Текст книги "NUMERO"

Глава 7

Мысль работала со скоростью света. Еще чуть-чуть, и я буду обнаружена. Громоздкая тяжелая экипировка сковывала движения, снижая мобильность. Так еще от напряжения я вдруг вспотела, от чего мое одеяние превратилось в естественно созданную сауну, из которой появилось желание выскочить.

Да. Именно выскочить. Вот оно – решение.

Быстро оценив обстановку, я подумала, а, почему бы не обогатить представленную здесь коллекцию еще одним образчиком здешней моды. Тем более, что ряд платьев прореживался пустовавшими подпорками. Трясущимися пальцами отстегнула воротник, стащила рукава, от волнения путаясь в средневековом снаряжении: „Господи, бедные женщины. Захочешь раздеться, и тут проблема. Это кто ж будет столько ждать? „.

Наконец, с успехом справившись с довольно сложной задачей стриптиза перед ничего не подозревающими ловцами черной кошки в темной комнате, я, постоянно выглядывая из колонны скрывающих меня нарядов, дабы проверить расстояние, нас разделяющее и, к сожалению, все более сокращающееся, натянула сопротивляющуюся юбку вместе с корсетом на крестообразную подпорку.

Вся процедура борьбы с реквизитом сопровождалась перекличкой странствующей по залу поисковой бригадой, что подстегивало меня ускориться.

Вот они уже где-то за четыре ряда от меня.

Задача усложнялась еще и тем, что шуршащая ткань не позволяла проделать все бесшумно, поэтому мне приходилось подстраиваться под аккомпанемент комментариев ищущих меня. Весьма не лестных, надо сказать.

Два ряда.

Я натянула рукава на безголовый манекен.

– Да нет ее здесь. Надо было сначала обыскать коридоры.

– А как она могла выскочить из запертой комнаты?

– Олух! Ведьма же!

– Лазаем тут среди бабских платьев как жуки в навозе.

– Моей бы такое одно.

– И на рынок. Помидоры продавать. Знаешь, какой спрос будет? Смотри-ка…, воротник. Да вот он, у твоей ножищи, посвети.

Я сжалась под душной юбкой.

Кто-то сопел совсем рядом. Я задержала дыхание, хотя и так нечем было дышать. Если этот кто-то приподнимет подол, он определенно изумится, обнаружив под ним скрюченную в три погибели почти голую девицу, прикрытую лишь бикини, сшитыми мной из нижней рубашки монахини, и того же качества бюстгальтером.

– Ну, не платье, так эту хреновину. Пусть порадуется.

Голоса удалялись.

„Ну, что? Пронесло? “ – я прислушалась, – „Надо как-то предупредить Алехандро. Он выскочит прямо к ним в сети“.

Выждав, высунула нос наружу. Рядом никого. Приподняв корсет с подолом юбки, уже выползла было из своего укрытия, когда услышала его:

– Не вынуждайте меня, Урсула. Однажды я предупредил вас. Пропустите меня, – Алехандро, видимо, едва сдерживался, чтобы не придушить „поверенную“.

– А я уже и не надеялась тебя увидеть. Какая удача! Тебе уже никто не поможет. И пока инфанты нет, мы уничтожим это гнездо разврата и ереси, – в голосе Урсулы звучала торжествующая уверенность, – я спасу Изабеллу. И от тебя, грязный колдун, и от этой… блудницы (ого! неужели это обо мне?) и ведьмы, которую ты привел, чтобы развратить мою девочку.

И вдруг она визгливо закричала:

– Сюда, слуги Божьи! Он здесь! Хватайте его!

Глава 8

Меня будто током пронзил этот полный ненависти (и откуда столько?) голос.

Я в чем была (ну, чем не блудница?) выскочила из тряпок, укрывших меня от преследователей, и рванулась сквозь несметные ряды застывших манекенов:

– Оставьте его! Керрадо, уходите! Урсула, я здесь!

Взбесившаяся Урсула кулем повисла на руке Алехандро,

оттаскивая его к окнам. Как раз на той руке, которая сжимала мой долгожданный мешок.

– Оглянись, Урсула. Вот я. Отпусти его, – воззвала я к ней замогильным голосом (Хотите ведьму? Получайте!), в противовес ее воплям прозвучавшим довольно впечатляюще.

Поверенная Изабеллы мгновенно утихла и обернулась. Но лучше бы она этого не делала.

То, что предстало перед ней, и близко не соответствовало общественному мнению о типаже смиренной монахини. Напротив, подтверждало мою причастность к нечестивой скверне во всем ее великолепии.

Урсула отлепилась от рукава Керрадо, и, спотыкаясь, попятилась, разевая рот в немом крике. Но, выбрав неверное направление отступления, вскоре уперлась спиной в стену, безостановочно замолотив по ней и пытаясь одновременно все-таки высказаться.

Алехандро тоже подвергся ряду трансформаций. Вероятно, поначалу он вознамерился выразить недовольство моей инициативой, о чем говорил его хмурый взгляд. Но некое подобие Венеры, выплывшей из волн кружевных воротничков и многоцветья пышных юбок, настолько его ослепило, что от потрясения он запнулся на полуслове, зажмурился, а, убедившись, что зрение его не обманывает, восхищенно заулыбался.

Жаль, что продлить это мгновение не было, ну, никакой возможности.

Урсула буквально вросла в стену, но, вовремя сообразив, что ей не удастся ее пробить, и встреча со мной неминуема, ринулась куда-то в сторону, зайдясь в крике:

– Убивают! Спасите! Исчадие ада!

Навстречу ей, а, соответственно, и нам уже спешили стражи порядка. Я поняла, что не успеваю добежать до Керрадо. Речь шла о секундах. И он, быстро все просчитав, размахнулся и швырнул мне мешок, удачно приземлившийся у моих ног.

– Уходи! Возвращайся! Я задержу их. За меня не волнуйся.

Со скоростью, которой позавидовали бы служащие элитных армейских подразделений, я натянула джинсы, въехала в кроссовки, не упуская из виду Керрадо, развернувшегося к служителям церкви и, таким образом, прикрывшего меня.

Урсула, уже на безопасном для нее расстоянии, не успокаиваясь, надрывно взывала о помощи, таращась на мои превращения. Джинсы ввергли ее в новую волну истерии. Теперь она просто без перерыва, как заклинившая сирена, подвывала и взвизгивала.

Часть преследователей отделилась от основной массы и, вопя вразнобой, окружала нас.

– Летисия, быстрей…

И я вдруг догадалась, что он задумал.

Каких-то два метра отделяли его от входа в потайной коридор. И, когда я начну „колдовать“, Керрадо, воспользовавшись массовым гипнозом, туда спокойненько улизнет.

Мне отводилась коронная роль – отвлечь на себя внимание любителей зрелищ, даже и отдаленно не предполагающих, чему они станут свидетелями.

Подобный спектакль они, точно, вряд ли когда-либо еще увидят. Зрителям в первом ряду особенно повезло.

Лишь бы мои цифры не подвели.

Я начала отсчет:

– … 3… 22… 7……

Мелкая дрожь охватила тело. В голове загудело. И с каждой следующей цифрой меня штормило все сильнее.

– … 5…

Все вокруг подернулось зыбким туманом, через который я едва различала персонажей этой исторической драмы. Воздух, казалось, тоже вибрировал.

Кто-то истуканом застыл не далеко от меня, широко разинув рот от изумления. Где Керрадо?

– …12…

Он толкнул дверь в переход, не отпуская меня взглядом. Видимо, хотел быть до конца уверен, что опыт удался, и медлил до последнего, боясь оставить меня одну.

– … 9…

Пространство скрутилось в спираль, сжавшись до точки, в центре которой вращалась я.

Последнее, что до меня донеслось сквозь пласт веков, это слова Алехандро, уже исчезающего за дверью:

– Прощай, любимая.

Часть четвертая
Автограф

Глава 1

Все спали, убаюканные монотонной колыбельной шелестящих двигателей и неярким светом лампы над входом в салон.

Летисия потянувшись, попробовала устроиться поудобнее. Но заснуть снова не удалось, что-то мешало. Некий раздражающий дискомфорт – как ни повернись, жестко. Она, недовольно приподнявшись, нащупала на сиденье кресла причину неудобства – какая-то книжка, ручка и… ежедневник.

Хм, это еще что? Странно. Раскрыв сумку, все забросила во внутрь. Наверное, перед сном она зачем-то встала, а, вернувшись, упала спать – снотворное превзошло все ожидания.

Вот и соседка рядом, милая старушка, спит, что называется, без задних ног. Даже рот приоткрыла. Ее голова периодически сваливалась набок, и она, вздрагивая, сонно что-то бормотала, вновь засыпая.

Летисия привычно взглянула на часики…, которых на запястье непривычно не обнаружилось. Забыла? В той спешке, что она собиралась, вполне возможно.

Поправив сползший с плеча старушки плед, Летисия встала и прошла в туалет.

Как-то неважно она выглядит. Темные круги под глазами. Опухшие веки. Надо потрясти косметичку. Восстановить красоту.

Вымыв руки, она еще раз взглянула на себя в зеркало, задержавшись на застегнутой невпопад блузке. А это как объяснить? Тоже „торопилась"? Ну, не до такой же степени.

На всякий случай, дернула замочек „змейки“ на гульфике джинсов. Хоть здесь все в норме.

Перестегнув блузку, Летисия смочила ладони и, приглаживая взлохмаченные волосы, поморщилась – проволока и то мягче. С чего бы это они так свалялись?

Придерживаясь за спинки кресел, дошла до своей „спальни“.

Смешные люди, когда спят. И трогательные. Вот, например, этот мужчина. Судя по дорогому пиджаку и золотой булавке в галстуке, он из тех, кто руководит. И в жизни он, наверняка, представительный и суровый. Но сейчас, во сне, его нижняя губа чуть оттопырилась, пузырясь в уголке слюной, крупный нос слегка сморщился, что придало лицу плаксиво-капризное выражение топающего ножкой ребенка.

А эта девушка. Пирсинг где только возможно, засиненные коротко остриженные волосы, иголочками усеявшие голову, ассиметрично наложенная косметика – все говорило о вздорном, самолюбивом характере. Но расслабленные сном черты лица и порозовевшая нежная кожа срывали маску, обнажая беззащитность и ранимость.

Летисия опустилась в кресло и закрыла глаза. Еще летим. Есть время вздремнуть. И, может, увидеть продолжение ее необычного сна. На чем там остановилось? Ей что-то сказал… этот… Александр? Нет…, Алехандро.

Она вновь погрузилась в сон, но уже без сновидений.

Глава 2

– Да. Это здесь. Проходите пожалуйста.

Пожилая дама, с зачесанными назад прядями еще темных, без седины волос, схваченными на макушке заколкой, шла впереди, провожая Летисию в хранилище.

– Это полотно неизвестного художника предположительно конца шестнадцатого века. Возможно, испанского художника. Проблема в том, что краски в свое время не закрепили лаком, что очень странно. Это первый случай в моей практике, когда автор не заинтересован в сохранности своей работы. Картина пострадала от времени.

Они бесшумно ступали по ковровому покрытию пола в одном из многочисленных подземных коридоров музея.

– Налево, пожалуйста. Есть еще несколько странностей. Ну, вы увидите сами.

Синьора Эдита остановилась перед одной из металлических дверей с узкой щелкой по центру, куда служительница ввела закодированную магнитную карточку.

Дверь бесшумно отъехала в сторону.

Довольно большое помещение. Прохладная ровная температура воздуха, не яркое, но достаточное для осмотра рабочего материала освещение, спокойный светло-бежевый тон стен, несколько подрамников в углу, в центре стеллажи с выдвижными стенами – все идеально подогнано под хранение и сохранение работ великих мастеров.

Летисия почувствовала всегдашнее состояние легкого возбуждения перед началом очередной интересной работы.

Синьора Эдита подошла к одному из стеллажей и выдвинула подвижный, на колесиках, стенд с одной единственной картиной – портрет девушки лет двадцати в простом и одновременно дорогом бархатном черном платье, выгодно подчеркивающего ее безукоризненно матовый цвет лица.

Она стояла у кресла, опершись правой рукой о его спинку. В левой слегка сжимала платочек, отделанный кружевом.

Картина, несмотря на многочисленные „ранения“– отслоение красочного слоя, наличие многочисленных трещин и сколов – производила сильное впечатление теплотой красок, естественностью и простотой композиции, покоем безмятежной красоты и благородства.

Летисия присмотрелась:

– Вы говорите конец шестнадцатого века?

– Да. По возрасту холста и красок, – синьора Эдита отступила, давая возможность ей более тщательно осмотреть полотно.

– Но по технике это гораздо моложе, Вы не находите, синьора Эдита? Вот, посмотрите, – Летисия указала на одну из деталей портрета, – художник не боится экспериментировать.

– Об этом я вам и говорила. Много странного в этой картине. Обратите внимание на позу девушки, выражение ее лица. Нет ни одного символа королевской власти. Если бы я не знала, кто это, я бы подумала, что перед нами просто необыкновенно красивая и чувственная девушка. Без сомнения, знатного происхождения – посмотрите на этот королевский рубин. Он принадлежал испанской инфанте Изабелле Кларе Евгении.

Глава 3

Приступая к работе, Летисия сравнивала себя с хирургом. Та же тщательность при подготовке к „операции“, продуманность и отточенность действий, но, самое главное, итог – восстановление, возрождение „больного“.

Она разложила на столике инструменты – скальпель, шприц, зажимы, тампоны. Хмыкнула: „Даже инструменты те же“.

Да-а, работа предстоит не легкая. Почему было не залачить картину? Хотя бы один раз? Что ему помешало?

Она задумчиво рассматривала загадочное творение живописца, подвергшееся из-за пренебрежительного отношения к нему его создателя таким практически необратимым процессам разрушения, что вернуть к жизни его мог только реставратор-Мастер. И то, изрядно потрудившись.

Пропитав обратную сторону холста смесью пинена и воды, что растянуло его и размягчило закостенелость, Летисия приступила к пробной расчистке наиболее пострадавших участков картины.

В левом нижнем углу ей пришлось снять почти весь красочный слой, настолько он истрепался и раскрошился, что не было никакой возможности его закрепить.

Промокая еще раз тампоном разрушенный участок, она обратила внимание на непонятный темный завиток, едва проступающий сквозь грунт.

Без лупы не обойтись. Странно. Похоже на деталь… буквы. Да, буквы. Латинской S.

От волнения дрогнула рука.

„Неужели автограф? “ – Летисия откинулась на спинку стула, – „Надо отдохнуть, а то мерещится черт знает что“.

Помассировав веки, она проделала комплекс упражнений для снятия переутомления глаз. Поморгав, протерла их влажной салфеткой, восстановив работоспособность.

Но, склонившись над обрабатываемым кусочком холста, Летисия охнула, все больше приходя в возбуждение – таинственная закорючка, скрывавшаяся под грунтом, ни больше, ни меньше, была частью… текста.

Она вскрыла уже его почти полностью, с досадой обнаружив, что до конца прочитать не удастся из-за сколов, уничтоживших несколько строчек.

„Невероятно! Это же открытие!“ – Летисия вынуждена была прерваться, чтобы успокоиться и дать передышку сердцу, незаметно перешедшему на кросс и готовому, кажется, освоить и более быстрый темп, который вряд ли бы выдержало.

Глубоко подышав по инструкции, выданной ей когда-то все тем же Патриком, Летисия твердо обхватила лупу.

Текст был написан на испанском с примесью кастильского наречия, что позволило ей прочесть его без особых затруднений, наступивших потом, когда она дочитала до конца.

Mi nombre – letisija Manuela…

El autor de este cuadro. A mí son aproximados 32 años. Mí del siglo 21. Se encontraba en el siglo 16 por la casualidad trágica – ha calculado el número del destino de mis nombres y se ha despertado aquí..

Gracias a la ayuda Alejandro Kerrado, dos años ha pasado en el monasterio a la abadesa de la hermana Frensis, después de que era invitada en Eskorial al infante a Isabel como de ella la pintora.

A todos, quien leerá esta carta quiero decir:

Le echo de menos, mis contemporáneos y descendientes.[5]5
  Я – Летисия Мануэла…
  Автор этой картины. Мне приблизительно 32 года. Я из 21 века. Оказалась в 16 веке по трагической случайности – подсчитала число судьбы моих имен и проснулась здесь.
  Благодаря помощи Алехандро Керрадо, два года провела в монастыре у аббатисы сестры Френсис, после чего была приглашена в Эскориал к инфанте Изабелле, став ее портретисткой.
  Всем, кто прочтет это письмо, хочу сказать:
  я тоскую по вам, мои современники и потомки. И…


[Закрыть]

Строчки прыгали, скакали, рябили от многократного перечитывания. Но Летисия упорно возвращалась еще и еще раз на свое же послание, затесавшееся в средневековье.

Она очень-очень медленно встала, опершись о стол, чтобы не упасть. Ноги будто отсутствовали.

Сон. Тот сон, что ей снился в „Боинге“. Так это был не сон?

Она еще раз бросила взгляд на напоминание о себе со жгучей надеждой, что не увидит его.

Но…

Глава 4

Летисия сидела в номере отеля, опорожняя бокал за бокалом довольно крепкого для ее хрупкого организма бренди. В голове хороводом кружились Изабелла, вытаскивающая платочек из рукава…, синьора Эдита, проводящая магнитную карточку…, Керрадо, бросающий ей сверток…, Патрик, подсовывающий книжку…, сестра Долорес с колышущимся подбородком…, “… как долго ты будешь работать над портретом?… я ее прорицатель…, постарайтесь не опоздать к вечерней мессе…, а ты, Урсула, будь здесь… „.

– К-как же это? Б-бред, бред, бред… Керрадо…, уг-гораздило же тебя там родиться…, н-не мог подождать к-каких-то ч-четыреста лет…, н-е-ет, это мне в-все приснилось…, к-конечно п-приснилось…, к-кто это мне поверит?… эт-то подделка…, кто-то м-меня разыграл…, к-кому я не рассказывала этот сон?… н-нет, н-не то…, к-кому я рассказывала?… так это Па-атрик…, он же подсунул мне эту к-книженцию…, а к-косметичку я где-то посеяла…, и ф-фот…

Вдруг стало жарко, и Летисия принялась стаскивать с себя блузку, на пол-пути застрявшую в запутавшихся руках:

– А я п-проверю. Т-третья стена слева от угла…, н-нет…, левая стена с-снизу…, или к-камень снизу?…

Она резко опустила руки, попав головой в вырез блузки только с третьего раза.

– Пекарня… и часовня…, платереско…, да, да, да…

Летисия попыталась подняться с кресла-качалки, но это

ей плохо удалось по причине упорства кресла сохранить положение лежа. Она чертыхнулась, и, сгруппировавшись, заставила его качнуться вперед. Улучив угол градуса, достаточный для ее приземления, Летисия вывалилась из ловушки и… так и заснула на мягком пушисто-ворсистом ковре номера.

Во сне она чему-то улыбалась.

Глава 5

Мадрид заполонили туристы. Город готовился к ежегодному карнавалу. Разноцветные банты, гроздья воздушных шаров, подмигивающие гирлянды бросали вызов хмурому небу и мелко сеющему дождику.

Летисия прихрамывала. Купленные сегодня утром стильные сапожки не выдержали проверки двухчасовой прогулкой по мостовым города, начав жать уже где-то в середине первого часа. Надо было все-таки взять машину.

Поиски пока не увенчались успехом. Она пересмотрела несколько соборов и часовен, но ничто не напоминало строение из ее сна.

Проснувшись утром в весьма интересном положении – калачиком на ковре – Летисия совершила все возможные процедуры по приведению себя в порядок, и, подсев к компьютеру, пролистала не один десяток сайтов об архитектуре Мадрида.

Ее часовня либо не представляла особой архитектурной ценности, что маловероятно, либо она исчезла вовсе во время перестроек города, и на этом месте, возможно, заложили супермаркет.

Но Летисия „закусила удила“. Она обязана была распутать этот узел. Соскоблив скальпелем немного краски, коей был зафиксирован автограф, отправила ее в лабораторию при музее для определения срока давности.

Можно было бы дождаться результатов и не мокнуть сейчас под чем-то, напоминающим поливальную установку, но находка настолько была неординарна, что ей не терпелось проверить свои предположения.

И проверила. Никакой часовни она не обнаружила, а, соответственно, и тайника, содержащего доказательства ее телепортации.

С одной стороны, это успокаивало. Значит, она пока вполне в норме. И Патрик получит по заслугам и за испорченное произведение искусства, и за ее вчерашний запой.

Но, с другой стороны (и в этом она не хотела себе признаваться), было немножко жаль, что некий Алехандро Керрадо ни что иное, как плод ее воображения или сна.

Летисия устало опустилась на мокрую скамейку в небольшом, поникшем от дождя скверике, расстегнула замочки до смерти надоевших сапог и дала ногам отдохнуть.

„Надо бы что-то перекусить, обед пропустила из-за этих гонок непонятно за чем. И за это Патрик ответит“, – она готова была обвинить его уже и за этот дождик, и за эти сапожки, и вообще за все.

– Простите, где здесь есть поблизости кафе или кондитерская?

Девушка, колесившая мимо на спортивном велосипеде махнула в куда-то за спиной Летисии.

– Вот за этой церквушкой. Там самые вкусные в городе булочки, – и умчалась по своим делам.

Летисия обернулась.

Часовня в стиле платереско возвышалась прямо перед ней.

Глава 6

Кондитерская укутала теплом и уютом.

Летисия заприметила пустующий столик в углу у стены с узким, умытым дождем, окном.

В центре зала кружились витрины холодильников, откуда десятки сортов пирожных зазывно приглашали ну, если не попробовать, то хотя бы полюбоваться их соблазнительной искушающей красотой.

Вдоль стен из грубого потемневшего камня выстроились высокие стеллажи с многочисленными, только что испеченными, булочками, круассанами и хлебцами причудливой формы.

Летисия заказала чашечку кофе и булочку со смородиновым джемом.

Она безмерно удивилась вдруг нашедшейся часовне, но кондитерская-пекарня на первом этаже четырехэтажного средневекового дома напротив нее, сотворила в ее голове, в добавку к издержкам от вчерашней „вечеринки“, совершеннейшую путаницу.

А знакомый проулок между этим домом и соседним, напомнивший о том самом тупике с подземным ходом, и вовсе доконал. Летисия потерялась.

Перед тем, как войти в кондитерскую, она оглянулась на знакомый мираж из сна в тлеющей надежде на ошибку и тут же погребла эту самую надежду под грузом неопровержимых фактов… ее помешательства. Другого объяснения не могло быть. Летисия обреченно перешагнула через порог.

Ее подташнивало, и зуб на зуб не попадал от… страха.

Официантка, девушка лет двадцати пяти с чуть раскосыми глазами проводила ее к столику.

– Я в Мадриде на несколько дней, – Летисия нарочито четко, чтобы не запутаться, излагала мысль, – меня заинтересовала ваша кондитерская. Очень стильное место.

– Еще бы, – усмехнулась девушка, – ей больше четырехсот лет. Но прежде это была пекарня.

Летисия закашлялась, запив приступ водой, услужливо поданой официанткой.

– А… кто владелец этой пекарни?

Фамилия абсолютно ничего для нее не значила, и надежда на здравомыслие вновь возродилась.

– Вам еще что-нибудь? – девушка нетерпеливо посматривала в сторону вошедших посетителей, супружескую пару, растерянно ищущих свободный столик.

– Нет-нет, спасибо, – Летисия криво улыбнулась.

„Левая стена от входа, третий камень снизу от угла“, – она закусила губу, чтобы хоть как-то унять дрожь.

Выбранный ею столик примостился как раз у нужной стены.

“Сейчас я получу еще одно доказательство моего слабоумия… или не получу“.

Якобы уронив ложечку, Летисия наклонилась, быстро заскользив пальцами по нижнему ряду камней, не тронутых ни временем, ни сменой многочисленных владельцев кондитерской, единогласно решивших не нарушать витающий здесь дух средневековья.

Ни выступа, ни хоть какого-то намека на тайник она не нащупала.

– Я прошу прощения. Не могли бы вы заменить мне ложечку? – Летисия неожиданно успокоилась, – и еще вопрос, если можно.

– Да, конечно, – официантка присела рядом.

– А почему и часовня, и пекарня не обозначены в проспектах исторических памятников Мадрида?

– У нас много таких мест. Может, потому, что здесь не происходило ничего особенного, ну, там, венчание знатных особ, например. Все обычно.

– Скажите, здесь что-то перестраивалось или ремонтировалось? Ведь столько лет!

– Конечно. Но не перестраивалось. Все, что вы видите, ну, за исключением, конечно, оборудования, – она засмеялась, – осталось в том виде, как и было с самого начала. Ремонт да, делали. Что-то подправляли, укрепляли, но не изменяли.

Летисия поблагодарила девушку за пространную справку.

Ну, что? Сделать вторую попытку?

На этот раз третий камень снизу от угла слегка сдвинулся.

Рука ходила ходуном, а сама она превратилась в один натянутый нерв, готовый взорваться от малейшего звука, движения или просто дуновения воздуха.

– Вы что-то опять уронили? – предупредительная официантка остановилась у столика Летисии.

– Да, мой цифровик, – сдавленно проговорила она, зажав в руках фотоаппарат с распадающейся на глазах замшелой тряпкой, оборачивающей его почти пять веков.

Позже, в номере, она перечитывала строчки знакомого ей почерка Керрадо:

В своих несчастьях мы повинны сами,

Любовь, напротив, служит нам всегда опорой —

И в печали, и в разлуке.[6]6
  Хуан Боскан (исп. поэт 16 века)


[Закрыть]