Текст книги "О себе, о людях, о фильмах"

6. Граф. Один из главнейших персонажей. Потомственный аристократ, притом отнюдь не разоряющийся, а, напротив, очень богатый. Самый богатый из всех. Владелец больших поместий и большого количества акций. Умный и спокойный самец, очень представительный и настолько уверенный в себе, что позволяет себе роскошь обходиться со всеми одинаково вежливо. Внешне между его обращением с Пышкой и, скажем, с Каррэ-Ламадон нет никакой разницы. Он старше Каррэ-Ламадон, ему уже за пятьдесят, но он настолько сохранился, так зачесывает свою полуседую шевелюру, так держит себя, что производит впечатление мужчины, не имеющего возраста, специальность стареющих самцов хорошего общества.

Если вначале он стоит как бы вне событий, то под конец он оказывается признанным главой коллектива буржуа. Его слово – решает. Каждое его движение рассчитанно и эффектно. Он обладает наиболее сильной волей из всех мужчин. Он умел сохранить достоинство в любой ситуации. С нашей точки зрения, его манеры несколько смешны: монокль, походка, красивые движения мягких рук, выдержанная, скупая мимика лица – все это носит, на наш сегодняшний взгляд, несколько театральный характер. Это чем-то чуточку похоже на Торрэнса в «Трусе». Ироническое отношение к эпохе должно быть подчеркнуто на этом ее высшем представителе.

В сцене уговаривания, когда граф неожиданно изменяет своей сдержанности, это должно произвести эффект внезапного разоблачения. На роль должен быть взят актер большого обаяния, ибо до половины картины граф производит эффектное впечатление почти положительного персонажа. Его жестокий, почти грубый эгоизм вырастает в полную меру только в финале.

7. Графиня. Уже немолодая, очень приятная на вид, мягкая, округлая, незаметная, благосклонная женщина. По происхождению буржуазка. Преклоняется перед мужем и обожает его. Абсолютно довольна своим положением и ничего иного не хочет. Любовников не заводит от лености, но на мужчин иногда поглядывает с вожделением. Она не жестока, она слишком для этого тетеха, но и не добра. Она сплошная благовоспитанная и вежливая умеренность. Вероятно, муж долго дрессировал ее. Она явно глупа, это преобладает надо всем. Может быть, она и поделилась бы с Пышкой кусочком в финале, но все не дают, и она не дает. То, что Пышка плачет, сначала даже несколько обеспокоило ее, но, поглядев на остальных, она уверилась, что так надо и, значит, все в порядке. С Каррэ-Ламадоном она флиртует по привычке, как старая полковая лошадь. Никаких видов на него она не имеет, да он и не слишком-то завидный кусок.

Манеры ее очень изысканны, но чуть менее подчеркнуты, чем у мужа, вследствие слабости характера. Такие графини живут с лакеями, потому что это просто, не нужно далеко ходить и нет никаких хлопот, а уважение и старание обеспечено.

8. Корнюдэ. Демократ. Отец содержал в Руане аптеку и оставил ему небольшое состояние. Окончив курс естественных наук и став бакалавром, Корнюдэ продал аптеку и предался демократизму. Развращенный парижской богемой, он абсолютно отучился делать что бы то ни было и научился долго и с пафосом говорить на любую тему. В течение девяти лет он спустил все состояние. Даже не в кутежах, а в примитивных выпивках, он стал типичным пивопийцей, завсегдатаем всех руанских пивных. Он тоже один из Пышкиных клиентов. Так как все десять лет он проповедовал идеи демократии и республиканства (за пивными столиками, где можно проповедовать все, что угодно), то теперь ждет от Республики награды в виде доходного и необременительного казенного местечка. Он совершенно серьезно считает, что его пивная деятельность была общественно полезной и что он потерял состояние ради Республики.

В смысле идейной характеристики это прообраз социал-демократа, это соглашатель, начиненный туманными идеями свободы, равенства и братства, не вкладывающий в эти идеи никакого конкретного содержания и готовый не очень дорого уступить их.

По натуре это добродушный, грубоватый и не слишком умный бурш, но привычка к позе, к говорению, к туманному энтузиазму совершенно развратила его. Он знает два состояния: или на трибуне, или хлещет пиво. Он настолько привык орудовать абстрактными истинами, что совершенно утерял ощущение обстановки и реальной жизни. Он не жалеет Пышку потому, что вообще отвык иметь дело с человеческими ощущениями. Это слишком мелко для него. Он любит пожрать, все равно что, любит женщин и не очень разборчив в качестве их (лишь бы пожирнее). Он произносит высокопарные фразы и одновременно щиплет Пышку за зад.

Корнюдэ некрасив, нечистоплотен и самовлюблен. Костюм его всегда обсыпан пеплом, а по бороде можно судить, что он ел с утра. В карманах у него склад скобяных и москательных изделий, между которыми попадаются также куски сахара и обрывки брошюр. Думает и движется он медлительно. По натуре он молчалив, если тема не имеет отношения к каким-нибудь высоким принципам.

Подобно графу, он обходится со всеми одинаково, но делает это не от аристократической вежливой снисходительности, а от полного, грубоватого равнодушия и сознания собственного умственного превосходства. При этом, повторяю, он не умен. В компании рафинированных буржуа он стоит на низшей ступени, даже супруги Луазо глубоко презирают его, отчасти, правда, побаиваясь, так как Республике только месяц от роду. То, что по морде влетает именно ему, наименее активному, в сущности, почти не участвовавшему в общей оживленной деятельности вокруг Пышки, – глубочайшим образом правильно, ибо такова судьба всякого соглашателя.

Внешность Корнюдэ – мешковатый, заросший бородой чуть не до глаз, с чуть отекшим от пьянства лицом. Ему за тридцать. У него брюшко, не очень большое и скрадывающееся благодаря росту и широким костям. Он совсем не похож на француза в обычном представлении (такая внешность была у французского журналиста шестидесятых годов Нестора Рокплана).

9. Старшая монахиня. Костлявая, мрачная старуха, очень безобразная, хотелось бы – рябая. Держится сдержанно и молчаливо. Широкая мужская походка, согнутые плечи, постоянно поджатые бледные и сухие губы. В сцене уговаривания внезапно прорывается ее подлинный темперамент, грубая и страстная напористость. Это замечательный оратор, – оратор иезуитской первоклассной школы. В своем монастыре эта монахиня не последнее лицо, и сквозь выработанную скромность, сдержанную почтительность в обращении с людьми проглядывает уверенная и грубовато-властная натура. Ест жадно и некрасиво. Молится сердито. Чем-то она похожа на г-жу Луазо, может быть, проглядывающей иногда жадностью.

10. Младшая монахиня. Прозрачное, туберкулезное лицо с огромными глазами, лицо почти красивое. Грустное, очень скромное лицо, освещенное изнутри глубоким пламенем затаенной страсти. Молится пламенно и сосредоточенно, но, задумавшись, начинает бормотать и креститься совершенно механически. Монастырь не угасил в ней пола. Ей импонирует граф. В минуты веселости она кидает на него недвусмысленные взгляды. Старшую монахиню почитает безмерно. На Пышку глядит не с омерзением, как старшая, а с глубоким религиозным ужасом и страстным греховным любопытством. Иногда, поймав себя на том, что она уже минуту с не совсем понятным ей самой волнением разглядывает эту женщину, живущую профессиональной любовью, младшая монахиня начинает поспешно креститься и торопливо хватается за четки. Каждый раз, когда на нее взглядывает граф, она краснеет и задыхается. Впрочем, все это, все эти внутренние переживания внешне скрыты выработанной, профессиональной скромностью, опущенными глазами, тихими движениями.

11. Немецкий офицер. Несмотря на свое большое значение для вещи, может быть охарактеризован очень коротко: это сентиментальный хам. Это уверенный в себе, наглый самец, презирающий всех штатских, а тем более французов. Он положительно не считает их за людей. У себя на родине он принадлежит к хорошему обществу, он прусский юнкер. Он привык к тому, что проститутка – ресторанная подстилка, предмет, не живое существо… Капризы Пышки принимает с холодным негодованием и считает их личным оскорблением. Сентиментален он отчасти потому, что это модно, отчасти же потому, что это свойственно его классовой и национальной природе. Сентиментальность его какая-то преувеличенная, чрезмерная и потому неправдоподобна. Она сочетается с холодной жестокостью. Эта самая влюбленная глуповатая жестокость – первое, что бросается в глаза. Ощущение неумолимости должно сопровождать каждое появление этого человека. Его наглые, прозрачные глаза почти никогда не меняют выражения, даже когда он вздыхает.

Походка гвардейская, немножко развинченная. Внешность подробно описана в сценарии и у Мопассана. Эти предписания, однако, не директивны. Возможны отступления, ибо сентиментальные хамы могут, разумеется, варьироваться по росту, а порода этих юнкеров была очень распространенна и стандартна, как автомобили Форда.

12. Немецкий солдат. Исключительно ответственная роль, хотя и маленькая по объему. Прежде всего это крестьянин, недавно взявший винтовку, это работающий человек, мешковатый. Он привык работать, привык делать что-то полезное. Его тяготит вынужденное безделие, он все время порывается помочь 'кому-нибудь, вообще занять как-то свои руки, занятые только бессмысленной винтовкой. Ему нравится горничная-француженка. Нравится не красотой, а здоровьем, тем, что настоящая работящая девка, хозяйка, похожая на немецких девок, с такими же красными, сильными руками, с таким же крутым задом. Пышке он сочувствует потому, что видел, как она доила корову, и потому, что ненавидит своего офицера и подозрительно относится ко всей компании буржуа. В Пышке он смутно чувствует свою. Все остальное, включая внешность и возраст, может варьироваться как угодно, необходимо только одно: чтобы это был немец и чтобы он обладал бесспорным обаянием, как ни мало присутствует он на экране, но он кончает картину, и зритель должен из картины запомнить его в числе самых первых.

13. Горничная. Это то, чем стала бы Пышка, если бы она не попала в город. Простая, здоровая, полная деревенская девушка. Она моложе Пышки и немножко похожа на нее и внешне и манерами.

14. Хозяин гостиницы. Тучный, ленивый, с хитрецой в глазах. Он заинтересован в том, чтобы Пышка сопротивлялась как можно дольше, ибо это дает ему постояльцев. Впрочем, он держится нейтралитета. Вид у него постоянно сонный, что не мешает ему видеть все очень хорошо и иногда действовать очень решительно.

15. Кучер. Тощий и унылый, как похоронный марш, когда разговаривает с господами или вообще находится при деле. Веселый и плутоватый, как только оказывается в своем обществе. Но для него свой парень.

Титр

1 сентября 1870 г. стотысячная французская армия была разгромлена под Седаном и взята в плен вместе с императором Наполеоном III.

« Во Франции была объявлена республика.

« Немцы быстро продвигались по Северной Франции, занимая города, захватывая целые области.

« Пышка.

« По рассказу де Мопассана […]

Часть первая

Худое, обросшее, бородатое лицо солдата во французской стрелковой кепи. Он смотрит на нас отсутствующим взглядом. Лицо колышется в кадре. Солдат идет.

Два одинаковых, одинаково колышущихся лица.

Три лица на переднем плане и за ним еще фигуры. Это плетется по грязной осенней дороге отрядик измученных до предела французов. Их человек 12–15.

Побежденные

Осенная голая дорога. Плетется вразброд, не соблюдая строя, отрядик. Один за другим проходят мимо люди.

Один из солдат остановился, набрал воздуха в грудь и на этом вздохе, медленно скорчившись, упал.

Вытаскивая сапоги из чвакающей грязи, проходят мимо остальные.

Идущий в шагах пяти позади сержант, не ускоряя шага, подошел к упавшему и деловито ударил его сапогом в бок.

Солдат поднял голову. Сержант ударил еще раз. Солдат встал, покачался, пошел на аппарат, закрывая кадр.

Грязная осенняя дорога. Уходит отрядик французов.

Еще дальше отрядик.

Худое, обросшее бородатое лицо солдата в немецкой каске. Солдат идет, глядя на нас невидящим взглядом.

Два лица.

Это плетется по той же самой грязной осенней дороге отрядик измученных до предела немецких солдат. Их человек 12–15.

Победители

Один за другим проходят мимо аппарата немцы, сохраняя подобие строя. Один из них остановился, набрал воздуха в грудь и на этом вздохе, медленно скорчившись, упал.

Проходят мимо остальные, вытаскивая сапоги из чвакающей грязи.

Идущий в шагах пяти позади усталый унтер подошел и деловито ударил его сапогом в бок.

Солдат встал, пошел на аппарат, закрывая кадр.

Грязная осенняя дорога. Уходит отрядик немцев.

Еще дальше отрядик.

Пустая, грязная осенняя дорога. Низкое, сырое, холодное небо. Курится в отдалении дымок.

Поворот другой дороги. В стороне, под деревом, курится костер, в котором догорает обод колеса, остатки повозки. У костра сидят, грея руки, два немца. Третий лежит лицом вниз. Не то он спит, не то умер. Вся группа дается как деталь пейзажа.

Еще какая-то дорога. Голое дерево. Чернеет что-то в стороне, на пустом поле.

Широкое, черное поле. Груда убранных павших лошадей. Простираясь к небу, торчат прямые, мертвые ноги. Валяется седло. Далеко в поле курится дымок.

Вновь пустая дорога.

Поворот дороги. Черное дерево. На дороге, около дерева наклонившаяся набок потрепанная коляска. Лошадь распряжена. Человек копошится около коляски.

Это кучер. Он возится со сломанным колесом. На приступочке коляски сидит полная молодая женщина в шляпке (Пышка). Она тревожно следит за кучером. Кучер бросает колесо, встает, пожимает плечами. Женщина всплескивает руками.

Она приподнимается, умоляюще глядя на кучера, наивно прижимая руки к груди. Ее глаза наливаются слезами, она говорит:

– Вы понимаете, что мне нельзя вернуться?

Кучер вздыхает и, повернувшись к Пышке спиной, живописно облокачивается о крыло коляски. Пышка, поглядев на него, вновь опускается.

Сломанное колесо.

Распряженная лошадь.

Подняв голову, слегка смущаясь, Пышка убедительно говорит кучеру:

– Я подралась с немецким офицером.

Кучер оглядывается на нее через плечо и вновь отворачивается. Пышка ждет.

Щипавшая траву лошадь повернула голову.

Повернулся кучер. Приподнялась, вглядываясь куда-то, Пышка.

По дороге, появляясь из-за поворота, идет отрядик. Впереди немецкий унтер в каске. За ним несколько немецких солдат, окружающих двух-трех пленных французов. Отрядик медленно движется на аппарат.

Проходят мимо аппарата немцы и французы. Они начинают подымать головы.

В кадр входит унтер, останавливается перед Пышкой.

Отрядик подошел к коляске. Конвоиры и пленники за спиной унтера. Немцы опускают ружья.

Унтер стоит перед Пышкой, внимательно оглядывая ее. Чуть заметная улыбка трогает его губы. Он спрашивает:

– Из Руана?

Пышка равнодушно кивает головой. «Документы», – говорит унтер и протягивает руку. Пышка встает, поворачивается спиной, нагибается и, приподняв платье, начинает искать документ в чулке.

Кучка пленных вперемежку с конвоирами серьезно смотрят на Пышкин зад. Один из этих пленных начинает улыбаться.

Это обросший, бородатый француз. Забытая, заржавленная улыбка раздвигает его губы. Он радостно говорит:

– Э, Пышка!

Пышка быстро оборачивается. Документ уже у нее в руке. Она вглядывается, одновременно передавая документ офицеру.

Француз улыбается, подмигивает, говорит что-то.

Пышка, вдруг просияв, радостно всплескивает руками.

(В кадре унтер, читающий документ.)

– Жужу, усатенький!

Унтер, оторвавшись от документа, быстро оглянулся, поглядывая на Жужу, опять на Пышку, махнул рукой и сказал что-то короткое и властное.

Отрядик медленно тронулся дальше. Оборачивается Жужу.

Пышка глядит ему вслед, машет рукой. Унтер возвращает ей документ. Не отрывая глаз от Жужу, Пышка: берет его.

Подумав секунду, унтер галантно ухмыляется, подкручивает ус и протягивает руку к Пышкиной груди. Пышка равнодушно, привычно отводит его руку, нисколько не задетая этим жестом. Унтер, вздохнув, поворачивается.

И быстро отходит. Пышка садится, глядя ему вслед. Но кучер трогает ее за плечо, и она поворачивается в другую сторону, приподымается.

Далеко на дороге движется колымага.

Ближе. Это дилижанс, нелепый, тяжелый. Четверка лошадей еле втаскивает его в гору. Кучер работает длинным хлыстом.

Лошади останавливаются, кучер, подергав вожжами, поднимается…

Слезает, идет.

Дилижанс сзади.

В кадр входит кучер с хлыстом. Он открывает дверцу. Через секунду в ней появляется взбешенный Луазо.

Дверца. Луазо яростно глядит вниз в направлении предполагаемого кучера. Он начинает вылезать, восклицая:

– Опять!

В дверце появляется Каррэ-Ламадон. Он раздражен еще больше. В нижней части кадра движется, выходя из кадра, голова Луазо. Каррэ-Ламадон жалко восклицает:

– Когда же мы будем в Тоте?

В дверце появляется Корнюдэ. Каррэ-Ламадон раздраженно говорит, глядя на него и продолжая спускаться:

– Вот она, ваша республика.

Корнюдэ невозмутимо спускается, необычно величественно. За его спиной уже появился граф. Он укоризненно говорит, обращаясь куда-то вниз, очевидно, кучеру:

– Вы, любезнейший, обещали приехать в Тот утром.

Граф, доканчивая фразу, спускается. За его спиной появляется женская головка.

Группа вылезших мужчин. Кучер пожимает плечами, вздыхает, идет.

Г-жа Каррэ-Ламадон, уныло поглядев по сторонам, бросает взгляд вниз, очевидно на мужчин, и, раздраженно сморщившись, захлопывает дверь.

Внутри дилижанса. На переднем плане две монахини в белых уборах. В глубине г-жа Луазо и графиня. Г-жа Каррэ-Ламадон садится рядом с ними.

Г-жа Каррэ-Ламадон тоскливо встряхивает головкой и сжимает виски ладонями. Она говорит (в кадре все три женщины):

– Боже мой, мы никогда не приедем.

Графиня вздыхает. Г-жа Луазо презрительно глядит в пространство. Все три женщины абсолютно неподвижны. Вдруг все они разом глубоко качнулись, за окнами поплыл фон. Женщины качнулись еще раз.

Три пары ног шлепают по грязи. Очень разнообразные ботинки и брюки. Разнообразные способы ставить ноги. В просветы видны тяжело месящие грязь колеса.

Трое мужчин (без Луазо) уныло шагают по грязи вплотную за колесами.

Вертится, меся грязь, колесо.

Кучер идет около лошадей. Луазо догоняет его, идет рядом, заглядывая в лицо.

Заглядывая флегматично жующему кусок хлеба кучеру в лицо, Луазо говорит:

– Вы понимаете, что мы не завтракали?

Кучер пожимает плечами, продолжая жевать. Луазо, подождав секунду, добавляет, шагая рядом с кучером:

– …и не ожидали…

Кучер заглядывает на Луазо и останавливается. Останавливается аппарат, кучер, подумав, протягивает Луазо кусок хлеба. Луазо оторопел. Сначала он не понимает, в чем дело. Потом гневно выпрямляется. Потом, воровато оглянувшись, берет хлеб. Во время этой сцены лошади продолжают двигаться. В конце сцены в кадр въезжает дилижанс. Отдав Луазо хлеб, кучер идет на аппарат.

Около сломанной коляски копошится Пышка. Она вытаскивает на дорогу какую-то корзину. Кучер машет рукой.

Трое мужчин шагают по грязи вплотную за колесами дилижанса.

Коляска. Пышка вытащила корзинку. В кадр входят грустные лошадиные морды.

Колеса остановились. Мужчины выходят из кадра.

На переднем плане лошади дилижанса. В просвет видны коляска, Пышка с корзиной. Оба кучера, стоящие рядом. В кадр входят Корнюдэ и Каррэ-Ламадон.

Корнюдэ вынул трубку изо рта, расплылся в улыбке, сказал:

– Э, Пышка.

Пышка быстро взглядывает на него, радостно всплескивает руками. В кадре появляется граф.

Из-за спины Корнюдэ и Каррэ-Ламадона неожиданно вынырнула голова любопытствующего Луазо. Он засунул остаток хлеба в карман, подмигнул, сказал:

– Э, Пышка.

Пришедшая в полный восторг Пышка еще оживленней всплескивает руками, уже раскрывает рот для приветствия и вдруг испуганно замирает.

Группа мужчин. Каррэ-Ламадон испуганно и торопливо машет руками, прижимает палец к губам, оборачивается через плечо на дилижанс, стоящий за ними.

Испуганно оглянулся Луазо.

Испуганно оглянулся величественный граф.

Хладнокровно оглянулся Корнюдэ.

Застыла с раскрытым ртом Пышка.

Дилижанс. Перед ним застывшая группа.

Внутри дилижанса в неподвижном оцепенении сидят женщины. Г-жа Каррэ-Ламадон, нервно передернув плечами, идет к двери.

Распахивает дверь наружу и застывает.

На дороге перед дилижансом столпилась взволнованная группа. Каррэ-Ламадон закрывает своим телом вход. Перед ним кучер в коляске с корзинкой. Рядом граф. Растерявшаяся Пышка стоит за их спинами с саквояжем. В кадре кроме них Луазо и кучер дилижанса.

Каррэ-Ламадон раскинул руки крестом, словно говоря: «Вы войдете сюда через мой труп». Он все время отрицательно качает головой, говорит:

– Это невозможно…

В кадре Каррэ-Ламадон, кучер коляски, граф. Кучер растерянно поворачивается к графу. Граф, величественно склоняясь к нему, говорит:

– Мы едем с женами, милейший…

Вся группа, стоящая перед дилижансом, вдруг подымает головы. Г-жа Каррэ-Ламадон стоит в дверях. Пауза смущения. Кучер коляски, решительно пожав плечами, подымает корзину, делает шаг к двери. Г-жа Каррэ-Ламадон захлопывает дверь.

Графиня и г-жа Луазо испуганно глядят на взволнованную г-жу Каррэ-Ламадон, нагнувшуюся к ним. Она не может заговорить от наплыва чувств. Вдруг все три женщины оборачиваются.

Дверь распахивается. В дилижанс влетает корзина, ложащаяся под ноги испуганно крестящихся монахинь. Затем влетает саквояж и медленно вслед за саквояжем появляется Пышка.

По лесенке дилижанса вслед за Пышкой подымается трясущийся от злости Каррэ-Ламадон. Он оборачивается и яростно шипит стоящему внизу невозмутимому Корнюдэ.

– Вот она, ваша республика.

Корнюдэ величественно пожимает плечами. Граф берется за ручку и, презрительно оглядев Корнюдэ с ног до головы, лезет вслед за Каррэ-Ламадоном.

Оба кучера, стоящие рядом на дороге, серьезно смотрят куда-то, очевидно, на лезущих. Потом, взглянув Друг на друга, спокойно кивают головами. Кучер дилижанса выходит из кадра.

Дилижанс трогается. Отъезжая, он открывает сломанную коляску, распряженную лошадь. На переднем плане неподвижная спина кучера коляски. Дилижанс выезжает из кадра.

Уезжает дилижанс.

Дальше дилижанс.

Еще дальше дилижанс.

Кучер коляски зевнул, подошел к сломанному колесу, нагнулся к нему и сел на корточки.

Распряженная лошадь.

Часть вторая

Проезжает мимо аппарата дилижанс (взято в профиль).

Проезжает на аппарат дилижанс (по диагонали справа налево).

Проезжает на аппарат дилижанс (по диагонали слева направо).

Проезжает на аппарат Дилижанс (по диагонали справа налево, вверх).

Проезжает на аппарат дилижанс (по диагонали справа налево, вверх).

Внутри дилижанса, в бледном сумраке качаются головы десяти путешественников. Пышка пытается засунуть корзину под скамейку. (Кадр взят от двери. Пышка на переднем плане.)

Одно за другим проходят перед аппаратом лица пассажиров дилижанса. Рядом с Пышкой Корнюдэ, он смущенно поглядывает на соседку. Каррэ-Ламадон нейтрально глядит в потолок, граф внимательно разглядывает свои ногти, бросая косые взгляды на Пышку, а Луазо возбужденно вертится под уничтожающим взглядом супруги. Г-жа Луазо негодует так, что поднятый корсетом бюст ходит ходуном. Аппарат задерживается на ней. Г-жа Луазо шипит:

– Проститутка…

И вновь перед нами всплыли лица, на этот раз пассажиров левой, стороны. Здесь сидят женщины. Рядом с оглядывавшейся, похожей на унтер-офицера г-жой Луазо сидит замершая от испуга глуповатая графиня. Затем г-жа Каррэ-Ламадон, откинувшаяся назад, широко открывшая глаза и раздувшая ноздри. Испуганно бормочущая, крестящаяся безобразная старшая монахиня, и, наконец, младшая, тоже крестящаяся и бормочущая, не спускающая с Пышки затуманенного взгляда. Круг закончен у двери, от которой он начался.

Вновь аппарат вернулся к Пышке. Она задвинула наконец корзину под скамейку, выпрямилась, поправила шляпку, скромно улыбнулась, сказала:

– Здравствуйте.

В кадре все дамы, Луазо. Никто не отвечает Пышке. Наоборот, дамы вздрагивают, как будто это приветствие еще больше оскорбило их. Г-жа Луазо поджимает губы. Г-жа Каррэ-Ламадон негодующе передергивает плечиками. Графиня, сидящая с закрытыми от полноты чувства глазами, открывает их и стонет:

– Какой позор.

Улыбка сходит с лица Пышки. Она смущенно исподлобья оглядывает пассажиров и покорно отворачивается к дверному окошку. Она, очевидно, привыкла к оскорблениям.

И вновь поплыли перед нами лица женской стороны дилижанса, начиная с монахинь. Пассажиры медленно успокаиваются, и каждое следующее входящее в кадр лицо все более равнодушно. Покачиваются головы. Панорама заканчивается на Луазо. Аппарат задерживается. Луазо залез в карман и вдруг оживился, оглянулся по сторонам, вынул осторожно руку из кармана.

Рука. В руке огрызок недоеденного хлеба.

Луазо еще раз оглянулся и быстрым движением сунул хлеб в рот.

Начал жевать, стараясь делать это как можно незаметнее. Пошел аппарат. Граф. Он тупо гладит в пространство. Вдруг заметил жующего Луазо. Оживился. уставился, вставил в глаз монокль. Пошел аппарат. Каррэ-Ламадон. Он тоже заметил жующего Луазо. Оживился, облизнул губы. Корнюдэ. Он уже видит. Он вынул трубку изо рта. Проглотил слюну, наклонился вперед.

Торопливо жует, давится Луазо. Жена глядит ему в рот, невольно повторяя жевательные движения.

Уставились на него графиня и г-жа Каррэ-Ламадон. Они глядят укоризненно и обиженно.

Монахини глядят в сторону Луазо… Старшая крестится, жуя сухими губами, младшая широко открыла глаза.

В кадре трое мужчин на продольной скамейке, Луазо, г-жа Луазо.

Луазо, давясь, проглатывает наконец свой хлеб. Принимает нарочно безразличное выражение лица. Медленно успокаиваются мужчины, отворачиваются, все еще кидая искоса взгляды на Луазо. Корнюдэ вновь взял трубку в рот. Граф выронил монокль.

Успокаиваются женщины.

Чтобы подчеркнуть, что все в порядке, что ничего не произошло, Луазо притворно зевает. Но это заразительно. Вслед за ним зевает его сосед Каррэ-Ламадон.

Зевает, покрывая мелкими крестиками рот, старшая монахиня и заражает свою соседку, г-жу Каррэ-Ламадон.

Широко разевает пасть в голодном, отчаянном зевке Корнюдэ.

Тоскливо зевает графиня.

Разевает пасть, с ненавистью глядя в пространство, г-жа Луазо.

Зевает, прикрыв рот рукою, граф.

Зевает младшая монахиня.

Отчаянно зевает Луазо, завершая круг, начатый им же. Зевнув, он застывает в полном унынии.

Вновь все сидят, покачиваясь в голодном, тупом отчаянии. (Кадр от двери, в кадре скамья мужчин, супруги Луазо, графиня.)

Пышка, сидевшая спиной к соседям и смотревшая в окно, нагнулась, взялась за корзину, оглянулась и вновь выпрямилась, отвернулась к двери.

Сидящие же напротив монахини вдруг обе разом зевнули, покрывая мелкими крестиками рот. Аппарат пошел. Зевнула г-жа Каррэ-Ламадон, зевнула графиня, отчаянно зевнула г-жа Луазо, с ненавистью оглядываясь по сторонам.

Разверстая пасть г-жи Луазо.

И еще не закрыла она пасть, как зевнул Луазо, аппарат пошел, зевнул граф, зевнул Каррэ-Ламадон, зевнул Корнюдэ, и аппарат вернулся к Пышке, все еще глядящей в заднее окошечко.

Глядящая в окно Пышка вдруг пожимает плечами, решительно нагибается, вытаскивает из-под скамейки корзину, снимает салфетку. В корзине видны свертки, горлышки бутылок.

(В кадре левая часть дилижанса, кроме Пышки.) Мужчины, замечая по очереди корзину, приходят в необыкновенное волнение, поворачиваются, начинают ерзать. Луазо и Корнюдэ судорожно отворачиваются, отворачиваются и вновь поворачиваются к Пышке.

Сразу очнулись все три дамы. Переглянулись. Искоса глядят. Монахини крестятся. Старшая жадно уставилась, делая жевательные движения, облизывая губы. Младшая широко открыла глаза.

Пышка скромно ест цыпленка.

Взволнованные Корнюдэ, граф и Каррэ-Ламадон. Корнюдэ переживает каждый кусок, который кладет в рот Пышка. Граф подчеркнуто хладнокровен. Каррэ-Ламадон пытается следовать его примеру, но это не выходит, это свыше его сил.

Дамы с ненавистью глядят на Пышку. Г-жа Луазо вся трясется от негодования. Во взгляде г-жи Каррэ-Ламадон столько яда, что, кажется, она сейчас убьет Пышку.

Луазо нагибается вперед, он что-то хочет сказать, но не решается. Вновь откидывается назад, перебирает в воздухе пальцами.

Скромно ест Пышка.

Луазо, вдруг решившись, судорожно облизнув губы, нагибается вперед и очень сладко говорит:

– Как вы предусмотрительны, сударыня.

Соседи Луазо быстро взглядывают на него и вновь отворачиваются.

Пышка, оторвавшись от еды, любезно и торопливо берет миску, поспешно протягивает ее, с улыбкой говоря что-то.

Луазо, галантно наклонившись, нагибается вперед, его рука выходит за кадр и возвращается с цыплячьей ножкой. Сев, еще раз галантно поклонившись, Луазо быстро оглядывает ножку и вдруг жадно вгрызается в нее.

Мужчины мучительно вздохнули, не в силах глядеть на это зрелище счастья. Корнюдэ налитым кровью глазом покосился на Луазо.

Мучительно вздохнули и переглянулись мужчины. Пышка, нагибаясь вперед, вошла в кадр и протянула им миску, с любезной и почтительной улыбкой говоря что-то. Монахини быстро кивнули головами и, торопливо перекрестясь, схватили по куску. Пышка откинулась назад, выходя из кадра.

Она ставит миску. Сидящий рядом Корнюдэ, шевеля в воздухе пальцами, шевеля бородой, раскрыв рот, ничего не видя и не замечая, кроме цыпленка, тянется к миске, не успев даже попросить. Пышка торопливо кивает головой. Корнюдэ берет и одновременно, уже после Пышкиного кивка, кидает на нее вопросительный взгляд. Не дожидаясь разрешения, он хватает крылышко и впивается в него. Каррэ-Ламадон с отвращением взглядывает на него.

Луазо уплетает цыпленка, кивая жене головой, толкая ее локтем, приглашая ее последовать его примеру. Та, еще сдерживаясь, чтобы не разразиться руганью на каждый толчок, отрицательно трясет головой. Она вся дрожит от злости и бессильной ярости.

Но г-жа Каррэ-Ламадон и графиня почти уже не в силах негодовать. На их лицах явно написано сильнейшее страдание. Они стараются не глядеть в сторону Пышки. В кадре ест старшая монахиня. Ест жадно, торопливо.

Луазо продолжает есть, пихает жену локтем и подговаривает. И опять она на каждый толчок отрицательно трясет головой.

Граф и Каррэ-Ламадон прилагают все усилия, чтобы не глядеть на жующего Корнюдэ, борода которого ходит ходуном от удовольствия. Каррэ-Ламадона буквально тошнит от такого соседства.

Луазо уже приготовился очередной раз толкнуть жену, но та, вдруг схватившись обеими руками за живот, со стоном кивнула головой. Луазо немедленно с любезной улыбкой склонился вперед, прося кусочек для жены.

Мимо отчаянно глядящих в потолок графа и Каррэ-Ламадона нагибается вперед Луазо, его рука выходит за кадр и возвращается с блюдом мяса.

Над носом у побледневших от тоски графини и Каррэ-Ламадона проносится блюдо с мясом и оказывается на коленях г-жи Луазо, которая мрачно накидывается на мясо, даже не поблагодарив.