убийца пытался проникнуть в квартиру во второй раз? Или кто-то просто перепутал дверь и по ошибке начал пихать ключ?

– Мужик, не считай меня последним лопухом, таких совпадений не бывает.

– А если…

– Все! Я сказал – все! Утухли. Меня от этих разговоров начинает мутить. Мужик, я еще раз тебя предупреждаю: если замечу, что меня пасут, – жить этой паскуде останется ровно столько, сколько нужно, чтобы порвать электроцепь. Она у меня так и будет ходить с привязанной к заднице миной, а прерыватель – у меня в кармане. Один щелчок – и ни меня, ни ее нет на этом свете.

– Как же нам потом эту мину обезвредить?

– Про то поговорим особо, когда вы соберете бабки.

– А где гарантия, что, получив деньги, ты ее не взорвешь? Обычно вымогатели так и поступают. Зачем тебе лишняя свидетельница, да еще в лице жертвы?

– Руки об нее пачкать не хочется.

– Несерьезный аргумент.

– Других у меня нет. Иди, ключи и документы в машине.

В город я прибыл уже при свете фар и, не заезжая домой, проехал в больницу. Несмотря на мою настойчивость, на этот раз в палату Русовой меня не пустили, сославшись на внезапное ухудшение ее состояния. Понадеявшись на то, что сотовый телефон до сих пор при ней, я позвонил по нему уже из дома. Однако, к великому моему сожалению, ответила медицинская сестра Валя. Заверив меня, что особых причин для беспокойства нет, она тем не менее наотрез отказалась тревожить только что уснувшую Галину, настоятельно рекомендуя позвонить завтра.

Переживая первую неудачу, я залез в бар и чуть-чуть выпил за ее здоровье. Затем, прочитав жене лекцию о вреде курения, я завалился на диван и попытался связать воедино все те сведения, что сегодня мне удалось узнать. Особенно меня волновал эпизод, произошедший с Рябининым в квартире Кнопкиной тетки.

Обо всем, что там произошло, я мог судить только с их слов, но предположим, что оба они говорили правду. Тогда получается очень интересный коверкот. Стоящая на стреме Татьяна сказала, что домушник пробыл там не больше трех минут, а за такое время да в потемках он не то что тайник – он бы собственный член не нашел. Значит, вентиляционная решетка – не его рук дело. Значит, в самом деле был кто-то другой, кто вроде визитной карточки оставил мне фрагмент своей отвертки. Выяснить бы, у кого находится рукоятка, и все было бы в ажуре. Тогда и до убийцы рукой подать.

Звонок в дверь прервал и перепутал мои глубокие умозаключения. Предоставив Милке самой разбираться с нежданным посетителем, я еще раз пожелал Кнопке счастья и скорейшего выздоровления.

– Костя, – испуганно просовываясь в дверь, прошипела жена, – к тебе пришел участковый. Что ты опять натворил? Пускать или нет?

– Запускай по одному, – великодушно разрешил я. – Только проверь, нет ли при нем оружия. Обшмонай его хорошенько, но только до пояса.

– Дурак! – последовало в ответ, и она втолкнула в кабинет испуганного и растерянного коротышку в капитанских погонах.

– Здорово, Федорович, – выходя навстречу, улыбнулся я, – чего ты такой взъерошенный? Что-то случилось? Или кто-то тебя обидел?

– Нет, все нормально, – справляясь со смущением, ответил он. – Там в прихожей Серега стоит, сыскарь.

– Почему не заходит?

– Э-э-э… Людмила Алексеевна не пускает. Оказывается, она его знает.

– Ну-ну, – усмехнулся я и прикрикнул: – Милка, перестань издеваться над человеком, немедленно проводи его ко мне. Люди по делу пришли, а тебе все игрушки.

Сергей Лапшин и в самом деле был похож на лапшу. На длинную и белую лапшину. Двухметровый альбинос с уныло опущенными губами никак не походил на сегодняшнюю крутую, качковую милицию с наглыми, тяжелыми взглядами хозяев «порядка». И каким только макаром он затесался в их ряды? Мне он был симпатичен заочно. Далеко не каждый нынче откажется от взятки.

– Мы чего пришли-то, Иваныч, – как-то по-деревенски начал участковый, – Сергей Александрович попросил вас свести. Ну, по тому самому делу. По пенсионерам.

– Понятно, а что – есть какие-то новости?

– В том-то и дело, что нет, – неожиданно густым басом ответил за него следователь. – А мне капитан говорит, что вас это дело лично интересует, вот я и подумал – может, мыслишку какую подкинете.

– Капитан, а ты не спросил, есть ли у меня в голове эти самые мыслишки?

– Ну что же, тогда извините. – Неловко поднимаясь со стула, следователь развел руками. – Я так и думал.

– Подождите, куда вы так сразу, вопрос этот серьезный, и решать его нужно надлежащим образом. У меня есть немного коньяка и много водки.

– Я не пью, – огорошил меня Сергей, – то есть пью, но редко. Может, сначала поговорим о деле. У меня оно как кость в горле. Мимо начальника проходить боюсь.

– А почему это дело вообще держат на районном уровне, или я дурак, или чего-то недопонимаю? Оно давно должно находиться в ведении города, если не выше.

– Так оно и есть, а только я от него все равно не отстранен, по-прежнему по нему работаю. Только теперь начальства прибавилось. И все требуют новых фактов, новых подробностей, а где их взять? Сегодня прикрыл разносчицу пенсий, только что толку? Она идет в полный отказ, да я и сам носом чую – не ее эта работа. Ну, подержу я ее сколько надо, ну, потреплю нервы ей, себе и начальству, а дальше?

– Есть у меня кое-какие соображения, – скромно признался я. – Но начнем по порядку. Что дало внешнее наблюдение за Наталией Нестеровой?

– Да ничего путного. Ничего такого, на что стоило бы обратить внимание.

– Она что, во время своих походов ни с кем не встречалась, ни с кем не разговаривала? Просто молча разносила деньги?

– Конечно же нет – и останавливалась, и разговаривала, но все это были ее знакомые. Никакого отношения к делу они не имеют.

– Десять человек не имеют, а одиннадцатый, возможно, и имеет. Вы ведь не каждого брали на заметку?

– Практически каждого второго. Не можем же мы проверять всякого, с кем она поздоровалась. У нее знакомых весь двор.

– А что дал опрос ее здравствующих клиентов, живущих одиноко? Как они о ней отзываются? Не замечали ли они каких-нибудь странностей как в ее поведении, так и вообще? Или вы их не опрашивали?

– Обижаете, начальник, конечно же такой рейд был. Я лично обошел полтора десятка одиноких стариков, и о Наталии Нестеровой отзывы только хорошие. Тут дело другого порядка. Не знаю, как поточнее выразиться… Меня удивил один момент, который я наблюдал почти у всех опрошенных. И дело тут вовсе не в Нестеровой…

– Они о чем-то умалчивали? – утвердительно спросил я.

– Можно сказать так, но почему вы об этом спросили?

– Интуиция.

– Может быть, ваша интуиция подскажет мне, кто душил стариков?

– Может быть, но позже, сначала бы я хотел выслушать вас. Что в поведении пенсионеров вас удивило?

– Как я уже сказал, все они наперебой расхваливали своего почтальона, но лишь только речь заходила о проблемах пенсии вообще, они или замыкались, или начинали тарабанить всякую чушь. Из чего я сделал вывод, что, возможно, их обложил рэкет и они безумно боятся в этом признаться. Когда я некоторым из них предложил свою помощь, они отмахивались от меня как от чумы.

– Я не понимаю, чего вы от меня ожидали? По-моему, вы сами прекрасно знаете, где и как искать этих выродков. Могу только добавить, что, скорее всего, эти мерзавцы учатся в школе либо ПТУ. Что касается Нестеровой, то, по моим предположениям, ее пасла пара сопляков, парень и обязательно девка, одетая примерно так же, как и Наталия. Вам остается только ее найти. Желательно, чтобы и комплекцией она походила на Нестерову. Думаю, это будет несложно. Они наверняка видели, как Наталия шла в милицию, так что в ближайшее время, до того как все успокоится, они, видимо, лягут на дно, если, конечно, не круглые идиоты, что вполне возможно. Скорее всего, эта пара теперь зависнет на другом почтальоне.

– На каком же? – чуть иронично спросил Лапшин.

– Не знаю, – ответил я грубо. – Мне кажется, это вопросы вашей компетенции. Чем еще могу вам помочь?

– Спасибо, – вставая, ответил Лапшин. – Вы и так здорово мне помогли.

– Я рад, если наши предположения совпали.

– Я тоже, но какого почтальона, по вашим предположениям, они выберут на сей раз?

– Не знаю, но в нем должна присутствовать какая-то характерная деталь, как в случае с разноцветной курткой.

– Наверное, вы правы. И когда же, по-вашему, нам следует ожидать от них следующего удара? Что подсказывает ваша интуиция? – уже вполне серьезно спросил он и выжидательно на меня уставился.

– Я не ясновидящая Ванга, но посмотрите календарь убийств. Двенадцатое, двадцатое и двадцать восьмое января. Потом непонятный перерыв, и следующее ограбление аж семнадцатого февраля.

– Вы пропустили четвертое февраля.

– Случай с Серовой некоторым образом выпадает из общей обоймы преступлений, и я бы пока воздержался насильно туда его впихивать.

– Почему же?

– Не важно. Если хотите – интуиция, хотя об этом потом. Интереснее другое – непонятное затишье между двадцать восьмым января и семнадцатым февраля. По идее где-то между пятым и восьмым числом они должны были совершить нападение. В сводках ничего такого зафиксировано не было, или я ошибаюсь?

– Вы правы, да и пенсии разносят не каждый день. Между тем при нынешнем финансовом безобразии деньги могут принести практически в любой день месяца, поскольку их разносят по мере поступления. Так что, может быть, все-таки Серова входит в ту обойму? Ведь время почти совпадает.

– Такой возможности я не исключаю, хотя это маловероятно. Скорее всего, наша парочка по каким-то причинам оказалась неработоспособной, или же они совершили свой акт, но труп еще не обнаружен.

– Весело, – недовольно пробубнил Лапшин. – У меня к вам еще один вопрос консультационного плана. Мне кажется, что ваша парочка и мои рэкетиры, те, что трясут стариков, взаимосвязаны друг с другом, а возможно, это одни и те же лица.

– Трудно сказать наверняка. Если это так, то вполне возможно, что над ними кто-то сверху стоит. Эдакий опытный хозяин-пестун.

– Это уж обязательно. Но вернемся к хронологии ограблений. Анализируя ее, нетрудно заметить, что совершаются они с интервалом в восемь – десять дней. Получается, следующий криминал…

– Должен состояться на этих днях, – закончил я его мысль. – Но только в том случае, если они, напуганные арестом Нестеровой, не легли на дно. Рановато вы ее прикрыли. Рановато и без особой на то нужды.

– Прекрасно это понимаю, но я должен был для успокоения начальства делать какие-то телодвижения.

– Безусловно, и именно это телодвижение теперь может коснуться вашей задницы.

– Большое спасибо за содержательный разговор и простите за бесцеремонное вторжение…

– А как же коньяк?

– Извините, у меня полно дел, – посмотрев на часы, отказался Лапшин. – И выплыли они неожиданно, благодаря нашему разговору.

– Умение тактично нахамить – уже талант, – ядовито прошипел я в спину уходящему следователю и, обращаясь уже к капитану, заметил: – А парень он неглупый. – Только немного переоценивает свои умственные возможности, но это пройдет.

– Нормальный парень, это он от стеснительности.

– Наверное, – вытаскивая из-за стола бутылку, согласился я. – С кем не бывает. Я в первом классе тоже стеснялся учителок за титьки трогать, а потом ничего, привык, и куда только то стеснение делось. Ну, Федорыч, выпьем за здоровье одной маленькой женщины. Что нового в твоем околоточном царстве?

– А что у меня может быть нового? Пьянки-драки, воровство и поножовщина. Константин Иванович, я вот сидел, слушал тебя и ни во что не вмешивался.

– И правильно делал. Такая позиция всегда себя оправдывает.

– Не поэтому, просто зачем вшивому участковому совать свой нос куда не просят? Но я что хочу сказать… Что я вспомнил-то к вашему с Серегой разговору. Есть у меня в тех дворах один старый дед, я сегодня его видел. Так вот, завтра он должен получать свою пенсию, я и подумал: а что, если мы…

– Без меня, – высыпая на стол горсть карамели, остудил я его пыл. – Закусывай.

– Извини, пожалуй, и мне пора. Пройдусь по дворам, посмотрю, что да как.

– А вот это у тебя не получится. Сначала мы должны опростать бутылку, потом поговорить о жизни, а только после этого я сам тебя провожу.

– Да неудобно как-то, баба твоя недовольна.

– А ты когда-нибудь видел довольных баб? Я имею в виду своих собственных. Все нормально, капитан, а над твоим предложением я подумаю. На посошок?

– Можно, да я пойду, только не надо меня провожать. В субботу возле вашей квартиры чуть не убили Галину Григорьевну Русову – одну из племянниц Серовой. Интересно, что она делала в вашем подъезде? Ты, случайно, не знаешь?

– Ну что ты, Федорыч, откуда я могу знать? Да и мало ли куда по ночам шастают одинокие бабы?

– А разве я сказал, что это случилось ночью? – Хитренько улыбнувшись, коротышка почувствовал в себе проницательного сыщика. – Говорят, что вы по этому делу проходите как свидетели. Ты и твоя жена.

– Да вроде так болтают, да не всяко лыко в строку пишется. Ты помнишь, сегодня утром я тебе это уже говорил? И вообще, я тебе ясно сказал – поговорим позже.

В семь часов, когда в моей голове еще сладко пели скрипки сновидений, позвонила Галина Русова. Не утруждая себе приветствием, она сразу же набросилась на меня с целым букетом вопросов.

– Погоди, не трещи, – оборвал я каскад ее словоречия. – Сначала скажи, что с тобой произошло? Почему ты опять оказалась на операционном столе?

– Да ерунда, раньше времени начала дергаться, а может, плохо зашили, какая теперь разница и в этом ли дело. Что тебе удалось выяснить? Ты нашел мою Танюшку?

– Успокойся, нашел. Только больше не дергайся, а то опять у тебя чего-нибудь разойдется. Все нормально.

– Врешь ты все, я же знаю, у нее что-то случилось. Иначе она бы давно мне позвонила. Не ври, говори правду, где она? Что произошло?

– Ты права, у нее возникли небольшие проблемы, но такие, что волноваться о них не стоит. Она передала тебе записку.

– Что пишет? Быстро зачитай.

– Она запечатана, – перенося на потом возможную истерику, соврал я. – Она хочет тебе сообщить что-то такое, о чем никто знать не должен. Подожди немного, через час я подъеду.