Текст книги "Гончаров и его подзащитная"

На связь он вышел через день, в субботу утром, когда я еще спал.

– Костя, просыпайся, кажется, он, – передавая мне трубку, сообщила Милка.

– Деньги у тебя? – без обиняков спросил Рябинин.

– Да. Татьяна Русова у тебя? Она жива? – в тон ему задал вопросы и я.

– Да, мы же договорились.

– Отлично. Я тебя слушаю.

– Через час подъедешь к тому самому вагончику, о котором я тебе говорил. Только езжай один, иначе у нас получится красный фейерверк из крови и мяса. И еще запомни: если ты или твои кенты-снайперы вздумают меня замочить, то, падая, я невольно отпущу контакт взрывателя, и получится опять тот же фейерверк. Это все. Сейчас восемь часов. В девять ты должен быть там.

Времени у меня оставалось ровно столько, чтобы умыться, позавтракать и не торопясь доехать до ржавого вагончика, входить в который я заранее не хотел. Ничего страшного, сбривая щетину, подумал я, буду находиться поблизости, а там смотря по обстоятельствам.

Одевшись, я сжевал пару бутербродов, схватил «дипломат» с деньгами и, даже не попрощавшись с Милкой, побежал на стоянку. К вагончику я подъехал ровно в девять часов. Вышел из машины и осмотрелся. Рыхлый, талый снег вокруг заброшенного вагончика говорил о том, что его не посещали, по крайней мере, сутки, а это уже радовало. Но заходить вовнутрь все равно не следовало. Рвануть могло и от открывающейся двери, и просто под действием моего веса. На всякий случай я вообще отошел подальше от этого ржавого чучела на колесах. Судя по следам, машины заезжали сюда нечасто. Интересно, с какой стороны появится мой придурок? От большой дороги или со стороны птицефабрики? Я до боли в глазах всматривался в ненастье, ожидая появления желтого «Москвича». Место тут было окрест открытое, вольное взгляду и ветрам. Наверное, по этой причине его выбрал Рябинин. Прождав не менее получаса и проглядев все глаза, я заметил, как от дороги в моем направлении движутся две человеческие фигурки. И лишь минут через пять я смог разглядеть тех, кого ожидал. Татьяна шла впереди, и у нее из-под куртки торчал длинный телефонный кабель, конец которого скрывался у Рябинина в кармане камуфляжной куртки.

– Как собачонку на прогулку вывел, – выходя навстречу, невольно улыбнулся я.

– Ты почему не в вагончике? – не доходя до меня метров пяти, грубо спросил он.

– А кто его знает, что за презент ты мне там приготовил.

– Ничего там нет, если ты сам не постарался.

– Давай не будем препираться, а займемся делом прямо на улице, – предложил я оптимальный компромисс.

– Не пойдет, я должен убедиться, что в вагончике никого нет. Открой дверь.

– Вот иди сам и открывай. Так мы с тобой до вечера проторгуемся.

– Хорошо, – подумав, согласился он. – Раздевайся.

– Как?

– Молча и до трусов, я должен убедиться, что у тебя нет оружия.

– Дикость какая-то, – проворчал я, выполняя приказание. – Однако не май месяц!

– Не отморозишь, шмотки кидай сюда. Да поживее! – уже выворачивая карманы, покрикивал он. – Покажи деньги.

– Хоть пять раз, только издали. – Вытащив из салона «дипломат», я открыл крышку, демонстрируя ему содержимое. – Нравится?

– Нравится.

– Ну вот и хорошо, – закинул деньги я назад в машину и спросил: – Что теперь?

– Давай деньги и забирай эту суку.

– Нет, сначала ты ее аккуратно раздень, нежно сними с нее взрывное устройство и лишь потом получишь деньги.

– А в это время меня шарахнут из вагончика. Не надо, мы тоже не пальцем сделаны! Иди и открой дверь, я должен убедиться, что там никого нет.

– Да черт с тобой, – дрожа от холода, выругался я и дернул скрипучую дверь.

Убедившись, что внутри никого нет, матерясь почем зря, он начал осторожно раздевать цветочницу. Когда куртка была отброшена, на животе под свитером ясно проступили контуры прямоугольной коробочки размером с сигаретную пачку. Стащив свитер, Рябинин неожиданно изменил свое поведение. Оставив полураздетую женщину, сжимая в руках контакты, он медленно двинулся ко мне.

– Стой где стоишь и не двигайся, – бледнея рожей, приказал он.

– Стою, – послушно ответил я. – А что ты задумал?

– Вам ничего не грозит, если будете делать то, что я вам велю.

– Конечно будем, что же нам остается. Только отцепи от Русовой мину.

– Отцеплю, когда придет время. Медленно отойди от машины на десять шагов. Не бойся, все будет нормально.

– Как скажешь, начальник. – Послушно пятясь назад, я все еще ничего не понимал. И только когда он, находясь на одном уровне с машиной, вдруг проворно в нее юркнул, до меня наконец дошло: – Опрокинул, значит, сволочь? – зеленея от страха, злости и холода, процедил я.

– Не скажи, теперь подойди ко мне, – левой рукой сжимая контакты, а правой поворачивая ключ зажигания, приказал он. – Подойди, только не близко, ровно настолько, чтобы я мог передать в твои руки провода.

– Но ты же обещал сам обезвредить свое устройство, – осторожно принимая медные концы Танькиной жизни в свои руки, упрекнул я.

– С таким же успехом это сделает любой начинающий сапер. Там нет никакой хитрости. Устройство работает на разъем. Так что остерегайтесь обрыва проводков, не делайте резких движений и сами ничего не предпринимайте. Не пытайтесь даже отвязывать с ее живота мину. Это вам мой совет. Спокойно и плавно вальсируйте до первого телефона-автомата и звоните в милицию. Так у меня будет небольшой запас времени. Машину у тебя я угонять не собираюсь, брошу где-нибудь за городом. Прощайте, господа.

Презрительно фыркнув выхлопом, моя машина уже в который раз подло от меня сбегала. Плюнув, я от досады чуть было не топнул ногой, но вовремя спохватился. Резкие движения нам были не нужны. Первым делом, соблюдая всяческие осторожности и не дергая провод, мы помогли друг другу одеться. А потом уныло и медленно, в той же дурацкой спарке, побрели в сторону города.

– Таня, – устав от этого танца смерти, предложил я, – может, рискнем и отвяжем твою мину?

– Ни за что! – возмущенно воспротивилась она, как будто я хотел отрезать у нее ногу. – Вы сошли с ума! Заплатить кучу денег, чтобы потом взорваться посреди этого поля? Да я в жизни себе подобной глупости не прощу.

– Зато Бог на том свете простит, – наступая ей на пятки, мрачно изрек я. – Вы не могли бы ножками почаще перебирать?

– Нет, идти нужно плавно и медленно. Не дай Бог, кто-то из нас споткнется или поскользнется. Тогда обоим хана. Как у Галки дела?

– Лучше, чем у нас. Попрошу шагать и не разговаривать.

Обидевшись, она смолкла, так что весь оставшийся путь длиною в сорок минут мы проделали молча. Из автомата я позвонил дежурному и долго объяснял ситуацию. Когда он наконец понял, то велел нам, не двигаясь, стоять на месте, терпеливо ожидая помощи, и ни в коем случае не вступать в контакт с прохожими.

– А лучше лечь, накрыться белой простынью и ползти в сторону кладбища, – бросая трубку, раздраженно проворчал я.

– Что такое? – вылезла моя подопечная. – Что они говорят?

– Ничего, – злобствуя, прошипел я, – просят лично вас не приставать к прохожим мужикам, в городе и без того полно триппера.

– Хам! Негодяй! Пусти, я позвоню Галине.

Охали, ахали и ревели они минут десять, пока напротив нас не остановились две машины с военными. Они молча выслушали нашу историю, без лишних разговоров бережно упаковали в тесный «уазик» и помчались за город, чтобы там, на пустыре или бомбовом полигоне, в спокойной обстановке нас обезвредить или же отправить к чертовой бабушке в ад. Этими черными мыслями я поделился с сидящим за рулем прапорщиком.

– А это уж как получится, – многообещающе ответил он. – Все мы под Богом ходим.

– Классный из тебя ангел-утешитель получится, прапор. И давно ты этим веселым ремеслом занимаешься?

– Лет десять уже, как с Афганистана пришел. Там тоже мины обезвреживал.

– И как часто эта операция у тебя заканчивалась удачно?

– На эту тему от шуток я бы воздержался, – почему-то помрачнел водитель, и дальше мы ехали молча.

Посреди какого-то пустыря, больше похожего на помойку, он остановился и, повелев сидеть нам на месте, вышел встречать следующий за нами автомобиль. После легкого непродолжительного обсуждения мы под руки были извлечены из машины и поставлены на снег. Разжав мой окаменевший кулак, прапорщик забрал у меня поводок и, велев всем спрятаться за насыпной вал, повел Татьяну в глубь полигона. Нервно закурив, я спросил лейтенанта, достаточно ли мастерства у прапорщика?

– На вас хватит, – немного раздраженно ответил он.

Обидевшись, я отошел и уставился в серое неуютное небо. Оттуда с радостным карканьем за нами наблюдали четыре вороны. Нетерпеливо хлопая крыльями, они искали еду или пристрастно наблюдали за работой прапорщика. Грустно!

Громкий, первозданный мат вспугнул черных птиц и мои тоскливые мысли. Высунувшись из укрытия, я увидел, как, спотыкаясь и проваливаясь в снег, к нам бежит полуголая Танька, а за ней, нещадно матерясь, вышагивает ее спаситель, он же ангел-хранитель. Не останавливаясь ни на секунду, Русова запрыгнула в машину и начала поспешно одеваться. Подошедший прапор протянул мне только что распечатанную пачку сигарет.

– Закуривайте, – под ехидные ухмылки офицеров предложил он.

– Я только что покурил, – уже все понимая, отказался я.

– А вы эти покурите, они покрепче будут и потеплее, ваша подруга их нагрела. А вот кто нагрел вас обоих, разбирайтесь сами.

– Мужики, с меня кабак! – улавливая ситуацию, горячо предложил я.

– Когда? – конкретно и хором спросили они.

– А хоть сейчас.

Договорившись, что вечером после службы они мне позвонят, мы расстались друзьями и даже больше того – они подвезли нас к подъезду тестюшкиного дома.

Словно в воду опущенная, с черными провалами глазниц Милка сидела в кресле и молча наблюдала, как я ухаживаю за маленькой цветочницей.

– Что с тобой? – Пораженный ее молчанием, я на секунду оставил свое занятие. – Ты хоть познакомься – это Татьяна Григорьевна Русова, сестра небезызвестной тебе Галины. У нее возникли маленькие проблемы.

– Да, конечно, я понимаю. – Через силу поднявшись с кресла, Милка прислонилась к дверному косяку. – Вам, наверное, нужно в ванную. Я принесу полотенце и новое белье.

– Спасибо вам, но сначала я позвоню сестре, скажу, что все хорошо закончилось. Я так благодарна вашему мужу. Он у вас настоящий мужик.

– Костя, почему вы были так долго? – спровадив гостью в ванную, спросила жена. – Я уже на нет изошла. Думала, больше тебя не увижу.

– Напрасно, напрасно, матушка, так просто вы от меня не отделаетесь. А Рябинин-то наш шутником оказался. Привязал ей к животу вместо взрывчатки пачку сигарет. Веселый парень, а нас как дураков саперы повезли обезвреживать на полигон. Что с тобой?

Плавно сползая по спинке кресла, Милка осторожно улеглась на полу.

Господи, а ведь этот сумасшедший день только еще начался, нет и часа. Сунув в нос любимой супруге нашатыря, я насильно влил в нее каких-то сердечных капелек, а следом пятьдесят граммов водки. Так, по моему мнению, должны излечиваться любые обмороки. Когда состояние больной перестало вызывать мои опасения и на щеках появился румянец, я перенес ее на кровать и замер в немом вопросе.

– Костя, он правда так пошутил? – вместо ответа задала она вопрос.

– Да, но почему ты так болезненно на это отреагировала? Такая шутка вовсе не редкость. Звонят, допустим, по телефону, предупреждают, что школа заминирована, а на самом деле просто блефуют, чтоб не ходить на занятия. В нашем случае тоже блеф, с той лишь разницей, что за него пришлось выложить триста пятьдесят тысяч.

– Костя, я его убила.

– Кого? – всерьез опасаясь за ее рассудок, осторожно спросил я.

– Бандюгу. Я убила Рябинина. Господи, если б я знала…

– Успокойся, Мила, все хорошо, все пройдет.

– Не надо, не разговаривай со мною так. Я в полном здравии рассудка.

– Конечно, а я ничего и не говорю. Просто тебе нужно принять снотворное и хорошенько поспать. Ты перенервничала, вот и все.

– Открой антресоль и посмотри…

Повернувшись ко мне спиной, она заревела. Мне показалось это странным, в моем представлении одержимые идеей фикс не плачут, трезво и убедительно отстаивают свою точку зрения. Ничего не понимая, я залез на табурет и открыл антресоль. Открыл и чуть не упал. Прямо с краю стоял плоский черный «дипломат», который три часа тому назад вместе с машиной умыкнул Рябинин. Все еще не веря в эту чертовщину, я щелкнул замками и откинул крышку. Наваждение продолжалось. Вернув деньги на прежнее место, я тихонько слез с табуретки и, вернувшись в спальню, присел на краешек кровати.

– Убедился? – не поворачиваясь, глухо спросила Милка.

– Убедился. Зачем он сюда приходил и куда ты опять уволокла труп? – обреченно, на одной ноте спросил я.

– Ты совсем тупой. Сюда он не приходил, а труп, вернее, то, что от него осталось, лежит в лесу, в пяти километрах от города.

– Ничего не понимаю, ты можешь толково мне все объяснить?

– Тупые вы существа, мужики… Когда ты утром мылся в ванне, я улизнула из дому и, чтобы тебя подстраховать, спряталась в багажнике машины. Дальше все происходящее я слышала оттуда и в критический для тебя момент готова была его пристрелить. Если бы не боязнь взрыва, я сделала бы это с самого начала. Потом, когда вы обо всем договорились полюбовно, я успокоилась, но выбраться наружу не могла, так как боялась его спугнуть. Ну а что случилось дальше, ты знаешь. Этот сукин сын прыгнул за руль, и тут я была бессильна чем-либо помочь вам. Ты говорил… Я знала, что в экстремальной ситуации он не остановится ни перед чем, вплоть до того, что подорвет себя. Мне не оставалось ничего другого, как в полном неведении молча томиться в багажнике, ожидая первой остановки. Сквозь узкую щель я заметила верхушки деревьев и поняла, что мы едем по лесной дороге. А вскоре машина остановилась и хлопнула дверца. Тогда я резко выпрыгнула из багажника и приказала ему стоять. По снегу он уходил через узкий лесной клин на главную дорогу и на мой окрик не отреагировал, хотя находился от меня буквально в десяти метрах. Я прострелила ему ногу, он упал и громко выругался и еще добавил: «Гончаров, сука!» А потом вытащил гранату и вырвал чеку. Я подумала, что он хочет бросить ее в меня, и спряталась за машину. Когда рвануло, я все поняла. Он на эту гранату лег. Его всего разворотило – смотреть страшно. Не мешкая ни секунды, я подобрала «дипломат» и пустилась наутек через лес. Через час вышла на какую-то просеку, поймала машину и доехала домой. Здесь первым делом отмыла «дипламат» от крови и выбросила в мусорку свои сапоги. Вот так в очередной раз я у тебя стала убийцей. Господи, если б я только знала, что он не блефует, я бы даже из багажника не высовывалась. Дождалась бы, пока он, бедняга, бросит машину, как обещал. Боже мой!

– Ну да, ты еще крылышки ему приделай. По-твоему, вымогательство трехсот пятидесяти тысяч, избиения и угрозы – все это детские шалости? Не скули и забудь об этом навсегда. Ты правильно сделала, что не забрала машину.

– Да на нее смотреть страшно, она в кровавых ошметках, а левая сторона и передок посечены осколками.

– Ну и Бог с ней, сейчас же заявлю об угоне. Все нормально, только на кой черт тебе понадобилось тащить «дипломат»? Ну да ладно, что сделано – того не вернешь. «Дипломат» я выброшу, а деньги верну Русовым.

– Зачем они им? У них и так полно.

– Ожила? Тогда заткнись.

– Костя, но они же могут нас спалить. Ты отдашь им деньги, они начнут щебетать об этом на каждом перекрестке, и ниточка потянется.

– Какие мы практичные. Не твоего это ума дело. «Мокрые» деньги мне не нужны, а если они нужны тебе, то бери их, но только обо мне забудь.

– Перестань, Костя, ты меня не понял, я сказала это исключительно в целях нашей безопасности. Наплевать мне на них…

– Подруга, ты со своей жадностью можешь вот-вот миновать точку возврата, как это неделю тому назад сделал любовник-водитель Дима. Ты этого хочешь?

– Не хочу! – протяжно заревела Милка. – Почему ты ругаешься? Я же боялась за тебя, хотела помочь, а ты…

– Все, перестань ныть, – услышав, как открылась дверь ванной комнаты, приказал я. – Учти, ты ничего не знаешь, а это время потратила, блуждая по магазинам.

Проводив отмытую гостью, я тоже начал собираться, надеясь на всем этом деле сегодня же, еще до экскурсии в ресторан, поставить точку. Телефонный звонок остановил меня в дверях.

– Константин Иваныч! У меня для тебя сюрприз, – возбужденно сообщил участковый.

– Возможно, у меня для тебя будет тоже.

– Но почему ты не спрашиваешь какой? – не слушая меня, пел о своем Оленин.

– Потому что догадываюсь. Наверное, раскололи Стаса, с Бондаревым у вас вряд ли так скоро бы получилось. Я правильно говорю?

– Правильно. Я сейчас в опорном пункте, хорошо бы тебе…

– Ну вот и отлично. Жди моего звонка, где-то часа через два я тебе позвоню. Пока.

Оставив в каком-то грязном подъезде пустой, открытый «дипломат», я через магазин явился к Лерику. Недовольный и сонный, дверь он открыл не сразу.

– Гончаров, у тебя крыша течет? – неохотно пропуская меня в переднюю, нелюбезно спросил он. – Ты же знаешь, что по ночам я дежурю. Сегодня домой вернулся поздно. Еще трех часов не поспал, а ты опять с бутылками, алкаш-миссионер! Что-то частенько ты ко мне зарядил. К чему бы это?

– Я думаю, к дождю. Сегодня я, отец Валерий, получил калым или, выражаясь вашим артистическим языком, срубил халтурку. Шел мимо, думаю, как не зайти, как не порадовать старого приятеля-холостяка. С чистым сердцем, можно сказать, пришел, а ты мне такие обидные слова говоришь. Горько мне от них, да так, что плакать хочется. Уйду я от тебя! Злой ты мужик.

– Ну, распелся. – Зевнув во всю ширь своей пасти, Лерик почесал лопатку и подтолкнул меня в комнату. – Заходи, раз уж пришел. Я как задницей чуял – копченое сало сегодня купил и большую рыбу-селедку. Будет чем закусить, а то отрубишься, как в прошлый раз. Во сколько ты тогда ушел?

– Часов в восемь или около того, – вытаскивая гостинцы, ворковал я. – Лерик, ты бы хоть помылся перед тем, как за стол садиться, а то от тебя, прости меня великодушно, козлом воняет. Ты когда в последний раз душ принимал?

– Так дня три назад, неужели уже воняет? – искренне удивился он, как будто я сообщил ему великую тайну. – Вот уж не думал.

– Подумаешь, когда об этом тебе скажут твои актерки.

– Пожалуй, ты прав, пойду сполоснусь, а ты пока приготовь закуску. Все, что есть, в холодильнике.

Едва только я услышал шум работающего душа, как, оставив кулинарные хлопоты, занялся совсем другим делом. Несанкционированный шмон в квартире старого приятеля – занятие не из лучших, но ввиду дефицита времени другого выхода у меня просто не было. Посылочный ящик с инструментами я нашел в зимнем холодильнике под окошком. Долго в нем ковыряться не пришлось. Черная отвертка с ручкой-пеналом лежала сверху. Открутив крышку, я высыпал на стол сменные наконечники. Всего их было четыре: шило, две обычные отвертки и одна крестовая малого сечения. Пятый же большой крестовой наконечник лежал у меня в кармане. Абсолютно удовлетворенный своей находкой, я поставил ящик на место, внимательно осмотрел комнатный радиатор и вновь занялся сервировкой стола. К выходу Лерика закусь благоухала и радовала глаз.

– С легким паром тебя, Лерик! – придвигая столик к отопительной батарее, с чувством пожелал я. – Давай-ка по маленькой. После баньки полезно, да и когда я теперь к тебе завалюсь? Когда еще даст Бог свидеться, – усаживаясь на диван и таким образом оставляя ему кресло, запричитал я.

– Что за мрачные мысли, Гончаров? На тебя это не похоже, – садясь напротив, удивился кукловод. – Давай лучше выпьем за все хорошее! И конечно, за наше драное искусство. Дай Бог ему здоровья.

Минут через двадцать, когда в его глазах я увидел свободу и беспечность, предложил как бы промежду прочим легкий турнир по армрестлингу.

– Костя, ну я же тебя уделаю, как нехрен делать, – сев на любимого конька, оживился он. – Я же тебя всегда загибал, как младенца.

– Это ты правой меня делал, а левой у тебя не получалось, – разжигая его азарт, насмешливо возразил я. – Короткая у тебя память.

– Подумаешь, один раз проиграл, а сейчас я и левую твою положу.

– А чего мы спорим, языки бьем, рук у нас, что ли, нет? Давай прямо здесь.

Освободив половину стола – ту, что ближе к батарее, мы скрестили руки. У Валерки было громадное преимущество – длинный рычаг предплечья, но мне во что бы то ни стало нужно было уложить его левую руку.

Борьба началась и проходила с переменным успехом. Мы тужились и кряхтели, отпуская при этом едкие замечания в адрес друг друга. Через некоторое время почувствовав, что начинаю слабеть, я потихоньку стал привставать с дивана, помогая руке своим телом.

– Прижми задницу! – заметив мой маневр, прошипел Лерик. – Опусти задницу! Я тебе говорю! Так нельзя! – наблюдая, как его рука медленно, но неотвратимо укладывается на стол, возмущался он. – Это нечестно!

Дожав его руку почти до столешницы, до батареи отопления, я молниеносным движением правой руки выдернул из-за радиатора заготовленные там наручники и защелкнул у него на запястье.

– Ты что? Сдурел? – Серея лысиной, он попытался все обратить в шутку. – Или ментовские хохмы не дают тебе покоя? Расстегни сейчас же. Мне это не нравится. Всякая шутка имеет свои границы. Расстегни!

– Сейчас. – Зайдя со спины, я резко заломил его правую руку и защелкнул вторую пару браслетов, которые крепились к кронштейнам батареи. – Ну вот, Лерик, теперь у нас все в полном порядке. Отдыхай и думай, а я покуда выпью немножко водки. Ведь ты не поверишь, а у меня уже несколько дней во рту не было ни капли спиртного.

– Перестань молоть ерунду, объясни, что все это значит!

– Это ты должен мне объяснить, зачем удавил соседку и почему приходил туда второй раз в прошлую субботу ночью.

– Что за ерунду ты мелешь? – покрываясь потом, затрепыхался Лерик. – Я буду жаловаться на тебя в суд.

– Ну, этой серьезной организации нам с тобой точно не избежать, – довольный своей шуткой, заржал я. – Но пока до скамьи подсудимых доберешься, тебе предстоит пройти еще несколько инстанций, тех, где умеют развязывать языки. Впрочем, расколешься ты быстро, ты же новичок в этом деле.

– Они ничего не докажут, – облизав губы, проскрипел Лерик. – Доказательств нет, а значит, все это пустая болтовня, отстегни меня и убирайся вон.

– Да что ты говоришь, как это нет доказательств? Неужели ты думаешь, что я бы себе позволил просто так, не имея на то оснований, привязать тебя к трубе? Упаси Бог. Никогда в жизни. Дело в том, что видели тебя, когда ты субботней ночью открывал своим ключом дверь верхней квартиры.

– Кто видел?

– Это тебе предстоит узнать в процессе следствия, – позволил я себе маленькую неправду. – Там ты встретишь своих знакомых и очень удивишься. Но это не все. Лерик, ты растяпа, ну как можно было на месте преступления оставить такую серьезную улику, как отвертка.

– Врешь, отвертку я принес.

– Отвертку-то ты принес, тут врать не буду, да вот только про крестовую насадку забыл. Ее подобрали на полу под решеткой вентиляционной шахты. Как раз ее и недостает в пенале твоего универсального набора. Нехорошо это, Лерик, старых старух глушить, еще Достоевский это осуждал.

– Достоевский не осуждал, классик пытался разобраться.

– И ты, продолжая его линию, тоже решил начать изыскание? Зачем тебе это?

– Нищета! – вдруг сразу сломался он. – Нищета – это порок и свинство.

– Но не повод для преступления.

– Я это понял только теперь, после того, как уже его совершил. Наблюдать за ней я начал давно, больше года. Мне было известно, что старуха богата, и потихоньку я принялся налаживать с ней контакты – то бутылочку принесу, то кран починю, а то и просто посидим с ней вечерок, чайку попьем, за жизнь поговорим. В общем, приручил, как говорится. Приручить-то приручил, а толку никакого, не мог я ее на словах подловить. Не хотела старуха колоться, хоть ты лопни. Какие только наводящие вопросы я ей ни задавал, как только ни провоцировал – бесполезно. И тогда я избрал другую тактику. Начал как бы случайно тыкаться у нее по квартире. Ну, допустим, встану на скрипучую половицу и наблюдаю за ее реакцией. Или в плафон залезу, вроде пыль вытереть. Ничего, все пусто. Я уже отчаялся, и вдруг однажды зашел у нас с ней разговор о том, как много приходится платить за электроэнергию, и она попросила снять показания счетчика. Я открыл щиток и чуть не упал, настолько грязным и жирным был счетчик, а прочитать цифры в мутном окошке можно было только с большим трудом. По привычке я предложил его почистить. Как она взбеленилась! Тогда-то я все и понял. По осени мое открытие случилось, а я все не решался. Боязно в первый раз. А тут, когда серия убийств началась, я понял, что больше медлить нельзя, что сама судьба дает мне шанс совершить преступление, отвечать за которое придется кому-то другому.

В тот день, действуя точно по их сценарию, я дождался ухода почтальонши и поднялся к ней с чекушкой. Мое появление она, как всегда, восприняла с большим воодушевлением. Хотела было приготовить закуску, да, видно, не судьба. Не дал я ей перед смертью выпить. Задушил сразу, долго не мучилась, я ведь здоровый.

Ну а потом произошло ужасное. Из отверстия, что под счетчиком, куда уходит бронированный кабель, я извлек узкий капроновый чехол. Он был плотненько упакован деньгами. Да, пятнадцать пачек десятирублевых купюр. Я чуть не сошел с ума. Я принялся колотить мертвое старухино тело, проклиная ее жадность и маразм. Деньги оказались советские. Красные бумажки с изображением Ленина.

Просидев в прострации с покойницей до глубокой ночи, я вернулся домой и два дня беспробудно пил. По пьянке разбил «Запорожец»… А старуха начала протухать. Пока я это чувствовал один, но скоро об этом узнают все, и неизвестно, как еще повернется. И вот тогда, для большей достоверности, я пригласил тебя в гости. Остальное ты знаешь.

После того, как ее унесли, а дверь опечатали, я вновь и вновь думал о ней, и постепенно во мне зрела уверенность, что искал я плохо. Сокровищ у соседки должно быть гораздо больше, чем мне удалось найти. Блуждая по своей квартире, я прикидывал и прикидывал возможное место еще одного тайника. О вентиляционной решетке я догадался в субботу днем, а ночью опять забрался в квартиру, и на этот раз удачно.

– А где ты взял ключ?

– Он у меня по запарке остался с прошлого раза.

– Что ты нашел в тайнике?

– Десять массивных золотых колец, семь пар сережек и всякие кулоны да цепочки.

– Где это все?

– Я спрятал их у себя в гараже, в банке с солидолом.

– Скажешь, что передал их племянницам.

– Что? Где я должен сказать?

– Все там же. Ведь ты явишься с повинной?

– С чего ты взял? Ничего такого я тебе не говорил.

– Неужели? А кто это тут у меня на диктофоне чирикает? Я звоню твоему участковому, и он принимает от тебя заявление о добровольной явке. Или не так?

– Так.

Ранней весной мне пришлось быть на похоронах своего старого знакомого, неожиданно скончавшегося от инфаркта. Проходя мимо могил, я обратил внимание на лицо, выполненное в граните. Оно показалось мне знакомым. Подойдя ближе, я прочел:

«Рябинин Дмитрий Николаевич

1973 – 1999

Помним. Скорбим. Родные и близкие».

Нагнувшись, я поправил свежий букет красных гладиолусов…