Текст книги "Мрачные тайны"

Александра, 22:00

Дыхание стало прерывистым, спиной она чувствовала, как колотится сердце Патрика.

Он поцеловал ее в плечо, запустив руку под одеяло.

– Хочу взять тебя сзади, – прошептал он, прижимаясь к ней своим горячим телом.

– Пожалуйста, просто обними меня, – сказала Александра и взяла его руку в свою.

– Ты знаешь, мне скоро надо уходить.

Он поцеловал ее в затылок.

– Знаю. Именно поэтому. Обними меня покрепче.

Ей хотелось лежать так с ним всю ночь. Хотя она давно должна была привыкнуть, но каждое такое расставание давалось ей с боем. Внезапно она почувствовала на плече что-то мокрое.

– Ты плачешь? – прошептала она и почувствовала, как внутри все сжалось.

– Просто все это так ужасно.

– Знаю, – ответила она и крепче сжала его руку. – Нам всем тяжело.

Однако это была уже не та боль. Ее горе изменилось, и ей хотелось разделить это чувство с ним. Однако он бы все равно не понял – особенно учитывая тот факт, что причиной ее горя был он сам.

– Что бы я без тебя делал? Ты такая красивая, Александра.

Как всегда, он пытался сказать это с польским акцентом. Ему казалось, что это мило, но ей вдруг стало не по себе.

– Прекрати! – сказала она и высвободилась из его объятий.

– Успокойся! Какого черта ты все время на взводе?

Он быстро вылез из постели.

Теперь она раскаивалась – если бы она не реагировала так остро! Но было уже поздно. Мысленно она проклинала себя за то, что не умеет контролировать свои эмоции. В последнее время ситуация еще усугубилась – что, впрочем, не удивительно. Если бы не поведение Патрика, ей не пришлось бы так страдать.

– Жара ужасная. А кондиционер, что, не работает? – он взглянул на часы. – Черт, я уже не успею принять душ.

Перекатившись на спину, Александра смотрела на мужа, пока тот одевался. Он запихнул в джинсы свой эрегированный член и натянул тонкий джемпер поверх роскошно натренированной груди. Хотя они были женаты более двадцати лет, ей никогда не надоедало смотреть на него. Идеальная фигура. Заметив царапины на спине, она отвела глаза. Голос внутри нее желал спросить, откуда они взялись, – однако одновременно ей не хотелось знать ответ.

– Мы не могли бы пойти куда-нибудь вдвоем?

Усилием воли она заставила голос звучать мягко.

– Нам это так нужно сейчас – учитывая все, что произошло. Мне хочется чувствовать, что ты любишь меня.

Патрик присел рядом с ней на край постели.

– Лучше бы ты не говорила этого – по крайней мере, сейчас. Мы же решили, что у нас все будет так. Мы не можем каждый раз обсуждать все сначала. Это невозможно. Особенно сейчас. Мы нужны друг другу.

Она кивнула и до боли стиснула зубы. Этот разговор ни к чему не приведет. Но не они решали, что все будет именно так. Это решение он принял сам много лет назад.

– Прости, – пробормотала она, изо всех сил стараясь сдержать волну, поднимающуюся в груди.

Он снова встал. Александра протянула руку, но не успела его остановить.

– Приходи завтра, как только сможешь, – проговорила она, пытаясь загладить только что сказанное. – Не знаю, что мне делать с твоей мамой.

– Прекрасно знаешь, ты всегда умела ее очаровать.

Поцеловал ее в нос.

– До завтра.

Он осторожно закрыл за собой дверь.

Она натянула на себя одеяло, но потом отбросила его и поспешно накинула халат.

– Патрик! – крикнула она и кинулась за ним.

– Да?

Он обернулся на лестнице.

– Будь осторожен!

– Само собой. Ты тоже.

Она кивнула.

– Я боюсь.

– Знаю. Но все будет хорошо, обещаю. Я буду защищать вас, и мама остается здесь, с вами.

– Как будто мне от этого легче, – проговорила она и фыркнула.

– Тссс, она может услышать. Мне не нравится, когда ты так говоришь о ней.

– Прости, – сказала она, крепче запахивая халат.

– Иди ложись. Созвонимся завтра, – шепнул он и исчез за дверью. Как кот, который приходит и уходит по своему усмотрению.

Услышав, как он завел машину и уехал, она вернулась в спальню. Взяла пульт от кондиционера воздуха и снизила температуру на несколько градусов. Взбила подушки, аккуратно свернула покрывало.

Затем легла на кровать, уставившись в потолок, усилием воли заставляя себя не думать о том, чем сейчас занят Патрик. Но как ни старалась она сосредоточиться на чем-то другом, в сознании постоянно прокручивались одни и те же мысли и образы. Она сжала руки и напряглась всем телом – почувствовала жжение в глазах и крепко зажмурилась.

– Мама, что с тобой?

Возле кровати стояла Марта. Александра не слышала, как она вошла.

– Ты расстроена?

Мать посмотрела на свою младшую дочь, которая уже подросла и пошла в первый класс, но когда стояла так, в длинной ночной рубашке, придававшей ей сходство с Мадикен[1]1
  Мадикен – персонаж из книг Астрид Линдгрен (Здесь и далее прим. переводчика).


[Закрыть], то казалась совсем маленькой.

– Нет-нет, ничего страшного, – пробормотала Александра, быстро вытирая слезы. – Хочешь – ложись ко мне.

Беа выросла за спиной у младшей сестры как длинная черная тень.

– Где папа? – сурово спросила она.

Александра почувствовала, как Марта прижалась к ней, и обняла ее одной рукой, словно пытаясь защитить.

– Ты прекрасно знаешь, Беа. Вопрос в том, почему вы не спите? Завтра в школу, и мне опять придется сто раз говорить тебе, чтобы ты вставала.

Неделю назад Беа пошла в гимназию[2]2
  Гимназия в Швеции – трехлетнее профильное обучение после 9-летней общеобразовательной школы.


[Закрыть], и Александра уже сейчас не знала, как она выдержит эти три года. Ей вообще было непонятно, как она будет справляться с дочерью.

Даже в темноте она увидела, как потемнели глаза Беа. Она не решалась встретиться взглядом с дочерью.

– Вопрос в том, знаешь ли ты, какой век на дворе? Не понимаю, почему ты все это терпишь.

– Ты, конечно, желаешь мне добра, но необязательно говорить со мной таким злым голосом. Ты можешь разбудить бабушку. Пожалуйста, не надо кричать, мне и без того тяжело.

Александре пришлось собрать все силы, чтобы ее голос прозвучал спокойно.

– Все это совершенно недопустимо, разве ты не понимаешь? Тебе нравится пребывать в таком состоянии? Никогда не стану такой, как ты! Интересно, а если люди узнают, как вы живете? Что тогда?

Беа выскочила из комнаты, злобно захлопнув за собой дверь, так, что стены задрожали.

Иметь дочь-подростка оказалось куда сложнее, чем представляла себе Александра. Что ей теперь делать? Бежать за Беа? Но что она скажет? Как объяснит то, что произошло?

19 августа, вторник

Эллен, 7:15

Рулонная штора с грохотом уехала вверх, и утренний свет ослепил Эллен. Казалось, она так и не сомкнула глаз. Сейчас она чувствовала себя еще более уставшей, чем когда ложилась спать, и уже ждала вечера, чтобы снова забраться в кровать.

Ночью ее преследовали разные странные сны. Некоторые казались очень правдоподобными, другие – просто жуткими. Она вся вспотела и наскоро приняла душ, чтобы смыть с себя неприятное чувство.

Спустившись в кухню, она услышала через раскрытое окно, как мама напевает в саду какую-то нескладную мелодию. Человеку неопытному могло показаться, что она в отличном настроении.

Эллен выглянула в окно.

В большой шляпе от солнца на голове Маргарета ходила по саду, поливая свои грядки с приправами. Движения ее были резкими и нисколько не соответствовали мелодии. Таким образом она пыталась скрыть свои истинные чувства – это Эллен точно знала. Она оглядела большую кухню. Все здесь выглядело так же, как и всегда. Унылые серые деревянные поверхности, которые давно пора было освежить.

– Доброе утро, моя дорогая. Хочешь кофе?

Маргарета неожиданно появилась в дверях кухни.

– Я могу сварить новый. Этот стоит уже с пяти часов.

– Спасибо, не надо. Зачем ты поднялась так рано?

– Сад сам о себе не позаботится.

Маргарета сняла шляпу и садовые перчатки и положила на столешницу рядом с мойкой. Эллен отметила, что перчатки совершенно белые и, судя по всему, не прикасались к земле.

– Хорошо спала?

– Да, прекрасно. А ты?

– Как бревно.

Отлично, значит, они обе лгут.

– Радуйтесь, что я обо всем забочусь. Скоро у меня не будет сил, и тогда придет твой черед.

Маргарета вылила кофе, оставшийся в кофейнике.

– Поскольку Эльза… ну и твой брат.

Она замерла, прежде чем налить свежей воды.

– Он собирается переехать в Австралию. Кажется, они купили там виноградники. Даже не знаю – возможно, это кризис среднего возраста. В жизни не слышала большей глупости. Имея все это… Но, видать, верно сказано – на другой стороне трава всегда гуще.

Она отмерила кофе и насыпала в фильтр.

– Когда они перебираются? – спросила Эллен. Она перестала звонить брату, когда поняла, что он всегда говорит одно и то же. Отлично. Здорово. Вот и чудесно. Не имело значения, что именно она рассказывала. Он не слушал. Если бы она переехала в сарай и подсела на героин, он все равно сказал бы: Отлично. Ну вот и хорошо. Всем привет.

– Если они уедут туда, я увижу их еще раз десять от силы до того, как умереть.

– Что? Мама, зачем же так думать?

– А как, по-твоему, я должна думать?

Эллен пожала плечами.

– Не знаю. Мне нужно выпить кофе, чтобы я смогла думать сама.

Она подошла к шкафу, где хранились чашки, и открыла дверцу. Белый лист бумаги, висящий на дверце, вздрогнул от потока воздуха. Эллен окинула взглядом написанные от руки имена друзей и знакомых. Агнета и Йоран Карлстен, 2 детей. Магдалена не замужем, детей нет. София, замужем за Йенсом, 2 детей – Мария 01 и Андреас 05.

Такие списки висели у Маргареты в шкафу, сколько Эллен себя помнила. Каждый раз, когда они ждали гостей или собирались навестить друзей, она освежала память, чтобы задать правильные вопросы.

«Как ваши внуки, Мария и Андреас? А ведь Мария – сколь же ей? Она, кажется, 2001 года – большая уже девочка».

«Боже мой, Маргарета! Как ты все про всех помнишь!»

– Зачем ты вписала сюда Джимми?

В самом низу списка она увидела имя начальника. И приписка другой ручкой: «1 дочь Бианка».

– Почему бы нет? С такой плохой памятью я вынуждена все записывать. Кто знает, вдруг он приедет сюда – а я знаю, что его дочь зовут Бианка. Куда легче будет поддерживать разговор.

Эллен захлопнула дверцу шкафа.

– Ты помнишь, что в десять часов у тебя встреча с доктором Хиральго? Ты будешь встречаться с ним через день, я записала часы на бумажку, которая лежит на письменном столе.

Маргарета бросила на дочь многозначительный взгляд, надела перчатки и шляпу и исчезла в саду.

Эллен налила себе кофе и уселась за круглый кухонный стол. На столе громоздилась стопка газет. Открыв верхнюю, она нашла крошечную статью о погибшей женщине. Полиция допросила соседей, но не нашла свидетелей. Сейчас они просматривают записи камер видеонаблюдения школы и бензозаправки.

И это все – крошечная заметка, которая казалась еще более скромной по сравнению с целым разворотом, посвященным мужчине, забитому до смерти на Свеавеген в связи с дерби на стадионе «Френдс Арена» в Стокгольме.

Заголовок гласил: ТЯЖКИЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ, НЕСОВМЕСТИМЫЕ С ЖИЗНЬЮ. Они опубликовали его фотографию. Отец троих детей. Предприниматель. Образцовый семьянин, по словам журналистов. Сегодня в память о нем будет минута молчания сначала на «Френдс Арена», а потом на всех футбольных матчах в Швеции в течение недели.

Отбросив газету, она схватилась за телефон.

– Чем ты занимаешься? – спросила Маргарета, которая, по всей видимости, следила за ней как ястреб и тут же появилась в кухне.

– Я не по работе, – ответила Эллен и вышла в холл, чтобы спокойно поговорить. Несколько секунд она выжидала, желая убедиться, что Маргарета не последовала за ней, затем набрала номер Бёрье Свана из полиции Нючёпинга.

– У меня не появилось новой информации с тех пор, как мы беседовали вчера.

– Правда? – удивилась она. – Помимо того, что, по вашему мнению, Лив Линд получила по заслугам. Я подумала – может быть, вы захотите прокомментировать свое заявление, прежде чем я процитирую его в вечерней передаче?

– Что, простите?

– Вчера вы забыли положить трубку, так что я слышала, как вы у себя в участке говорили о Лив Линд, – и это звучало не очень-то красиво. Она трахалась направо и налево и…

– Послушайте, ничего подобного я не говорил! Кто вы такая? Почему позволяете себе звонить и обвинять меня в таких вещах? Это просто бред какой-то…

– У меня все записано. Хотите услышать?

Файл Эллен подготовила заранее, и теперь только нажала на кнопку воспроизведения.

– Хорошо слышно?

С секунду Бёрье молчал.

– Чего ты хочешь? Мы тут пытаемся расследовать убийство, а ты пытаешься выставить нас в неприглядном свете. Тебе должно быть стыдно!

Щелк.

«Мне должно быть стыдно?» – подумала Эллен, буквально представляя, как он стоит у себя в кабинете, весь красный и разъяренный. Она была рада, что ей не пришлось услышать того, что он сказал о ней. Через некоторое время она снова набрала его номер – к ее удивлению, он снял трубку.

– Никаких комментариев.

– Вы действительно делаете все от вас зависящее, если в глубине души считаете, что Лив Линд получила по заслугам? Должна признаться, я ощущаю тревогу.

– Послушай, ты, я позабочусь о том, чтобы это стало твоей последней передачей!

– Это угроза?

Теперь она сожалела, что не записала и этот разговор.

– Это полный бред, слышишь? Чего ты хочешь?

– Чтобы расследование смерти Лив Линд проводилось корректно, с уважением к потерпевшей. Разве это так странно? Желаете прокомментировать ваши коллегиальные разговоры или хотите, чтобы я включила их в утреннюю программу новостей без всяких комментариев?

Он снова бросил трубку.

Не успев даже подумать, что делает, она позвонила Уве. Тот ответил сразу же, словно сидел и ждал ее звонка.

– Подожди минутку.

Судя по звуку, он зашел куда-то и закрыл за собой дверь.

– Где ты была, черт подери? Я пытался связаться с тобой все лето.

– Теперь я здесь.

– Поднялась с петухами, да? Два месяца не проявлялась, а теперь звонишь как ни в чем не бывало!

Не давая ей вставить ни слова, он сказал:

– Наше сотрудничество больше не может продолжаться.

– Очень даже может.

Что он такое затеял? Неужели все разом сошли с ума? Уве – пресс-атташе полиции Стокгольма. Сотрудничали они давно. Эллен платила ему за то, чтобы получать информацию о расследуемых преступлениях и о событиях в полиции. Нельзя сказать, чтобы она этим гордилась, но именно так приходилось поступать большинству журналистов, чтобы получить сведения, с которыми они, в свою очередь, обращались правильно. В большинстве случаев.

– В прошлый раз мы сильно рисковали, – продолжал он.

– Это ты рисковал, и, будь я на твоем месте, была бы посговорчивее: подозреваю, что будет не очень приятно, если в СМИ просочится информация о том, как ты и твоя жена пытались захапать вознаграждение нашедшему. Хочешь знать, как я с ним поступила? Отец Люкке настаивал, что вознаграждение положено мне, поэтому я решила, что семья создаст фонд в память о Люкке, который будет поддерживать «Брис»[3]3
  Название организации расшифровывается как «Права детей в обществе»


[Закрыть] и другие подобные организации. Мама и мачеха Люкке вместе возглавили этот фонд.

Этим решением Эллен осталась очень довольна. Таким образом все могли как-то загладить то, как они обращались со своей дочерью, и вместе с тем поддержать деятельность, помогающую другим детям.

– Все я знаю, я об этом читал. И что, кем ты теперь себя возомнила? Матерью Терезой? Ты не можешь меня засадить – мы с тобой в одной лодке, и я утащу тебя за собой на дно. Наверное, тебе не надо напоминать, что давать взятки – противозаконно?

– Я только что беседовала с одним твоим коллегой из Нючёпинга, они сильно облажались. Послушай-ка вот это.

– Что ты делаешь в Нючёпинге?

– Убийство Лив Линд.

«Больше ему необязательно знать», – подумала она, открывая аудио файл.

– Это Бёрье Сван, возглавляющий предварительное следствие.

Она воспроизвела ему аудиофайл. Прежде чем Уве успел что-либо сказать, добавила:

– А еще он угрожал мне. Как ты относишься к тому, что твои коллеги позволяют себе такого рода высказывания? Правильно ли доверять им расследовать убийство с таким настроем? Получит ли Лив Линд то внимание, которого заслуживает?

– Она умерла.

Он рассмеялся.

– Извини, я не смог удержаться. Успокойся, пожалуйста.

– Что?

– Перестань, это всего лишь профессиональный сленг. Интересно было бы послушать, как вы там у себя в редакции разговариваете.

– Думаешь, шведский народ согласится с тем, что это всего лишь профессиональный сленг?

– Чего ты хочешь, Эллен?

– Я желаю знать все об убийстве Лив Линд.

Ханна, 07:25

Ханна медленно спускалась по лестнице. Остальные члены семьи все еще крепко спали. Стоффе вернулся домой накануне поздно вечером, у него не было сил обсуждать случившееся. Ранее днем он также не пожелал говорить об этом по телефону. Ханне трудно было заснуть, и в конце концов она перешла в гостевую комнату, чтобы не слышать храп Стоффе и поспать хотя бы несколько часов, прежде чем идти на уроки.

Скоро пора будить Карла и Алису, чтобы они не опоздали в школу, – это будет выглядеть нехорошо и лишь привлечет к ним нежелательное внимание.

Легкая тошнота притаилась комком в животе. Несколько раз за ночь Ханне приходилось вставать – боялась, что ее вырвет. Следующая ночь, когда Стоффе будет отсутствовать, вызывала у нее ужас. Без него она не чувствовала себя в безопасности. Или наоборот? Грудь сжалась от дурных предчувствий.

Насыпав дополнительную мерку кофе, она включила кофеварку. Солнце светило в окна, уже становилось жарко.

Кофе капал в стеклянную емкость, а Ханна пыталась разобраться в своих мыслях. Взглянула в окно на другие дома в Сульбю. Все было так тихо и спокойно. Как обычно. На полях белым покрывалом лежал утренний туман. «Невероятно красиво», – подумала она, но тут ее взгляд остановился на сине-белых лентах ограждения, и идиллическая картина лопнула, как мыльный пузырь.

Так близко.

Она не могла отогнать от себя мысль о том, что на земле, возможно, остались следы крови.

Может быть, ей полегчает, если она подышит воздухом? Ханна подняла горшок с розовой пластмассовой пеларгонией, чтобы достать ключ от двери веранды – но ключа на месте не оказалось.

Ханна приподняла соседний горшок, чтобы проверить, не положила ли она ключ туда, но там тоже ничего не было.

Пульс участился. Вчера вечером? Ведь она точно положила его на место! Правда, временами она бывает рассеяна, но ключи никогда не теряла. Особенно сейчас, после всего, что произошло. Она прекрасно помнила, как дважды проверила, что все двери закрыты, прежде чем отправиться спать.

Она нажала на ручку. Дверь на веранду скрипнула и открылась.

– Стоффе! – закричала она. – Стоффе!

Через несколько секунд он сбежал по лестнице, в одних трусах и футболке.

– Что случилось?

– Дверь! Она была открыта. Я точно помню, что вчера ее запирала. И ключ пропал.

Не говоря ни слова, он подошел к двери. Захлопнул ее и посмотрел на поля, потом задернул занавески, которых не хватало, чтобы закрыть все окно. Затем решительными шагами направился в холл.

Она следовала за ним как тень, не в силах ничего предпринять.

Стоффе споткнулся о детский игровой коврик, лежавший на полу в холле, и выругался.

– Дорогая, ты не могла бы убрать все эти детские штучки?

– Прости, – прошептала она. Она не успела убрать, да и сил не было. Но он прав – очень глупо оставлять их на виду.

Входная дверь также оказалась не заперта. Ханна зажала рот рукой.

– Стоффе, что все это значит?

Он смотрел мимо нее остановившимся взглядом.

– Вчера я все заперла. Я точно знаю, что все запирала, – проговорила она, слыша, что голос ее звучит истерически. – Неужели кто-то был здесь, пока мы спали?

Ханна попыталась сглотнуть, но почувствовала, как все внутри перевернулось. Лихорадочно вспоминая ночь, она спрашивала себя, слышала ли что-нибудь – или придумывает задним числом?

Она кинулась в туалет и наклонилась над унитазом. Ее рвало, пока внутри не стало совсем пусто. Но дурнота никуда не делась.

Стоффе подошел к ней и крепко обнял. Поцеловал ее в макушку, провел рукой по волосам.

– Постарайся успокоиться. Наверняка мы просто что-то перепутали.

Ее все еще трясло, она молча прижалась к нему.

Эллен, 8:30

Ни трупа, ни машины на месте не было. Дорога была открыта, ленты ограждения переставлены в сторону. Сегодня возле Сульбю виднелась одна-единственная полицейская машина.

Припарковавшись чуть в стороне, Эллен направилась к лентам ограждения, трепетавшим на ветру.

Строго говоря, она ехала в Нючёпинг к доктору Хиральго, но до встречи оставалось еще немного времени. Она никак не могла понять, почему этому убийству уделялось так мало внимания, и это бесило ее, хотя она и сознавала, что обо всем в СМИ сообщать невозможно. Однако на контрасте с мужчиной, забитым до смерти на Свеавеген, это выглядело насмешкой. А отношение полицейских и вовсе привело Эллен в ярость. Слишком много всего было в их словах, чтобы назвать это просто «фигурой речи» или «профессиональным сленгом».

Эллен снова зашла на страничку Лив в «Фейсбуке» – по-прежнему ни одного комментария о том, что кто-то скорбит. Неужели ее друзья не знают, что она умерла? Разве так может быть?

Что-то во всей этой истории казалось странным и грустным. Что Лив делала в Стентуне и почему оказалась такой незаметной?

Бросив взгляд в сторону хутора Альварссона, Эллен посмотрела на часы и поняла, что не должна туда ездить и что у нее нет на это времени. Придется обуздать свое любопытство.

Между тем у края дороги начал стихийно складываться мемориал. У ограждения лежали цветы и венки. Но кучка была скромная, а надписи – безличными. У людей есть удивительная способность становиться лучшим другом усопшему – даже если они до этого никогда не встречались.

«Думаю о тебе и твоих близких» – было написано на карточке с приложенным к ней цветком.

«Покойся с миром» – гласила другая надпись.

Из кучки торчала карточка. «Прости» – было написано на ней детским почерком. Эллен достала телефон и сфотографировала эту надпись.

– Трагично, правда?

Подняв глаза, Эллен увидела даму с короткими седыми волосами, которая вела на поводке такую же седую таксу.

– Да, ужасно, – проговорила Эллен. – Вы знали ее?

Такса подошла и понюхала цветы.

– Нет. Вовсе нет. Я здесь обычно гуляю с собакой. Мы живем тут неподалеку, – она указала на один из трех домов Сульбю, – однако я не видела и не слышала ничего странного. Похоже, никто ничего не заметил. Надеюсь, виновника скоро найдут, от таких событий по деревне распространился страх, сами понимаете. Уже из дому боишься выходить…

Такса задрала ногу, собираясь помочиться на кучку цветов. Эллен не знала, сказать ли об этом хозяйке.

– Я работаю в отделе новостей на четвертом канале, – проговорил она. – Если что-то вспомните – позвоните мне.

Нащупав в сумочке визитку, она протянула ее даме, которая тут же припустила прочь, словно стремясь выйти из кадра.

Эллен огляделась. Чуть дальше по дороге она увидела маленькую девочку, бегающую босиком по траве перед одним из красных домов. Волосы у девочки были такой же длины, как у Эльзы, а розовое платье напоминало то, которое было на Эльзе на последней школьной фотографии во втором классе. Эллен несколько раз сморгнула, направляясь к девочке, хотела окликнуть ее, пока та не скрылась из виду, даже прибавила шагу, но в следующее мгновение девочка исчезла за домом.

Эллен замедлила шаг и покачала головой. «Что я делаю?» – подумала она и устыдилась своей реакции. Тут она увидела мальчика постарше со светлыми волосами, постриженными «под горшок», который монотонно прыгал на батуте перед домом. Он уставился на нее ледяным взглядом, ни один мускул у него на лице не шевелился. Его прыжки звучали ритмично, железки поскрипывали каждый раз, когда он приземлялся на батут, который явно был ему слишком мал. Мальчик по-прежнему не спускал глаз с Эллен.

Ее пробрал холод, возникло чувство, что надо скорее уходить, – однако она была так близко. Может быть, тем, кто живет здесь, что-нибудь известно о Лив Линд?

Из дома вышла женщина, неся в руках кучу вещей. Эллен подошла к забору.

– Ой, сколько игрушек для малышей! – проговорила она, обращаясь к женщине, которая была примерно того же возраста, что и она сама. Женщина с пышными курчавыми волосами была одета в свободную белую тунику. Под мышкой она несла детский развивающий коврик.

– Да, я немного взялась за уборку. А мы знакомы? – прищурившись, она посмотрела на Эллен.

– Простите. Меня зовут Эллен Тамм.

Она сделал несколько шагов навстречу и протянула руку.

Женщина положила развивающий коврик на землю – он тут же начал мигать и играть какую-то знакомую мелодию.

– Ханна Андерссон, – тихо представилась женщина, пожимая руку Эллен.

– Я работаю на четвертом канале, приехала сюда в связи с убийством, – Эллен кивнула в сторону лент ограждения. – Вы ее знали?

– Нет, – ответила Ханна и покачала головой. – Все это ужасно, однако мне известно не больше, чем вам, и я уже побеседовала с полицией.

Она снова взяла в руки развивающий коврик и направилась к сараю.

– Понимаю, – проговорила Эллен. – Я ничего не вынюхиваю, просто хотела поговорить.

В чем дело, почему никто не желает с ней разговаривать? Почему все поворачиваются спиной, едва речь заходит о Лив Линд?

– Вы взволнованы по этому поводу? – продолжала она, прекрасно понимая, что нарушает некую невидимую границу.

Ханна остановилась и посмотрела на Эллен.

– Ясное дело, мы взволнованы, когда такое происходит в крошечной Стентуне, – сказала она. – Да мы все потрясены!

– Можно задать вам несколько вопросов? Я не буду использовать это в передаче, никакой камеры.

Для убедительности подняла ладони, показывая, что у нее нет скрытой камеры.

– Нет, я не хочу иметь ко всему этому никакого отношения. Извините, у меня скоро начинаются занятия.

Ханна посмотрела на часы на руке.

Вид у нее был напуганный, и Эллен поняла, что ситуация, мягко говоря, неприятная. Такой страх она не раз наблюдала у людей, с которыми ей доводилось встречаться.

Из дома вышел мужчина, высокий и статный, с тронутыми сединой висками и трехдневной щетиной. На вид ему было лет пятьдесят.

– Дорогой, – обратилась к нему Ханна. – Это – простите, как, вы сказали, вас зовут?

– Эллен Тамм.

Внезапно словно из ниоткуда возникла девочка и кинулась к ним.

– Папа! – крикнула она. Увидев Эллен, девочка замедлила шаг.

Она так похожа на Эльзу! И на саму Эллен в этом возрасте. Волосы были волнистыми, как бывает, когда спишь с заплетенными косичками.

– Ей восемь? – спросила Эллен, не успев подумать.

– Семь, – с удивлением ответила Ханна и прижала к себе девочку.

Эллен присела на корточки.

– Как тебя зовут?

– Мама говорит, что с незнакомыми разговаривать нельзя.

– Твоя мама совершенно права, – кивнула Эллен и поднялась.

– Эллен с четвертого канала, она здесь, чтобы поговорить о… сам знаешь…

– Что? – девочка подняла глаза. – Поговорить о чем?

– Ничего, моя дорогая, – ответила Ханна и погладила девочку по волосам.

– Это мой гражданский муж Стоффе, – проговорила она, обращаясь к Эллен.

Эллен всегда удивляли люди, употреблявшие слова «гражданский муж» и «гражданская жена». Это звучало так неромантично – так непохоже на спутника жизни или человека, в которого ты влюблена.

Мужчина, по-прежнему не проронивший ни слова, протянул руку для приветствия. Рукопожатие у него было крепкое, его рука и взгляд, обращенный на нее, задержались слишком надолго – Эллен стало немного не по себе.

– Стало быть, этим заинтересовался четвертый канал? – спросил он, наконец-то выпуская ее руку.

– Алиса, пойди возьми свой рюкзак, нам скоро пора идти в школу.

– Но почему…

– Пожалуйста, сделай, что я прошу.

Алиса нехотя повиновалась.

– А почему бы нам этим не заинтересоваться?

Второй раз за два дня Эллен задавали этот вопрос.

– Почему эта женщина не может быть нам интересна? Ведь речь идет об убийстве!

– Вы правы. И, конечно, для нас – тех, кто живет здесь, – это большое потрясение, но я подумал – вряд ли это интересно для всей страны.

– Я понимаю, вы потрясены, – кивнула Эллен, решив не комментировать, насколько это интересно для всей Швеции. – Извините, не буду вам больше мешать.

Она протянула Ханне визитную карточку.

– Позвоните мне, если что-нибудь вспомните – или просто захотите поговорить.

Медленным шагом Эллен направилась к машине. Обернувшись, она увидела, что пара стоит неподвижно, глядя ей вслед.

Ее не покидала мысль, что они ведут себя как-то слишком сдержанно. Когда происходит нечто страшное, люди обычно стремятся выговориться. Возможно, не перед камерой, но им хочется обсудить случившееся и задать вопросы.

Парнишка по-прежнему монотонно прыгал на батуте – Эллен ощущала затылком его пристальный взгляд.