Текст книги "Самоучитель танцев для лунатиков"

«Сам факт наличия этой фотографии многое говорит о нашей способности диссоциироваться от боли, которую испытывают окружающие нас люди. Для того чтобы сделать подобный снимок, необходима определенная бесчувственность, внутренняя холодность. Работа выполнена фотографом, освещавшим корпоративную вечеринку сотрудников „Майкрософта“. Разве это не идеальная, хотя и ужасно грустная метафора? Как же быстро мы готовы променять нашу человечность на финансовую выгоду».

– Прошу прощения, и это они считают интеллектуальным дискурсом?! – бушевала Димпл, с грохотом поднимая жалюзи. – Нашли на кого все свалить! На фотографа! Охренеть можно!

Амина смотрела, как двоюродная сестра бросилась через спальню ко второму окну: волосы убраны в тугой узел, обтягивающее черное платье с юбкой в складку – сегодня она напоминала вампира.

– В смысле, это дурацкий аргумент, ты же понимаешь, правда? Свобода прессы зависит от фотожурналистов, которые должны стойко запечатлевать все, что происходит в мире!

«Ну конечно, сейчас она доберется и до цензуры…»

– И чего же еще потребует миссис Гениальный Профессор?! – воскликнула Димпл, схватив с подоконника пепельницу и вытряхнув ее в мусорное ведро, отчего в воздух взмыло серое облачко пепла. – Чтобы мы на передовицы помещали фото щенков и котят?! А то, не дай бог, чьи-то чувства оскорбим?!

«Господи, а она ведь ни капельки не изменилась, да?»

– Ну, вообще-то, ни капельки, – хрипло прошептала Амина.

Димпл взглянула на гору одежды рядом с ее кроватью и поморщилась:

– Да ты послушай меня! Это шокирующий снимок? Да! Но он был сделан не ради этого! Он не был инсценирован, черт бы их всех подрал! И если какая-то идиотка считает, что тебе не хватает эмпатии или ты хочешь сделать деньги на чужом горе, то… – Димпл запнулась, заметив на тумбочке полупустую бутылку, и поморщилась. – Постой-ка! Да ладно, Амина…

– Наши отцы пьют виски, – пожала плечами Амина.

– Вот именно, – натянуто хохотнула Димпл. – Ты что, собралась пойти по стопам клана Сурьяни и допиться до кризиса среднего возраста?

«А она так и не смирилась с тем, что мы – индусы?»

– Ну да, не особенно…

– Что?!

– Ничего.

– Нет, что ты сказала?

– Это я не тебе.

Во взгляде сестры промелькнуло сочетание гнева и беспокойства. Амина почувствовала обжигающий приступ стыда и прикрыла глаза. Она и так отлично знала, что Димпл видит вокруг себя: коллаж из одежды, пустых бутылок, пепельниц, тарелок с объедками вокруг комода.

– Ами, какого черта? Что с тобой творится?

«А сама-то как думаешь?»

Амина покачала головой, и чувство вины, застрявшее где-то в подреберье, на удивление быстро превратилось в презрение. Конечно, Димпл легко говорить! У нее все просто: она может вести беседы о том, что уместно, а что – нет, продавать то, что надо продать, вне зависимости от результата беседы, и преспокойно жить на эти деньги, ни о чем не думая! Каково это – твердо стоять обеими ногами на земле и ощущать свое право не смотреть вниз, на дерьмо?

– Я сделала этот снимок, – сказала вдруг Амина.

– И что?

«Не говори ей».

– Я прекрасно понимала, что делаю.

– Конечно! Ты фотограф! Это твоя работа!

– Я хотела, чтобы это произошло. Вот почему я успела изменить настройку диафрагмы еще до того, как он прыгнул.

– Амина, ты не виновата в том, что Бобби Макклауд покончил с собой.

– Ведь я понимала, что это будет хорошая фотография, – продолжала Амина. – Я подумала: падающий человек – это очень красиво, получится хороший снимок. Но разве это важно? – Она нервно рассмеялась, чтобы Димпл не заметила, как предательски дрожит у нее нижняя губа. – Ты можешь себе такое представить? Как будто я снимала птиц для «Нэшнл джеографик» или каких-нибудь, на хрен, животных…

– Ами, перестань!

– Потому что мне нужно было это увидеть! После всех этих лет мне нужно было увидеть, как выглядит человек, который падает с такой огромной высоты!

– Прекрати!

– А ты знаешь, что потом я не обернулась? Даже не взглянула в его сторону! Я услышала звук удара, отвернулась и ушла, потому что уже получила то, что хотела!

– Перестань! – схватила ее за руку Димпл. – Хватит! Перестань нести бред и слушай! Ты не виновата! Фото прекрасное! Момент – ужасный! Одно другого не отменяет! – выпалила она, и Амина разрыдалась. – Не отменяет, Ами, – еще сильнее впилась ногтями в ее запястье Димпл. – И тебе надо с этим смириться! Понимаешь?

– Отстань от меня! – оттолкнула ее Амина.

– Вы – тот самый фотограф?

– Кто это? – спросила Амина.

Дело плохо. Женщина уже два раза повторила свое имя. Назвала издание, где работает. «Таймс»? «Кроникл»? «Почему у меня в руках телефон?» – подумала Амина, уставившись на трубку. Маленькие черные отверстия напоминали ей маковые семечки, только они что-то ворковали, словно живые.

– Что? – спросила она у семечек.

«Осторожнее, малыш».

– Сам осторожнее!

– Прошу прощения?!

– Здрасте.

– Я говорю с Аминой Ипен?

– Да, – ответила Амина, вновь поднося трубку к уху.

– Как вы можете прокомментировать обвинения в том, что сделанная вами фотография демонстрирует недостаток человечности?

«Ой, да ради бога! А кто ее видел, эту человечность?! Все гребаное ЧЕЛОВЕЧЕСТВО только и делает, что демонстрирует недостаток человечности!»

Амина задумалась над этим. Над тем, что такое человечность, а еще о высокомерии – странное слово, она сразу же представила себе огромную, высокую мусорную кучу, измеряющуюся в количестве положенных человеческих душ.

– А чеки-то все приходят, – вдруг сказала она.

– Чеки? – переспросила женщина в трубке.

– А я их обналичиваю, – немного удивленно добавила Амина. – Видимо, как-то так.

– Вы говорите о гонорарах за использование вашей фотографии Бобби Макклауда?

Послышался стук пальцев по клавиатуре. Роботы. Компьютеры превращают людей в роботов. Язык подсоединяется к пальцам, а пальцы – к клавиатуре.

– Ощущаете ли вы неловкость, зарабатывая деньги на этой истории?

«О ДА!»

Амина огляделась, нашла стакан с водой, залпом выпила половину и прошептала:

– Я знала, что делаю.

– Мисс Ипен?

– Я знала, что он сделает это.

– Что вы имеете в виду?

Действительно, что же Амина имела в виду? Прикрыв глаза, она снова увидела парковку перед колледжем, залитую лучами закатного солнца. Акил идет к микроавтобусу, приподняв плечи под кожаной курткой. В ее голове вдруг появилось несколько отдельных слов, а потом из них сложилась фраза, и слова упали с ее языка, словно камешки в воду:

– Спрячь ключ.

– Прошу прощения?

– Кроме меня, никто не знал. Никто не знал, что происходит. Только я могла остановить его. По-моему… по-моему, он просто заснул за рулем, так бывает, знаете?

Удар был просто оглушительным. Жуткий звук, оказавшийся смехом, поднимался откуда-то из области между горлом и сердцем. Если на это место кто-нибудь наступит, ее разобьет паралич раз и навсегда.

«Ами, повесь трубку!»

– У вас были какие-то дела с Бобби Макклаудом до его самоубийства в среду? – спросила женщина. – Вы знали его до того, как это случилось?!

– И вы что, верите ему? Господи, да это же Бен Кингсли! Как вы можете ему верить?

– Прошу прощения?!

«Немедленно положи трубку!»

– Бен, мать его, Кингсли! – выдохнула Амина, и у нее затряслись плечи.

– Мисс Ипен, ответьте, пожалуйста: вы знали Бобби Макклауда до его смерти двадцать шестого августа?

Амину трясло от смеха. Ей нужно было срочно повесить трубку. Так она и сделала, перед этим успев прошептать:

– Да я знала его с рождения…

Книга 3
Оскорбленное достоинство Бена Кингсли

Альбукерке, август 1982 года

Глава 1

Погода 29 августа 1982 года обещала быть прекрасной: ясное небо, солнце, ну разве что немножко жарковато для бирюзовых вельветовых брюк, которые Амина все-таки решилась надеть. Чудесный день! Акил выехал из двора, машину заливали яркие солнечные лучи, и Амина в первый раз отправилась в новую школу. В воздухе пахло сладостью и зеленью, отражение мамы в зеркале заднего вида удалялось на все более безопасное расстояние. Амина смотрела, как фигурка Камалы в розовой ночной рубашке уменьшается, становится крошечной, а потом исчезает.

– Думаешь, с ней все будет в порядке? – спросила Амина, глядя в окно, о которое бились ветки деревьев.

Нахмурившись, Акил задумался над ее вопросом. Машина выехала из переулка, пронеслась по проселочной дороге, вывернула на главную дорогу, а он все молчал. Остановившись на перекрестке, где им нужно было свернуть в западную меса, к школе, брат наконец отозвался:

– Да хрен ее знает…

Частная подготовительная школа «Меса», без сомнений, представляла собой учебное заведение с претензией. Вот только на что конкретно она претендовала, большинству жителей района – отпрыскам элиты Нью-Мексико – было невдомек. Несмотря на воспитание в духе космополитизма, они мало что знали про обучение в Андовере, Эксетере или Чоате и еще меньше – об идеалах, к которым стремилась их школа, уютно разместившаяся в западной меса Альбукерке. Все здания, как и положено, были построены из красного кирпича. Единственное, что ни у кого не вызывало сомнений: «Меса» – самая дорогая частная школа во всем штате, ее огромные зеленые футбольные поля – предмет зависти всех остальных учебных заведений, задыхающихся в серой пыли. Если тебя останавливает дорожная полиция Альбукерке, стоит лишь произнести слово «Меса», как вопрос о штрафе за превышение скорости или вождение в нетрезвом виде отпадает сам собой.

– Добро пожаловать в наши Афины посреди пустыни! – прокаркал директор Ройс Фарбер на утреннем собрании, бешено вращая глазами и распространяя вокруг себя ауру самодовольства, которое, впрочем, было свойственно всем учащимся «Меса» без исключения.

Лето 1982 года выдалось долгим и жарким, как всегда в Нью-Мексико, в гимназии одуряюще пахло хлоркой из бассейна, недавно натертыми мастикой полами, новыми джинсами, карандашами, резинками, тетрадями и только что вымытыми шампунем «Видал сассун» волосами. Под потемневшим от времени табло на складных стульях сидели представители административного и преподавательского состава с идеально ровными спинами, скрещенными ногами и аккуратно повязанными галстуками. Инструкторы по разным видам спорта стояли позади них в черно-зеленой спортивной форме, глянцево поблескивающей, словно крылья жуков.

– Где бы вы ни провели это лето, – продолжал Фарбер, поднимая голову и делая паузу, будто бы пытаясь четко сбалансировать угол наклона переносицы, – раз вы поступили в школу «Меса», то явно даром времени не теряли!

Амина посмотрела на свои новые вельветовые брюки и подумала, что уже ненавидит это место. Почему Акил не сказал ей, что летом надо было не терять времени даром? Тогда бы она уж точно не стала учить наизусть тексты всех песен «Air Supply», а нашла бы занятие поинтереснее. Зачем она слонялась из угла в угол по торговому центру «Коронадо» в ожидании, пока Димпл вернется домой из лагеря в Калифорнии, – жалкое времяпрепровождение! Даже походы на Рио-Гранде со стареньким папиным «Никоном», еще час назад казавшиеся ей настоящим приключением, теперь представлялись чем-то банальным и обыденным. Амина обвела взглядом лица, поднятые воротнички, аккуратно уложенные гелем косые проборы, глаза, напряженно выискивающие недостатки будущих товарищей и при этом продолжающие внимательно смотреть на директора Фарбера, – девочка пыталась отыскать Димпл.

– Я знаю, что многие из вас провели лето, погрузившись в разнообразные занятия вместе с семьей, ездили на каникулы в различные места, и прекрасно понимаю, как тяжело вам возвращаться в интернат. Однако хочу поприветствовать вас – новых членов семьи школы «Меса» – и представить вам нескольких новых сотрудников из преподавательского состава и персонала администрации!

Погрузившись в разнообразные занятия? Эта фраза чем-то напоминала гудение пчелиного улья: тонкие пчелиные лапки работают слаженно во имя общего, сладкого и тягучего блага. Что же до ее собственной семьи, Амина уже и не помнила, когда они в последний раз ужинали все вместе, какие уж там погружения в разнообразные занятия, ну если, конечно, не считать просмотра телепередач. Хотя нельзя сказать, что у них не было ни одного семейного мероприятия: например, в июне они с Акилом стали свидетелями зрелищной ссоры, после которой родители разошлись по разным углам (мать – в сад, отец – на веранду). Весь июль прошел под знаменем «охоты на отца». Об этом занятии вслух никто не говорил, однако все практиковали его с завидной регулярностью и усердием: за ужином Камала посматривала на часы, Амина искала, не осталось ли в корзине для белья свернутых мужских носков, а Акил в бешенстве выглядывал в окно – не едет ли Томас. В августе у них даже случались сессии групповой тоски по отцу, своего рода квакерские встречи: трое оставшихся в доме Ипенов садились на диван и молчали, ни слова не говоря о почти постоянном отсутствии главы семейства.

Амина попыталась отыскать в спортзале темноволосые головы, затесавшиеся среди блондинов. Жюль Паркер, чернокожий мальчик, уставился на табло с открытым ртом, как будто был жутко голоден. Через несколько рядов за ним сидел Акил и практически спал. Слава богу, что ее брат в кои-то веки немного успокоился, пусть и от такой банальной штуки, как скука. В переходном возрасте Акил стал очень жестким и в каком-то смысле слабоумным. Убойное сочетание политических убеждений, темпераментности, толстых щек, цветущих буйным цветом прыщей и антагонистических взглядов, которые он готов был защищать с пеной у рта… Словом, жить с ним под одной крышей было практически невыносимо.

За пределами дома дела обстояли еще хуже. Прошлой весной Акил успел немало: ввязался во «взаимодействие с применением насилия» с учителем физкультуры из-за нормативов по бегу, разругался с преподавателем французского из-за того, что его страна «по-бабьи понимает демократию», подрался в гардеробе с четырьмя парнями, обозвавшими его Тонто, а также принял участие в акции протеста против ядерной политики Рейгана – приковал себя к школьной парте, а потом восемь часов прождал, пока комендант разыщет болторезы.

– Быть может, те из вас, кто только с этого года становится членами нашей семьи, испытывают волнение перед будущим, – говорил Фарбер. – Вероятно, вы слышали о том, какая у нас высокая нагрузка, какое плотное расписание, какие высокие стандарты академической и спортивной подготовки…

С задних рядов за спиной Амины послышался насмешливый шепот, а потом раздался взрыв смеха. Девочка обернулась и увидела, что Димпл сидит вместе с тремя расфуфыренными старшеклассницами, которые, судя по всему, решили, что она слишком крутая, чтобы страдать обычной для новичков застенчивостью.

– Скажу так: иногда вам будет страшно. Порой вы будете сомневаться, что у вас хватит сил дождаться конца учебного дня. В такие моменты прошу не забывать: в школе «Меса» от вас столь многого ожидают лишь потому, что вы на многое способны! А теперь прошу всех встать под гимн школы!

Четыре сотни учащихся поднялись на ноги и повернулись к флагу, украшенному гербом школы. Что ж, по крайней мере, к этому Акил подготовил сестру заранее: он даже передразнил директора, изобразив горящий взгляд и вкрадчивый, словно у маньяка, голос.

«Timendi causa est nescire»[3]3
  Неведение есть причина страха (лат.).


[Закрыть], – хором запели ученики, и Амина тоже стала послушно открывать рот, будто на песнопении в церкви, совершенно не заботясь о том, как звучит ее голос.

В такие моменты она всегда чувствовала себя предательницей, хотя кого именно она обманывала – Бога, директора Фарбера или саму себя – оставалось загадкой. Воистину, неведение есть причина страха.

Девочки вместе возвращались в корпус для новичков, после того как Димпл наконец-то оторвалась от старшеклассниц и догнала Амину.

– Видела, как он ко мне подкатывает? Чуть глаза не сломал! – выпалила Димпл, пытаясь удержать в руках груду учебников, которые никак не хотели складываться в аккуратную стопку.

– Кто? Дирк Вейленд? – спросила Амина.

На лице Димпл появилось холодное выражение, она привезла его из лагеря вместе с совершенно новым словарным запасом, осветленными волосами, кучей фенечек на руках, легким презрением ко всему, кроме пляжного отдыха, а также знакомством с базовыми знаниями о человеческом теле (за июль она успела дважды попробовать оральный секс).

– Ну я просто не знала, что вы с ним говорили, – быстро добавила Амина.

– А мы и не говорили, но я же видела, как он на меня смотрит! А Минди сказала, на этих выходных он собирается на вечеринку к Дэвиду Льюису, так что вот!

Минди… Удивительно, что имя, которого еще несколько недель назад Амина и слыхом не слыхивала, теперь заставляло ее судорожно задерживать дыхание. Минди Луян, старшеклассница, взявшая Димпл под крыло, Минди Луян с взъерошенными по последней моде волосами, густо подкрашенными синей подводкой глазами и еще более пухлыми губками, чем у Акила, умудрялась использовать слово «хрен» и все производные от него части речи, причем зачастую в одном предложении: «Какого хрена эта хренова девка о себе возомнила, совсем, на хрен, охренела?»

– А у Дирка разве нет девушки?

– Ну, Ами… – вздохнула Димпл, – они же серьезно ссорились все лето. В общем, сама понимаешь…

Амина не понимала, да и не тешила себя надеждой, что вдруг возьмет и поймет, даже если ее пригласят на вечеринку вместе с волейболистками и дадут возможность узнать все последние слухи и сплетни – в «Меса» такого рода подробности служили своеобразной валютой.

У здания столпилось много народу, все пытались протиснуться через стеклянные двери, тесно прижимаясь друг к другу, как сельди в бочке. Волна учеников подхватила девочек и вынесла в узкий пролив между шкафчиками, но там Димпл остановилась, залезла одной рукой в сумочку и достала оттуда помятое расписание.

– У тебя сейчас что?

– Английский, фотография и биология. А у тебя?

– Биология у Панкеридж?

– Да, – ответила Амина, взглянув на листок с расписанием, вложенный в учебник английского.

– О, слава богу, хоть биология у нас вместе!

Амина с трудом сохранила серьезное выражение лица. Девочка знала: теперь, когда она улыбается, двоюродная сестра реагирует совсем не так, как раньше, и совершенно не замечает, что именно вызывает у Амины улыбку.

– А ты слышала, что какую-то девчонку в прошлом году выгнали, потому что она не смогла выполнить препарирование на лабораторной? У нее, типа того, вся жизнь закончилась, – с ужасом сообщила Димпл и вдруг снова показалась Амине той самой маленькой девочкой, которая плакала, уткнувшись ей в плечо, перед отъездом в лагерь.

– Ну, тебе это не грозит.

– А вдруг?!

– Мы этого не допустим, – пообещала Амина, и в награду ей на лице у Димпл отразилось облегчение. – Встретимся на обеде?

– Что? А-а-а… – Димпл взглянула на свое расписание, притворившись, будто увидела там нечто неожиданное. – Может быть. Посмотрим, если получится, ладно?

– Ладно, – отозвалась Амина и пошла искать нужную аудиторию.

По пути домой Акил яростно курил одну сигарету за другой.

– Засранец! Нет, ну какой засранец! Способны на многое! А самое ужасное – он и сам верит в то, что несет! Они, блин, все в это верят!

В машине были открыты все окна, из магнитолы орали «Iron Maiden», но Амина все равно отлично расслышала брата. Они мчались по пыльным холмам, волосы Амины развевались на ветру и хлестали по глазам.

– И знаешь, что самое потрясающее?

– А можно окно закрыть?

– Ему кажется, что мы на его стороне! Возомнил, что может определять условия нашего, блин, умственного развития! – воскликнул Акил, но заметил, что Амина начала закрывать окно со своей стороны. – Не сейчас! Я пытаюсь думать!

– А ты можешь думать не матерясь?

Акил приглушил рев музыки, сжал губами сигарету, затянулся и, поморщившись, взглянул на Амину, потом выдохнул струйку дыма и спросил:

– Кто у тебя ведет английский?

– Мистер Типтон.

– Чертов клоун!

– А я думала, его все любят…

– Потому что они все – стадо баранов! Станешь Типтона цитировать – высажу на обочине и пойдешь домой пешком! – отрезал Акил, добавив газу.

За машиной клубами вилась пыль. Брат вставил обратно прикуриватель и открыл бардачок.

– Кто у тебя еще?

– Мессина – по фотографии.

– Говорят, она нормальная.

Выглядела миссис Мессина не особенно нормальной – мертвенно-бледная кожа, серые губы и резкий аромат пачули, – но Амина на всякий случай кивнула.

– По истории – Гербер.

– Не знаю такого, – пожал плечами Акил. – По биологии?

– Панкеридж.

– Стерва! Смотри в оба на лабораторных.

– Отлично, Димпл и так уже с ума сходит из-за препарирования…

– И правильно делает. Хреново будет, если у нее это не получится.

Амина посмотрела в окно. Последнее время они с Димпл плохо ладили. Амина была ей недостаточно интересна, не понимала очевидных вещей. Димпл же не горела желанием обсуждать размытые фотографии сестры, которые та показала ей после возвращения из лагеря, или бредовые идеи Акила под кодовым названием «Без ума от всеми одобряемого разрушения». Она критически оглядела комнату Амины, как будто там жила не ее сестра, а когда та предложила прогуляться к Рио-Гранде, лишь пожала плечами. На самом деле жизнь Амины, по мнению Димпл, не заслуживала обсуждения, за исключением Камалы, хранившей зловещее молчание. Димпл тут же объявила ее «тяжелым случаем».

– Не хочу домой, – сказала вдруг Амина.

– С мамой наверняка все в порядке, – успокоил ее Акил, затянувшись в последний раз и выкинув из окна окурок.

– После того, как она целый день провела совсем одна?

– Ну, может, возьмет себя в руки. Вдруг ей это на пользу.

– Что? И она станет похожа на Монику?

– Не думаю, что отец это имел в виду.

Слова Томаса преследовали их. Конечно, брат и сестра изо всех сил заверяли друг друга, что та ссора в июне была лишь очередной стычкой в бесконечной битве родителей, но чувствовали дети себя просто ужасно, постоянно застывая в напряжении или, наоборот, ощущая лихорадочное сердцебиение. Они оказались совершенно не готовы к тому вечеру, когда отец поздно вернулся с вечеринки на работе, двор озарился светом фар, двери распахнулись, а мама начала орать как резаная. Услышав шум, Амина и Акил побежали к входной двери и застыли как вкопанные, ведь детей парализует вид падения родителей. Раньше они ни разу не видели мать пьяной (и на самом деле никогда больше не увидят), но сейчас она стояла в волочащемся по земле сари, освещенная фарами, и кричала, как настоящая звезда мыльных опер: «Иди к своей драгоценной Монике! Хоть прямо в больнице живите!»

– Как ты могла так напиться при людях, с которыми я работаю?! – заорал Томас, расхаживая туда-сюда по двору. – И что они о тебе теперь думают?

– Ты же мне сам сказал! Моника то, Моника се, почему ты не можешь быть такой, как Моника?

– Моника пить умеет!

– Шлюха твоя Моника! – споткнувшись, буркнула Камала и хмуро посмотрела себе под ноги.

– Она моя ассистентка, Камала! Не смей так о ней говорить!

– Она тебя трогала!

– Все американцы так делают! У них это принято! Ты бы знала, если бы хоть с кем-нибудь общалась!

– А-а-а, ну давай-давай, теперь еще скажи, что мне надо найти работу, и я тебя убью! Разорву на мелкие кусочки!

– Мы не вернемся, Камала! Ты должна хотя бы попытаться привыкнуть к жизни здесь!

– Конечно, потому что мне больше нечем заняться между уборкой дома, готовкой еды для твоих детей и их уроками, да?

– Займись чем-нибудь! Пойди волонтером в приют! Найди работу на полдня!

– То есть ты думаешь, что я сижу тут, как принцесса, и позвякиваю браслетами, а долбаные служанки все делают за меня! Конечно, езжай, дорогая, на работу, а потом возвращайся домой, приготовь ужин и наведи чистоту, как эта идиотка из рекламы духов! Так, да? – захохотала она. – Однако, ваше величество как-вас-там, я не согласна!

– Камала…

– НЕ СОГЛАСНА! – Она свирепо посмотрела на него. – Думаешь, если мы станем все время меняться, меняться, меняться, чтобы быть как эти люди, то будем счастливы? – вздернув подбородок, с вызовом спросила Камала. – Пожалуйста, вперед! Давай, становись дурачком, который все время улыбается без всякой причины, потому что мне уже все равно! Мне правда все равно!

Но самое неожиданное случилось дальше. Отец уехал. Амина и Акил стояли на пороге дома, а он развернулся, сел в машину, с ревом завел двигатель – и поминай как звали. Если бы он и заметил их, то вряд ли остановился бы. После ссоры Томас не ужинал дома пару вечеров. Много дней, а потом и недель дети не видели отца в светлое время суток.

Камала погрузилась в злобу и тоску, и это выглядело даже изысканно. Каждый день она готовила ужин, словно в последний раз, – вымешивала тесто для слоеных парат и тщательно отмеряла порции масалы лишь для того, чтобы потом в ярости смотреть, как хлебцы черствеют, не дождавшись хозяина. Измельчая листья кориандра под сериалы «Даллас» и «Династия», она ощущала легкую тошноту и вместе с тем облегчение, ей казались отвратительными любовные интрижки, к которым у американцев была чуть ли не генетическая предрасположенность. Она брала индийские фильмы у Балы Курьян, но смотрела их только до трагической кульминации, а потом долго ходила по кухне и гремела посудой.

Амина вздохнула, теребя ремень безопасности. Кто знает, что они увидят, когда вернутся домой? Гадать не хотелось… На въезде в город машины ползли медленно, словно улитки. Акил выдохнул сквозь зубы и принялся крутить ручку настройки, пытаясь поймать радиостанцию, по которой гоняли тяжелый рок. Она всегда исчезала на подъездах к дому. Брат со вздохом щелкнул выключателем радио, а потом потянулся к бардачку. Амина оттолкнула коленом его руку:

– Мы уже совсем близко! От тебя вонять будет!

– Да она ничего не заметит!

– Она не дура!

– Нет, не дура, просто она так злится, что ей все равно.

Амина снова вздохнула. Пора было привыкнуть к тому, что мать могла впасть в ярость в любом уголке дома – тогда она переставала видеть что-либо вокруг. Но девочка совсем терялась, когда обнаруживала, что Камала сидит в гостиной и бесконечно долго гладит обивку кресла. А если Амина заговаривала с ней, то вместо ответа она вставала и выходила из комнаты.

– У тебя жвачка есть? – спросил Акил.

Амина полезла во внешний карман рюкзака, достала пачку «Джуси фрут», протянула одну пластинку брату, развернула вторую и положила себе в рот. Потом включила магнитолу и поставила кассету «Iron Maiden», утешаясь сладким вкусом во рту и оглушительными криками рокеров. Машина неумолимо приближалась к дому.