Текст книги "Самоучитель танцев для лунатиков"

Глава 2

– Ну? – посмотрела на них Камала. – Как все прошло?

Амина и Акил уставились на мать, потеряв дар речи. Дело было даже не в комбинезоне из похожего на пластик материала, не в том, что она расплела косу и завязала хвост почти на макушке, и даже не в красовавшихся на ногах у Камалы новеньких белых, будто межгалактическое безе, теннисках, – дело было в ее улыбке. Прошло всего восемь часов, а мама вдруг стала бодра и весела. На веках и губах переливались оттенки розового и фиолетового.

– Вам все учителя понравились? – прислонившись к кухонной стойке, спросила Камала.

– Да, – автоматически кивнула Амина.

– Что у тебя с лицом? – нахмурился Акил.

– Сходила в отдел косметики в «Диллардсе».

– Просто взяла и сходила?

– А что, должна была у тебя разрешения спросить?

– А это? – спросила Амина, разглядывая мамины обновки.

– Штаны-парашюты! – воскликнула Камала, посмотрев на свои ноги, как будто они принадлежали настоящему парашютисту. – Последний писк!

Акил растерялся, услышав, что мать смеется. Камала улыбалась, и улыбка еще сильнее подчеркивала ее нарумяненные скулы. Ресницы трепетали, словно почерневшие крылья бабочки из подземного мира. Амина пораженно смотрела на ровную черную линию подводки под глазами Камалы, пока не заметила встревоженного взгляда матери.

– Классно выглядишь! – сказала Амина, и черты Камалы исказились, будто она ощутила внезапный приступ боли.

– Как вам учителя? Понравились?

– Полный отстой! – ответил Акил, озираясь по сторонам, словно в любом из кухонных шкафчиков мог скрываться еще какой-нибудь сюрприз.

– Так часто бывает, – добродушно пожала плечами Камала. – Не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

Амина кивнула. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Точно сказано. Мать отвернулась от них к кипящей на плите кастрюле, поставила ее к раковине и сняла крышку. Пахнуло густым ароматом горячей картошки. Камала открыла ящик стола и начала там рыться.

– Идите-ка делайте пока уроки. Отец едет домой, так что скоро будем ужинать.

– Папа? – удивленно приподнял брови Акил. – С чего это вдруг?

– Первый же школьный день, дурачок! – откликнулась Камала, отмахиваясь от ударившего ей в лицо пара.

– И что?

– Как это «и что»? Он такого не пропустит!

– С каких это пор?

– С этих самых, мистер Грубиян!

– У тебя кризис идентичности? – спросил ее Акил.

– Не понимаю, о чем ты! – отрезала Камала, достала толкушку, подняла ее вверх, словно трофей, и улыбнулась. – А теперь, будь добр, иди наверх вместе со своими радикальными левыми убеждениями и придержи их до ужина!

Акил молча вышел из кухни, вскоре раздался громкий топот ног по лестнице. Амина, присев на стул, смотрела, как мать ходит по кухне. Действительно, поразительные перемены! Блестящие штаны обтягивали ее бедра, и сзади маму можно было перепутать со школьницей из «Меса».

– Ты выглядишь так непривычно!

– Плохо? – уточнила Камала, взглянув на свое отражение в микроволновке.

– Да нет, просто непривычно…

– Я почти все стерла. Зато купила помаду!

– Покажешь? – попросила Амина, Камала махнула на свою сумочку, девочка расстегнула молнию и достала тюбик. – «Сладкая ягодка»?

– Ой, да я в этом не разбираюсь, – смущенно рассмеялась мама, открыла очередной ящик и достала нож. – Как тебе школа?

– Мы с Джиной Роджерс в одном классе по всем предметам…

– А, мисс Всезнайка!

– Ну да.

– Бедняжка! Кто ж такую замуж-то возьмет?

– Мам! Мы же с ней ровесницы!

– Да не сейчас, глупышка, а потом! Была у меня такая подруга в колледже, ее звали Ранджини Мукерджи. Пренеприятнейшая особа! Никто ее замуж не брал.

– Угу.

На кухню зашла толстая немецкая овчарка по кличке Королева Виктория, обвела всех презрительным взглядом, подозрительно принюхалась к штанам-парашютам и улеглась на пол.

– Но школа хорошая, да? – спросила Камала. – Такая большая!

– Нормальная.

– А Димпл что думает?

– Без понятия.

– Вы в разных группах?

– Только по биологии в одной.

– Но это, наверное, к лучшему, да?

– Ну раз ты так считаешь, – вздохнула Амина.

– Ами, только не надо трагедий! Вам просто нужно некоторое время общаться поменьше, чтобы разобраться в себе, – подытожила Камала, очищая луковицу и разрезая ее пополам. Она положила половинки плоской стороной вниз и, заливаясь слезами, нарезала полукольцами, рассыпавшимися по доске бесцветными радугами. – Иногда людям надо расстаться, чтобы потом снова быть вместе, понимаешь?

Откуда все об этом знают? Неужели это так заметно? У Амины встал ком в горле, как будто кто-то вбил ей кол прямо в гортань. Мама вытерла глаза тыльной стороной ладони, проклиная чертов лук.

– В любом случае у этой девчонки не все дома. У Балы это в роду: мания величия, невероятное тщеславие. У них вcе женщины этим страдают. Думаешь, ее просто так назвали в честь какой-то дурацкой кинозвезды?

– А меня просто так назвали каким-то дурацким мусульманским именем? – не сдержалась Амина.

– Вовсе и не дурацким, а очень даже хорошим! Амина и Акил – подобающие имена для хороших детей!

– Если что, я наверху, – сказала Амина, спрыгивая с высокого стула.

Как же хорошо в постели! Мягкие, теплые подушки, сулящие утешение, пусть и с чересчур резким запахом туалетной воды «Жан Натэ». Амина перевернулась на спину. Между второй и третьей балкой полога, вдали от презрительных взглядов Акила и Димпл, ютился постер «Air Supply». Она обожала их альбом «The One That You Love», на обложке которого в звенящую синеву неба поднимался огромный воздушный шар, обожала напевать «Lost in Love», хотя ей постоянно запрещали это делать, обожала вокалистов – Рассела Хичкока и Грэма Рассела – за их перекликающиеся имена и дрожащие, сентиментальные голоса, звучащие так, будто они очутились посреди пустыни и тоже потеряли свой привычный мир за это долгое жаркое лето.

«Любовь покинула меня», – прошептала она, глядя на их лица. И тут с ней случилось то, что происходило с завидной регулярностью все лето: сосущая боль где-то в глубине горла прошла, стоило ей подумать о фотоаппарате! Фотоаппарат! Где же он? И где список заданий на эту неделю? Через тридцать секунд она уже достала из сумки и то и другое и положила рядом с собой на покрывало.

Задание 1:

МЕСТА, ПРОСТРАНСТВА, ПРЕДМЕТЫ

Попробуйте за эту неделю показать нам ваш мир, особенно места, в которых вы чаще всего находитесь: аудиторию, вашу комнату или другое помещение, где вы чувствуете себя как дома. ТЕМА ЭТОГО ЗАДАНИЯ – НЕ ЛЮДИ, а скорее пространства, по которым вы перемещаетесь. Подумайте об их освещении, именно оно создает атмосферу фотографии. Поразмыслите о том, насколько честной и искренней может быть коллекция ПРЕДМЕТОВ. Поэкспериментируйте с выдержкой и диафрагмой (см. подробности в брошюре).

Амина взяла фотоаппарат и, глядя в видоискатель, осмотрела комнату. Да, цвет стен выбран крайне неудачно. В тот год в моде был сиреневый цвет, все четвероклассницы называли его модным иностранным словом «лавандовый», и Амина решила, что ей он тоже нравится. Стоящие рядом комод и стол куплены на двух разных гаражных распродажах. Комод завален резинками для волос, заколками, невидимками и косметикой «Жан Натэ», а вот стол – абсолютно пустой, с блестящей столешницей. На полках: индийские куклы, пластинки, навечно застывшие в неправильном сочетании цветов кубики Рубика, печальные пластмассовые глаза мягких игрушек, которые она уже разлюбила, а выбросить рука не поднималась. Очевидно, что в ее комнате снимать решительно нечего…

– Ты что делаешь? – спросил внезапно возникший в дверях Акил.

– Учусь пользоваться этой штукой, – ответила она, наведя на него объектив.

– А-а-а. – Он зашел в комнату и взял с ее комода заколку. – Если хочешь, можешь меня пофотографировать.

– У нас задание предметы фотографировать, а не людей.

– Какие предметы?

– Ну, знаешь, те вещи, которые подчеркивают твою индивидуальность. Твои вещи.

– Вот хрень!

– А вот и нет! Это искренность! – парировала Амина, приблизив в видоискателе лицо Акила.

– И что ты собираешься снимать? Этот гейский постер «Air Supply»?

– Не начинай, – попросила Амина и щелкнула затвором.

– Ну и как там наша Мэри Осмонд?[4]4
  Американская актриса и певица, послужившая прототипом для коллекционной куклы Мэри.


[Закрыть] – помрачнев, спросил Акил.

– А по-моему, ей идет!

– Она выглядит неестественно!

– Господи, Акил, да она всего-навсего накрасилась, что тут такого, – ответила Амина, регулируя фокусировку так, чтобы лицо брата превратилось в расплывчатое светлое пятно.

– Превращение красоты в ходовой товар – экономическая ловушка, созданная для того, чтобы поработить современную женщину!

– Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь, – призналась Амина, меняя диафрагму на два деления и делая еще один снимок: в результате на месте глаза у Акила появился водоворот света.

– Ну конечно не понимаешь, куда тебе!

Через несколько часов они сидели на верхней ступеньке лестницы и смотрели вниз на освещенный коридор. На кухне было тихо, мама уже давно закончила готовить, но все их попытки сесть за ужин отметала с радостной настойчивостью, заверяя, что отец вот-вот приедет! Прошло еще сорок семь минут. Дети были готовы грызть подушки.

– Мне кажется, надо просто спуститься, – прошептала Амина, но Акил лишь глянул на часы и вздохнул. – Думаешь, стоит пойти? – переспросила она.

– По-моему, он должен был приехать час назад.

– Да, я знаю, но…

– Мама, когда мы ужинать будем? – крикнул Акил, не дав ей договорить, но ответа не последовало. – Мам, когда…

– Сейчас! Спускайтесь! – раздался снизу голос Камалы.

Внизу на обеденном столе стоял парадный фарфоровый сервиз, с хрустального графина с водой стекали капли на льняную салфетку. Рядом с тарелками блестели серебряные приборы.

– Что это? – спросил Акил.

– Тушеное мясо с картофельным пюре! – гордо ответила Камала.

Амина села, взяла большую вилку и потыкала в коричневое месиво, пахнущее американским рестораном – тяжелым мясом, приготовленным без настоящих специй. Почувствовав на себе взгляд матери, она улыбнулась:

– Выглядит неплохо!

– Попробуй, тебе понравится! – кивнула на блюдо Камала.

Амина попробовала откусить кусочек, но мясо отчаянно сопротивлялось.

– Мне точно не понравится, – отодвинул тарелку Акил, – можно мне просто карри с курицей?

– А я сегодня индийскую еду не готовила.

– А для папы?

– Не готовила, говорю же.

Амина и Акил встревоженно переглянулись. Мать всегда гордилась тем, что каждый день готовит индийскую еду для отца, даже в те дни, когда пробовала сочинить какое-нибудь новое блюдо для детей.

Акил решил положить себе картофельного пюре, но оно тянулось и совершенно не хотело падать с ложки на тарелку.

– А что с картошкой случилось? – спросил он.

– Превратилась в пюре.

– В какое-то резиновое пюре…

– Ты сначала попробуй, – радостно заверила его Камала, – я добавила побольше сливочного масла!

Акил посмотрел на Амину, и та едва заметно покачала головой: «Ничего не говори!» Камала ушла обратно на кухню.

– А ты есть не будешь? – окликнул ее Акил.

– Нет-нет, я попозже.

Дети ели, а Камала ждала. Точнее, они пытались есть, а еда явно не желала оказаться съеденной. Тушеное мясо упрямо сохраняло форму, сколько его ни пережевывай, а от попыток проглотить картофельное пюре у Амины и Акила языки прилипли к нёбу. В бессловесном отчаянии они пополам прикончили салат, стараясь, чтобы мама ничего не заметила. Она, слава богу, отвернулась и мыла и без того чистую плиту и столешницу кухни. Когда Камала ненадолго вышла в туалет, дети завернули остатки своего ужина в бумажные полотенца, пихнули в мусорный бак, а потом быстро вернулись за стол, услышав, как в туалете спустили воду. Камала вошла – прическа поправлена, губы заново подкрашены помадой. Шагнула к раковине, налила воды в оловянный стаканчик, всегда стоявший рядом с краном, и, запрокинув голову назад, выпила, стараясь не касаться краев стакана губами. Немного придя в себя, она повела плечами, чтобы расслабить мышцы, и, не оборачиваясь, спросила:

– Понравилось?

– Ага, – промычали в один голос Акил и Амина.

– Давай мы посуду помоем, – предложила дочь.

– Нет-нет, идите наверх! Вы, наверное, устали за день!

Они убрали со стола. Акил оставил блюдо с едой для отца, а Амина протерла губкой белую столешницу. Закончив возиться, они осторожно прошли в гостиную и сели по обе стороны от мамы, чтобы вместе посмотреть очередную серию «Блюз Хилл-стрит», а потом, в десять вечера, новости. Исподтишка косясь на Камалу, дети заметили, как оживление покидает ее: сначала изменилось настроение, потом – поза. К одиннадцати часам она заснула прямо на диване, прическа растрепалась, нижняя челюсть немного отвисла.

– Разбудить ее? – прошептала Амина.

– Какого хрена, пусть сам ее будит, – отозвался Акил.

Амина наклонилась к матери, взяла ее за руку, и фиолетовые веки тут же поднялись.

– Что такое? – приподнялась Камала, обдав дочь слегка кисловатым со сна дыханием.

– Ложись спать.

– А который час? – спросила мама, обводя гостиную потерянным взглядом.

– Уже поздно, – ответил Акил.

Они шли по коридору, напоминая странную церемониальную процессию. Впереди – Акил, за ним – полусонная Камала, а замыкала шествие Амина. Она пыталась поддерживать маму под локоть, не позволяя себе лишних проявлений нежности, от которых та наверняка поморщилась бы. Королева Виктория семенила рядом, обнюхивая пол. Акил открыл дверь родительской спальни, и Камала проскользнула в комнату, словно качающаяся на волнах лодка.

– Спокойной ночи, мам, – произнес Акил и осторожно прикрыл за собой дверь.

– Как думаешь, может, кому-то из нас остаться? – предложила Амина.

– Нет, не надо, – тихо, но уверенно ответил брат.

Может, все-таки спуститься? Амина лежала в постели и, моргая, смотрела в темноту, прислушиваясь. Вот открылась и тут же закрылась дверь. Томас пришел домой. По хлопанью дверец буфета девочка догадалась, что отец собирается, как обычно, пропустить стаканчик на ночь. Вряд ли он будет рад компании, подумала Амина, но все-таки пошла вниз.

– Пап? – тихо окликнула его она.

Сзади ей была видна только его голова, возвышавшаяся над спинкой кресла, словно солнце над горизонтом. Томас не ответил, и тогда она потянула дверную ручку и, нерешительно замерев на пороге, повторила:

– Пап?

– Я тебя разбудил? – спросил отец, сидя во врачебном халате с бутылкой виски между ног.

– Нет.

Амина застыла на одной ноге, боясь пошевелиться, вздохнуть или сделать что-нибудь еще, после чего отец отправит ее обратно в постель. Она неловко огляделась по сторонам, ища, куда бы присесть. Королева Виктория прижалась к двери влажным носом, глубоко вдохнула и чихнула.

– Впусти ее, – попросил отец.

Амина послушалась, собака тут же подбежала к Томасу и уткнулась мордой ему в живот. Он склонился над ней, слегка покачиваясь, и так долго не поднимал головы, что Амина решила, будто отец заснул.

– Почему ты не спишь? – вдруг поинтересовался он, пряча лицо в шерсти на шее Королевы Виктории.

– Я… – Амина замялась, уставившись на его ноги, на ботинках красовались синие бахилы. – Просто не сплю. Не заснуть.

– Плохо дело, – выпрямился Томас. – Не надо тебе таких привычек заводить.

Амина кивнула, и отец потянулся к стоявшему рядом с креслом кувшину со льдом. Он поставил его на колени, поднес бутылку виски к свету, прежде чем налить, а потом сделал большой глоток. Королева Виктория уселась у его ног, устало глядя на Амину.

Находясь так близко от отца, она чувствовала опасность. Уже несколько месяцев он был для нее просто тенью, возвращающейся из больницы или уходящей туда. Амина поерзала на стуле, пытаясь выглядеть непринужденно.

– Ну, как жизнь? – спросил он.

– Ничего особенного. Вот в новую школу пошла.

– Сегодня?

– Да.

– Черт! – зажмурился отец, качая головой, и Амина заметила, что мешки под его глазами стали темнее обычного, почти фиолетовые, набрякшие. – Значит, лето закончилось, – через несколько минут сказал он.

– Да.

– Ну и как там? – буркнул он, глядя себе в колени. – В школе?

– Отлично, – ответила Амина. – Ну, ты же понимаешь, это «Меса». По крайней мере, не так ужасно, как я думала.

– Какие у тебя предметы?

– Английский, история, французский, алгебра, биология, фотография. В этом году можно выбрать фотографию, если в средних классах изучала искусство.

– Любишь искусство? – спросил отец, Амина кивнула, но он лишь молча вытянул вперед ноги.

– На что похоже? – показала на виски Амина.

Томас поднял стакан и посмотрел снизу на кубики льда:

– Тебе сколько лет?

– Четырнадцать, – ответила она и хотела было добавить, что уже пила пиво вместе с Димпл, а с тетушкой Санджи – ликер «Бейлиз айриш крим», но не стала.

– Мм… – покрутил в руках стакан отец. – Хочешь попробовать?

Амина кивнула. Отец привстал и протянул ей стакан. Стекло холодило руку. Девочка опустила глаза и задрожала. Сверху виски казался красивым, на колотом льду играли блики цвета рассветного солнца, жидкость словно клубилась между кубиками.

– Задержи дыхание.

Она поднесла стакан к губам, сделала вдох и выпила. Сначала во рту появился кисловатый привкус, будто от металлических инструментов стоматолога. Затем по щекам и лбу разлилось приятное тепло. Амина выдохнула, внутренности обожгло огнем, перекинувшимся с живота на голову, и она приоткрыла рот. Девочка сглотнула, снова вздохнула и почувствовала, как слегка занемели скулы. Она с трудом сделала еще один вдох и постаралась успокоить дрожь в руках.

– Понравилось? – с улыбкой поинтересовался отец.

– Нет, – отдала ему стакан Амина.

Томас рассмеялся, и дочь удивленно взглянула на него. Смех был громкий, искренний, нарушающий ночную тишину. Задремавшая было Королева Виктория встрепенулась, мгновенно насторожившись.

– Значит, тебе пришлась по душе новая школа? – закинув ногу на ногу, спросил отец, и Амина кивнула, не желая портить момент. – А что тебе понравилось? – с довольным видом продолжал он.

– Территория хорошая, – пояснила девочка, глядя на веранду, где по стенам метались тени мотыльков. – Большое здание, кирпичное. Учителя вроде ничего.

– Это хорошо. Надо же, старшеклассница… Ты ведь уже совсем большая, да?

– Томас? – раздался тихий голос Камалы, и тут же в дверь просунулось ее сонное, перекошенное лицо. – Ты что тут делаешь?

– Да ничего особенного, – пробурчал отец, тут же перестав улыбаться. – Просто сижу.

– Амина, а ты почему не спишь? – спросила мать, но девочка лишь пожала плечами, и Камала вздохнула.

– Прости, что я пропустил ужин, – наконец сказал Томас. – Мальчишку привезли. Из Грантса. Субдуральная гематома. – (Шуршание, тишина.) – Не надо так на меня смотреть. Кам, я же сказал, что постараюсь, но ничего не обещал.

– А ты никогда ничего не обещаешь, – вяло рассмеялась мать.

– И что ты теперь от меня хочешь услышать?

– Я сказала детям, что ты придешь.

– Значит, попрошу у них прощения.

– Когда?

– Когда? Когда захочу! Не надо делать из мухи слона!

– Это не муха!

– Хватит, Камала! У меня был тяжелый день!

Камала взглянула на него с выражением такой боли на лице, что было непонятно, как ее следы смогли исчезнуть всего несколько секунд спустя, черты разгладились, и горе уступило место обычному, повседневному разочарованию. Мать отвернулась, не говоря ни слова, и ушла, растворилась в темноте. Амина встала.

– Спокойной ночи, – сказал Томас ей вслед, и она помахала без особого энтузиазма, не желая видеть его печальное лицо и показывать ему свое.

Глава 3

– Каков он, хороший человек? – спросил мистер Типтон, кладя «Гамлета» на стол позади себя.

Джина Роджерс тут же подняла руку, и по классу пронесся недовольный шепоток. Все хотели произвести впечатление на мистера Типтона, но Джина всегда тянула руку первой, как будто надеялась, что он влюбится в нее из-за того, что у нее средний балл 4,3.

– Трейс, – вызвал мистер Типтон.

– Да? – отозвался Трейс Маккорт, оторвавшись от самолета F-15, который он рисовал в тетради с поразительной точностью, и посмотрел на свои пальцы, испачканные серым, с металлическим отливом, графитом, а потом на карандаш. – Хороший человек отстаивает свои убеждения. Выполняет свой долг.

– А в чем состоит его долг?

– Защищать свою страну. И свою семью, – фыркнул Трейс, как будто ему самому приходилось делать это не раз и вопрос казался ему глупым. – Свою честь.

– А если у человека ничего этого нет?

– Родина есть у всех.

– Не обязательно, – возразила Джина Роджерс, не сводя глаз с мистера Типтона. – Есть диссиденты. Экспатрианты. Классическое первое поколение иммигрантов, которые разрываются между покинутой страной и новой. Есть…

– Амина, а ты что думаешь? – спросил мистер Типтон.

– О чем?

– Как бы ты определила хорошего человека?

Амина прикусила губу, в голове у нее крутилось столько мыслей, что все ответы словно унесло вихрем, и она не могла вымолвить ни слова. Со всех сторон, как раскрывающиеся под лучами солнца тюльпаны, поднимались руки желающих ответить. Прозвенел звонок.

– Знаешь, рано или поздно тебе придется отвечать на уроке, – сказал мистер Типтон, глядя, как Амина собирает сумку. – Это же занятия по английскому. Тут важно говорить.

– Я знаю.

– Только не убеждай меня, что тебе уже надоел «Гамлет», – улыбнулся он.

– Нет… Это… Не знаю. Вот кто-то считает человека хорошим, а для другого он просто папа. Или призрак. Или еще кто-нибудь.

– Вот видишь! Почему же ты промолчала? Именно об этом и идет речь в «Гамлете» – о трудности искренности, о пользе здравого смысла. На самом деле многие спорят о том, действительно Гамлет был сумасшедшим или только притворялся. Мне будет очень интересно услышать, что ты думаешь!

Амина кивнула, словно говоря «конечно, да, я так и сделаю», хотя ей и самой было бы очень интересно узнать, что именно она думает.

По крайней мере, у нее оставалось искусство. Через сорок минут в подвальном помещении лаборатории весь класс в предвкушении уставился на доску. Здесь царило нервное возбуждение, последние двадцать минут урока посвящались критике. Надо было выразить свое отношение к работам других и сделать вывод о том, как на их фоне выглядят твои эксперименты. Правила, конечно же, существовали: прежде чем что-то говорить, следовало смотреть на снимок не менее двух минут. Амина быстро оглядела чужие фото, но потом вернулась к своей работе, завороженная углом съемки, своим собственным профилем. И давно у нее стал такой острый подбородок? Задание по автопортрету удалось ей куда лучше, чем предыдущее. Отчасти ученики должны были ознакомиться с процессом печати, и усиление контрастности компенсировало ее недостаточное владение камерой. Фотография действительно получилась идеальной: девочка установила настольную лампу сбоку, под прямым углом, таким образом вокруг модели все погрузилось в темноту, а одну сторону лица заливал яркий свет. Амина даже не стала печатать другие, обычные снимки – этот портрет был на редкость хорош.

– Ну? – спросила миссис Мессина. – И что вы думаете?

– Мне нравится фотография Сары, – раздался за спиной Амины чей-то голос, и она обернулась.

Томми Харгроу, старший из семерых детей мормонов. Амина точно не знала, чем именно мормоны отличаются от других людей, но когда речь заходила о Томми, сразу же говорили, что он мормон, а потом – что у него шестеро братьев и сестер.

– Мне кажется, в ней есть что-то интересное. – И он внимательно посмотрел на доску.

Амина изучила фотографию Сары. Дурацкая белозубая улыбка, невесомое облако волос, которое парит вокруг лица, будто бы снимок сделан под водой.

– Я была на трамплине, – подсказала Сара.

– Мы не говорим о своих работах, если нам не задают прямого вопроса, – напомнила ей миссис Мессина и повернулась к доске. – Мне кажется интересным, что Сара решила убрать трамплин. Что вы об этом думаете?

Амина ничего не думала на этот счет. Фотография была идиотской, слишком постановочной, какой-то несерьезной.

– Ну, мне нравится, что там как бы нет фона, – высказался кто-то.

– Контекста, – поправила его миссис Мессина. – То, о чем ты говоришь, называется контекстом. Мы ничего не можем сказать о Саре, кроме того, что она радуется. Я вижу как минимум четыре подобные фотографии на доске. Вот взгляните, к примеру, на снимок Амины.

Амина опустила глаза, пытаясь сдержать улыбку. В аудитории было тихо.

– А где остальные фотографии? – спросила миссис Мессина.

– Больше нет.

– Ты сделала всего один автопортрет?

– Остальные мне не понравились.

– Принеси их в следующий раз, – попросила миссис Мессина и повернулась к классу. – Послушайте, вы не должны забывать о том, что нам необходимо как можно больше образцов ваших работ! На данный момент не так важно, что вы сами о них думаете, поскольку у вас еще не выработалось собственного ви́дения. К примеру, на этой фотографии Амина выглядит очень красивой, снимок просится на обложку альбома, но, помимо этого, я совершенно ничего не вижу. Возможно, другие ее работы показали бы мне нечто иное. Теперь давайте посмотрим на фотографию Томми.

Амина замерла. Лишь когда преподавательница договорила, девочка вдруг осознала, что все это время практически не дышала. Да как миссис Мессина посмела сказать о ней такое? Да, она принесла всего одну фотографию, но, по крайней мере, не такую ерунду, как Мисси Фолджерс, которая запечатлела себя в окружении призовых ленточек за победы в конкуре, сложив их над головой в форме подковы!

Она взглянула на фотографии Томми. На трех из них он стоял на безлюдной площадке для бейсбола. На четырех других – спокойно сидел за столом, пока его родители и шестеро братьев и сестер кружились вокруг него, снятые с разной резкостью.

– Мне очень нравится, – сказал кто-то.

– Нам нет проку от оценочных суждений. Что именно тебе понравилось?

– Хорошие фотографии.

– А чем же они хороши? – вздохнула миссис Мессина.

– Мне от них грустно, – вставила Мисси Фолджерс.

– Уже лучше, – кивнула миссис Мессина. – А почему?

Все замолчали. Амина долго смотрела на последнюю фотографию. Одиночество. Вот в чем все дело. Томми будто бы беседовал с камерой, потому что больше поговорить ему было не с кем. Чувствуя себя совершенно несчастной, она уставилась в пол, едва заметив, как ей протянули задание на следующую неделю, но тут миссис Мессина начала его комментировать:

– Последние недели вы снимали автопортреты. Я хочу, чтобы в течение следующих двух недель вы посмотрели в видоискатели на свою семью. Мы учимся рассказывать истории, поэтому постарайтесь запечатлеть своих родных в движении. Договорились?

Все кинулись к доске, чтобы забрать свои шедевры, Амина побежала следом за одноклассниками и быстро сдернула свой снимок. А потом сунула фотографию в рюкзак, даже не заметив, что помяла ее.