Текст книги "Секта"

23

Держась подальше от причала, Томас шел по улице Овергаден-овен-Вандет, возвращаясь на «Бьянку». Среди стоявших у пристани яхт ему видна была маленькая мачта «Бьянки» с фонарем наверху и расположенной под ним антенной радара. Как это уже не раз бывало, когда он, выпив лишнего, с трудом находил дорогу домой, мачта «Бьянки» послужила ему надежным ориентиром. Он сознательно не пошел в «Морскую выдру», чтобы не встречаться с Йонсоном. Вместо «Выдры» он сделал круг по другим пивным заведениям своего района; начал с «Бодеги на канале», затем наведался в бар «Эйфель», побывал в «Шкиперской корчме» и еще в нескольких местах, названия которых уже не помнил, то есть там, где его не знали и где никто не мешал ему пить. Дойдя до «Бьянки», он сел, свесив ноги с причала. Мёффе прыгнул к нему на колени, и, одной рукой подхватив собаку, а другой опираясь на поручни, он кое-как сумел благополучно перелезть на палубу.

– Нарушаешь правила безопасности, – раздался из темноты голос.

Томас опустил Мёффе и обернулся к человеку, который стоял, прислонившись к поручням.

При виде Катрины Мёффе энергично завилял хвостом, но, убедившись, что на этот раз лакомства не будет, залез через приоткрытую дверь в каюту.

– Все работаешь? – спросил Томас, стараясь не выдать, насколько он пьян.

– Вроде того.

– Ну, так и что ты тут делаешь?

Чтобы не потерять равновесие, Томас на всякий случай прислонился к стенке каюты.

Она придвинулась чуть поближе:

– Да вот, была тут по соседству и решила узнать, как продвигается расследование. Тебя не застала, пришлось подождать.

– Что же ты стоишь! Села бы лучше, – сказал Томас, кивая на пластиковые кресла.

Она не двинулась с места, продолжая смотреть на него с вызывающей улыбкой.

– Заходил твой сосед, приволок ворох бумаг.

Катрина кивнула в сторону каюты. Томас повернул голову и увидел на столе кипы распечаток, которые сделал для него Эдуардо.

– Отлично. Не пытался он тебя охмурить?

– Я ничего такого не заметила.

– И понятно. Ты – не тот тип, который ему нравится. Ему ближе романтический, нежный.

Она продолжала все так же улыбаться.

– В какой стадии твое расследование?

– По-моему, речь шла о понедельнике. Не рано ли ты заявилась?

– Что-то подсказывает мне, что ты еще и не начинал, хотя мы дорого оплатили твое время.

– Работа идет полным ходом, все под контролем.

– Ты узнал хоть один адрес Якоба Месмера?

Он кивнул:

– Узнал. Но тот дом сгорел.

– Ну хоть это все-таки выяснил! Я имела в виду новый адрес.

Ноги у Томаса подкашивались, но он старался стоять твердо.

– Почему Месмер разыскивает своего сына?

– Он же тебе рассказал. Хочет наладить отношения.

– Да, но почему? Если хочешь знать мое мнение, он не производит впечатления сентиментальной натуры.

– Как и я. Когда мы можем ожидать от тебя ответа на вопрос, где находится Якоб?

Он пожал плечами, стараясь сфокусировать взгляд на ее лице.

– Если вы знали, что дом общины сгорел, почему мне об этом не сказали?

Она громко вздохнула:

– Вместо того чтобы гадать на кофейной гуще о посторонних вещах, сосредоточился бы лучше на работе. Найди нам Якоба и прекрати напиваться до потери сознания, пока не закончил дела.

– Уже закончил. Я отказываюсь от контракта.

Протиснувшись мимо Катрины, он плюхнулся в пластиковое кресло.

– Это говорят винные пары?

– Отнюдь. Я сам. Можете не платить мне за потраченное время. И катись отсюда.

– Признаться, кое-что меня впечатляет, – сказала Катрина, подходя ближе.

– Пожалуй, меня не интересует, что именно, – бросил он, не глядя на нее.

– Нет уж, я скажу. Впечатляет, что тебя хватило так надолго. Вот уж чего я, честно, не ожидала! Два дня прошли вполне себе ничего, особенно для человека твоего типа.

– Моего типа! И какого же я, по-твоему, типа?

– Как какого? Неудачника, конечно.

– Остроумно! Если Месмер платит тебе за это, то ты отрабатываешь свое жалованье.

– Помимо прочего, Месмер платит мне за советы. И я советовала ему держаться от тебя подальше.

– Но в таком случае он не очень-то к тебе прислушивается. С чего бы это? Не доверяет, что ли?

– К сожалению, у Месмера слишком доброе сердце, и его порой подводит великодушие, в особенности в отношении разных безнадежных субъектов. Включая его сына.

Томас поднял на нее взгляд:

– Что ты знаешь о Якобе Месмере?

– Только то, что ты сам можешь вычитать из этих отчетов.

– Но я бросил заниматься этим делом. Ты забыла?

Она сделала вид, что не слышала его слов.

– Якоб Месмер предал своего отца ради Бога. А у тебя что за причина?

– Уж точно не такая важная.

– Наверняка твоя вечная никудышная отмазка.

– Это какая же?

– Твоя убитая жена, как я полагаю.

– Остановись, пока не поздно.

– А что? Разве это не правда? Разве ты не используешь ее каждый раз, когда перед чем-то пасуешь?

– Я сказал, хватит!

– Бедные мертвые! Всё-то они должны подставлять плечо!

Томас вскочил так быстро, что она не успела среагировать. Одной рукой схватив ее за горло, он наступал, а она пятилась, пока через три шага не стукнулась спиной о дверь каюты, которая с грохотом захлопнулась.

– Мы так и не успели пожениться, – зарычал Томас. – Если ты еще раз посмеешь упомянуть ее, я дам тебе в морду и не посмотрю, что ты женщина.

Он услышал, как просвистела в воздухе складная дубинка, которую она развернула одним движением руки. В следующий миг дубинка опустилась ему на висок. В глазах у него потемнело, и он, как мешок, повалился на пол. В то же мгновение она налетела сверху и саданула его дубинкой в коленную чашечку с такой силой, что хрящ не выдержал. Томас взвыл и схватился за коленку.

– Если ты еще когда-нибудь тронешь меня пальцем… это будет последнее, что ты сделаешь в своей жалкой, поганой жизни! – Закашлявшись, она схватилась за горло. – Если ты действительно отказываешься продолжать, то я прямо сейчас забираю отчет, компакт-диск и все бумажонки, которые распечатал твой приятель.

– Иди ты знаешь куда, – выдавил он сквозь зубы. Она дала ему по колену с хирургической точностью, и он знал, что не может встать на ноги. – Ты расколошматила мне коленку.

– Подержи на ней лед, и завтра сможешь ходить. Отчет сюда, пожалуйста! – Она сложила дубинку и засунула ее во внутренний карман.

– Вали отсюда и не появляйся на моей яхте.

Она кивнула:

– Это значит, что ты продолжаешь работу?

Он кивнул, и она протянула ему руку, чтобы помочь подняться. Он не принял помощь.

– Ты все еще здесь?

В следующий миг он услышал, как она поднимается по трапу, ведущему на пристань.

– Пошевеливайся, Ворон! Пошевеливайся! – крикнула она ему сверху.

После ее ухода Томас долго лежал, глядя в небо. Колено горело. Пощупав его, он увидел, что оно сильно распухло. Томас не помнил случая, чтобы его когда-нибудь поколотила женщина. Здоровенные рокеры – да, случалось; бывало, что какие-нибудь психопаты, владевшие всякими боевыми приемчиками, но женщина – никогда. Он с самого начала понял, что у нее есть оружие, но то, что это окажется складная дубинка, стало для него неожиданностью. Это оружие требует большого мастерства, и она доказала, что владеет им в полной мере. При той неукротимой энергии, которая отличала Катрину, водить с ней знакомство было опасно, но в то же время и увлекательно.

24

Наутро Томас не мог ступить на ногу и приготовил завтрак для себя и для Мёффе, прыгая на одной ноге. Надо было послушаться ее совета и приложить к коленке лед, а он завалился спать. Колено распухло так, будто внутри был теннисный мяч. Единственный плюс этой истории состоял в том, что больное колено отвлекало от головы, которая гудела после вчерашней выпивки. Томас хотел выключить транзисторный радиоприемник, чтобы не болтал, но тут «The News» заиграли старый хит «I want a new Drug», и Томас оставил приемник включенным и даже сам подпевал Хьюи Льюису[16]16
  Хьюи Льюис (р. 1950) – американский певец и автор песен, лидер группы «Huey Lewis and The News».


[Закрыть]. В каюте стало жарко, как в печке, поэтому он вышел на палубу и расположился там с чашкой кофе и кипой распечатанных Эдуардо отчетов. Томас хотел его поблагодарить, но, судя по закрытой двери каюты, тот уже ушел в редакцию.

Томас стал просматривать бумаги, чтобы понять, к какой дате относятся последние записи Беньямина, но увидел, что Беньямин примерно на середине задания то ли стал забывать ставить даты, то ли решил, что это уже не важно. Последняя часть дневника больше походила на случайные заметки, а текст принял прямо-таки маниакальный характер; некоторые места в нем казались бессмыслицей, они уже совершенно не напоминали те деловитые отчеты, которые он писал вначале. Теперь тут можно было встретить рассуждения о жизни и Евангелиях, о геенне огненной и Судном дне. О Судном дне речь заходила особенно часто:

И солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, а на земле люди будут охвачены страхом и в ужасе будут прислушиваться к шуму морских волн и прибоя. Люди будут изнывать от страха и ужаса перед напастями, обрушившимися на землю, ибо силы небесные поколеблются. И увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою и славою великой.

Попадались хвалы, возносимые Господу и его избранникам, и высказывания, прославляющие Якоба Месмера как истинного Учителя.

Ибо мы славим удачу, что нам выпало счастье следовать заветам Господним. Мы смиренно благодарим Его за милость, которую Он нам даровал. Мы склоняемся перед нашим пастырем. Благодарим Тебя, Ягве, что Ты послал нам Якоба Месмера, указавшего нам путь в Гефсиманию. Мы славим Господа. Аллилуйя! Благодарим Его, что сделал нас избранниками Божиими.

Томасу было трудно представить, что начало отчета и эти строки написаны одним и тем же человеком. Он пытался понять, отчего так радикально изменились взгляды Беньямина, какие события могли на него повлиять? Изменение личности Беньямина производило тревожное и даже пугающее впечатление. Томас пролистал страницы назад и увидел, что в последний раз Беньямин удосужился проставить дату за несколько месяцев до пожара. Эти страницы были написаны ясным деловым стилем, как и начало отчета. Здесь Беньямин писал, что после нескольких недель занятий курсисты лучше узнали друг друга и больше между собой сблизились. Хотя наставники и внушали, что прежняя жизнь, которую они вели до вступления в общину, не имеет значения, но за уборкой или за работой в саду между ними сами собой завязывались разговоры, из которых можно было многое узнать о товарищах. Поэтому Беньямин начал записывать то, что ему удавалось услышать о прошлом сокурсников. Несколько молодых девушек были из крепких христианских семей, и их вступление в общину «Избранников Божиих», по-видимому, произошло под влиянием юношеского бунтарства против традиционного уклада. Некоторые курсисты перешли из других религиозных организаций в поисках новых идей и страстно мечтали о встрече с Якобом Месмером. Других Беньямин называл «беженцами». Эти, как правило, приходили в общину после того, как потерпел крушение их брак, или спасаясь от насилия, от издевательств и тяжких переживаний, как, например, одноногий Патрик. Патрик вернулся после службы в Гильменде[17]17
  Гильменд – провинция Афганистана.


[Закрыть] с сильным посттравматическим синдромом. К счастью для себя, на станции метро «Дюссегорд» он вовремя обрел Иисуса. Иначе в следующую секунду он прыгнул бы под колеса поезда линии Б, направлявшегося в Хейре-Тоструп.

«Иисус меня спас пинком, так что у меня подломились ноги – живая и алюминиевая, и я растянулся на перроне, а не то бросился бы под поезд, и привет, – сказал он и добавил: – Понимаешь? Иисус может дать пинка в зад».

Написал Беньямин и о Лизе, которая после их совместных приключений в Эстербро прониклась к нему доверием и начала рассказывать о своей жизни. Она поведала ему о том, что не раз лежала в Нордванге[18]18
  Нордванг – психиатрическая клиника в пригороде Копенгагена Видовре.


[Закрыть], и показала руки: все предплечья были исполосованы белыми поперечными шрамами.

«Географическая карта тех кошмаров, через которые я прошла в юности» – так выразилась об этом она сама в разговоре с Беньямином. Сейчас таблетки, которыми она раньше травилась, и бритвы были заброшены, вместо них она выбрала жизнь с Иисусом.

В своем отчете Беньямин написал, что Лиза и некоторые другие члены общины начали расспрашивать о его прошлом. Он отвечал неопределенно, что, мол, бывало порой нелегко, но теперь, слава Богу, пришел к вере. Настойчивее всех, по словам Беньямина, приставал с вопросами Патрик, который после его уклончивых ответов насторожился и, вероятно, поставил об этом в известность преподавателей, потому что те тоже принялись выспрашивать Беньямина о его жизни, интересуясь, какие причины привели его в общину. Беньямин себя не выдал, но, как он добавил в отчете, ему стало трудно держаться как ни в чем не бывало, так как он стал бояться разоблачения, тем более что сам чувствовал себя подлецом. Это слово, писал Беньямин, Лиза употребляла, говоря о своем бывшем возлюбленном, который ей изменил и украл все деньги с ее дан-карты[19]19
  Дан-карта – национальная банковская карта Дании.


[Закрыть].

Паранойя в руководстве «Избранников» не утихала, потому что в утренних газетах снова появились какие-то статейки. Беньямин не указывал в своем отчете названия этих газет, но описал случай, когда он, приехав на велосипеде к началу занятий, застал в палисаднике несколько преподавателей, громко пререкавшихся с незнакомым журналистом и сопровождавшим его фотографом. Журналист все время повторял одни и те же вопросы: добровольно ли здесь находятся люди? Могут ли они прокомментировать слухи о манипулировании сознанием? И где глава общины – Якоб Месмер? Стычка кончилась тем, что журналиста и фотографа вытолкали из сада. Статейки в газетах привели к тому, что община потеряла часть своих членов. Причем не только в отделении на Бельгиенсгаде, но и в других центрах по всей стране. Бывший член национальной сборной по футболу, которого Беньямин видел на предыдущих собраниях, ушел из общины и критически высказался о ней в печати, назвав сектой. Якоба Месмера он называл «опасным демагогом и эксплуататором, играющим на человеческих слабостях». На следующем собрании община помолилась за футболиста, «который не ведает, что творит».

Через несколько страниц Беньямин сообщал, что, как ему стало известно, в Ютландии и на Фюне закрылось еще несколько центров «Избранников Божиих». В это время в общине распространился слух, что в ближайшее время ожидается возвращение Якоба Месмера, а вскоре руководство созвало членов общины на собрание для того, чтобы сделать важное сообщение. Оказалось, что Якоб Месмер действительно скоро прибудет в центр на Бельгиенсгаде и нужно подготовить ему достойную встречу. Беньямин описывал, какую эйфорию вызвало это известие и что в последовавшие дни в общине стали меньше вспоминать заветы святых апостолов, а все больше говорили о возвращении Якоба Месмера. Беньямин особенно подробно описывал, как оживилась Лиза, узнав о предстоящем появлении Месмера. Она не только выступала главной заводилой на репетициях хора и занималась отбором песен, которые будут исполняться в его честь, но удивила всех тем, что сделала новую прическу и покрасила волосы. Хотя Беньямин рассказывал об этом в нейтральном тоне, в его словах все же проскальзывало что-то похожее на ревность.

Сегодня он появился. Прибыл Якоб Месмер. На заднем сиденье черного «ауди». Он довольно плотного сложения. Белая рубашка и белые брюки. Много улыбается. Всем нам пожал руки, как будто мы дипломаты, собравшиеся для торжественной встречи. Рукопожатие у него крепкое, а зубы сверкают такой же белизной, как рубашка. «Боже благослови тебя, брат! Боже благослови тебя, сестра! Господь да благословит вас в этот день!» – это были первые его слова. Все были в восторге от одного его появления. Одна из курсисток, Тове, чуть было не кинулась ему в ноги, но Якоб вовремя подхватил ее и обнял. В домах напротив люди глазели на нас из окон, не понимая, что происходит и кто приехал. Но то, что они говорили, было сущей малостью по сравнению…

Томас сделал перерыв в чтении, чтобы выпить кофе. В каюте продолжало работать радио, и музыка сменилась полуденным выпуском новостей. Он слушал их вполуха, заглядевшись на двух спортсменок, проплывавших мимо на каяке. Обе были в превосходной спортивной форме, и Томас подумал, что пора бы и ему заняться собой. В конце выпуска диктор сообщил, что сегодня в четырнадцать часов в церкви на острове Хольмен состоятся похороны убитого на прошлой неделе ассистента полиции Рене Мёрка. Ожидается, что на похоронах будет много полицейских и простых граждан, которые придут проводить его в последний путь. Затем передали прогноз погоды: снова солнце и усиление жары. И запрет на купание в Эресунне из-за обилия водорослей.

Церковь находилась сразу за мостом Книппельсбро, до нее было меньше квартала пешком, и Томас подумал, не пойти ли туда. Правда, Рене он знал только по рассказам Миккеля. Новичок Рене по неопытности увлекся и допустил ошибку, за которую поплатился жизнью. Ему выпала жестокая участь! Судьба сурово обошлась с ним, столкнув с Каминским. Если бы вместо Каминского был кто-то другой, Рене наверняка остался бы жив. Это была одна из тех случайностей, которые невозможно предотвратить, из тех, что называют роковыми или трагическими. Может быть, от Рене тут ничего не зависело и в тот день смерти ему было не избежать? Может, так было предопределено его судьбой? Как с Евой, когда она вошла в квартиру. Может, это было проявление того зла, которое требует выхода, чтобы жизнь на земле могла продолжаться? Отдушина для вселенского безумия и похмелья, от которого Бог мучается головной болью?

Томас встал и, собрав отчеты, отнес их на стол в каюту. Рассказ о возвращении Якоба Месмера подождет.

25

Перед бывшей церковью Военно-морского флота Томас неожиданно застал настоящее столпотворение. Стоя в стороне, он глядел на волнующееся море парадных мундиров, медленно вливавшееся в церковные двери, чтобы принять участие в прощании с Рене Мёрком. Как видно, его убийство сплотило работников полиции, и все отделы, забыв о соперничестве, выступили единым фронтом. После того как вошли все служащие полиции, за ними потянулись гражданские. Эта часть провожающих состояла из сочувствующих, любопытных и полицейских на пенсии. У последних по случаю такого события, как видно, взыграло ретивое, и они снова почувствовали себя служаками. Томас не собирался принимать участие в торжественном прощании – слишком оно напоминало ему прощание с Евой. Поэтому он остался на улице в толпе фоторепортеров и случайно затесавшихся туристов.

Он даже не заметил, как пролетело время. Снова ударили колокола, и церковные двери распахнулись. Фоторепортеры со всех сторон окружили стоявший напротив входа катафалк, и, едва на пороге показались носильщики с белым гробом, на площади защелкали затворы фотоаппаратов. И снова Томас вернулся мыслями к похоронам Евы.

Через несколько минут всю площадь заполнили люди в полицейской форме. Стоя маленькими группками, они ждали, когда тронется катафалк. Томас заметил среди них Миккеля: вместе с Мельбю и инспектором полиции Браском тот стоял в группе сослуживцев из Центрального участка. Миккель тоже заметил Томаса и, извинившись перед своими спутниками, подошел к нему. Браск и Мельбю проводили его глазами, но ни тот ни другой даже не кивнул Томасу.

– Ну как ты? – спросил Томас, показывая на руку Миккеля, которая покоилась на перевязи. – Уже работаешь?

– Так, понемножку. Выполняю всякую бумажную работу, тюкаю одним пальцем. – Он показал, как управляется одной рукой. Выглядело это довольно неловко.

– Да ты всегда так и печатал, – добродушно сказал Томас.

Миккель улыбнулся. В этот момент катафалк тронулся и выехал за ворота, и оба проводили взглядом автомобиль.

– Церемония прошла хорошо, – сказал Миккель. – Даже Браск нашел какие-то человеческие слова.

– Да, правда, – сказал Томас.

Миккель посмотрел на него:

– Ты же вроде не был внутри?

Томас пожал плечами:

– Мысленно был с вами. Приятно видеть тебя снова на ногах.

– Спасибо… А почему ты пришел?

– Узнать, все ли в порядке. Подумал, что повидаюсь с тобой.

Миккель криво улыбнулся:

– Если ты хотел спросить о деле Каминского, то я его уже не веду.

– И не имеешь никакого касательства?

– Каминский сидит за решеткой в камере предварительного заключения на последнем этаже полицейского управления, и допрашивать его допущены только немногие избранные. Я среди них не числюсь.

– Но когда-нибудь же и до нашего отдела дойдет очередь?

– Сомневаюсь. Когда отдел по расследованию убийств, отдел по экономическим преступлениям, выездной отдел, служба безопасности закончат его допрашивать, то в дело вступит германская полиция, шведская СЭПО[20]20
  СЭПО (Служба государственной безопасности Швеции) – самостоятельное подразделение Главного полицейского управления Швеции, в задачи которого входит борьба с преступлениями против государственной безопасности.


[Закрыть] и еще целый ряд полицейских органов других стран, которые будут требовать его выдачи.

– Ну а как же Браск? Должен же он предъявить требования своего отдела? – спросил Томас, кивая в сторону стоящего к ним спиной Браска.

– Тише!

Томас пожал плечами:

– Не можем же мы упустить Каминского.

– Я не знаю, кого ты подразумеваешь, говоря «мы». Насколько мне известно, ты уже не служишь в Центральном участке.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– В настоящее время Каминский за решеткой и никогда не выйдет на волю. Для него уже приготовили бывшую камеру Палле Сёренсена[21]21
  Палле Сёренсен (р. 1927) – датский преступник; в 1965 г. Сёренсен застрелил четырех офицеров полиции, заставших его на месте преступления во время кражи со взломом; провел в заключении около 33 лет.


[Закрыть].

– Но мы же с тобой договорились. Ты обещал узнать, имеется ли у Каминского информация о том, кто убил Еву.

– Чего ты от меня хочешь, Ворон? – На лице Миккеля появилось выражение отчаяния. – Я тут уже ничего не могу, не в моей это власти. – Он опустил глаза и продолжал, понизив голос: – Честно говоря, мне сейчас не до Каминского. Дорте не находит себе места от беспокойства. Она хочет, чтобы я уволился.

– Так ты уволишься?

Миккель поднял на него глаза:

– Нет. Но мне хочется наконец об этом забыть. Я все время думаю о том, что и сам едва не оказался на его месте. Неужели ты этого не можешь понять, Ворон?

– Понимаю, конечно. Береги себя, Миккель.

Он потянул Мёффе за поводок, собираясь идти.

– Ворон, – позвал его Миккель. – Нам все время приходят новые данные о вещах, спрятанных Каминским и его бандой.

– Каких вещах?

– В основном там наркотики и деньги, оружие. Но недавно всплыли три контейнера краденого товара. Они сейчас в отделе по розыску краденого, их там должны зарегистрировать.

– Ну и?

– Я понимаю, что это маловероятно, но там может оказаться что-то из похищенных у Евы вещей.

– В таком случае это будет указывать на то, что Каминский знал про взлом квартиры.

– Вот именно! – воскликнул Миккель, разводя руками. – А вот сможем ли мы пробиться к нему и поговорить, это уже другой вопрос.

Томас подумал, что шансы невелики. Да и зачем бы Каминский стал целых три года прятать у себя краденое добро? Однако это было все-таки лучше, чем ничего, лучше, чем распроститься с последней надеждой.

– Когда ты что-то узнаешь? – спросил Томас, провожая глазами похоронную процессию, отъезжающую от хольменской церкви.

Миккель пожал плечами:

– На днях позвоню. Обещаю!