Текст книги "Шуньята под соусом демиглас"

Близнецы синхронно пожали плечами.

– Понятия не имеем.

– Нам больше ничего не сообщали.

Я с надеждой заглянул Принцессе в лицо – подумал, вдруг у неё есть какие‐то догадки на этот счёт, ведь она, в конце концов, перечитала кучу книжек и могла что‐нибудь знать. Но, судя по всему, ошибся: девчуля поняла не больше моего.

– Шуньята? – нахмурившись, по слогам повторила она. – Это точно? Вы, часом, не пиздаболы, господа?

Те замахали руками, как торговки на базаре, оскорбившиеся нелестным определением.

– Если врём, выколешь нам глаза!

– Отрежешь головы!

– Складным ножом? – фыркнула Принцесса, смерив их презрительным взглядом. – Вы идиоты, я буду пилить ваши кости до второго пришествия. – Она подумала и добавила: – Ладно, мы проверим. Но смотрите, если это неправда…

– Ни в коем случае! – поспешил уверить Левый, заглушив двигатель.

– Чистая правда! – закивал Правый.

– Вообще‐то, – заметил я, – звучит не очень убедительно. Но придётся поверить вам на слово. Пошли, детка. – И мягко подтолкнул Принцессу в сторону двери, сам, как истинный джентльмен, схватился за ручку, подёргал её, снова заорав: – Да откройте уже, а!

– А деньги? – прилетело мне в спину. – Вы же сказали, что заплатите.

– А денег не будет. Извините, пацаны, вас наебали.

Мы выбрались на удушливый зной, все трое: я, девчуля и кошка, – измотанные, но довольные. Впрочем, последней грех было жаловаться: она‐то дрыхла всю дорогу, с невозмутимостью просветлённого мудреца не обращала внимания на наши перепалки. И теперь, ступив на асфальт, выгнулась, выпятив блестящий чёрный зад, и широко зевнула, показала острые клыки.

– Надо было всё‐таки их убить, – разочарованно вздохнула Принцесса, опустившись на корточки и погладив её по голове. – Мы могли бы скормить этих придурков Нихиль. Хоть какая‐то польза.

В тишине пустой трассы её слова прозвучали так громко, что я обернулся – посмотреть на лица горе-каннибалов. Но в микроавтобусе никого не оказалось, ни на водительском кресле, ни на пассажирском.

Он сам завёлся, тронулся с места и продолжил путь – по ровной чёрной дороге, на которой не было ни единой машины. Обдав нас вонючим облаком выхлопных газов, укатил в неизвестность, похожую на пустоту.

Выпуск десятый
Эмпирические исследования

Казалось, в целом мире не осталось никого, кроме нас. Можно было решить, что все прочие люди умерли. Или что мы первопроходцы на незнакомой необитаемой планете. Мне нравилась эта идиотская мысль, она дарила детский восторг и чувство избранности. Очень приятно ощущать свою значимость на пустом месте: ты ещё ни хрена не сделал, а уже молодец, ведь больше некому претендовать на роль красавчика. И идёшь такой, весь из себя сверхчеловек, волосы колышутся на ветру, грудь эротично блестит от пота, и вселенная сама ложится перед тобой, разве что ноги не раздвигает. Идеальный постер к какому‐нибудь фильму Лени Рифеншталь, скажите?

Ну ладно, ладно, мою кандидатуру забраковали бы, потому что ариец я, как вы помните, только наполовину. К тому же идти мне быстро надоело. Пекло стояло невыносимое, и спрятаться от него было негде: по обеим сторонам от дороги тянулось выжженное кукурузное поле. А сама она уходила далеко вперёд – ровная, пустая, блестящая, как лезвие из вулканического стекла.

– Ну что за ебеня? – не выдержал я, приставляя ладонь козырьком ко лбу, чтобы свет не бил в глаза. – Куда эти мудаки нас завезли?

Фальшивое солнце жарило совсем как настоящее. Пришлось даже снять рубашку. Подумав, я стянул следом и футболку, обмотал ею голову Принцессы, чтобы она не схлопотала удар. Мне‐то было не привыкать, мои мозги расплавились уже давно, поэтому за них я не беспокоился: нельзя поехать крышей дважды, ха-ха. А вот девчуля, главный стратег нашей маленькой банды, сильно рисковала. Если начнёт галлюцинировать и она, нам обоим конец, так я рассудил. И не стал слушать возражений, завязал рукава у неё на затылке, закрыв верхнюю и нижнюю часть лица. Оставив лишь узкую прорезь для глаз.

– Теперь я выгляжу как шахидка, – мрачно бросила Принцесса. – Не хватает только пояса со взрывчаткой.

Я глянул на неё со стороны и, довольный получившимся образом, со знанием дела возразил:

– Неправда, ты Скорпион. У тебя даже кунай есть.

Она посмотрела на меня так, будто я ляпнул что‐то на смеси французского и древнекитайского.

– Кинжал ниндзя, – пояснил я. – Что‐то типа гарпуна, которым можно притянуть противника к себе, чтобы его отмудохать. Это же фишка Скорпиона, ну!

В её глазах не отразилось ничего похожего на понимание, и я в изумлении всплеснул руками.

– Да ладно! Ты что, никогда не играла в Mortal Kombat?

Ответ мне не требовался, я и так знал, что Принцессу интересовало совсем другое, и не представлял её сидящей у телика с геймпадом в руках, зазубривающей комбинации ударов. Но должна же она была слышать хоть что‐нибудь о культовой игрушке, о персонажах, видеть их на картинках в интернете, в конце концов. Нельзя жить в вакууме странных философских теорий и читать только Чорана со Спинозой, так и в дурку отъехать недолго!

– Нет, – сказала Принцесса, – мне не интересен примитивный эскапизм, основанный на сублимации жажды насилия.

Я, конечно, не понял ни хрена, кроме того, что она опять выпендривается, пытаясь держать меня на расстоянии. Но не стал уточнять, только кивнул:

– Ну ещё бы.

И, помолчав, зачастил:

– А мы вот в школе даже турниры устраивали, всей толпой ходили к одному пацану. У него мать вечно на работе торчала, и никто нас не гонял. Так что мы сидели рубились до посинения. Ну, сама понимаешь, «Порнхаба» тогда ещё не было… – Я повернулся к ней и, охваченный приступом ностальгии, вздохнул: – До сих пор помню, как фаталити делать, хотя сто лет уже не играл.

Мне хотелось, чтобы Принцесса тоже поделилась каким‐нибудь личным воспоминанием – не мудрёной цитатой, не чужими идеями, впитанными из книжек, а чем‐то своим, сокровенным. Любой фигнёй, которая рассказала бы о ней как об обычной девчонке. По-настоящему живой, человечной.

Но она только хмыкнула и с хлёсткой насмешкой поинтересовалась:

– Тебе что, десять? – возвращая мой же старый вопрос.

– Мне почти двадцать пять, дура! – я не остался в долгу. Повысил голос, копируя её интонации, как попугай: – Но спасибо за комплимент. Значит, до самой старости сохраню свежесть ума.

– И восторженный идиотизм.

– Ну, не без этого.

Я не знал, улыбнулась ли Принцесса под импровизированной балаклавой, но почему‐то мне показалось, что да. Её глаза, всегда задумчивые и холодные, на мгновение озарились вспышкой веселья. Но тут же снова сделались привычно серьёзными. Она остановилась и, напряжённо прищурившись, вгляделась в линию горизонта – туда, где дорога, сужаясь, схлопывалась в чёрную точку, растворялась в небесной синеве.

– У неё нет конца, – без тени сомнения заявила Принцесса – с такой осмысленной обречённостью, будто осознала по меньшей мере неизбежность смерти. – Мы застряли тут навсегда.

– Не может быть, – сказал я. – Она по-любому куда‐нибудь да ведёт.

– Никуда она не ведёт, ты что, не видишь?

– Но у неё же есть начало. Значит, должен быть и конец, понимаешь?

Мысль показалась мне очень логичной, я даже обрадовался, что смог так быстро найти опровержение страху Принцессы. Но та, судя по всему, не впечатлилась, только отрицательно покачала головой.

– Это луч, – голосом учителя математики сказала она. – Прямая, имеющая начало и не имеющая конца.

– Ну… тогда пошли обратно, что ли.

Ответа не последовало, и меня вдруг кольнуло странное ощущение. Даже не знаю, как описать. Короче, представьте, что окружающий мир – он всё, пропал, и вы вместе с ним. Ну, не в буквальном смысле, то есть руки, ноги, задница ваша бедовая – никуда это не делось, и сердце по-прежнему бьётся, и в голове что‐то крутится, как трек, поставленный на реплей. Но оно такое далёкое, плоское и незнакомое, вроде своё, родное, а вроде и нет.

Поняли, да? По глазам вижу, что ни хуя не поняли. Ладно, давайте зайдём с другой стороны.

Представьте, что вы что‐то вроде зеркала. Вот стоите себе, а мимо ходят девчонки на каблуках, дети рядом прыгают, рожи корчат, тачки какие‐то ездят туда-сюда, воздушные шарики летают, а вы всё это отражаете, целый мир. Он дробится на много-много осколков, и каждый из них – вы сами.

Но теперь нет ничего.

Теперь вы мертвы, потому что мертвы все остальные.

Теперь вы пустота в пустоте.

И это, в сущности, стрёмная хрень. Я всегда воспринимал пустоту как потерю. Вот есть некая вещь: кеды, например, облако на небе или даже человек, без разницы. А потом – бах! – они исчезают. Ужасная трагедия, если посудить. Каждую секунду из мира что‐то пропадает, и нельзя ничего сделать, чтобы это вернуть. Остаётся только куча маленьких невидимых дыр, похожих на пулевые отверстия. Из обычных вытекает кровь, а эти, наоборот, её втягивают, саму жизнь, суть вещей, вот.

В общем, я думал: как ужасно, что дорога пуста. А девчуля думала: как ужасно, что она бесконечна. Получается, мы размышляли об одном и том же, только с разных сторон.

– Надо выбираться отсюда, зайка. Je suis à l’ouest[39]39
  Я не в себе (фр.)


[Закрыть].

Она даже не шевельнулась. Стоя посреди трассы, погружённая в свои мысли, Принцесса не обращала внимания ни на меня, ни на Нихиль. Та тёрлась о её ноги и мяукала, что‐то требовала – то ли пожрать, то ли погладиться, поди пойми эту загадочную кошачью душу.

– Не получится, – наконец сказала Принцесса. – Если каннибалов не было, значит, нас привезли в несуществующее место. Следовательно, отсюда не выбраться, потому что мы находимся за пределами реальности.

Васиштха сказала:

– В реальности нет ни объективной вселенной, ни воспринимающего сознания, ни восприятия как такового, ни даже пустоты. Всё это существует лишь в виде названий, которые ты выдумываешь сам.

– Les femmes et leurs idées horribles[40]40
  Женщины и их ужасные идеи (фр.)


[Закрыть], – сказал я, обернувшись к Принцессе. – Так, детка, я человек простой, поэтому предлагаю засунуть метафизику в жопу и пойти в обход. Если будем стоять и грузиться, ничего не изменится.

И с этими словами нырнул в поле. Воздух здесь был вязким, словно смола. Казалось, само пространство и время застыли, как картинки на стоп-кадрах, и я продирался сквозь них с трудом. Путался в сетях жёлтой от солнца высоченной кукурузы, но всё‐таки шёл вперёд. Или, вернее сказать, плыл.

Оно походило на океан, это поле. Бескрайнее, дикое, недружелюбное к человеку. Тоскливо тут было, жуть просто, но в то же время чувствовалась особая, увядшая такая красота. Ничем не испорченная, никем не тронутая, кроме ярких лучей смерти. Я водил руками по стеблям, раздвигая их в стороны, и представлял себя парусником, разрезающим волны. А сухие листья сотнями лезвий рассекали мне кожу, кололи спину и живот.

– Подожди! Реми! – закричала Принцесса. В тишине её звонкий голос прозвучал как ядерный взрыв. И накрыл собой поле, долетел эхом до самого горизонта.

Она нагнала меня не сразу. Тяжело идти через гигантские заросли, особенно если ты ребёнок. В детстве мир кажется пугающе огромным, ничего не стоит заблудиться в нём, оторваться от него навсегда.

– Иди за мной! Не отставай! – крикнул я в ответ. – А лучше дай сюда руку!

– Погоди, – отозвалась Принцесса, – сейчас отрежу и дам.

– Не паясничай!

Я огляделся и не увидел очертаний трассы, она осталась далеко позади, затерялась в жёлтом кукурузном тумане. Мне вспомнились все эти истории про детей, которые пропадали в полях, не могли отыскать обратный путь, и потом их находили мёртвыми. Encore une pensée mauvaise[41]41
  Очередная дурная мысль (фр.)


[Закрыть].

Но нас‐то никто не найдёт, вот что пугало меня больше всего. Если не выберемся, останемся тут навсегда, сгниём в бесконечной пустоте.

– Тебе не кажется, что это была идиотская идея? – спросила Принцесса. Она крепко держала кошку на руках, не решалась её отпускать: может, боялась, что та убежит, не знаю. Или чувствовала себя спокойнее, зарываясь пальцами в шерсть. Когда у тебя есть что‐то мягкое и тёплое, можно смело идти куда угодно, хоть в адское пекло, будет не так страшно.

– Мне не кажется, я уверен. Заметь, как взрослый ответственный человек я могу это признать.

Она лишь насмешливо фыркнула.

– Слушай, – осенило меня, – а есть ли какая‐нибудь пирамида, где люди распределяются по уровням? Внизу хуёвые взрослые, их целая куча, ну это понятно. Чуть выше – взрослые повзрослее, там уже народу поменьше и так далее. А где‐то на самой вершине сидит единственный супермегавзрослый чувак, который уж точно знает всё на свете и никогда не творит херни.

– Конечно, – ответила Принцесса, – таких полно.

– Да? И где?

– На любом кладбище. Только мертвецы лишены тяжкого бремени людского невежества.

Я хохотнул:

– Ты неисправима.

– Могила исправит, – с обыденной невозмутимостью отозвалась она.

Жухлые листья наотмашь хлестали меня по лицу, и я, чертыхаясь, размахивал руками, чтобы хоть как‐то защититься. Мы с трудом продвигались вперёд, а поле не кончалось – невообразимо большое, оно простиралось к горизонту или, может, к самому краю земли.

Наверное, по мере твоего взросления мир не становится меньше. Наоборот, оплетается всё новыми и новыми дорогами, путает тебя, заставляет бродить кругами, как беспомощного ребёнка. Жизнь – это огромное кукурузное поле, в котором тебя однажды находят мёртвым.

– Я вообще‐то завидую покойникам, – сказала Принцесса. – Потому что они освобождены от потребности знать всё на свете.

Она шла за мной след в след, будто тень. Я слышал, как хрустят листья, с треском ломаются сухие стебли, и ощущал странную печаль в сердце. Может, этот мир и был ненастоящим, но мы его разрушали. Почему люди портят всё, к чему прикасаются? Что за ублюдки?

– А зачем узнавать всё на свете? – спросил я, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

– Когда ты покупаешь стиральную машинку, к ней прилагается инструкция, – неожиданно просто пояснила Принцесса. – Но при рождении тебе никто не выдаёт краткий курс по устройству вселенной. Как можно жить в этом мире и не знать о нём ничего?

– Зачем? Разбираешься по ходу дела. Косячишь, выставляешь себя кретином, проклинаешь всё на свете, но разве не так должно быть?

В голосе Принцессы послышалась насмешка:

– Ты, наверное, из тех людей, которые читают инструкции только после того, как всё сломают. Но я понимаю, о чём ты, – снова посерьёзнела она. – Это эмпирический подход. И у него есть существенный недостаток: весь полученный опыт субъективен, поскольку ограничивается твоим восприятием. Кроме того, он не избавляет от ошибочных суждений. Наоборот, ты ещё сильнее укореняешься в собственном невежестве, не имея возможности взглянуть на себя со стороны. – Принцесса помолчала и добавила: – Мне, как ты мог догадаться, ближе теоретический метод познания. Когда рассматриваешь много разных точек зрения, взгляд становится более непредвзятым.

– Теории, детка, должны проверяться на практике, иначе от них нет никакого толку. Разве не так работает наука?

– Поэтому я и решила тоже уйти из дома, – согласилась она. – Хотя после того, как встретила тебя, начинаю думать, что эта идея была самой худшей из всех возможных.

– Хуже, чем убить Бессмертного Бу?

– Однозначно.

Хмыкнув, я обернулся.

– Думаю, если мы выживем, твои родители меня посадят.

– Даже если ты трахнешь меня, потом расчленишь и снова трахнешь, вряд ли они будут возражать. Я же говорила, никто не заметит. О том, что с Шукой что‐то случилось, они догадались только два года спустя.

Это мы удачно сменили тему, подумал я. А вслух спросил:

– Что там у вас вообще произошло? Я так и не понял, куда делся твой брат.

Девчуля с неудовольствием вздохнула. Абстрактные философские разговоры нравились ей гораздо больше личных. Так она могла поддерживать диалог и при этом не говорить о себе ровным счётом ничего. Очень удобно, если хочешь не приближаться к людям на опасное расстояние.

– Шука ушёл из дома, когда сожгли нашу библиотеку. Я хотела пойти с ним, но он сказал, что мне надо учиться.

– А сейчас не надо, что ли? – не отставал я. – Или у тебя каникулы?

– Я уже закончила школу. Экстерном, – пояснила она, заметив, как вытянулось от удивления моё лицо. – Можешь считать, что теперь у меня куча свободного времени, чтобы посвящать его эмпирическим наблюдениям за твоим идиотизмом.

Я издал смешок. И открыл было рот – поинтересоваться, какие у неё вообще планы, что она собирается делать, если наше путешествие закончится хорошо. Дальше читать своих философов? Ехать поступать в какой‐нибудь Оксфорд?

Но Принцесса резко остановилась и понизила голос:

– Кажется, тут кто‐то есть.

Пришлось тоже замереть и прислушаться. В гуще зарослей раздался хруст. Нельзя было разобрать, где именно: эхо расходилось по всему полю, но вместе с тем двигалось в нашу сторону, становилось всё громче, отчётливее. Это точно была не мышь, вот что я понял. К нам, по-видимому, шёл человек. А может, даже не один.

В предчувствии недоброго я задержал дыхание, боясь пошевелиться и выдать себя. Хотя нас уже наверняка заметили. По-хорошему, стоило бежать, но куда? Кругом была только сраная кукуруза, чёрт бы её побрал!

– Совсем забыла, – вдруг спохватилась Принцесса. Она опустила кошку на землю и, вытащив из кармана нож, протянула его мне. На, типа, разбирайся сам.

Я тут же замахал руками:

– Возьми себе! – И, заметив недоумение в её глазах, шёпотом пояснил: – Ты с ним лучше управляешься. Да и вообще… Мне будет проще, если это ты кого‐нибудь грохнешь, а не я.

– Ювенальная юстиция так не скажет.

– Да тебе всё равно никого не жалко! – справедливо возмутился я. – Ты ж, блин, психопатина! Селёдка на льду!

– Это называется «перекладывание ответственности», – заметила Принцесса. Она выдвинула лезвие и провела по нему пальцами, будто проверяя остроту. И вдруг с интересом спросила: – Почему селёдка‐то?

– Э-э… не знаю. Просто в голову пришло. Но, если не нравится, могу называть тебя золотой рыбкой. Это поэтично, да и…

Договорить я не успел: заросли раздвинулись, и из них вышел сгорбленный старичок. Такой, знаете, в соломенной шляпе, в джинсах, заправленных в высокие сапоги, – настоящий фермер, как из рекламы. Белый-белый – в смысле, седой – и кудрявый, будто барашек, с длинными волосами, доходящими до плеч. Он добродушно улыбнулся беззубым ртом, прошепелявив:

– Здравствуйте.

Ага-ага. Приятных снов, с новосельем, bon voyage, Христос воскрес, а вы лежите – знаем, плавали. Мы‐то уже просекли, что мир жесток, доверять тут нельзя никому и всё такое. Наученная опытом Принцесса выставила вперёд нож, а я не придумал ничего лучше, чем ляпнуть:

– Кошелёк или жизнь?

Ну, ребята, нас, конечно, надо было видеть: девчонка в самодельной балаклаве, похожая не то на ниндзя, не то на бандита-карлика, и полуголый мужик с косичками на башке. Надеюсь, монтажёры вставили закадровый смех, это же натуральный ситком, нарочно не придумаешь.

Дедуле, впрочем, было не до веселья, напугали мы его до усрачки, походу. Он захлопал глазами, с такой невыразимой тоской на нас посмотрел, как старый грустный олень. И что вы думаете? Вытащил из заднего кармана бумажник и дрожащими руками протянул его Принцессе. Держите, мол, добрые люди, от сердца отрываю.

Тут я совсем прибалдел. Так стыдно за свой идиотизм стало, аж провалиться захотелось.

– Дед, да ты чего, ебанулся, что ли? Шуток не понимаешь? Не надо нам ничего!

– Конечно не понимает, – фыркнула Принцесса. – Он же фантом.

И всадила нож ему в живот. Всё произошло настолько быстро, что я не успел даже моргнуть. Сквозь стариковскую футболку проступила кровь – тёмное, почти чёрное пятно, – и лишь тогда до меня дошло, что мы наделали. Не Принцесса – мы оба.

Потому что я сам отдал ей нож.

Потому что я сказал: всё в порядке, можешь мочить всех направо и налево.

Потому что она послушалась меня как взрослого ответственного человека.

Но кто бы мог подумать, что девчуля и вправду сейчас кого‐нибудь убьёт? Особенно – милого безоружного старичка, который всего лишь хотел пожелать нам доброго дня. Более неподходящей жертвы невозможно было и представить.

Казалось, он сейчас согнётся пополам, издаст глухой страдальческий всхлип, который я не забуду до конца дней, и осядет на землю. Но нет, вытекающая кровь таяла, пропадала, не приносила предсмертных мук и не забирала с собой жизнь.

Подумав, Принцесса с той же ловкостью выдернула нож.

– А, нет, всё в порядке, – флегматично заявила она. И убрала клинок в рукоять, со значением сообщив: – Это человек.

– Эмпирические исследования, – брякнул я, не зная, что ещё сказать опешившему фермеру. – Простите, пожалуйста, мы не хотели вас обижать.

Он стоял, прижимая пальцы к животу, из которого толчками выходила медленно исчезающая кровь. И в ужасе пялился на нас, не в силах пошевелиться.

Да уж, ситуация была просто атас. Прикиньте, идёте вы такие, в хуй не дуете, а тут на вас нападают какие‐то придурки. Сначала пытаются ограбить, потом убить, а в конце ещё и говорят: извините, научный эксперимент. Спасибо, кстати, что поучаствовали.

– Добро пожаловать в реалити-шоу, – нашлась ничем не смущённая Принцесса. – Всё произошедшее – розыгрыш. Между прочим, вас снимает скрытая камера. – Она запрокинула голову и ткнула пальцем в небо, где сияло незатухающее солнце-прожектор.

Я картинно развёл руками и искривил губы в улыбке. Мне не оставалось ничего другого.