Текст книги "Своими глазами (сборник)"
Автор книги: Михаил Веллер
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
ОТЕЦ. Нигилист. Дня еще не проработал – с чего ты устал?
БОРИС. Неправильно все… Несправедливо. Бессмысленно.
ГЛЕБ. Никаких условий для нормальной работы. Опять петли пересчитывать.
ОТЕЦ. Вот повкалывал бы ты, тогда понял…
БОРИС. Так на кой вы пихали меня в институт? Я и буду вкалывать.
ГЛЕБ. Говорил я – шел бы он учиться на экскаваторщика. Капусту ковшом гребут. Завел бы собаку и вставил ей золотые зубы.
МАТЬ. Где взять денег, чтоб вставить тебе золотой язык.
ГЛЕБ. А я на свой не жалуюсь.
ОТЕЦ. Если ты не жалуешься на свой язык – так другие на него жалуются. (Борису.) Балда ты, вот ты кто!
БОРИС. Социологи давно доказали: интеллект составляется к пятнадцати годам и потом остается на неизменном уровне.
МАТЬ. Не дай тебе бог остаться на неизменном уровне.
БОРИС. Всё дети, всё дети! Эти дети танки водят, рекорды ставят, а тут… Мне двадцать лет, я имею право голосовать, быть избранным, жениться, на труд, на отдых, на жилье и все на свете. Во мне сто девяносто росту, я выжимаю…
ГЛЕБ. Велик пень, а шумит. Во спец по саморекламе.
ОТЕЦ. Приказ об отчислении подписан?
МАТЬ. На ком ты собрался жениться?
БОРИС. Хватит!! Проповеди, шуточки, попреки, мое полное бесправие: я же никто! никто! Плевать на магнитофоны, деньги, женитьбы, этот поганый город… хотел вытерпеть – но не могу! Мой поезд в ноль тридцать. Вот. (Показывает билет.) Все! И через три часа я ухожу из этого дома – навсегда! Навсегда!
МАТЬ. Да куда, куда еще ты собрался?..
БОРИС. В Усть-Кан! Там стройка, смысл, настоящие люди. И я там буду человеком! Буду жить и отвечать за себя сам.
ОТЕЦ. А институт?!
МАТЬ. А мы?..
ГЛЕБ. А долг?
БОРИС (заикается от волнения). Х-х-хватит. Пора жить! П-птенец вылетел из г-гнезда.
ГЛЕБ. Эх и гэпнется сейчас, сказал внутренний голос.
ТЕЛЕВИЗОР. Вы смотрели передачу «Папа, мама, я – спортивная семья».
4. Спальня родителей. ГЛЕБ, МАТЬ.
МАТЬ (всхлипывает в подушку). Что Боря делает?
ГЛЕБ. Ничего страшного. Чемодан собирает. Ну что ты так переживаешь. Разве вы в его возрасте не мечтали уехать куда-нибудь и начать новую, самостоятельную жизнь? А? Вот. Дети делают то, что когда-то хотели делать родители, а родители при этом почему-то плачут.
МАТЬ. Сил моих нет… Хуже лошади. Встаешь в половине седьмого и ложишься в двенадцать без задних ног. Завтраки, обеды, магазины, прачечные, а ведь еще работа, и дома надо работать, чтобы что-то успевать… И вот благодарность за все.
ГЛЕБ (подает таблетки). На, прими. Еще немножко потерпи, и тебе будет гораздо легче и спокойнее.
МАТЬ. Я чувствую. Каких-то двадцать лет еще – и успокоюсь.
ГЛЕБ. Кончу восьмой класс, пойду в ПТУ, жить буду в общежитии, на всем готовом…
МАТЬ. Что ты еще сегодня выдумал! Какое ПТУ?!
ГЛЕБ. Чего: самостоятелен, материально обеспечен, буду ходить к вам в гости и делать подарки.
МАТЬ. Подари мне сразу гроб. Ты хотел в торговый институт!
ГЛЕБ (рассудительно). Окончу, получу вместе со специальностью диплом о среднем образовании и поступлю куда захочу.
МАТЬ. Что за бред. Ты должен кончить нормальную школу!
ГЛЕБ. Раньше она меня кончит. Эту нормальную школу могут вынести только ненормальные. Взрослому человеку: «Подними руку. Закрой рот. Не вертись. Приведи родителей». Казарма! А кто учит, кто учит! Я по учебнику за день пройду то, что они долбят год.
МАТЬ. Мы создали вам все условия…
ГЛЕБ. Вы создали условия – вот сами по ним и живите. То-то вы все такие радостные и счастливые.
МАТЬ. Почему ты так не любишь школу?
ГЛЕБ (ерничает). А кто ее любит? За что ее любить? Классная – наш царь и бог, она командует пионерскими сборами, потом – комсомольскими собраниями, а мы – мы пешки.
МАТЬ. Когда первого сентября я слышу школьные звонки и вижу счастливые лица…
ГЛЕБ. Вранье. Литература. У всех, кого я знаю, первое сентября и звонок вызывают только смертную тоску. Вот начало каникул – о! все счастливы, что это кончилось хоть на время и не надо ходить в эти опостылевшие стены. А первого сентября счастливые лица только у родителей: что милые чада будут под присмотром и при деле, а не болтаться неизвестно где.
МАТЬ. Школа делает из тебя человека!
ГЛЕБ. Подхалима и приспособленца она из меня делает. Попробуй поспорь с учительницей. Уличи ее в ошибке. Выступи против несправедливости. Плюнь против ветра. Молчи и поддакивай!
МАТЬ. В ПТУ, конечно, преподают сократы и демократы.
ГЛЕБ. Оно за меня держаться будет: рабочие нужны. Оценки завысят: успеваемость нужна. Прогуляю – ерунда. Там на общем фоне я вообще гением буду. Еще с отличием кончу. Сейчас автослесарь – это ж золотое дно. А потом захочу – пойду в автодорожный или механический. И поступлю с большей вероятностью.
МАТЬ. Мне на работе стыдно сказать будет. Сын – пэтэушник.
ГЛЕБ. На работе работать надо, а не болтать о семьях. Демагоги… за что других агитируют, от того сами отбрыкиваются.
МАТЬ. Умный и работящий везде будет толковым специалистом.
ГЛЕБ. Вот и гордись – я буду толковым рабочим.
МАТЬ. Ты нашел время… Ну почему ты тоже – сейчас?
ГЛЕБ. Чтоб вас меньше травмировать. Лучше один мощный скандал, чем сто мелких. Да и дело легче делать под шумок.
МАТЬ. Нет, я рехнусь с вами. Да что случилось?!
ГЛЕБ. Ничего. Неохота плыть по инерции. И вообще – где радость? Один сын едет на дальнюю стройку начинать самостоятельную жизнь, другой идет в ПТУ получать профессию и трудиться, а криков столько, будто одного посадили, а другой упал с моста.
5. «Ребячья». БОРИС курит, сидя на чемодане. Входит ВИТЕНЬКА.
ВИТЕНЬКА. Я задержалась. Такой ужас – избили нашего режиссера! какие-то хулиганы из темноты… А что это стол накрыт – и никого нет? Меня ждали? Ты уже им сказал?
БОРИС (спешно собирает с пола цветы). На. Сказал…
ВИТЕНЬКА. Ты ими что, пол подметал? И как твои родители отреагировали? Ах! влюбленный ждет, и пол усыпан цветами. У тебя милый брат. А зачем чемодан? Ничего комната. Сойдет пока.
БОРИС. Ты хотела за меня замуж…
ВИТЕНЬКА (играет). Я? По-моему, ты хотел.
БОРИС. Точно… (Пауза.) Я уезжаю.
ВИТЕНЬКА. Когда? Надолго? А куда?
БОРИС. В Усть-Кан. Сейчас. Совсем.
ВИТЕНЬКА (легко). Ты что – дуешься, что я опоздала?
БОРИС. Свадьба отменяется. Мой поезд через три часа.
ВИТЕНЬКА. Я чувствовала… Дура. Всем уже сказала..
БОРИС. Извини. Бывает. Можешь дать мне по морде.
ВИТЕНЬКА. Новый свадебный обряд? Раздумал… Струсил?
БОРИС. Ты можешь сказать мне на прощание одну вещь?
ВИТЕНЬКА. Могу. Любишь кататься – и катись.
БОРИС (загораживает дверь). На прощание – солги мне, а…
ВИТЕНЬКА. Перебьешься. Теперь это все уже неважно.
БОРИС. Важно. Если б ты хоть раз сказала, что любишь…
ВИТЕНЬКА. Иногда мне и казалось. Я бы привыкла к тебе. А когда просят – ненавижу: хочу – сама скажу, не хочу – нечего клянчить. И вообще, если хочешь знать, таких как ты не любят!
БОРИС. Почему?
ВИТЕНЬКА. Девушке нужен мужчина – взрослый, умный, сильный. А ты – мальчик… милый, но…
БОРИС. Что мне… волосы себе вырвать!.. чтоб стать лысым и старым, не мальчиком!
ВИТЕНЬКА. Полно и лысых мальчиков, и старых. А опора…
БОРИС (перебивает). Опору тебе дай? Костыль? Столб! Танк!!
ВИТЕНЬКА. Женщинам нравится, когда мужчина похож на танк. По крайней мере, чувствуешь себя защищенной.
БОРИС. Защищенной. Потом этот танк на вас же и наезжает.
ВИТЕНЬКА. Любовь редко бывает счастливой. Так хоть любить настоящего мужчину, уж сколько придется. От любимого и боль сладка.
БОРИС. Ты встретишь лучших, чем я. Умнее. Сильнее. Красивее. Но все равно никто не будет любить тебя так, как я. Ты ведь знаешь: я могу сделать для тебя все что угодно!
ВИТЕНЬКА. Если ты хочешь, чтоб я тебя любила, то сделай так, чтоб я сама была готова ради тебя на что угодно.
БОРИС. Как вы, женщины, не понимаете мужчин.
ВИТЕНЬКА. Ты меня любишь – ты меня и понимай. Мужчин губит то, что они считают всех женщин разными, а женщин спасает то, что они считают всех мужчин одинаковыми. Это вы нас не понимаете.
БОРИС. Ваше счастье. Были б вы иначе бедными. А как вас понимать, если вы делаете все, чтоб вас понимали не такими, какие вы есть на самом деле!
ВИТЕНЬКА. Да вы же сами хотите, чтоб мы были не такими, какие есть на самом деле. Только что сам просил соврать!
БОРИС. Скажи, какого ты хочешь мужчину, и я им стану!
ВИТЕНЬКА. Такого, который так не спросит. Рохля ты…
БОРИС. Я рохля? (Возмущенно озирается, выбегает; возвращается с огромным кухонным секачом. За дверью голос Глеба: «Полегче, Отелло!») А если я сейчас себе левую руку за тебя отрублю – будешь всегда со мной?
ВИТЕНЬКА. Твой Усть-Кан – это название дурдома?
БОРИС. Нет, сумасшедший дом у нас здесь. Будешь?
ВИТЕНЬКА. А почему левую?
БОРИС. В правой держать удобнее. Будешь?
Она кивает. Он отворачивается, кладет руку на стол и взмахивает секачом. Витенька закрывает глаза. Глухой стук.
Она ахает, закрыв лицо. Борис оборачивается: цел.
ВИТЕНЬКА (обнимает его). Ослик был сегодня зол, он узнал, что он осел. Я рассказывала? – летом я с одной девочкой познакомилась на юге, из санатория. У нее не было ноги, а ей девятнадцать лет. И ее мальчик любил, с шестого класса. Еще в больнице ей после операции признался, что даже рад, хоть это подло: она теперь никому не нужна, а он счастлив, что сможет ее на руках носить. Она ему сказала: дурак, ничего не понимаешь, я теперь совсем другая, и замуж смогу выйти только за такого же, как я, иначе всю жизнь себя ущербной чувствовать…
БОРИС. Ну?
ВИТЕНЬКА. Он учился в мореходке, мечтал о море… Он поехал за город и положил ноги под электричку.
БОРИС. Вот – человек.
ВИТЕНЬКА. Она вышла замуж. За другого! С двумя ногами. Которого полюбила. И который мог за ней ухаживать. А того раньше не любила, а теперь просто возненавидела. Я дрянь, говорит, а жить с ним все равно не могла бы, будь у него хоть восемь ног, а тут еще инвалид, с ума сойти!..
БОРИС. Сука твоя девочка!
ВИТЕНЬКА. Дурак твой мальчик! А о ней он подумал?
БОРИС (открывает чемодан). Будь здорова! Я тороплюсь.
ВИТЕНЬКА. Послушай… ты всерьез хочешь уехать?
БОРИС (укладывает вещи). Кроссовки… майка…
ВИТЕНЬКА. Давай перестанем друг друга мучить.
БОРИС. Куртка… эспандер…
ВИТЕНЬКА. Ты можешь отложить хотя бы до завтра?
БОРИС. Завтра – другое название для сегодня. Нож…
ВИТЕНЬКА. Я не хочу, чтоб ты уезжал, слышишь?
БОРИС. Шерстяные носки…
ВИТЕНЬКА. Тебя не интересует, что я хочу сказать?
БОРИС. Свитер… Ты что, еще здесь?
ВИТЕНЬКА (подходит к двери). Уже нет! Я хотела сегодня сказать тебе… я люблю тебя! И больше ты меня не увидишь!
БОРИС. Теперь это все неважно. Ты сама только что сказала. (Колеблется; подходит к ней, пытаясь обнять.) Подожди…
ВИТЕНЬКА (вырывается). Ты до меня больше не дотронешься! Никогда! Прощай! И знай, что ты подлец! Подонок!
БОРИС. Неправда! Почему я подонок?
ВИТЕНЬКА. Потому что я беременна. (С треском уходит.)
6. Спальня. Отец всклокочен, мать заплакана.
ОТЕЦ. Хорошо, пусть все будет по-твоему! я все ему скажу! (Слушает: часы кукуют.) Я выкину наконец эту поганую кукушку!
МАТЬ. Не смей! Это память! Их нам подарили на новоселье.
ОТЕЦ. Избавиться от этой памяти! Ох тошно мне тогда было.
МАТЬ. Еще бы! вы все напились… а я кормила Глебку, он лежал в коляске вот здесь, и я все время бегала меняла ему пеленки. А утром я проснулась: так тихо и светло, занавесок еще не было, и так хорошо, все лучшее только начиналось…
ОТЕЦ. …так тошно. Ты еще спала, а я курил у окна…
МАТЬ. Я не спала… следила за тобой сквозь ресницы, мне не хотелось начинать день, хотелось подольше продлить это состояние – предвкушение новой жизни…
ОТЕЦ. …курил и смотрел на разрытые новостройки, утро солнечное, яркое, а я все думал: а что же дальше? Дальше что? А? А дальше-то – ничего… трехкомнатная квартира, старший инженер, семья, двое детей… тридцать лет! – а жизнь кончилась! Кончилась. Уже ничего нового не будет, ничего не произойдет, не изменится, круговерть: работа, дом, отпуск, то-се, только дети будут расти, а мы – стареть. Все было впереди, впереди, и вдруг! – хоп! – и все оказалось позади…
МАТЬ. Валя… о чем ты. Мы нормальные средние люди…
ОТЕЦ. Знаешь, что такое средние люди? Это те, кто проживают свою жизнь только до середины. А дальше – просто существуют. Как мы – до получения этой долгожданной квартиры.
МАТЬ. Мы просто уже немолоды, Валя. Всему свое время.
ОТЕЦ. А где же время нашей зрелости?.. Как это вышло, что нашему поколению она была не суждена? Всё были молодыми, молодая наука, молодая литература, и этот ярлык – на всю жизнь. Сорок пять – слинявшие молодые… И ничего мы уже не совершим: ушли лучшие годы, как вода в песок. Всё опекали нас, поучали, поправляли… А крылышки расправить не давали, шалишь…
МАТЬ. Ты же строитель… ты хотел преобразить город…
ОТЕЦ. А вместо этого город преобразил меня. Какие мы к черту строители: эти безликие бетонные коробки, вечные недоделки, авралы, простои, комиссии, которым замазывают и заливают глаза, а они сами эти глаза в сторону отводят, потому что надо вводить в эксплуатацию новые метры…
МАТЬ. Ты же строил планы… хотел все это сломать…
ОТЕЦ. Что хочешь сломать – то тебя и сломает. Не планы надо строить, а дома. Что мы понимали в жизни четверть века назад, восторженные щенки. Время было: первый спутник, Гагарин, целина, Братск, добровольные дружины, небывалые фильмы, бури вокруг книг, борьба со стилягами, бороды и их стрижки как при Петре, дискуссии о физиках и лириках… И вот: бороды, и джинсы, и никаких дискуссий, и тебе десять лет до пенсии…
МАТЬ. Вот молодые и не хотят ошибок отцов – как мы не хотели в свое время. Они умнее нас: знают, что жить надо не так, как мы жили. А как надо – не знают. А мы – знаем?.. Ты – знаешь?
ОТЕЦ. Кто знает, как надо жить – все равно живет не так. А ты – ты знаешь, как надо?
МАТЬ. Я не знаю, как надо, но точно знаю, как не надо! Так, как я! Вламывать в три лошадиные силы: полторы ставки на работе и полторы дома! Я вторую главу докторской пятый год окончить не могу!
ОТЕЦ. Мне твоя докторская уже вот где стоит! Да лучше б я на двух работах вкалывал, снег по утрам чистил, дачи кому-то строил, но знал бы, что дома жена за порядком смотрит!
МАТЬ. Ты сам знаешь, что я способнее тебя!
ОТЕЦ. Черта с два! Девчонки всегда лучше учатся – просто они усидчивее и послушнее, исполнительнее. А дальше – куда ни посмотри: только мужчины двигают все! И не только ученые – лучшие повара, портные, парикмахеры: кто угодно!
МАТЬ. Потому что мы рожаем детей! Кормим! Воспитываем!
ОТЕЦ. Вы уже и рожать почти бросили! И питание искусственное! И воспитывают ясли, сады, школы и подворотни!
МАТЬ. Проще в академики попасть, чем в эти ясли!
ОТЕЦ. Что за бич нашего времени: не для того природа создала первосортных женщин, чтобы они стремились стать второсортными мужчинами! Заурядные писаки, заурядные администраторы, деятельницы! И все вопят о равенстве, чтобы пользоваться его преимуществами, но все клянут равенство, не желая нести его груз!
МАТЬ. Ты всю жизнь комплексовал, что я чего-то добилась!
ОТЕЦ. Дети бегут из семьи, вот чего ты добилась. Чем пыжиться осчастливить человечество, сделай хоть что-нибудь для собственной семьи!
МАТЬ. Ты на себя посмотри! Если бы у мальчика был достойный пример перед глазами, он вырос бы другим человеком!
ОТЕЦ. Участковым врачом ты хоть какую-то пользу приносила. А теперь? Кому нужно твое изменение нечто под влиянием чего-то при некоторых факторах? Самая вредная разновидность населения – это кандидатствующие дамы. Засели повсюду, раздулись от самомнения – бульдозером не спихнешь; и решают судьбы науки, домохозяйки чертовы! Что непонятно их куриным мозгам – то и неправильно!
МАТЬ. Привыкли хаять врачей. А чуть где кольнуло: ах, помогите, доктор, умираю! Дымит как фабрика, пьет как конь, зад от телевизора не отрывает – требует, чтоб врач сделал его здоровым. Лекарств хочет! А скажи ему, что жить надо иначе – еще жалобу накатит: мол, врач не проявил внимания! А у врача таких сорок за день. И на каждого историю болезни заполни – рука отваливается! А после приема топай по вызовам. Да, сбежала с участка я, сбежала! Но хоть что-то я в жизни сделала. А ты? Пустое место. Школьницу можно в управление посадить ваши бумажки подписывать. Разве вы инженеры? – помесь чиновника с чертежником!
ОТЕЦ. Я бы многое сделал… если б не связался с тобой.
МАТЬ. Плохому мужчине всегда женщина мешает.
ОТЕЦ. Я – плохой мужчина?! А плохой женщине что мешает?!
МАТЬ. Ты вообще не мужчина. Всегда все решения принимала я. Начиная с самой свадьбы. Я устала быть главой семьи.
ОТЕЦ. Ах, с самой сва-адьбы! Главой! Тогда ты не так пела. Уж так стелилась, так… подлизывалась. Ты прекрасно знаешь: если бы не Борька, только бы ты меня тогда и видела!
МАТЬ. Что-о?
ОТЕЦ. То! Ах, какая красивая, какая умная, ученая, гордая собой женщина! Ты же самодостаточная система, тебе же никто не нужен! Тебе нужен муж только для постели и престижа!
МАТЬ. И ты смеешь мне после всего, что было…
ОТЕЦ. Что было? Что было? Телефонные звоночки? Командировочки? Дежурства, на которых тебя не было?
МАТЬ. Забыл, как бегал за мной? Как на коленях стоял?
ОТЕЦ. Стоял, потому что совесть имел! Да если б не Борька, не я бы стоял, а ты ползала! Что, думаешь, свет мне клином на тебе сошелся? Мне осточертело это все с тобой вместе!! Жизнь псу под хвост! Если б не Борька… Бежать отсюда, бежать!
МАТЬ (холодно). Беги. Не держу. (Пауза.) Он не твой сын.
7. Кухня. САНТЕХНИК, ГЛЕБ помогает ему. Раза три на протяжении их разговора хлопает за сценой входная дверь и слышны громкие шаги.
САНТЕХНИК. Любишь работать?
ГЛЕБ. Зарабатывать люблю, а так – нет. В другой раз сам сделаю. Пусть треха останется в семье. Глядишь – и мне капнет.
САНТЕХНИК. Для того и вяжешь? Немужское развлечение.
ГЛЕБ. Равенство так равенство. Если женщины могут таскать шпалы – пусть мужчины хоть вяжут. Скучно без дела.
САНТЕХНИК. Хуже, когда с делом скучно. Больше года подряд интеллигентный человек ни одной работы вынести не может.
ГЛЕБ. А я уже восьмой год школу выношу.
САНТЕХНИК. Судьбы наши… Ты крепись. А чего ты хочешь? Денег, тряпок, девочек, веселья? Думаешь, не надоест?
ГЛЕБ. А чего еще хотеть? Вы вот – чего хотите?
САНТЕХНИК. Я? Что хочу, то и имею. Пустячок. Счастье.
ГЛЕБ. Это ненадолго, не волнуйтесь.
САНТЕХНИК. Это у глупых и слабых ненадолго. А у умных и сильных – на всю жизнь.
ГЛЕБ. Короткая же жизнь у умных и сильных, я чувствую.
САНТЕХНИК. А что толку в долгом несчастье. Когда я работал учителем, я пытался вдолбить лоботрясам вроде тебя…
ГЛЕБ. А что вы преподавали?
САНТЕХНИК. Историю, географию, английский, литературу, черчение, рисование и физкультуру.
ГЛЕБ. Вы математику и пение не перечислили.
САНТЕХНИК. Не веришь. Была восьмилетка в одной деревеньке. Учителей нет, двое вообще вчерашние десятиклассники. Ну мне и собрали две ставки всего, что я вообще мог.
ГЛЕБ. Я чувствую, вы были там счастливы на две ставки.
САНТЕХНИК. Как всегда. Я был счастлив, когда попал туда, год был счастлив, пока преподавал, а потом был счастлив, что удрал оттуда. Умному человеку кругом счастье, понял?
ГЛЕБ. А по Грибоедову – умному человеку кругом несчастье.
САНТЕХНИК. Скажи, ты себе счастье как представляешь?
ГЛЕБ. Я себе такого даже представить не могу. А вы как?
САНТЕХНИК. Отвечай, юнга, когда старший спрашивает.
ГЛЕБ. Когда старшие заставляют младших отвечать, те все равно думают одно, а отвечают другое. Старшие, кстати, тоже хотят спросить одно, а спрашивают другое.
САНТЕХНИК. Хочешь услышать, что я тебе скажу?
ГЛЕБ. Откуда человеку знать, хочет он услышать или нет, раньше, чем он услышал это, раз он не знает, что именно услышит.
САНТЕХНИК. Счастье – это состояние души; это способность хотеть и умение ходить по путям сердца своего; это соответствие всех условий – истинным душевным потребностям человека. А люди хотят-то душой, а определяют, чего им добиваться, умом. Думают, будто хотят одного, а на самом деле хотят другого.
ГЛЕБ. А как узнать, чего ты хочешь на самом деле?
САНТЕХНИК. Верь себе. Не насилуй себя. И однажды, в ветреный закат, ты услышишь, как внутри тебя что-то звучит: ощутишь, как внутри тебя распирает не то радуга, не то парус…
ГЛЕБ. …не то запор. Все это лирика.
САНТЕХНИК. Повторяю для пустозвонов – шершавым языком плаката. Жизнь человека – это ощущения! Ощущения рождают желания. Желание рождает мысль. Мысль рождает действие. Пример. Ощущаешь голод. Хочешь мяса. Думаешь об охоте. Делаешь дубину и бьешь мамонта, трясясь от страха, а потом от гордости. Ясно?
ГЛЕБ. Ясно. Трясусь от гордости. Где обещанное счастье?
САНТЕХНИК. Продолжаю. Люди задыхаются в подводной лодке. Спаслись. И всю жизнь память щемит: счастливы были.
ГЛЕБ. Пусть мои классовые враги задыхаются. Понимаю, почему вас из школы выперли.
САНТЕХНИК. Чем человек за всю жизнь больше пережил ощущений, тем полнее он прожил жизнь. А счастье – это стремление души жить в полную силу. Смотри (вынимает мелок и рисует на темной стене), вот это – ощущение: кверху – положительные, книзу – отрицательные… а это – время жизни. Чем длиннее эта линия, чем шире ее размахи – тем полнее прожита жизнь. Дальше. Сила души и желаний, крепость нервной системы у каждого разная. Одному нужно преодоление опасностей, игра со смертью. Другой мечтает о тихих радостях бухгалтера: зато бухгалтером будет отличным, еще начальником тому, первому, – тот-то со скуки спустя рукава работать будет.
ГЛЕБ. Каждому свое.
САНТЕХНИК. Именно. Вот чем объясняются все поступки людей. Чтоб душевные силы, или, выражаясь научно, нервная система была напряжена до оптимального предела. Он у каждого свой. (Чертит размашистые зигзаги.) Вот – сильная душа. А вот слабая (чертит пологие зигзаги) – жизненная энергия мала. Что следует?
ГЛЕБ. Что со стенки-то стереть надо будет.
САНТЕХНИК. Что человек должен обязательно устраивать себе несчастья на собственную голову. Вот он достиг всего (чертит вверх) – а дальше? Ну, имеет это (короткая горизонтальная линия), привычка снижает ощущения (пологая черта до нуля), – а где жизнь? интерес? препятствие? новое? и (резкий штрих вниз) от счастья стремится к горю: страдать, бороться, ликовать, познать все! И (резкий штрих до верха) – опять взлет! А вообще это не плоскость, а (изображает руками обруч) цилиндр. Противоположности сходятся. (Чертит цилиндр.) У счастья и страдания, наслаждения и боли – граница общая. Поэтому сильные чувства легко переходят в противоположность: любовь и ненависть живут рядом. Крохотный шаг – и сильное чувство переходит границу, как бы оставаясь тем же по величине, но меняет знак плюс на минус… Поэтому, когда все хорошо, интересный и энергичный человек должен сделать все плохо. Когда ты поймешь это, тебе все станет ясно в человеческих поступках. Это – моя собственная универсальная теория. А прочее – задачки из учебника.
ГЛЕБ. Вы сколько за урок берете?
САНТЕХНИК. Столько еще не начеканено, был ответ.
ГЛЕБ. А вы никогда не были профессором?
САНТЕХНИК. Если разменяешься по пустякам, то дорога окажется слишком длинной, средства станут целью, а цели не достигнешь. Когда я получу Нобелевскую премию…
Слышен стеклянный грохот и вопль отца: «Да на кой черт мне это все! И минуты не останусь больше!»
ГЛЕБ. Разрешите предложить вам одну задачу, профессор. Здесь сейчас будет маленький хапарай…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.