Текст книги "Мне жаль тебя, герцог!"

31
Старая собака

– Я – старая собака, – сказал Иоганн, натягивая ботфорты герцогу, – и говорю вам, что все это очень плохо!

– Ты ничего не понимаешь! – ответил своему доверенному камердинеру Бирон. – Напротив, все очень хорошо! И Андрей Иванович Остерман говорит то же самое!

– Я Остерману не верю! – сквозь зубы проговорил Иоганн.

– Кому же после этого верить?

– Никому! Одному только Иоганну. Он один ошибиться не может.

– Отчего же так?

– Оттого, что я – старая собака и действую чутьем. Надо сейчас же показать власть и силу, пока еще не увидели, что нас можно не бояться! Велите сейчас же арестовать принцессу, а императора с почестями и церемониями перевести во дворец к вам!..

– Что за вздор! – усмехнулся герцог. Он был так доволен собой, что совет Иоганна показался ему смешной шуткой.

– Велите сейчас же, – повторил Иоганн, – завтра уже будет поздно!

– Полно, Иоганн! Видишь ли, нельзя управлять все только силой! Нужны также сноровка и хитрость!

– Хитрость – хитростью, а сила – силой! – угрюмо сказал Иоганн. – Я боюсь тут каких-нибудь внезапных подвохов!

– Что ты этим хочешь сказать?

– А то, что вчера под видом гадалки во дворец приходила какая-то француженка и беседовала с принцессой и Юлианой!

– Глупости! Ты не знаешь женщин, Иоганн! Они очень падки на всякого рода гадания! Покойная императрица тоже любила гадателей с тех пор, как оправдалось, казавшееся сначала невозможным предсказание одного из них, что она займет императорский престол.

– Да, но эта гадалка мне не нравится! Уж что-то она очень таинственна!

– Все гадалки таинственные, уж таково их ремесло.

– Но эта тщательно скрывает свое местожительство!

– Да разве трудно было выследить ее? Или ты не догадался послать за ней верного человека?

– Конечно послал, но этот осел Станислав оказался на этот раз неисправным и потерял все следы.

В другой раз такое сообщение вызвало бы приступ вспыльчивости у герцога, но сегодня он был в духе и потому только рассмеялся.

– Как же это он потерял их?

– Да кто его знает? Наплел какую-то околесицу! Одно несомненно, что он выпил! Пришел ко мне, потребовал людей, чтобы захватить в трактире человека, оставленного им там будто бы сонным, а когда туда пришли, то оказалось, что никакого человека там и нет!

– Твой Станислав, очевидно, соврал!

– Очень может быть. Но не в нем дело, вся суть в этой гадалке. Надо во что бы то ни стало узнать, что она говорила принцессе. Очевидно, это она придала смелости ей, а если это так, то, значит, что та гадалка была подослана и, очевидно, существует кто-то, желающий руководить принцессой против вас.

– Но кто же это может быть?

– Кто его знает? Остерман, Миних…

– Да ведь они же – немцы, и я объяснил им, что они сильны лишь до тех пор, пока мы все трое вместе!

– Ну я не знаю, герцог, может быть, и иной кто-нибудь!

– Иного никого нет и не может быть. Все это – вздор! Недоставало еще того, чтобы мне нужно было бы бояться какой-то там гадалки!

– Всегда надо бояться того, что неизвестно, а я докладываю вам, что мы этой гадалки еще не нашли.

– Перебрать всех гадалок в Петербурге!

– Да я-то вот думаю, что на самом деле то была не гадалка; ведь обыкновенной ворожее нет основания скрывать свой адрес, когда ее зовут во дворец. Напротив, этого довольно, чтобы все фрейлины и придворные дамы стали бы обращаться к ней за советами. Поэтому настоящей гадалке, существующей своим ремеслом, важно, чтобы ее имя стало как можно шире известно и чтобы все знали адрес, где она живет.

– Да что ты пристал ко мне с этой своей гадалкой! У меня заботы есть гораздо более важные!

– А я, как говорю вам, чувствую, что это важнее всего!

– Вовсе нет! Подай мне перчатки и шляпу. Карета подана?

– Ждет у подъезда. Далеко изволите ехать?

– В Зимний дворец, к принцессе.

– Вместо того, чтобы арестовать ее?

– Ах, Иоганн, я уже сказал тебе, что там, где действует человеческий ум, сила не нужна. Поверь мне, я слишком хорошо знаю сердце женщины, чтобы справиться с такой принцессой, как Анна Леопольдовна! У меня есть против нее оружие!

Герцог взял шляпу, перчатки и быстрыми шагами направился к выходу.

Иоганн посмотрел ему вслед и покачал головой. Он именно только чутьем, но зато совершенно определенно, чувствовал, что герцог, которому он служил уже тогда, когда тот был еще простым Биреном, дошел до того предела высоты, с которого для него начнется падение. И, злой, со стиснутыми зубами, Иоганн вышел из кабинета герцога.

В коридоре его поджидал Станислав.

– Что, нашли где-нибудь? – спросил его Иоганн.

– Да нет же, пане Иоганн! Я пришел еще раз уверить вас в том, что я совершенно ни в чем не виноват! Я же чрезвычайно ловко всыпал ему сонный порошок, тот самый, который…

Иоганн сделал нетерпеливое движение рукой.

– …и он, – быстро стал продолжать Станислав, – отлично выпил вино с порошком, ничего не заметив, и почти тут же заснул.

– Я это слышал уже несколько раз!

– А потом его в трактире не оказалось. Приехал толстый молодой человек, узнал в нем своего товарища и увез его, а куда – неизвестно. Вот и все, что я смог узнать.

– И опять больше ничего?

– Но, пане Иоганн, что же вы хотите?

– Я вам вот что скажу, пан Станислав: если вся эта история не ваша выдумка, если господин, о котором вы рассказываете, в самом деле существует, то извольте его найти во что бы то ни стало! Или – я вам ручаюсь за это – через три дня вас вывезут из Петербурга!

– На родину? Но ведь на родине у меня никого нет! Я – бедный сирота, пан Иоганн!

– В Сибирь! – резко произнес Иоганн и хотел пройти дальше, но Венюжинский схватил его.

– Пане Иоганн! Выслушайте меня! Я клянусь вам, что найду этого человека, но только для розыска нужны деньги! Что же я без денег буду делать?

– Никаких денег я вам не дам! Довольно! – заключил Иоганн.

32
Миних в нерешимости

Если бы дело шло о сражении и о том, что делать и куда в данный момент послать войска и сколько их, Миних знал бы, что ему делать, и ни одной минуты не сомневался бы в том. На войне он не любил медлить, выжидать, а действовал всегда натиском и предупреждая неприятеля, вследствие чего всегда побеждал. Но там, на войне, не было женщины. С женщинами, когда не было войны, Миних тоже знал, как надо действовать, и знал, что здесь тоже нужна стремительность. Как же поступать с женщинами, когда они впутывались в дела, которые совершенно не знали, и он тоже не знал и оттого был в недоумении.

В том, что принцесса Анна переехала в Зимний дворец, он видел начало совершенно нового, но не мог быть уверен, насколько она окажется тверда в своих начинаниях. И Миних не знал, что ему делать: ехать ли в Зимний дворец или к герцогу Бирону.

По счастью, его выручил сын, который прискакал к нему из Зимнего дворца с известием, что герцог Бирон приехал туда, что самое лучшее старику Миниху тоже туда явиться, хотя бы для того, чтобы сразу увидеть и принцессу и Бирона.

Миних тотчас же поехал в Зимний дворец и увидел, что там пили шоколад, по-видимому очень мирно, принцесса, герцог Бирон, принц Антон и Юлиана Менгден. Герцог сидел, положив нога на ногу, блестя лакированными ботфортами и держа в руках фарфоровую саксонскую чашку с шоколадом. Он встретил Миниха улыбкой, показав свои белые и отлично сохранившиеся зубы. Принцесса имела такой вид, точно выкупалась в холодной воде, куда долго не решалась броситься, теперь сидела и думала: «Вот какова я!» Принц Антон удивленно смотрел вытаращенными глазами и относился к жене с некоторым подобострастием, порываясь даже привстать, когда хотел заговорить с ней. Однако она на него не обращала никакого внимания. Юлиана Менгден была откровенно весела и не стеснялась показать всем, чем могла, как она рада и счастлива. Поздоровавшись с Минихом, она по-родственному, как свояченица его сына, налила ему шоколаду и велела вертевшемуся здесь же арапчонку подать печенье.

По этой сцене и участникам в ней Миних смог сразу оценить положение: верх был на стороне принцессы, но вопрос о том, останется ли он за нею и в будущем, оставался открытым. Он решил сделать вид, что приехал к принцессе, так сказать, на поклон, но что он выйдет отсюда с герцогом вместе, чтобы не возбудить в том никаких подозрений.

Герцог оставался довольно долго, и когда он встал и начал прощаться, то Миних тоже поднялся. Принцесса не удерживала ни того, ни другого, она устала и хотела отдохнуть.

Миних вышел вместе с герцогом, и тот на лестнице дворца чрезвычайно милостиво и любезно предложил ему проехать с ним вместе в карете.

Когда они сели в экипаж, Бирон обратился к Миниху и деловито сказал:

– Конечно, фельдмаршал, я делаю вид, что ничего не имею против переезда принцессы в Зимний дворец, но перед вами лукавить не буду и, как другу… скажите, ведь вы – мне друг?

– Разве я смею рассчитывать на такую фамильярность по отношению к вашему высочеству? – возразил Миних почтительно.

Он уклонился от прямого ответа, но Бирон принял его слова за чистую монету и, снисходительно рассмеявшись, сказал:

– Нет, я сообщаю вам, как другу, что мне эта история с переездом чрезвычайно неприятна!

– Отчего же? – спросил Миних, делая наивное лицо.

– Оттого, что нет хуже, когда женщина вообразит себя самостоятельной: она непременно наделает глупостей!

– Глупости вообще свойственны женщинам, – улыбнулся Миних, – и крайне мило, когда они их делают! Иногда они выдумывают такое, что мужчине и в голову совершенно не придет! – Миних в ту минуту вспомнил, как сам ехал в карете с маской и то, как она была мила. Эта маска неотвязчиво вспоминалась ему, и он все чаще и чаще мысленно возвращался к ней. – Да! Это мило, когда они делают глупости! – сказал он еще раз.

– Но не тогда, когда они стоят на высоте престола! – заметил Бирон тоном исторического лица, произносящего историческую фразу.

– Ну принцессе еще далеко до престола! – возразил Миних. – Ведь она всего лишь мать императора!

– Тем щекотливее ее положение! И вот что, фельдмаршал, я попрошу вас: так как наши интересы взаимно связаны, возьмите на себя заботу о принцессе Анне Леопольдовне! Мне невозможно постоянно быть возле нее, потому что, во-первых, этого мне не позволяют заботы о государственных делах и управлению государством, а во-вторых, принцесса тяготится мной, в отношении же вас совершенно другое дело: вы в свойстве с ее любимицей Юлианой, сами, несмотря на свои годы, весьма обходительны с женщинами, словом, ваше общество, кроме удовольствия, ничего не доставит принцессе!

– Итак, вы желаете, чтобы я каждый день бывал в Зимнем дворце у принцессы? – спросил Миних.

33
В поисках гадалки

Гадалку, побывавшую у Анны Леопольдовны, искали теперь в Петербурге с трех разных сторон.

Во-первых, Анна Леопольдовна, получившая возможность убедиться на деле, и так быстро, что советы этой гадалки прямо чудодейственны и ее слова оправдываются как по волшебству, пожелала увидеть ее еще раз, чтобы поговорить с ней и узнать, не посоветует ли она еще что-нибудь. Во-вторых, по следам гадалки устремился с ретивостью ищейки старый Иоганн, совершенно верно угадывая тут опасность для своего господина, а следовательно (и это было главное), и для себя тоже. В-третьих, гадалкой заинтересовался совершенно неожиданно старик Миних, но вовсе не потому, что связал решимость, выказанную Анной Леопольдовной, с визитом к ней гадалки, а потому, что ему захотелось найти ту занимательную маску со звонким веселым голосом, которая так оригинально забралась к нему в карету.

Первым делом они попытались, конечно, допытаться у близких, а Миних у своих гайдуков, которые клялись и божились, что никакой барыни не видели и вообще никого к карете не подпускали (очевидно, Митька так умел устраивать свои дела, что его не выдавали). Гайдуки корчили из себя дураков, а Миних, отчаявшись в них, отступился, тем более что особенно было ему настаивать и неудобно из опасения разгласки, которая могла произойти из излишних разговоров и расспросов. Кроме того, у него был иной путь добраться до маски – кофейня Гидля, где, как ему было известно, требовалось спрашивать о гадалке.

Герцог подвез его в своей карете домой, и, как только ранние сумерки сгустились, одев туманной дымкой Петербург, Миних, в низкой шляпе, закутанный в простой суконный плащ, вышел пешком и направился самой короткой дорогой к выходившим на Мойку задворкам домов Миллионной улицы. Ход в кофейню Гидля с задней стороны был, по-видимому, ему очень знаком – он без ошибки повернул в ворота, миновал аллейку деревьев и вошел в знакомую ему дверь. Встретивший его слуга провел его в отдельную комнату и, когда он сел к столу, остановился перед ним в вопросительной позе.

– Позовите хозяйку! – сказал Миних.

– Она, – начал было слуга, – она…

– Сейчас же позвать сюда ко мне хозяйку! – крикнул Миних и ударил по столу кулаком.

Слуга вздрогнул и опрометью кинулся исполнять приказание.

Через несколько минут появилась хозяйка в сопровождении слуги.

– Пошел вон! – приказал слуге Миних, и тот выскочил опять, словно им зарядили и выстрелили из пистолета, но, закрыв дверь, он прильнул к замочной скважине.

– Господин фельдмаршал, будьте здоровы! – сказала хозяйка, приседая перед Минихом.

– И ты тоже! – ответил Миних. – Послушайте, у меня есть к вам дело! Мне нужна гадалка, госпожа Дюкар; вам не известно, где она живет?

– Ах, эта гадалка! – воскликнула хозяйка и в отчаянии всплеснула руками. – Вот уж все пристают ко мне с ней, а я ничего о ней не знаю. Тут был какой-то человек, говорил насчет гадалки, а я ничего не знаю, – и она рассказала, как было дело.

Миних нетерпеливо выслушал и сказал:

– Но я не поверю, чтобы вам была неизвестна эта гадалка.

И вдруг его голос оборвался, и он остановился, почувствовав, что делает, может быть, непростительную ошибку, которая способна породить большие неприятности. Он понял, что в своей необдуманной горячности зашел слишком далеко и что из простой истории розыска хорошенькой маски сейчас поставлена на карту его собственная карьера. Ему пришло в голову соображение, что, очевидно, гадалку разыскивают клевреты Бирона и что, выказав хозяйке кофейни свой особый интерес к этой таинственной француженке, он выдал ей себя с головой…

– Впрочем, к черту эту гадалку! – воскликнул он. – Мне до нее нет решительно никакого дела! Мне нужна та хорошенькая маска, которая знает эту гадалку и которая интриговала меня третьего дня вечером.

Хозяйка опять почтительно присела и покачала головой.

– Не понимаю, о какой маске может говорить господин фельдмаршал, когда никаких маскарадов по причине кончины государыни нет.

– Черт возьми! – воскликнул Миних и так хлопнул по столу ладонью, что стоявший на нем подсвечник подпрыгнул. Почем я знаю, как это все случилось! Ну одним словом…

Миних видел, что все более и более запутывается и затеянная им авантюра слагается необычайно глупо. Оставался только один способ покончить со всем этим – откупиться. Поэтому Миних вынул наполненный деньгами кошелек и бросил его на стол.

– Так как тут замешана женщина, – сказал он, – то все это должно остаться в тайне! Вот вам деньги за молчание; но если вы поможете мне найти хорошенькую маску, о которой знает эта госпожа Дюкар, то получите еще столько же!

Миних встал и ушел, а хозяйка еще почтительнее, чем прежде, присела ему вслед, взяла кошелек, взвесила его в руке, спрятала в карман фартука и отправилась в общий зал к своему месту за стойкой.

В то же время смотревший в скважину слуга кинулся в зеленую комнату, где сидела Грунька в ожидании Жемчугова, условившегося с ней, что он сегодня придет к ней сюда в известную ей зеленую комнату еще засветло. Но вот уже было темно, а Митька не являлся.

– Что? Он не приходил еще? – спросил слуга, высовываясь в дверь.

– Да нет же! – нетерпеливо ответила Грунька. – Я и сама не могу понять, куда он запропастился!

– А он наверное придет?

– Да как же не наверное, если он велел мне ждать его здесь, чтоб ему было пусто! А что случилось? Что такое?

– Тут такие дела, – сказал слуга, – что непременно его сейчас надо.

– Да что такое? – повторила Грунька.

Слуга видел, что Грунька была тут один раз с Жемчуговым, и потому пустил ее сегодня в зеленую комнату ожидать его, но вовсе не знал, кто такая Грунька, и, конечно, не мог ей рассказать, что происходило между хозяйкой и Минихом и что он подсмотрел и подслушал через замочную скважину. Поэтому он вместо ответа только махнул рукой и убежал.

Грунька снова осталась одна в ожидании Жемчугова, но это ожидание было напрасным: Митька не пришел, и было очевидно, что с ним что-то случилось.

34
Гремин действует

Митька Жемчугов, переехав к Гремину, повел свойственный ему образ жизни, то есть чрезвычайно безалаберный, с совершенно неопределенными часами сна, еды, а главное – ухода из дома и возвращения домой.

Гремин понимал, что Митька действует, и очень желал «действовать» тоже. Он требовал от Жемчугова, чтобы тот указал ему, что надо делать, и наконец изобрел себе занятие, которое и Митька одобрил: Василий Гаврилович решил заняться наблюдением общественного настроения по трактирам и публичным местам.

– Смотри! – сказал ему Митька. – Наблюдать, если хочешь, наблюдай, но сам ничего не болтай.

Занятие это оказалось как раз по Гремину. Он и поесть и выпить любил, одного только не любил – ходить пешком. Но в данном случае без этого вполне можно было обойтись, приняв во внимание, что у Василия Гавриловича были собственные лошади и прекрасная колымага.

Гремин уже второй день ездил по трактирам и «наблюдал», как вдруг, заехав в трактир при верфях, застал там Митьку, спавшего у стола беспробудным сном. Он, обрадовавшись, попробовал растолкать его, но не тут-то было – Митька не просыпался!

Гремин забеспокоился и заторопился. Он объяснил трактирщику, что это – его приятель и что он сейчас же возьмет его к себе в колымагу, а затем, перейдя немедленно от слов к делу, дал на чай половым и при их помощи вынес Митьку на улицу, после чего повез его домой и там уложил Митьку в постель в жарко натопленной комнате.

Жемчугов грузно ушел всем своим телом в перину, дышал ровно, спал тихо, без храпа и не просыпался.

Василий Гаврилович оставил его в покое, велел только к изголовью поставить квасу и огуречного рассола – самое лучшее питье с похмелья, после выпивки.

Прошел вечер, прошла ночь, а Митька не просыпался и не проснулся на другое утро.

Гремин пробовал будить его, но это не привело ни к чему. Митька, когда его приподнимали, открывал мутные глаза, но тут же его веки снова слипались и он, как сноп, валился опять.

Василий Гаврилович забеспокоился. В немцев-докторов он не верил и их науки не признавал, а потому на предложение дворецкого Григория сходить за лекарем сказал:

– Что ты? Господь с тобой! Умирать ему еще рано, а уж если пришел его час, так лучше без докторов так кончится… Нет, сходи-ка лучше за знахаркой!

Знахарка была призвана и заявила, что у Жемчугова порча, что его надо три раза окурить ладаном, но что это очень трудно и будет стоить целую полтину.

Гремин обещал ей полтину, и она курила ладаном, однако Митька не проснулся. Тогда знахарка сказала, что он очнется и выздоровеет, а ежели ему суждено не очнуться, то он не очнется и умрет.

Василий Гаврилович успокоился, что все зависящее от него было сделано для Митьки и стал терпеливо ждать, когда тот очнется.

Только поздно вечером Митька, весь потный от жары, стоявшей в комнате (о чем все время особенно старался Гремин), поднялся на постели и выпил залпом большую кружку кваса.

– Эй! – крикнул он. – Нельзя ли еще кваску?

Гремин, ходивший вокруг по комнатам, услышал голос Митьки и прибежал.

– Что, ты очнулся? – спросил он.

Митька, выпив кваса, пришел, кажется, в себя, но не совсем понимал, что с ним, собственно, случилось и где он теперь.

– Ты как сюда попал? – спросил он Василия Гавриловича, тараща на него глаза.

– Как я попал? – ответил тот. – Да ведь ты же у меня, то есть дома! А вот как это ты в трактире насвистался?

– Так это ты меня домой привез?

– Ну да, я тебя нашел спящим в трактире.

– Ишь, поганый поляк!

– Какой поляк?

– Ну уж погоди, доберусь я до него! Ну брат, – обратился он к Гремину, – из большой беды ты меня выручил! Могло быть очень скверно!

Митька, конечно, уже успел сообразить, что Венюжинский подбросил ему в вино сонного порошка, и понял, что, не увези его Василий Гаврилович вовремя из трактира, быть бы ему теперь в лапах бироновских молодцов.

– Да как же угораздило тебя так насвистаться? – спросил Гремин.

– Ах, не в этом дело! Значит, я спал весь день сегодня?

– Да не только сегодня, но и вчера.

– Что-о-о? – воскликнул Митька. – Сегодня, значит, не сегодня, то есть не вчера, тьфу ты! Запутался… Погоди, который час?

– Да уж час поздний! Уже на перекрестках рогатки поставили.

– Да не может быть! – испуганным голосом проговорил Митька. – Ведь, значит, сегодня я Груньке велел дожидаться!

– Ну уж теперь она все равно не дождалась тебя!

– Ах, какое свинство! Какое свинство! – несколько раз повторил Митька. – Ну уж погоди, только бы мне найти этого поляка!

– Какого поляка? Что ты все о каком-то поляке говоришь? У меня тоже поляк навернулся; я одного привез сегодня днем.

– Откуда?

– Да так, почти на улице подобрал. Он стоял и горько плакал. Мне стало жалко его… Он говорит, что он благородный.

– А как его фамилия?

– Венюжинский.

– А имя?

– Станислав.

– Так ведь это – он!

– Кто он?

– Мой поляк!

– Да нет, это мой поляк!

– Ну наплевать, Васька! Это – наш поляк! Где он у тебя?

– Он у меня в угловой по ту сторону дома спит. Он на наливку сильно налег.

– Ну держись теперь у меня, пан Венюжинский! Долг платежом красен! – сказал Митька.